Заколдованный гил

Тьма настолько густая и вязкая, что можно зачерпнуть ладонью. Луны нет, звёзды скрываются за тучами. Воздух тяжёлый и влажный, как и всегда в вутайских джунглях. Руфус протягивает руку к изъеденным временем камням, но не решается коснуться. Этот храм выглядит ветхим и заброшенным, но стоило к нему приблизиться, как сразу обострились все чувства и захотелось как можно скорее сделать ноги. Перед мысленным взором как пламя свечи вспыхивает недавняя сцена и разговор. - Думаешь, поведутся? - Вутайцы ближе к своим корням, потому и верят в такое, что обычному мидгарцу и в голову не взбредёт. - Лазард хмуро просматривает информацию на мониторе, в узких стёклах очков отражаются голубые блики. – Если можно надавить через древнее поверье, то почему нет? Руфус молчит и думает. Вутай давно их. Но периодически вылезает нечто такое, с чем не могут справиться научники, у разведки мало информации, а бросать неподготовленных людей в атаку – глупо до багрисков. Маленький городок, который неизвестно откуда черпает силы и не собирается больше подчиняться «Шинра». Поначалу было смешно. Когда начали гибнуть его люди – не очень. Туркам удаётся раздобыть информацию, что всё дело в древнем храме у затопленной пещеры. Какой храм? В чём там дело – кто его знает. Едва местные чувствуют какой-то подвох, сразу умолкают. Взять «языка» не получается, вутайцы будто понимают, когда за ними идут, и прячутся так, будто их никогда и не было. Дело сдвигается после переговоров с их послом: сухим как щепка, смуглым мужчиной неопределённого возраста. Он называет себя Дзон. От взгляда его чёрных глаз становится немного не по себе, потому что кажется, что на тебя смотрят, но не видят. В его голос будто вплетён стук круглых колотушек, которые вутайцы вешают у двери, чтобы отгонять злых духов. И хочется как можно скорее распрощаться, потому что сразу ясно, что договориться не получится. – Что у него за символ на руке? – спрашивает после окончания встречи Лазард, который во время переговоров молчал. Руфус хмурится. Он тоже его заметил, но не заострил внимания. Турки начинают искать информацию. Хоть из-под земли, но достать. Лазард умудряется найти историю одного из забытых вутайских верований, где поклонение божествам строилось на крови и низменных желаниях. Вроде ничего особенного, у каждой второй секты можно найти подобное, но есть нечто, что не даёт покоя. Что? Информации почти нет. Это злит. Руфус не высыпается, его стараются лишний раз не трогать. Чтобы разобраться с вутайцами, на миссию отправляют Сефирота, потом – Рапсодоса и Хьюли. И всё же Руфус чувствует, что это не выход. Даже если городок сравняют с землёй, это только отсрочит проблемы. Потому что есть нечто тёмное и жуткое, не поддающееся описанию словами. После встречи с Дзоном снятся сны, от которых он вскакивает и больше не может заснуть. Кажется, что остался всего шаг до чего-то, с чем связываться не стоит. От солджеров обнадёживающих вестей нет. Руфус мрачнеет с каждым днём. Решение не находится, ночи становятся всё длиннее. Теперь Дарк Нейшн смотрит очень тоскливо, приходит и молча кладёт голову на колени. Иногда плеча касается рука Ценга, а перед носом оказывается чашка кофе. – Вам нужно поспать, босс, – слышится его голос. – Спасибо, – говорит Руфус, машинально перехватывая чашку, на долю секунды касаясь пальцев Ценга. На миг всё вокруг словно оживает и кровь бежит по венам быстрее. И Ценг рядом. Но не думать, не думать… только не об этом. В один из вечеров к нему в комнату, наплевав на приличия, влетает Лазард. Плюхает на стол папку, бумаги разлетаются веером. – Мы – идиоты, - сообщает он таким тоном, что Руфус приподнимает бровь. – Да ты что? Какое открытие. Но Лазард только отмахивается, в его глазах - азарт. – Да смотри же, здесь всё просто. Мы ищем не там. Вот эта затопленная пещера и есть намоленное место. Храм должен быть там. – С чего ты взял? – в вопросе Руфуса скептицизм, но настрой старшего брата почему-то заразителен. Он опускает взгляд на схемы, иероглифы и пересекающиеся стрелки, хмурится, а потом внезапно осознает: Лазард прав. Хочешь спрятать – оставь на видном месте. Пусть до храма ещё надо добраться, но никаких тайных городов, никаких подземных ходов, ничего такого. Монстры и джунгли сами уничтожат тех, кто сунется в гости без должной подготовки. – Как ты понял? – всё же спрашивает Руфус, прищуриваясь и прикидывая маршрут. – Изучал вутайские диалекты, – пожимает плечами Лазард. – Наткнулся на легенду о заколдованном гиле. Начал сравнивать место – очень похоже. – То есть, ты предлагаешь туда сунуться, основываясь на какой-то легенде? – У тебя есть предложения лучше? Хочется скрипнуть зубами. Были бы – не торчал бы тут. И солджеры уже там, с ног до головы. В том самом месте, которое никак не хочет сдаваться. Надо что-то делать. Поэтому два варианта: следовать дальше или убираться подобру-поздорову. Лазард складывает руки на груди, смотрит в окно, за которым разлилась глубокая ночь. – В конце концов, что мы теряем? – тише, чем до этого произносит он. – Что это за легенда? – Она о… – …заколдованных монетах, – еле слышно шепчет Руфус и всё же прикасается к камню. Тело будто пронизывает удар тока. Храм можно разглядеть только стоя возле него. Со стороны он просто сливается с пещерой. Неразумно идти туда вдвоём. Но Руфус чувствует: иначе никак. Он должен сам проверить и попробовать. Сны становятся всё ярче и подобны тёмной воде, из которой с каждым разом труднее и труднее выныривать. Появляется чувство, что однажды можно не проснуться. Глупо подозревать, что Дзон навёл какое-то проклятие. Проклятий не существует. Но… когда стоишь возле этого храма, уже не так уверен в своих