Папы

− Папа, смотри, лужа! Дима едва успел ухватить малышку за руку, пока она не плюхнулась еще в одну лужу. − Влад, объясни ей, что по лужам прыгать некрасиво! − А почему я? Ты у нас заботливая мамашка, а я ей все разрешаю. Дима покосился скептично на Влада и промолчал. Да и что он мог сказать? Влад сам игрался с пустой бутылкой, подпинывал ее носком ботинка и кричал восторженно: «Гол!» А малышка смеялась. − Папа, смотри, в луже радуга! Красивая... Малышка попыталась схватить радугу в ладошку и захныкала, когда на руках остались лишь темные капли воды. − Папа! − Погоди, солнышко, сейчас мы рученьку вытрем, − Дима привычно потянулся за носовым платком и принялся вытирать руки дочери. – Она вся в тебя, Влад. − В меня? Это когда ты видел, чтобы я собирал в свои сапожки каждую лужицу? − Да уж было дело, − больше Дима ничего не стал пояснять, только посмотрел на Влада многозначительно и хмыкнул. И Влад засиял в ответ. − Ну признаю, ладно, дело было, только ты при Машутке об этом-то не говори. Наверно, со стороны странными казались два парня, ведущие за руку маленькую девочку. Дима и сам порой удивлялся, как умудрился ввязаться во все это. Но Машутку он очень любил, и не отдал бы ее никому, пожалуй, да и Влада бы не отдал. И знал, что Влад думает также. Прошло почти два года с той поры, когда Дима впервые увидел эту девочку. Он давал концерт в одном из московских детдомов. Концерт для более старших детей, подростков. Но маленькая Маша каким-то чудным образом прокралась в маленькую комнату актового зала и смотрела, не отрываясь, на Диму. Ему сразу понравилась чудесная куколка, с курчавыми светлыми волосенками и грязным пальчиком во рту. И Маше он понравился, видимо, потому что она схватила его случайно за палец, когда он наклонился погладить ее по головке, и потянула в рот. Совсем еще маленькой была она девочкой, едва ли три года тогда ей исполнилось, а смотрела по-взрослому, грустно и понимающе. И Дима не устоял. Он не сразу решился удочерить девочку, думал долго, работал, а сам о ребенке не мог позабыть. Вспоминал ее голубые большие глаза и все остановиться не мог. Он тогда даже имени не знал ее, помнил только, как она выглядит, да и то как-то смутно. Глаза ее помнил, волосы и пухлые детские губки. Конечно же, Дима считал, что ребенка заводить ему еще рано. Да и как его заведешь, будучи не гетеросексуалом? Конечно, был выход, например, суррогатное материнство, но потом все, лет через пару. А пока еще рано, пока еще личная жизнь и работа. К слову сказать, наладилась личная жизнь у него только месяц назад. Просто так получилось, что с Владом они часто ругались, ссорились так, что год целый могли не увидеться, а потом все равно мирились. И снова ругались, все как по кругу. Когда Дима снова приехал в детдом, на этот раз не с концертом, а к директору, он не знал еще, как будет объяснять свою просьбу. В коридорах он видел много детей: и более взрослых с жестокими злыми глазами и плачущих девочек, видел смешную малышню с изумленными глазками, надеющихся на скорое усыновление. Он честно оглядывал всех, пытался найти ту, которая так его зацепила. Но не мог, не увидел. И вдруг она сама к нему бросилась. − Папа! Папа-папа-папа! Нянечка тут же схватила ребенка за руку, попыталась отцепить ее ручки от Диминых коленей, что-то пролепетала, а Дима не знал даже, что из себя выдавить. Эмоций вдруг стало так много, что сложить слова в предложения получилось у него с величайшим трудом. − Да это я. Здравствуй, малышка. Малышка молчала, только обнимала Диму по-прежнему, а он сел на пол на колени, обнял девочку и погладил по коротким