Саб двух господ

Самый большой шок Микки Хастон испытал, когда впервые попал в океанариум. Литры, сотни литров воды вокруг него повергли парня в священный трепет. На Барсуме тратить для развлечения столько воды – безумие, невероятное и нереальное. Он подозревал, что доктор с капелланом привели его сюда исключительно ради того, чтобы посмеяться над его вытянувшейся рожей. А еще док подбил его потрогать рыбку, игнорируя разумный призыв не совать руки в воду. Маленький электрический угорь испугался и разрядился в Микки так, что тот отлетел прямо в объятия посмеивающихся садистов и теперь тоже очень желал разрядки. Ну, не садистов вообще-то, отец Ривз Мукахи называл себя доминантом и старался обходиться без физических воздействий. А вот док мог все. Микки был не очень уверен, что правильно понимал классификацию тематиков даже сейчас, спустя полгода после того, как его подхватили из космопорта на Барсуме-2. Капитан тогда долго расспрашивал растерянного Хастона, как тот умудрился пройти сквозь Кротовую нору абсолютно неповрежденным. Позже Микки понял, что случайно подарил кэпу надежду вернуться на родину. После того, как солнце их системы превратилось в черную дыру, сквозь которую утянуло планеты, члены команды пребывали в уверенности, что больше никогда не увидят Каморру. Но если живой Микки легко проскользнул из своей вселенной в ту, о которой понятия не имел, почему бы не проскользнуть целой планете или даже системе? Наконец путешествие обрело смысл для большинства членов команды. А для Хастона жизнь тоже обрела смысл в двух похожих друг на друга мужчинах. Это на Барсуме он считался странным со своими желаниями, а на «Бродяге» его не просто понимали, а вполне могли удовлетворить. Отца Ривза Микки любил, как любят нечто недоступное, но желанное. Он готов был часами стоять на коленях, слушая о религии Каморры, о первых Тематиках и пути мазохистов. А потом Микки бежал в медотсек. Шок в океанариуме произвел на Микки неизгладимое впечатление. На корабль его взяли не из благодарности, он мог отремонтировать что угодно, а если нужно, то собрать хоть факмашину из подручных материалов, хоть узел связи. А теперь Микки хотел новую игрушку, и док отдал ему сломанный аппарат для миостимуляции, валявшийся в трюме. Дело оставалось за малым: исправить миостимулятор и перенастроить для своих целей, а потом уговорить дока Лоренса воспользоваться неиспытанным инструментом. – Давай его сюда, Микки, – Лоренс стянул футболку и прикрепил присоску миостимулятора на грудную мышцу. – Док, вы не должны, – зажмурился Хастон, не хотелось видеть, как кто-то причиняет себе боль. Он, например, не выносил самоистязаний, благо на Барсуме всегда можно было найти с кем сцепиться. – Только не крутите ручку резко. – Твою мать, сукин ты сын, – взвыл Лоренс и отвесил механику затрещину. – Идиот, увеличение напряжения должно быть плавным. – Я хотел как у угря, док. Пожалуйста, пожалуйста, – пока док не сильно рассердился, Микки быстро стаскивал одежду, оставаясь в одних трусах. – Я буду очень послушным. И кляп, я согласен на кляп. Я на все согласен, чтобы вас порадовать. – Чтобы себя порадовать, хренов ты паршивец. Лоренс ворчал, но в общем не видел причин для отказа. Может, Хастон и не сделал медленного увеличения напряжения, зато силу воздействия рассчитал адекватно. К тому же не мог Лоренс отказать этому смазливому краснокожему юнцу. Пытки он оставлял для отца Ривса, как для искушенного ценителя, а начинающих мазохистов можно и побаловать иногда. Лежать на кушетке Микки привык, ремни фиксировали крепко и больно. Иногда одной фиксации хватало, чтобы поймать начало кайфа. Старый шарик кляпа привычно расположился между зубами. И когда ток пронзил тело, Микки думал, что раскусит кляп как орех. Обычно док действовал медленно, растягивал удовольствие. А сегодня он менял места