убеждениях. В нём таится что-то живое, жуткое, немного с ленцой наблюдающее за происходящим. Ценг входит первым. Пожалуй, Руфус больше никого бы не рискнул взять с собой сюда, втравливая в авантюру. Лазард в лагере, он официально контролирует операцию и прикрывает их с Ценгом. Никто не должен знать об их присутствии в Вутае. Никто. Ценг за весь путь практически ничего не говорит, но Руфус спокоен. В это молчание можно укутаться как в покрывало, закрыться от посторонних звуков и почувствовать себя в безопасности. Лунный свет расплавленным серебром течёт по чёрным волосам, тонет в бездне глаз, слабо сияет на смуглой коже. Ценг знает Вутай лучше других, но здесь он не только по этой причине. Руфус доверяет ему. Доверяет так, что временами ловит себя на… странном: как смотрит на чётко очерченный профиль, как не может отвести взгляд от длинных пальцев, как слушает спокойный голос с бархатистыми нотками и внутри становится тепло. Ценг подаёт знак: всё чисто. Можно идти. Руфус шагает следом. Не видно ни зги. Слышен плеск воды. Рядом пещера, рядом вода, которую точно не стоит пить. Свет фонариков точно съедается тьмой, она не желает уступать. За спиной слышится чей-то выдох. Руфус резко оборачивается: пустота. Никого. Мороз продирает по коже. Здесь что-то есть. Ощущения похожи на те, что при встрече с Дзоном. И на те, что были во снах. Только хуже, намного хуже. Ценг замирает. Руфус готов поклясться, что в его руках уже есть оружие. – Вернёмся? – Нет. Идём до конца. Они проходят коридор. К плеску воды добавляется неясный шелест. Или шёпот... Но такие звуки не способно издавать человеческое горло. Руфус старается об этом не думать. Как и о том, что в любую минуту может раскрыться пол или из стены выскочат шипы. Вутайцы знают толк в ловушках: что сейчас, что в древности. Спустя какое-то время они выходят в зал. Когда-то он был большим, но сейчас наполовину разрушен. Смотреть толком не на что. Руфус чувствует укол разочарования: неужели всё? В какой-то момент его привлекает изваяние в углу. Он подходит ближе. Словно из стены вырастает до пояса статуя вутайского божества в причудливом головном уборе. Она оплетена корнями какого-то дерева, поэтому не сразу разберёшь, что вместо двух рук у неё – шесть. Одна раскрошилась до локтя, три лишены кистей, ещё одна что-то сжимает и лишь последняя, чья ладонь раскрыта, тянется к Руфусу. Лицо умиротворённое, глаза закрыты, но Руфус готов поклясться Гайей, что эти тяжёлые веки с выбитыми на них древними символами всего лишь ширма. И за каждым его действием внимательно следят. Он делает ещё шаг, чтобы подойти совсем близко. Чувствует спиной, что Ценг порывается его остановить, но пока молчит. Знает, что младший Шинра упрям как багриск. Впрочем, старший тоже. В какой-то момент кажется, что в зале стало светлее. «Просто глаза привыкли к темноте», - пытается убедить себя Руфус и прекрасно понимает, что это не так. Земля под ногами вздрагивает. Словно что-то огромное и чудовищное ворочается под ней. Ему не нравится визит незваных гостей. Ему не нравятся сами гости. На лбу выступает испарина. Надо убираться отсюда. Но невозможно сделать даже шаг назад. На головном уборе вспыхивают мертвенной зеленью нити, на которые нанизаны монетки. Нити раскачиваются под неведомо откуда взявшимся ветром, тихо звенят, обещая исполнить любое желание. Руфус смотрит, затаив дыхание. На раскрытой ладони статуи - несколько сияющих монет. Гилы. Просто гилы. Но они переливаются тем же жутковатым зелёным светом и словно шепчут: «Возьми. Возьми». Руфус знает, что нельзя связываться с вутайцами: ни с богами, ни с людьми. Есть лишь одно исключение, которое сейчас прикрывает его спину. Но рука… сама поднимается и касается металла. В этот же момент пальцы статуи сжимаются, Руфус хочет вскрикнуть, но горло сдавливает невидимая удавка. Ребристые бока монет врезаются в кожу как лезвия, боль огнём охватывает кисть. Кажется, хрустят кости. Из горла вот-вот вырвется вой, в глазах темнеет, и... всё резко прекращается. Его подхватывают сильные руки. – Босс? – в голосе Ценга – беспокойство и страх. Руфус отмечает это вскользь, потому что в его кулаке зажаты бахамутовы гилы, а ладонь статуи сияет начищенным серебром. Так падает свет или полные губы божества искривились в довольной улыбке? – Что ты видел? – хрипло спрашивает Руфус. Ценг хмурится: – Ничего. Вы стояли, а потом покачнулись. Руфуса начинает мутить. Не хочется думать о том, что произошло. – Уходим, – коротко выдыхает он. Ценга дважды просить не надо. В его глазах беспокойство, поэтому он не медлит и направляется к выходу. Руфус следует за ним, но на мгновение оборачивается и замирает. Ладонь вутайского божества – в густой чёрной крови, которая медленно стекает вниз и падает на пол. Сейчас он почему-то видит, что пол устлан костями, а по залу вдруг разливается мерзкий запах гнили. Головной убор божества тоже из костей. Вместо прикрытых век с символами – пустые глазницы черепа, вместо полных губ с улыбкой – жуткий оскал. Монеты в руке становятся тёплыми, как куски плоти. Ничего схожего с металлом. К горлу подступает дурнота. Руфус мотает головой и быстро идёт за Ценгом. Быстро. Очень быстро. Подальше от этого чудовищного места. Ночной воздух кажется упоительно сладким. Дышал бы и дышал. – Всё в порядке? – тихо спрашивает Ценг, однозначно почуяв неладное. – В порядке. Руфус поднимает голову и смотрит на прояснившееся небо. Звёзды сияют как бриллиантовая пыль. Ещё посмотрим, кто кого. А заколдованные гилы обжигают кожу ледяной сталью. *** – Почему вы не выходили на связь? – спрашивает Лазард, едва Руфус и Ценг появляются у него. Те переглядываются скорее удивлённо, чем как заговорщики. – Вас не было