Чем грозит первый переезд

Она была очень ненадёжной. С миленькой причёской, на самом деле. Приличной. Делала её моложе, чем она была в действительности. Широкая и откровенная улыбка до самого основания зубов. Это шло ей, без обид. Но я… Стоит прояснить ситуация. Я как бы… Мне было наплевать. Видеть её лицо на другой половине новенького, ещё не испачканного бог пойми чем матраса не было облегчением для меня. Я заскучала с той самой минуты, как открыла глаза. Так что я поспешила избавиться от этого унылого зрелища. Благо мне кто-то звонил. — Алло… — проблеяла я в динамик и оперлась об подоконник. В новой однокомнатной квартире с балконом не было никакого развлечения, кроме окна. Да и то не впечатляло удивительным пейзажем: вечно светлым летом небом, вечно тусклым и мрачным зимой. И окнами, окнами, окнами. — Привет, солнышко. Я без колебания узнала бы этот слащавый голос даже во время самого страшного на моей памяти похмелья. — Мам, ты разбудила меня… Это что-то срочное? Сегодня мой единственный выходной и у меня всё ещё есть возможность… — Мне нужно поговорить о твоих вещах. Ты только что переехала. Как ты? — Мам, — продолжала я устало, — я знаю, тебе нечего делать дома и тебе очень скучно. Но у тебя есть время высыпаться, а у меня нет. Я хочу… — Всё ли работает исправно? Как тебе соседи? Познакомилась уже с кем-нибудь? Девушка под моим прекрасным толстым и тёплым пуховым одеялом зашевелилась. Я обернулась к ней: на свет выглянула мозолистая ступня с пятью ноготками, крашенными в облупленный, дешёвый красный лак. Мой бог. Это же просто омерзит… — Знаешь, я думала, тебе стоит сделать пару запасных ключей. Надо быть предусмотрительнее. Это стоит недорого, но зато… — Мама продолжала вливать мне в уши тонну ненужной информации. Я подошла поближе к матрасу и наклонилась, чтобы получше рассмотреть ступни. У неё есть грибок или мне только показалось? Нет, с мозолями определённо нужно что-то сделать. Это же катастрофа. — Я хочу поспать, — шепчу я телефону. — Я знаю, солнышко. Но мне нужно удостовериться, пока не слишком поздно, что всё в порядке. Ты уже сходила, кстати, за справкой, которую… — Мама, позже, — шиплю я. Пожалуйста, пожалуйста, не просыпайся. Возможно, у меня найдётся мазь от… Не для неё, конечно. Для себя. — Когда позже? Как долго ты собираешься откладывать всё на потом? — Моя мать перешла в наступление, сменив тон голоса. О, я знала все её методы воспитания и угроз наизусть, лучше, чем собственные. — В понедельник? Ты знаешь, какие по понедельникам бывают очереди? Ты забыла? — Я даже в понедельник не собираюсь туда идти. Это всё, что ты хотела спросить? — Не груби мне. — Я закатила глаза. Вот и понеслась другая песня. — Это твои проблемы, не мои, но почему-то я всегда забочусь о них больше, чем… Потому что ты заботишься больше. Ты одна заботишься о них. Так дай же позаботиться мне! В данный момент возникла ужасающая проблема — эти ужасные ступни у девушки, которая провела со мной ночь! Утро, точнее. Мы пришли очень поздно. — Я просто хочу поспать, — терпеливо повторяю я. — Вот и всё. — Послушай, столько вещей осталось дома. Твоих вещей, конечно. Ты уверена, что ты забрала… всё? — Уверена. — Я тру виски. — Точно? — На все сто, мама. — В шкафу осталась пижама. Моя пижама! Я готова была кричать от отчаяния, но это будет болезненно не только для меня, но и для аккуратных розовых ушек, высовывающихся из-под миленькой, немного смятой бурной ночью (утром) причёски. У меня нет голоса. По моим ушкам прошёлся мой отец, весящий килограммов эдак пятьсот, и превратил меня в чебурашку, не иначе. — Мне не нужна пижама, мама. — Но в чём ты спишь? В обычной одежде? Ты вообще спишь? — Ты не даёшь мне поспать в эту самую минуту. Девушка заворочалась активнее. И дышать она стала как-то по-другому. Она точно просыпается. Никаких сомнений. У меня остались считанные секунды, чтобы прибраться на месте преступления. Я оглядываю пол в поисках своих вещей. — Вместо того, чтобы покупать что-то новое, как ты это очень любишь, можно просто заехать к нам, потратить деньги на проезд в метро и взять то, что ты забыла у нас… — Я ничего не забывала. У меня есть всё, что нужно, чтобы не умереть от голода и не напугать окружающих. Немного блефую. Я сама напугана тем, что эта девушка, быть может, не готова к зрелищу какой-то едва ли знакомой девицы в одних трусах. Женщины — весьма умные и быстро