волосикам. − Маленькая... Нянечка пыталась еще что-то объяснить, но Дима выцепил лишь одну фразу из ее длительных объяснений. − Машенька немая. Она не говорит. И возмутился тут же: − Вы же слышали, что она здесь кричала! Она быть не может немой. Все объяснилось позже, когда воспитательница показала ему личное дело: малышка действительно не сказала ни слова с той поры, как на ее глазах погибли под колесами автомобиля ее настоящие родители. Но она заговорила, закричала, увидав Диму, признала его за отца. И сейчас, сидя у него на коленях, она лепетала: − Папочка, ты теперь не уйдешь? − Не уйду, солнце, никуда не уйду. Правда директор не могла отдать ему ребенка так быстро, прикидывала что-то в уме, потом долго и виновато говорила: − Понимаете, Дмитрий, мы бы и рады отдать вам ребенка, тем более что Машенька сама этого хочет. Но вы же понимаете, вы − артист, вы все время в работе, а за ребенком нужен уход. С кем вы будете оставлять ее, с нянечкой? − Когда буду занят, то да. − Но вы понимаете, что ребенку нужна семья? Не няни, не воспитатели, а родители. Пронимаете? Вы не женаты ведь? Дима кивнул: − А не собираетесь жениться? Просто мы бы охотней отдали ребенка полноценной семье, чем одному усыновителю. Мы обязаны убедиться в ее будущем благополучии. Тогда Дима ушел из детдома ни с чем. Обещал подумать, ему обещали тоже самое, но Дима понимал, что шансы у него невелики. Что ребенка ему не дадут, хотя бы из-за ориентации. Дима все понимал: конечно, в законе такой поправки нет, но в данном случае опекуны, то есть, детдом решают все сами. И мала вероятность, что суд решит дело в Димину пользу. Бикбаев просто не знал, что ему делать. И тогда он решился. Решился поговорить с тем человеком, который единственный мог его подержать. Или не мог. Но Дима считал, что тому по-любому следует знать об усыновлении. Он набрал номер Соколовского. − Влад, мне нужно с тобой поговорить. Это серьезно, − Дима боялся сказать Владу все лично, хотел объясниться по телефону, а Влад ответил рассудительно, взросло. − Серьезные дела решаются с глазу на глаз. Приезжай ко мне, буду свободен. И Дима поехал. Все дорогу пытался продумать слова, решал, как объяснить Владу о желании усыновить девочку, продумал целый монолог и забыл его тотчас, увидав на пороге босого и полуголого Влада. − Что-то случилось? − Нет, нет, ничего. Можно? − Проходи, конечно же. Влад быстро соорудил что-то поесть, усадил Диму насильно за стол. − Ты же голодный, наверно? Поешь, на сытую голову поговорим. Но у Димы косок не лез в горло. − Влад, я решил усыновить ребенка. − Что?! Влад не поверил сначала, потом взглянул на серьезного уставшего Диму и расхохотался: − Бикбаев, что за муха тебя укусила? Какой еще ребенок? Это новая шутка? А Дима молчал тяжело. Он уже понимал, что совершил ошибку, впутывая в это дело Влада, и думал уйти, когда Влад догнал его у дверей и обхватил за плечи. − Тише, Дим. Поешь лучше, а? Потом все решим. А Дима продолжал молчать. Отцепил руки Влада, наклонился за обувью, думал, что поедет тотчас же в детдом и снова поговорит с директором, когда Влад снова его схватил. − Так, значит не шутка. Дим ну... – Влад не знал, что сказать, если честно. Замялся, задумался и брякнул то, что первым пришло на ум. – Ты хоть познакомь меня с ним. Вместе мы что-то придумаем. В детдом они поехали уже вместе. Увидав Машеньку, Влад тут же расплылся в улыбке, погладил девочку аккуратно, словно боялся, что она расплачется, вытащил леденец из кармана. − Значит, ты и есть тот самый ребенок? Девочка серьезно кивнула. Конечно, трехлетняя Машенька, не могла понимать сути