двое суток, – сообщает директор, видя непонимание обоих. А ещё надо как-то их отогреть. Вутайские ночи сейчас холодные. Но под рукой только кипяток и какой-то чай: полевые условия всё же, никакого комфорта родного офиса. Ну да ладно, это можно пережить. И как только посиневшие пальцы Руфуса обхватывают чашку, можно задать вопрос: – Что-то нашли? Некоторое время в офицерской палатке царит тишина. Руфус будто смотрит куда-то вглубь себя. Потом медленно кивает: – Храм действительно есть. Мерзкое место, очень… – Малоприятное, – деликатно уточняет Ценг и младший Шинра снова кивает. Но Лазарду не нужны слова. Ему всё понятно по выражениям их лиц. Хочется задать ещё кучу вопросов, но что-то не даёт. Ценг коротко пересказывает, что они видели. Лазард не перебивает, только старается запомнить как можно больше. Анализировать и обдумывать – потом. Время поджимает, транспорт уже ждёт. Ценг выскальзывает из палатки первым. Руфус задерживается у выхода. Они с Лазардом молча смотрят друг на друга. Между пальцами Руфуса появляется вспыхнувшая холодным серебром монетка, которую он щёлчком пальцев отправляет в воздух. Лазард перехватывает её и с трудом сдерживает вскрик от жара, пронёсшегося по руке. Обычный гил, только вот смотришь – и почему-то не по себе. Хочется спросить, какого бахамута, но слова застревают в горле. Потому что на секунду он видит в глазах Руфуса отражение его странных и жутковатых снов, невысказанных вопросов и непонятного ожидания. Лазард прячет ледяной гил в ладони, словно хочет его согреть. – Удачи. Всего одно слово, но сказано искренне. Руфус благодарит кивком и выходит. Лазард не идёт следом, он там не нужен. К тому же в любой момент может прийти кто-то из солджеров, и тогда вся конспирация пойдёт насмарку. Он подносит гил к свету. Крутит со всех сторон, пытаясь разобрать, что в нём не так. Неужели в легенде есть доля правды? Хоть капля? Руфус что-то почувствовал. Если бы нет, то даже не разменивался бы на объяснения. Чем дольше Лазард держит монету, тем сильнее что-то сжимает внутри. После встречи с Дзоном ночи стали беспокойными. Снятся то кошмары, то нечто такое, отчего по телу растекается сладкая истома, а простыни смяты так, будто Лазард был не один. А ещё звучит голос: незнакомый и родной одновременно. И от этого ещё хуже, потому что остаётся только ждать утра. О таких снах никому не рассказывают, такие сны пытаются забыть. Лазард морщится, суёт гил в карман и покидает палатку. Невдалеке сидят солджеры, разговаривают. Кругом темно, но можно различить профиль Хьюли, сложившего руки на груди и облокотившегося о ствол дерева. Фэйра, который что-то увлечённо рассказывает. Рапсодоса, который временами хмыкает, но ничего не комментирует. Лазард присаживается рядом. Зак рад новому слушателю. – Директор, хоть вы скажите им! – поворачивается он к Лазарду. – Местные, конечно, не очень надёжный источник, но если люди о чём-то твердят, стоит прислушаться, у нас в Гонгаге… – Это сказка, Зак, - устало произносит Хьюли. – Что за сказка? – осторожно уточняет Лазард. – Местные жители рассказывают про древний храм в джунглях, - услужливо подсказывает Рапсодос лениво и чарующе, будто декламирует свой незабвенный «Лавлесс». – Есть где-то храм, откуда берутся зачарованные гилы, которые выполняют желания. Раньше, конечно, были небесные лотосы, но товарно-денежные отношения испортили вутайских богов и те перешли на гилы, так практичнее. Зак фыркает. – И если хватит ума и дерзости раздобыть такой гил, то исполнит он любое желание, - продолжает Рапсодос. – Вот… как, – неопределенно говорит Лазард и снова прикасается к монете в кармане. – Звучит странно, но ведь явно тут не всё так просто, – упирается Зак. Гил будто раскаляется, обжигает пальцы и ладонь. Рапсодос смеется тихо, с бархатной издёвкой. – Гил, который исполняет желания? – его голос – сладкий яд. – Щенок, вот вечно ты наслушаешься всякой ереси и веришь. То есть если я подброшу его в воздух и скажу, что хочу… допустим, любви Сефирота, то всё исполнится? О, Сеф! Сеф... Почему ты на меня так странно смотришь? Ай, отпусти! Лазард замирает. Кисть горит, точно он опустил её в пламя. И пропускает, откуда появляется генерал, бесшумно закидывает не ожидавшего такого поворота Рапсодоса на плечо и скрывается среди деревьев. – Прошу простить, директор, – доносится от него через несколько минут. – Богини… ради, – выдыхает Лазард, провожая взглядом спину в чёрном плаще и серебристую гриву волос. Некоторое время царит тишина. Потом Хьюли вздыхает: – Генезису нужно меньше болтать. Не все его шутки… могут оценить. – А он его не… - взволнованно начинает Зак и невольно сжимает рукоять меча. – Если по шее даст, то как раз с любовью. С чувством, с толком, с расстановкой, – не смущается Хьюли. – Как раз как в истории про заколдованные вещички. Лазард достаёт гил из кармана. В лунном свете он вспыхивает зеленью восхитительно и опасно. Хьюли и Фэйр умолкают. Вроде бы ничего такого, но он чувствует взгляды обоих. – Что это? – осторожно уточняет Зак. – Гил, – отвечает Лазард, не торопясь что-то добавлять. – Просто гил. На мгновение монета становится влажной и липкой, серебряную поверхность покрывают алые капли. И откуда-то Лазард знает, что кроме него этого никто не видит. *** – Ладно, признаю, дурацкая шутка. Поставь меня. Генезис уже не рад, что ляпнул такое. И откуда только Сефирот взялся рядом? Ведь уходил же. Точно уходил. Но генерал на уговоры не ведётся. И отпускает Генезиса только тогда, когда считает нужным. Ну, как отпускает… Прижимает спиной к здоровенному стволу дерева, упираясь руками на уровне плеч. Не выскользнешь, даже если захочешь. Особенно, когда на тебя так смотрят. Молча. Именно этим молчанием