прикрепления присосок словно фокусник. Микки не успевал понять, откуда придет следующая волна боли, не успевал перестроиться. Он мог только принимать волю дока и корчиться от боли. Член натянул резинку трусов, но это тоже не имело значения. Микки понял, что у него эрекция, только когда док увеличил паузу, опутывая его проводами. Когда точек соприкосновения много, а все тело ломит от спазмов и ожидания новой боли, то даже легкие разряды тока встряхивают и поднимают над кушеткой. В какой-то момент Микки готов был просить пощады, достаточно было одного знака. Доктор Лоренс, кажется, никогда еще на памяти Хастона не терял самообладания, причиняя боль, и реагировал мгновенно. – Терпи. Я не разрешаю останавливаться. Терпи, ты можешь, – Лоренс словно прочитал мысли Хастона. Микки кивнул, вернее ему показалось, что кивнул. Насколько можно было в его дрожи распознать кивок, он не анализировал. Трудно было вообще как-то думать или реагировать, слушаться в таком состоянии приятнее всего. Микки словно смог расслабится под слабыми разрядами тока. В темноте под закрытыми веками искрило ярким светом, в паху разливалась истома, словно док и на яйца прицепил электрическую присоску. Когда Микки пришел в себя, то его еще потряхивало, хотя машинка, которую он сделал, уже мирно стояла в углу медотсека на пустующем сегодня столике для инструментов. Мокрое пятно на трусах указывало, что Микки или обоссался, или кончил. Он покраснел, так что стал совсем пунцовым, учитывая природную красноту кожи. – Ты кончил, все нормально, – док ласково взъерошил нижнему волосы. – Вот это хорошая сессия. Но скоро на повторение не рассчитывай. – Что, вредно? – едва ворочая языком спросил Микки. – Да нет, просто заслужить еще надо, – рассмеялся Лоренс и принялся расстегивать ремни, освобождая Микки, чтобы сразу же поймать в объятия. – А то ты у нас избалованный сверх меры. – Умеренно я избалованный, – Хастон опустился на колени, выскользнув из рук дока и прижался к его ногам. – Спасибо, господин. – Обращайся, малыш. Сразу из медотсека док никогда не гнал, предпочитал понаблюдать, убедиться, что все в порядке, особенно если воздействие интенсивное. И Микки с удовольствием пользовался возможностью побыть с ним. Мелкая дрожь в конечностях никак не унималась, и разлившаяся по телу истома провоцировала растянуться прямо на полу. Док поднялся первым, погладил Микки по щеке и отправился цокать своими колбочками. Хастон в химии не нуждался, если бы его разбудили посреди ночи и спросили: «Хочешь?», он бы побежал за удовольствием вприпрыжку. Правда, док не только возбуждалки всякие смешивал. Он и лекарства делал, а его жгучие мази... Микки мечтательно улыбнулся. Одна смесь была такой сильной, что, казалось, кожа горела. На белокожих пассажирах писать можно было, следы мази держались яркими раздраженными узорами на светлой коже. А Хастону пришлось обходиться без таких спецэффектов. А в другой раз капельку вязкого огня док протолкнул прямо в уретру. Микки тогда даже пот прошиб, если бы не фиксация, он бы на потолок взлетел от острой боли – очень приятное воспоминание. Как ни эгоистично с его стороны, но Микки надеялся, что Каморру они будут искать еще очень долго, и на корабле ничего не будет меняться слишком сильно. Иногда экипаж высаживался на планетах или перевозил пассажиров, но и тогда Микки чувствовал особое отношение от своих верхних. Если они остановятся, возможно, придется узнавать нормально ли одному низу иметь двух верхних и, боги не приведите, выбирать между ними. И еще очень бояться их выбора. Пока же Микки пребывал в гармонии. Его верхние могли заниматься кем угодно, могли проводить сессию только друг для друга, но для него всегда находилось время и внимание. И пока длился полет, Микки был самым счастливым сабом вселенной. Так он считал и ни за что не согласился бы думать иначе.