вопроса, но смотрела на Влада открыто, честными голубыми глазками и улыбнулась вдруг так, что ямочки на щечках обозначились еще сильнее. − Она очень хорошенькая. Дим, ты действительно хочешь ее взять? Дима кивнул, это уже не обсуждалось. И Влад понимал, что решение его было не сиюминутным, а долгим и трезвовзвешенным. − Ладно, пошли, поговорим с директором. Говоришь, она тебе ее отказалась давать? Может быть, взятка поможет. Но и взятка не помогла. *** Прошло почти полгода беспрестанных судебных тяжб и уговоров. Дима почти отчаялся усыновить Машеньку, навещал ее так часто как мог, дарил сладости и игрушки, подготавливал детскую в новой квартире, которую купил на двоих с Владом. А Влад продолжал мотаться по судам, иногда один, иногда не только с Димой. К их просьбам присоединился внезапно и Андрей Александрович – отец Влада. Наверно именно его деньги и связи помогли ребятам – спустя долгое время суд постановил признать за Димой Бикбаевым право на усыновление ребенка, а комитет по делам несовершеннолетних закрыл глаза и на ориентацию усыновителя, и на проживание вместе с ним младшего Соколовского. Машеньку официально отдали радостным родителям. − Папа, папочка, я буду с тобой жить, правда? Дима только молча кивал, обнимая ребенка. А Влад смотрел на это, смотрел и присоединился к ним. − Теперь, Машутка, у тебя будет два папы. А Машенька обняла еще и Влада, улыбнулась ему ласково и запустила крохотные пальчики в его отросшие за время процессов волосы. − Папа... И молодая семья была счастлива. *** Честно говоря, ни Дима, ни Влад не знали, как трудно будет воспитывать маленького ребенка. Не представляли, сколько вещей им придется стирать, и сколько вкусностей готовить для маленькой Маши. Кашу она отказывалась есть категорически, плевалась, а отцы, смеялись, оттирая со стены и стола потоки овсяной каши. − Ложечку за папу, ложечку за еще одного папу, ложечку за бабушку... вот умница! Ложечку за деда. Ложечку за Барби. − Папа, ее зовут Белла, и она не умеет есть, − возмущалась Машутка и снова выплевывала кашу на ложку. Дима устало закатывал глаза, а Влад хитро смеялся и прикрывался ее колготками, мол, я занят, видишь. Так что Диме не оставалось ничего, как снова зачерпнуть ложку каши и проговорить серьезно. − Вот видишь, она есть не может, а ты можешь, так что позаботься о ней. Маша морщилась, но жевала и глотала покорно, пока снова не начинала возмущаться над очередной «ложечкой за». − Так, Машка, ешь кашу, а потом я дам тебе сока. Ты же любишь яблочный сок? Маша кивала радостно, услышав такое предложение Влада, и быстро очищала тарелку, облизывая ее старательно языком. − Влад, ну как не стыдно, ей нельзя столько сладкого! – Дима возмущался, а Влад тихонечко подливал в стакан сока воду и показывал Диме, мол, я разбавил, ничего страшного. С детским садом тоже возникли трудности. Машенька проходила в садик только неделю, а потом Дима счел нужным ее забрать. В садике не только дети, но и воспитательницы нетактично интересовались, почему Маша живет с папами и где ее мама. А таких вопросов Дима старался избегать. К счастью, сама Машенька ни разу не спросила где ее мама и воспринимала ее отсутствие как должное. А иногда грустно отвечала: − Мама погибла. Молодые папы, конечно, пытались построить свой день так, чтобы хоть кто-то один сидел дома с ребенком, но все же жизнь артиста мало того позволяла. Так что теперь во время отлучек Димы и Влада с ребенком сидела Ирина Всеволодовна – мама Владика, которая души не чаяла в умненькой и рассудительной Маше. А в детской комнате тем временем высилась кипа раскрасок, которые Влад