обвиняя и подчёркивая нелепость всего сказанного. Всё ощущается настолько чётко, что приходится отвести взгляд. – Ну что? – звучит резче, чем хотелось бы. Генезис знает, что нельзя бесить Сефирота. Но Генезис не может никого не бесить в принципе. – Что? – огрызается он. – К чему это представление? Уже кажется ошибкой, что он признал свою вину. Сефирот явно истолковал его слова превратно. Это вот как-то не учитывалось. Впрочем, ничего удивительного. Генезис не подозревал, что генерал торчит рядом. Так бы слова рыжего достигли цели: Зак попросту смутился бы и умолк. Теперь же вот, он вляпался… – Значит, любви? – обманчиво мягко спрашивают его. Генезис готов огрызнуться ещё раз, но встречается с глазами Сефирота и… замирает. Перед ним море, океан, бахамутова бездна… От этого взгляда воздух наэлектризовывается, дыхание перехватывает. Он смотрит и чувствует, что земля уходит из-под ног. Если бы не дерево, которое впивается обломанной веткой под левой лопаткой, он однозначно бы рухнул. Все желания Сефирота на поверхности: протяни руку и возьми. И каждое из них направлено на Генезиса. Нет… Этого не может быть. То, о чём он боялся думать и загонял так глубоко, что не должно было всплыть на поверхность. Сейчас это всё бесцеремонно выхватили и вывернули одним махом. Потаённые желания и… надежду. – Сеф, ты чего? – хрипло шепчет Генезис. – Ты… Голос не слушается. Глаза всё ближе, пальцы жёстко зарываются в волосы. Смотреть в них невозможно, не понимаешь, где верх, где низ. Есть ли что-то вокруг, кроме этой сумасшедшей зелени и желания? Всё внутри сжимается от ужаса и восторженного трепета одновременно. Это как первый раз коснуться обнажённого клинка Масамунэ и неожиданно увидеть одобрительную улыбку её хозяина. Время останавливается. Генезис и рад бы сбежать, но сам подается вперёд, и губы Сефирота накрывают его собственные. Все мысли вышибает из головы. Удар током. Глоток колодезной воды. Живой огонь, вместе с кровью несущийся по венам. Спустя несколько секунд уже не понять, кто кого целует. Генезис как утопающий цепляется за рукав плаща Сефирота, а Сефирот до боли стискивает бока Генезиса. Требуются все силы и концентрация, чтобы оторваться друг от друга. Они дышат тяжело и часто. Ещё чуть-чуть – и воздух вокруг заискрит. – Что это было? – спрашивает Генезис и проводит языком по искусанной губе. – А на что это похоже? – Сеф, – в голосе Генезиса звенит предупреждение. – Ты же сам хотел любви, – замечает тот неожиданно ледяным тоном, от которого по коже продирает мороз. – Ты получил. Правда, не всё. Но место тут так себе. Да? Он отпускает Генезиса и делает шаг назад. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы расслышать издёвку. Надежда оседает пеплом на землю. Приходит осознание, что это всего лишь ответ на его дурацкую шутку. Не менее дурацкий, но более болезненный. А ещё намёк, что его могут запросто трахнуть, коль уж так хочется. А если сильно хочется, то и прямо тут. Вся кровь бросается Генезису в голову. В глазах Сефирота – лёд. На лице – невозмутимая маска. Как будто он только и делает, что каждый день целует своих подчинённых. – Я понял, Сеф. Спасибо за урок, генерал Кресцент. Тот молчит, немного хмурится, словно что-то пошло не так. Генезис отходит от дерева и отряхивает плащ. Ничего не говоря, он разворачивается и направляется к лагерю. – Джен… На мгновение кажется, что в голосе Сефирота растерянность, но этого просто не может быть. – Джен! Генезис резко вскидывает руку, огненный всполох сам срывается с пальцев. Слышатся шипение и ругань. Он не оборачивается. Насмотрелся уже. Но действительно спасибо за… Рваный выдох. Сеф, паскуда, от тебя такого не ожидал точно. У кромки леса стоит Анджил. Будто ждёт, но разве... не глупо ли кого-то ждать? Он видит лицо Генезиса, чуть прищуривается. – Что случилось? – Ничего, – мотает головой тот. – Ничего. И сам не замечает, что его потряхивает. Только что он целовал свою мечту. Только что от мечты ничего не осталось. Солнце медленно поднимается на востоке, предвещая новый сумасшедший день на вутайской земле. *** Утро начинается с сюрприза. – Полковник, мы нашли это сегодня у палатки директора Дезерикуса. Генезис осматривает находку, которая выглядит как человеческая рука. Тёмно-серая с чёрными прожилками кожа, изящная кисть, длинные пальцы. Ощущение, что кто-то совершил акт вандализма, отрубил по локоть каменную конечность у одной из вутайских скульптур, которые временами попадаются в джунглях. Вроде бы ничего особенного, но не покидает ощущение, что эта рука принадлежала живому существу. Чувствуется что-то тяжёлое и мерзкое, как запах разложения среди утренней свежести. Что за дурацкие шутки? Прокрасться в лагерь незамеченным не получится. Генезис не идиот и допускает, что можно извернуться, но сделать это, не оставив следов, как бесплотная тень - нет, невозможно. Лазард хмур. Ему это не нравится. Генезису тоже. Сефирот с отрядом уходит на разведку. Не отпускает необъяснимое чувство: случится что-то плохое. Обязательно. Надо быть готовыми. Солджерская интуиция - не та вещь, от которой можно отмахнуться. О Сефироте он старается не думать, не до этого сейчас. Генезис понимает, что директору здесь не место. Чем раньше улетит отсюда, тем лучше. Сперва Лазард не горит желанием покидать место операции, но потом всё же соглашается: сейчас он тут бесполезен. Поэтому в скором времени в воздух поднимается вертолёт. Хьюли тоже не в восторге от происходящего. Он смотрит по сторонам, словно каждую секунду ожидает нападения. – Здесь что-то не так, – говорит он. Генезис бы непременно посмеялся над таким замечанием, но сам чувствует разлившееся в воздухе напряжение. Поэтому сейчас ему не до смеха. Голубое