соображающие существа. Но не факт, что такая формулировка ей подходит… Я умная и быстро соображаю. Наверное, она должна обладать радикально отличающимися от моих качествами. Вот и молодец… — Мама, мне правда нужно идти. Я перезвоню тебе. Пока-пока, целую и… Моя принцесса. Я улыбаюсь настолько приятно и разумно, насколько это возможно в данной ситуации. Даже голос мой меняется: не зря я переняла долю слащавости по крови. Это пригодится в жизни. Но не для того, чтобы надоедать по утрам собственным любимым детишкам. Я ещё не видела их, но уже обожаю. Потому что знаю: у такой, как я, могут родиться только выдающиеся, умные и сообразительные дети. — Мой… рыцарь. — Я сажусь на краешек матраса и наклоняюсь над девушкой. — Эта ночь была… невероятной. Кажется, она упадёт в обморок. Лёжа. — Ты в порядке? — спрашиваю я взволнованно. — Прости, я… — Девушка подтягивает одеяло к подбородку, потом наоборот немного приспускает его. Наверняка восхищается своим неожиданно обнажённым и распятым на моём новеньком матрасе телом. — Прости… А что.? Она звучит как потерянная овечка на скале. Ну что же, придётся поработать её пастушкой. — Всё хорошо! Это просто мой дом. Если ты не припоминаешь чего-то… Да я и сама никогда не подумала бы, что всё так может обернуться. Знаешь, ты была такой… — Я вздыхаю. — Настойчивой. Трудно было устоять даже мне. Ты моя первая… девушка, в этом смысле. Глаза овечки расширяются. Сразу видно, кто тут первый. — Но я никогда бы… не… э-э-э… — Всё хорошо, всё хорошо. Ты была потрясающая, ночь была потрясающая… На этом мы и остановимся. Голова болит, да? Я сделаю нам завтрак и провожу тебя до метро. Если ты, конечно… О нет, конечно она нет. Я поспешно чмокнула девушку в щёку. — Это немного неловко будет, если я спрошу, как твоё… твоё… — Взаимно. — Я улыбаюсь так, будто мне сделали только что невероятнейшей щедроты комплимент. — Я тоже не помню, как тебя зовут. Доброе утро. Конечно же, не была она настойчивой. Такие широкие улыбки и милые кудряшки не предлагают себя на каждом углу. Но мне приходится заставить их это делать. Я совсем не злодейка и не отрицательный герой. В моей поставленной на сцене драме жизни нет ни протагонистов, ни резонёров. Есть я и запах перегара. И… От неё несёт овечьей шерстью? Да? Вы это тоже… чувствуете? Я провожаю её до станции Девяткино — у нас здесь невозможно не затеряться в пустыне из фаллических символов под названием высотные дома — и прощаюсь с её овечьей шкурой навсегда. Никакого сожаления. Но никакого счастья. Я ни грустный человек, ни весёлый. Я что-то… третье. Не уверена, что язык в состоянии передать мои мотивы, мои взгляды. Не политические, конечно. Кого вообще заботит политика, пока она не находит тебя дома и не начинает заботиться о тебе… Вечером я уже настолько оправилась, что готова к новым испытаниям. Я совсем как Иисус: тот ведь тоже не сразу заполучил своей крест, чтобы торжественно затащить его на Голгофу и счастливо умереть. Нет, умирать пока не в моих планах. Никто даже не срубил этот крест для меня. Так что я пожалуй остановлюсь на пункте… Испытания. Необязательно страдать для них. Можно всего-то наслаждаться. Вроде… срывать цветы, пока они ещё растут и весна не кончилась ожесточённым и безнадёжным маем. Май в Петербурге — это вам не весна. У нас выходит прелестный диалог. Ни о чём, если только это останется между нами. Но с весьма ясным посылом — у кого-то чешется не только рыжий затылок, но и что-то ещё. Возможно рыжее. Нельзя загадывать наверняка. Я уже думаю уйти, но потом, как гром среди ясного неба, мысль. Почему бы и нет? Он кажется милым. Они все кажутся милыми. Особенно пока дело не доходит постели. Мне так нужно это сейчас, что мне кажется, моя голова готова взорваться. Но только голова. Большего от меня невозможно добиться. — Я надеюсь, ты знаешь, что девушкам не нравится, когда ты так резко вставляешь колено между ног? — Я тычу нависающей надо мной тени в грудь, прямо в солнечное сплетение. Говорят, удар в это место провоцирует очень забавную гримасу на лицах… Я никогда не пробовала, откуда мне знать? — Да? — Убери это, — требую я. Колено тут же пропадает. Хороший мальчик. Я чувствую себя дрессировщиком собак. Кобелей, если быть точнее. — Кто тебе вообще показал этот грубый пример? Безвкусица. — Я надуваю губы, и прядь отлетает от моего лица. Рыжий затылок немного сконфузился. Так ему и надо. Пускай