покупал едва ли не каждый день и обучающих детских игр. Дима хмурился, когда Влад в очередной раз привозил с работы паззлы или игрушки, ругался, что у ребенка не должно быть столько пустых развлечений, что это плохо на нее влияет, а Влад пожимал плечами: − Ну ты и так запретил Маше смотреть телевизор, пусть хоть чем-то занимается хорошим. Она же ребенок еще, Дим. Иногда они спорили из-за игрушек до того громко и долго, что проснувшаяся Маша приходила к ним в спальню, хватала пап за руки и пищала: − Мирись, мирись, мирись, и больше не дерись. И больше ребята переставали ссориться, Дима качал головой, Влад улыбался, брал малышку на руки и напевал ее песенки, чтобы она снова уснула. Иногда внучку навещал Андрей Александрович. Редко и только в Димино отсутствие, а встретившись с ним, здоровался и быстро уходил. Но глядя на то, как в Машиной комнате появляются смешные танцующие игрушки, а на рисунках все чаще и чаще появляется каляка-маляка, подписанная как «деда», Дима понимал, что и папа Влада в глубине души рад за своего сына. Конечно, Андрей желал Владу не такого будущего, но внучку он все же очень любил и, наверное, был счастлив за сына. Но труднее всего юной семье давались прогулки. В Москве вообще особо не погуляешь: Машенька до дрожи боялась машин и плакала, услышав шум мотора, так что везти ее до ближайшего парка было весьма и весьма трудно. А в уютных детских двориках на качелях чаще сидели пьяные компании подростков, так что Дима боялся подпускать девочку к ним на расстояние меньше пяти метров. А гулять Маша просилась в любую погода, будь хоть дождь на улице, хоть гроза, она натягивала сапожки и громко звала: − Папа, папа! Я хочу гулять! И ни Дима, ни Влад не могли ее остановить. Вот так и получалось, что Маша собирала собой почти все окрестные лужицы, громко радовалась радуге и ловила ладошками капли дождя и снежинки. − Смотри, папа, как я умею! Меня папа научил! Она пыталась показать Диме какой-то хитроумный фокус, а тот спешил снять ее с очередной карусели или не дать залезть на фонарный столб, а сам исподтишка показывал кулак Владу, беззаботно смеющемуся и выдумывающему очередную проделку. Откровенно говоря, Влад считал, что заводить семью ему пока рано. В двадцать лет душа рвется к друзьям, к развлечениям. Может быть, к 30 считал он когда-то. Но глядя на сердитого Диму и не менее сердитую дочь, недовольную, что ей не дали продемонстрировать свои умения, Влад понимал, что, в общем-то, никакой другой семьи он не хочет, что, как бы ни было рано, он чувствует себя настоящим отцом. Так получилось, что молодой еще Влад, ценящий свободу и личный комфорт, способный устроить ссору по любому, самому незначительному поводу, превратился в хорошего семьянина и отца, готового пойти до конца ради счастья своей дочери и Димы. Они вели Машеньку сушиться домой, вешали на батарею мокрую курточку и штанишки с колготками, запихивали газеты в сапожки, чтобы впиталась лишняя влага, а Машу загоняли в кровать. Влад подносил ей теплый чай с лимоном, а Дима украдкой доставал из кармана конфету и пихал девочке в руки. Он, конечно, всегда возмущался, когда Влад кормил Машеньку сладким, но сам не мог удержаться, чтобы не подкинуть ей пару конфеток, или не устроить под ее подушкой сюрприз с вкусным и сладким круассаном, и плевать, что шоколад и джем потом отстирывались с великим трудом. − Дима, откуда у ребенка конфета? Ты же запретил сам! Дима делал невинные глазки, пожимал плечами, показывая, что сам ничего не знает и крайне возмущен, а Влад едва сдерживал смех – он то отлично знал, для чего хранит Дима конфеты «коровка» в