небо посерело. Лучи солнца, наоборот – слишком белые и злые. – Вутайцы? – коротко бросает Генезис, лишь бы что-то спросить. Анджил отрицательно мотает головой. Генезис и сам понимает: не вутайцы. Земля начинает дрожать, как будто под ней проснулся спящий вулкан. В следующий момент красноватая глина взрывается столбом и разлетается в стороны. Из недр вырывается монстр, похожий на смесь червя и чешуйчатой миноги. От его визга закладывает уши. В руке Генезиса появляется Рапира, одновременно с пальцев другой руки срывается пламя. Монстр ревёт, дёргается и кидается на него. Генезис уворачивается. Клинок Бастера распарывает бок твари: Анджил реагирует не хуже рыжего. Земля снова дрожит, монстры поднимаются один за другим. Рёв, крики, пыль. Генезис, кажется, успевает везде, огонь непрерывно слетает с пальцев. От запаха горелой плоти мутит, но он не останавливается. Таких тварей они ещё не встречали. Вутайские джунгли всегда были полны сюрпризов. Бой превращается в бойню, земля под ногами буквально горит: с тел монстров что-то стекает и вспыхивает огнём. Пот заливает лицо, левый наплечник снесён, рука залита кровью: не успел увернуться от атаки. – Джен! – крик Анджила заставляет резко обернуться и отпрыгнуть с траектории несущегося на огромной скорости шипастого хвоста. Символы на клинке Рапиры полыхают алым, клинок без устали режет, сечёт, рубит. Хуже всего, что невозможно сориентироваться, понять, кто жив, кто нет. Остаётся последний монстр. Земля под ногами Генезиса идёт трещинами, он едва удерживает равновесие. Тварь резко разворачивается и кидается к Хьюли. – Анджил! – орёт Генезис так, что закладывает уши. Он опаздывает на долю секунды. Рапира уже входит в спину монстра, но в это время тело Хьюли отлетает в сторону. Монстр мечется в предсмертной агонии. Генезис рискует свернуть себе шею, но бьёт в одну точку, пока руки полностью не залиты вязкой багровой кровью. Генезис оказывается возле Анджила раньше остальных, вторым – потрёпанный Зак. Раны на груди и боку выглядят отвратительно, Хьюли без сознания. Материя поможет только временно. Ему надо в Мидгар. Как же ты так, Андж? Генезис стискивает зубы. Всё будет в порядке. Не в первый раз. Но при взгляде на белое как полотно лицо Хьюли становится не по себе. …Он остается один. Анджила уже увезли, а Сефирота ещё нет. Генезис сжимает кулак и едва не грозит серому небу, явно видя совсем не его. Только попробуй не вернуться, Клинок корпорации. Сам найду и придушу. *** Холландер что-то монотонно бубнит. Больше хочется спать, чем слушать. Профессор исключительно на своей волне, его мало заботит, что думают окружающие. Руфус сидит, откинувшись на спинку кресла. Его лицо непроницаемо. Никто не догадается, что он думает совсем не о предмете доклада уважаемого сотрудника Научного департамента. Руфусу до сих пор кажется, что он чувствует невесомое прикосновение пальцев Ценга где-то под лопаткой и ниже – вдоль позвоночника. Потом пальцы сменяют губы и по телу прокатывается горячая волна. Он прикрывает глаза и делает вдох. Это давно уже должно было произойти. Очень давно. Но только эта бахамутова прогулка в заброшенный храм смела все границы, и Руфус первым впился в губы Ценга, не желая больше ждать. Необходимо было почувствовать себя живым. Подальше от этого храма, кишащих монстрами джунглей, вутайцев и оскала, который он увидел напоследок. А ещё – от сияющих порочным серебром гилов, надёжно спрятанных в его сейфе. От умелых ласк Ценг тело изгибается. Так хочется стонать, что приходится закусить собственную кисть. Кожа горит огнём. Белое на смуглом, словно кто специально подбирал контраст. Чёрные волосы падают на грудь, скользят шёлком между пальцев, от взгляда тёмных глаз перехватывает дыхание. А ещё – улыбка. Руфус целует эти губы и не готов сказать, проклятие то или благословение. Руфусу хорошо. Так хорошо, как ни с кем ещё не было. Он упускает момент, что появилось новое лицо. Срочное донесение. – Да, я говорил, что без отлагательств, – чуть раздражённо говорит Артур Шинра. – Что там? – Вертолёт, на котором директор отдела «Солджер» Лазард Дезерикус направлялся в Мидгар, сбит вутайцами. *** Время тянется так медленно, что не хватает терпения. Генезис теряет ему счёт, старается не думать, что людей осталось слишком мало. Заку досталось меньше, чем Анджилу, но ему лучше побыть в тылу. Так надёжнее. Сам Щенок рвётся в бой, но он не идиот, поэтому вынужден согласиться со старшим по званию. Когда возвращается Сефирот, Генезис теряет дар речи. Генерал выглядит настолько паршиво, что не находится слов. А ещё он один. Никто из парней не выжил. Думать об этом горько. Генезис старается сосредоточиться на другом. Особенно на том, что произносит Сефирот: – Городка вутайцев нет. – Как нет? Генезис не верит собственным ушам. Чувствует, как смотрит на него ошарашенный Зак. – Никак. Добрались туда – голая земля. Ни одного дома, даже хилого шалаша. Ничего. При этом никаких следов насилия: ни взрывов, ни трупов. Вообще. Звучит невероятно. Но Сефирот не будет выдумывать небылицы. – Как… как погиб отряд? – спрашивает Генезис. – Монстры. Их было слишком много, я никогда таких не видел. Сефирот отвечает на все вопросы, но делает это отстранённо, будто сам до сих пор находится ещё там, в той разведывательной экспедиции. Генезис понимает, что происходит какая-то дрянь. Надо разобраться с исчезновением города. Не бывает такого, чтобы – раз! – и ничего нет. Но мучить Сефирота сейчас нельзя. Ему нужен отдых. Слава богине, раны не те, из-за которых нужно отправлять в госпиталь. – Где Анджил? – спрашивает генерал перед тем, как скрыться в своей палатке. Генезис стискивает зубы. – В Мидгаре. Ему досталось. В зелёных глазах Сефирота – что-то непонятное. Он хмурится, коротко кивает и исчезает в палатке. У Генезиса ноет где-то под сердцем. Он чувствует вину за ранение Анджила, при этом умом прекрасно понимая, что не мог быть сразу везде. Ночь наступает слишком быстро. Генезис в своей палатке падает на каремат и почти сразу отключается. Муторный день позади. Завтра они решат, что делать. Нельзя оставлять всё как есть. Города просто так не пропадают. Это больше похоже на бред воспалённого разума, чем на реальность. Но он слишком хорошо знает Сефирота. Тот не станет городить подобную чушь. …Среди беспокойного сна слышится шёпот. Не мужской и не женский. Голова идёт кругом, понять, что происходит, невозможно: слишком зыбка грань между сном и реальностью. Кто-то зовёт его сыном, но явно не родная мать. Генезис вздыхает и пытается перевернуться, но чьи-то ладони придавливают его, не давая шевельнуться. – Тш-ш-ш, – щекочет шею шёпот, и от звука этого голоса тело наполняет сладкая истома. Губы обжигающе касаются его шеи, скользят к плечу, заставляя задыхаться. Виной всему сон, которой не отпускает из своих пут. Виной – сильное гибкое тело, вжимающее его в каремат. Руки, которые оглаживают бока и сжимают бёдра. Генезису не надо смотреть на того, кто это с ним делает. Потому что позволить это себе может лишь один человек. – Глупо бегать друг от друга, – шепчет Сефирот, – я же не слепой. Его ладонь скользит по животу Генезиса и обхватывает член, заставляя приподняться и захлебнуться стоном. Потому что он даже представить не мог, что это будет так: горячо, сумасшедше, невозможно близко. От обиды ничего не остаётся. Сефирот никогда не умел высказывать то, что у него на душе. Зато как сейчас показывает! Всё же удается перевернуться, посмотреть в глаза, в темноте светящиеся мако. Почувствовать, как Сефирот рывком подтягивает его за бёдра и вжимает в себя, демонстрируя собственное возбуждение. Генерал смотрит так, что во рту пересыхает. Генезис вплетает пальцы в серебристую гриву, притягивает Сефирота к себе и целует. Тот с готовностью отвечает, проводит ладонью по бедру, подхватывает ногу под колено, чтобы согнуть её. Генезису кажется, что сердце колотится где-то в горле. Всё происходит в тишине. Больше никаких стонов, иначе услышат. Но сдерживаться смерти подобно. Приходится закусить нижнюю губу до боли, когда язык Сефирота рисует на шее замысловатый узор. Ладонь Генезиса скользит по его спине и вдруг натыкается на грубый рубец под правой лопаткой. Странный, какой-то неуместный. Его никогда не было. – Что это? – хрипло шепчет он. Сефирот дёргается, едва не шипит. В его глазах вспыхивает ядовитая зелень и… безумие. Такое, что тело парализует страх, а горло сдавливает, как удавкой. Вмиг осознаётся своя ничтожность и то, что стоит этому человеку только пожелать – от тебя ничего не останется. Генезис практически не дышит, судорожно соображая, что делать. Это же Сефирот! И не Сефирот одновременно. Пальцы генерала ненадолго ослабляют хватку. Генезис резко скатывается с постели, в его руке появляется Рапира. Но Сефирота уже нет в палатке. Но… с такой скоростью просто невозможно передвигаться! Генезис выскакивает за ним, наплевав на внешний вид. Сефирот уже на краю лагеря. Он словно чувствует взгляд Генезиса. Его губы изгибаются в жуткой, нечеловеческой улыбке. За спиной стремительно разворачивается чёрное крыло. Генезис невольно отшатывается, не в силах поверить собственным глазам. Взмах руки, указывающий куда-то в сторону, а потом Сефирот резко взмывает в ночное небо и растворяется во тьме. Рапира выпадает из руки Генезиса. – А я-то думал, что хуже уже не будет, – сипло выдыхает он. *** – Очень интересно, - наконец-то произносит Ходжо, и Руфус решает не убивать профессора сегодня. То есть… нельзя трогать ценные кадры, но Ходжо кого угодно доведёт до белого каления одним лишь своим молчанием и полуукоризненными взглядами. То вопрос задаст странный, то хмыкнет невразумительно, то что-то пробормочет под нос. И стоишь перед ним как простой гонгагский школьник, которого отчитал учитель за опоздание на урок. Однако Руфус никакого отношения к Гонгаге не имеет и из школьного возраста давно вышел. Решение показать профессору один из гилов появилось внезапно. Сначала казалось, что это глупость, но потом… Руфус чувствовал, что в этих монетах что-то есть. Тут одной сказкой не обошлось. Весть о Лазарде выбила из колеи. Пусть у них не было тёплых отношений, но последнее время братья находили общий язык и им весьма складно удавалось противостоять «атакам» президента. Особенно когда тому залетала шлея под хвост. Тела не нашли. Это немного обнадёживало, но… Руфус не был дураком и прекрасно понимал, что от трупа в такой ситуации могло попросту ничего не остаться. Ходжо складывает руки на груди, смотрит куда-то на корпус микроскопа, от которого только что оторвался. – Что именно интересно? – уточняет Руфус, стараясь дышать глубже, и велит себе не вестись на провокации. Ходжо намеренно затягивает паузу. Знает, что без ответов младший Шинра не уйдёт. Что ему нужна информация, но кроме Ходжо некому её дать. Конечно, Руфус мог бы заглянуть к Холландеру, но… нет, лучше Ходжо, хоть он и зараза ещё та. – Я бы назвал это, – рука профессора небрежно указывает на опытный гил-образец, – своеобразным маячком слежения. Предположу, что его можно отследить. Руфус заламывает бровь. Какого бахамута? Новая разработка вутайцев и специальное внедрение её в храм? Странно как-то. Слишком сложная схема, которая не оправдывает никакие затраты и… вряд ли сработает. Прятать маячок в спрятанной ото всех храме? Бред какой-то. Хотя чего уж тут: вся ситуация – бред... – Но нужны ещё исследования. А где вы это достали? – меняет