своем ящике комода. − Ах ты, заразка мелкая, на меня кричишь, а сам... – Влад возмущался не сильно, только лишь для того, чтобы Дима улыбнулся чуть виновато и продемонстрировал смущенные ямочки на щеках. А Машенька успешно их двоих передразнивала – каким-то чудом она оказалось похожа сразу на обоих отцов: у нее были такие же глазки и волосы как у юного Влада и Димина лукавая улыбка. А потом, когда Маша засыпала под пение пап, нередко спорящих, какую колыбельную и в каком стиле петь дочери, Влад помогал Диме подняться с пола и вел его на кухню. − Я приготовил тебе кое-что. Грибной суп, будешь? Они закрывали дверь на кухню, чтобы их голоса не разбудили ребенка и еще долго болтали, делились впечатлениями от своих успехов, обсуждали, какие фильмы стоит дать посмотреть Машутке и спорили о том, что ждет ее в ближайшем будущем. − Я хочу отдать дочь на танцы. Смотри, какой кубышечкой она у нас становится, ей определенно стоит заняться балетом. − Ты с ума сошел, Влад?! Это всего лишь детская полнота, ты в ее возрасте был таким же. И не спорь: я видел твои детские фото. − Я никогда не был толстым! − Влад спорил, увлеченно продумывал аргументы, а потом улыбался, сдаваясь. – Откуда... ах да, мама что ли показывала? Ладно, сдаюсь. Куда ты хочешь отдать Машеньку? − Я предлагаю ей заняться театром. Нет, ты только посмотри, из нее выйдет прекрасная актриса. Не сейчас, конечно, но все же стоит отдать ее в студию. Я поговорил уже с хорошим педагогом, он обещал, что сможет раскрыть ее таланты. Теперь уже очередь Влада была вскочить и замахать руками: − Нет, я определенно против! Это тяжело для ребенка, Дим! Не позволю. − Да почему же? − А потому, мало мне того, что ты постоянно в театре пропадаешь. Нет, нет, ни за что! Они спорили долго, и каждый настаивал на своем решении. Только в одном сходились папы: на пение Машу они не поведут ни за что. Надо сказать, что пела Машутка изрядно фальшиво и очень пискляво. Но не только в этом было все дело: Дима и Влад не хотели, чтобы в будущем она впуталась в тот же мир шоу-бизнеса, в котором который год вращались они. − Балет! − Театр! − Балет! − Я же сказал: театр! Чья она дочь: моя или твоя? − Наша, Дим, наша. И Дима смирялся, замолкал, доедал молча суп и смотрел, как Влад моет тарелки. − Пошли спать, Дим. − Спать? − И не только. Иногда Влад на руках относил Диму в спальню, как сейчас, например, кряхтел под Диминым весом, дышал тяжело, но тащил его по коридору, а Дима смеялся тихонько: − Надорвешься же. − Не надорвусь, ты легкий как ветер. Они запирали на ключ дверь и оставляли ключ в дверной скважине. Оба знали отлично, что проснувшаяся среди ночи Машутка без всяких стеснений может нагрянуть в спальню родителей. − Ты запер дверь? – спрашивал Дима. − Запер. – отвечал Влад. А потом они долго целовались в кровати, обнимались долго и не только… Что, порой, начинало светать, когда они заканчивали свои дела и засыпали. Но в этот раз Диму тянуло поговорить. − А может ты прав, танцы лучше подходят для маленьких девочек. А в театральную студию мы ее всегда успеем отдать. − Да-да, верно. А может и нет. Танцы все-таки большая нагрузка. Быть может, лучше ей заняться чем-то духовным, театром, например, или рисованием. − Не знаю. В конце концов, решили папы, что пусть ребенок сам выбирает, чем хочет заняться. Хотя в глубине души каждый желал, чтобы Машутка разделила их увлечения. Влад засыпал, улыбавшись от того, что Дима щекотал его, целуя. Да и Дима заснул в скором времени, обняв Соколовского как плюшевого медведя. И дочь их спала в своей спаленке. И снились им троим расчудесные светлые сны.