тему Ходжо. – Принесли вутайские джунгли, – туманно отвечает Руфус, понимая, что столкнулся с ещё одной загадкой. *** – Стой! Стой! – Зак пытается догнать Рапсодоса, но полученная трёпка в бою с монстрами лишает его былой скорости и манёвренности. – Мне лучше идти одному, – ещё раз повторяет Генезис. – Я и так теряю время. Ты прикрываешь тыл, мало ли что случится. – То есть в джунглях с тобой однозначно ничего не случится? – Смотри в оба, Фэйр. Можно добавить про приказ, но Зак это и так понимает. Хоть и не согласен, что Генезис должен идти один. Но на это плевать. Едва до него дошло, что Сефирот указывал в сторону городка вутайцев, он экипировался на немыслимой скорости, быстро поставил в известность Зака и рванул за генералом. Генезис бы с радостью списал увиденное крыло на галлюцинации, только… своим глазам он верил. Да и не с чего появиться галлюцинациям. А после того как постоянно видишь новых монстров, поверишь во что угодно. Идти приходится быстро. Пусть он и соблюдает осторожность, но всегда есть риск напороться на какую-то мерзость. Мерзость внезапную, что хуже всего. «Анджил, как же тебя так угораздило?» – вспыхивает и тут же гаснет мысль. Генезис не хочет думать о том, что остался один. Зак сейчас не в счёт. Что… Что, мать вашу, произошло с Сефиротом после этой багрисковой вылазки? Генезис пытается ускориться. Он чувствует, что времени мало. Но вутайские джунгли не спешат расступаться, пропуская нежданного гостя. Хотя самому гостю откровенно на это плевать. Его гонит вперёд страх за товарища и… нет, больше, чем товарища. Не время сейчас признаваться, но факт остаётся фактом: Сефирот ему дорог. Ему везёт: встречаются мелкие твари, с которыми можно справиться одному. На лезвии Рапиры давно уже засохла кровь. Генезис уже жалеет, что сам не умеет летать. Он знает, что где-то здесь - городок вутайцев, которого по словам Сефирота нет… Он теряет счёт времени, а небо уже позолотил рассвет. В какой-то момент нога вдруг не находит опоры и Генезис летит куда-то вниз. Настолько стремительно, что успевает лишь вскрикнуть и едва не прикладывается головой обо что-то твёрдое. Чтобы прийти в себя, нужно время. Сперва отдышаться, прогнать пляшущие в глазах чёрные точки, осознать, что стоишь на четвереньках на каменном полу. Генезис медленно поднимается. К горлу подкатывает тошнота. Всё же ударился… Но пока не ясно, чем и как. Приходится зажмуриться и перетерпеть. Он делает глубокий вдох. Воздух затхлый и застоявшийся. Он оглядывается по сторонам: ничего не понятно. Какое-то помещение… Тут ничего нет, пусто. Только корни какого-то гигантского дерева оплетают стену. Они кое-где покорёжены и оборваны, словно какой-то зверь повис в них и пытался выбираться. Генезис сжимает виски. На периферии сознания мелькает, что надо найти Рапиру. Её рядом нет. Или Сефирота? Внезапно мысли начинают путаться. В голове звучит чей-то голос, ласковый и ядовитый, он что-то обещает, уговаривает, шепчет, что будет лучше… – Ты тоже ещё слышишь, – совсем рядом произносит Сефирот. Генезис вскидывает голову и встречается со взглядом стоящего напротив генерала. Его глаза полыхают мако и безумием. Одеться он так и не потрудился. И лучше не смотреть… Нет, нельзя смотреть! Потому что обнажённый Сефирот – это совершенство. При взгляде на него всё внутри замирает на грани боли и восхищения. – Я рад, что ты пришёл, Джен, – произносит он, и по позвоночнику Генезиса проносится обжигающая волна. – Ты её слышишь так же, как и я. Вместе у нас получится намного больше, чем у одного. – Кого? – хрипло спрашивает Генезис. Сефирот приближается за считанные секунды. Его пальцы касаются скулы, гладят щёку, обводят губы по контуру. Генезис плавится, с трудом сдерживает стоны. Нет, надо собраться. Нельзя поддаваться. Надо уговорить Сефирота уйти с ним. Только вот… он же сам не свой, не будет ли это опасно? Нужно обязательно выяснить, что с ним произошло. Вырубить? Отвлечь? Только как? Голова соображает с трудом, а Сефирот явно полон сил и энергии. А ещё его дыхание обжигает шею Генезиса, отчего хочется вплести пальцы в серебристые пряди, прижаться к губам, целовать, пока не сойдёшь с ума. Хотя… кажется, он и так уже сходит... Странное место, странный генерал, странные монстры. Место… Похоже на вутайский храм. И как он только сразу не догадался? – Ты со мной, Джен? – шепчет Сефирот. – Я… – в бездонной зелени его глаз можно утонуть и никогда не выбраться. – Я с тобой. Можно только согласиться, чтобы потом хоть что-то сделать. Сейчас – поддаться. Сейчас – принять правила игры. Сефирот притягивает его рывком и впивается в губы. В голове становится легко и пусто, а затем накрывает кромешная тьма, и где-то звучит женский смех. *** Его будит какой-то резкий звук. Генезис жмурится. Открывать глаза совсем не хочется. Только спать-спать-спать. Беда ещё в том, что звук до ужаса похож на голос профессора Ходжо, который внезапно забористо ругается. Это интересно, но тело сковывает слабость, а в голове стелется туман, так что больше хочется перевернуться на другой бок и снова заснуть. – Джен, я вижу, ты не спишь, – слышится тихий смешок Анджила. Генезис резко распахивает глаза. Белый потолок, белые стены, столик, сам он - на кровати. Здравствуй, родной госпиталь «Шинра Билдинг». Рядом на стуле сидит Анджил. Выглядит очень ничего. Вопрос: «Как я тут оказался?» – актуален, но с ним можно подождать. – Сколько я тут? – хрипло спрашивает Генезис. – Три дня, – отвечает Анджил. – Я уже вдоволь насмотрелся на твою героическую физиономию. – Сволочь. – Я восхищался! – А можно подробностей? Подробности оказались впечатляющими. Если вкратце, то всё сводились к тому, что больше потерь не было, все вернулись не особо целыми, но вполне живыми. Под руководством генерала Сефирота проведена успешная операция и возвращён директор Лазард. Для Генезиса было новостью, что вертолёт, на котором директор летел в Мидгар, сбили. Правда, данные разнились: то говорили, что виноваты вутайцы, то что не справился с управлением пилот. Анджил не владел точной информацией, а Генезис не стал его пытать. Главное, что директор, который как руководитель вполне устраивал Рапсодоса, был жив. А вот то, что он мало что помнит, напрягает. Словно провал в памяти. И Сефирот… Перед глазами возникал генерал с чёрным крылом и горящим безумием взглядом. Генезис мотает головой, прогоняя наваждение, но вопрос сам слетает с губ: – Как Сефирот? – А что Сефирот? – искренне удивляется Анджил. – Жив, пышет здоровьем, полон бодрости и энергии. Утром на совещании спорил с президентом. Генезис хмыкает. И правда, чтобы поспорить с президентом, нужны силы. Но бахамутов храм и джунгли, и «…ты со мной, Джен?»… По телу пробегает дрожь. Хочется закутаться в одеяло и снова закрыть глаза. Всё-таки слабость ещё серьёзная, надо скорее приходить в себя. – Отдыхай, – неожиданно мягко говорит Анджил. – Ты там сжёг половину джунглей. Не удивительно, что накрыло откатом. – Я? – Ну не я же. Замечание логично, но мысли разбегаются. Потом, всё потом. Генезис закрывает глаза и делает глубокий вдох. Потом осторожно поворачивается на бок. В палате тишина. Кажется, он снова погружается в объятия сна. – Джен… – в голосе Анджила слышится что-то странное, будто напряжение. – М-м-м? – Откуда у тебя этот жуткий шрам под лопаткой? *** Он сидит на совещании достаточно далеко. Но Руфус всё равно чувствует холод и присутствие чего-то чужого. Лазард вернулся к выполнению своих обязанностей, хоть его правая рука и находится в поддерживающем бандаже, потому что не так давно ему делали операцию, вставляя металлическую пластину в локоть. Поначалу Руфус облегчённо выдохнул, узнав, что Дезерикус жив. Не надо искать замену на должность директора солджеров, не надо спорить с отцом до хрипоты и… он даже себе не мог признаться: рад, что брат жив. Это странное чувство, с которым ещё надо было разобраться. Но потом… Потом что-то пошло не так. Он не мог сказать точно, но чувствовал. Словно нечто ледяное касалось затылка, стоило Лазарду посмотреть ему в глаза. Вроде бы ничего такого, но внутри всё будто падало в бездну. Руфус старался не реагировать, но получалось плохо. А потом обнаружил, что принесённые из вутайского храма гилы обратились в серебряную пыль. – С ним что-то не так, – тихо говорит Ценг и Руфус невольно вздрагивает, выныривая из круговерти своих мыслей. Ценг тоже был в храме. Он тоже чувствует. Дарк Нейшн пытается заглянуть в глаза. Она видит беспокойство хозяина, хочет помочь, но не знает, как. Руфус берёт в руки ближайший отчёт и бездумно смотрит на строчки. Ценг всё понимает и бесшумно выходит из кабинета. Не… так. С ним что-то не так. Сосредоточиться не получается. Сердце почему-то стучит в висках. Мысли одна глупее другой наскакивают друг на друга. Руфус откладывает бумаги, выдвигает нижний ящик стола и достаёт пистолет. Переговоры всегда дают лучший результат, если у тебя есть весомые аргументы. Он бездумно взвешивает оружие в руке. Криво улыбается. Да, достаточно весомо. После чего он покидает кабинет вице-президента и направляется прямо к Лазарду. Время позднее, поэтому в коридорах никто не встречается. В кабинете директора солджеров темно. На секунду приходит мысль, что Лазард ушёл домой. Но она тут же исчезает, как нежизнеспособная. За время его отсутствия накопилось много работы, значит, сидит и разгребает. Лазард – багрисков трудоголик, тут можно не сомневаться. Руфус толкает дверь и входит. Света действительно нет. Только лунные лучи из распахнутого окна. Лазард сидит за столом и, кажется, даже не понял, что у него гости. Руфус хочет привлечь его внимание, но слова замирают на губах. Что-то. Не. Так. Доходит не сразу, но очки Лазарда лежат на столе, а глаза светятся мертвенным серебром, как гилы в проклятом вутайском храме. И ничего человеческого в этом взгляде нет. Волна ужаса захлёстывает Руфуса. На несколько мгновений появляется затхлый запах подземного святилища и гнили. – Кто ты? – собственный голос звучит отвратительно сипло. Губы Лазарда искажает улыбка: неприятная, странная, совершенно для него нехарактерная. Глаза вспыхивают и превращаются в чёрные провалы. Руфус выхватывает пистолет и стреляет. Из бандажа молниеносно вскидывается рука и… перехватывает пулю. - Как грубо, - произносит Лазард и щелчком пальцем отправляет её в открытое окно. У Руфуса нет слов. Увиденное не укладывается в голове. – Кто… ты? – всё же повторяет он. Полыхающие серебром глаза смотрят на него. – Ты сам разбудил меня. Теперь придётся с этим как-то смириться. В конце концов, обычному человеку невозможно выжить, упав на камни. Как видишь, для регенерации понадобилось время. Но ваши врачи ничего. Руфус невольно отступает на шаг, не в силах отвести взгляд от Лазарда, за спиной которого появились четыре призрачных руки. Одна из них – всего до локтя, словно её кто-то жестоко отрубил всё остальное. – Что тебе нужно? – резко спрашивает он. – От вас? Ничего. – А от кого? Лазард поворачивает голову к окну и прищуривается. – Он тоже вернулся из вутайских джунглей, целый и невредимый. Если не хочешь потом спасать планету – не мешай мне. Руфус не собирается беспрекословно подчиняться, но чувствует, что лучше промолчать. Потому что интуиция подсказывает, что Лазард прав. А ещё он прекрасно знает, что нельзя бездумно становиться на пути у того, о ком идёт речь. Ибо невредимым из вутайских джунглей вернулся только один человек. Сефирот.