знает своё место. — Я видел его… — Где? — В какой-то порнухе. Наверное… Алкоголь делает с людьми невозможные вещи. Заставляет их признаваться в том, что они вряд ли бы сказали когда-то даже под пытками. Но алкоголь — это не пытка. — Значит, это очень плохая порнуха. Мне стоит поделиться с тобой парочкой отличных ресурсов. Будешь соблазнять девушек гораздо лучше… — А тебя? — Что — меня? — Мы с тобой… — Дай-ка мне подумать. — Я делаю вид, что задумываюсь. Картина маслом: не хватает пера, чтобы приставить его к моим губам в очень осмысленном, глубоком жесте. — Насколько большой у тебя член? — О. — Парень делает понимающие большие глаза. — Очень большой. Спросите об этом любого: они соврут не моргнув. — Жаль. — Я морщусь. — К сожалению, не делаю этого с большими. Так что, считаю, мы со спокойным сердцем… Я хочу отойти, но парень мельтешит: — Нет-нет, подожди. Возможно, не такой… большой. — Ну, а сколько бы ты дал? Покажи. Нет, на руках. Не лезь в штаны, тут дети вообще-то. — Школьницы не такие уж и… — Сколько? — Я перебиваю его. — Может, я всё-таки позволю тебе засунуть эту штуковину в менее привычную среду. Только может. — Ну, наверное… — Ты всё ещё показываешь много. — Мне трудно быть объективным. Я обрадовалась и похлопала его по плечу: — Мне тоже! Мы так похожи. Идём. Да, мама опять звонит мне на следующее утро. Я выгоняю рыжего оборванца пинками, настолько ему хочется привязаться ко мне. Из его собственного дома. Романтичный завтрак в постель (для него от меня, конечно), душ вместе (со мной на коленях, безусловно), ещё один душ после душа… Мне хорошо и легко от мысли, что мне больше никогда не придётся его видеть. И я понимаю, что всё только начинается для меня. Не для него. Его жизнь, быть может, была кончена ещё задолго до этого события. Потом, конечно, находится кто-то ещё. Безутешная учительница французского языка. Строгая, утончённая, но такая хрупкая и разбитая внутри. Я тронута её трагедией. Я хороший слушателей и отлично умею утешать. Даже таких безутешных. Пальцами. И не только этим. Это приятное воспоминание надолго. Ещё одна девочка, почти ребёнок. Совершеннолетняя, конечно же, я потребовала предъявить её паспорт, как будто бы она закупалась пивными банками и энергетиками, сметая их все в свой бездонный розовый рюкзачок. Продовольственный склад с парнем в форме. Напыщенный интеллигент. Какой-то смуглый и не понятый никем тип. Целых два раза — музыкант. Взял от меня не только секс, но и несколько моих замечательных фраз для строчек в безвкусных дрянных песнях, которые будут играть позже у школьников в наушниках за последними партами. Но хоть что-то: я почти знаменитость. Мои просвещённые мысли пробираются кому-то в мозг и атакуют местные клетки. Соседка по площадке, боже мой… Такая ошибка. Умоляла её вечность. Уговаривала. Простая женская дружба, никто ни о чём не догадается. А если и скажешь — не поверят. Вы бы поверили? Чепуха. Все девушки на ночёвках только уютно болтают и спят как монашки, в юбке и в прибранных волосах, на разных кроватях. И руки совсем не оказываются развязанными, случайно лежащими там, куда их позвало земное притяжение. Нет, это вздор. Мы-то с вами знаем, взрослые люди. Этот список кажется бесконечным. Меня невозможно остановить. Да и кому захотелось бы? Какие-то проблемы — в помещении всегда есть дверь, через которую можно выйти. А я могу найти замену. Не беда. Я ни безутешна, ни в отчаянии. Я — это просто я. И наконец-то моя собственная квартира и постель, с которой можно делать ровно всё, что захочется. Никто не надоедает тебе, никто не ломится в твою комнату посреди ночи, как будто специально всё это время подглядывал, когда ты ляжешь на кровать, домашние шортики чуть приспустятся вниз и вот-вот сейчас, кажется, ещё чуть-чуть… Но мама всё равно звонит утром. Её голос звучит с большим надрывом, чем обычно. Под моим одеялом, рядом со мной, опять какой-то неназванный некто и мне и нет до него или до неё дела, лишь бы прикрыть глаза и… — Тебе нужно забрать пижаму. Сегодня же. Я не позволю тебе спать в чём бы ты там ни спала… Я слышу этот разговор в сотый раз. Ей не понять, что не так с этой пижамой и почему она мне не нужна. Для этого есть всего одна крошечная причина… Я уже не помню, когда я не спала голой. Я вроде делового человека: вечно в спешке, вечно занята. Именно в этот период моей жизни. А что насчёт него? Он начался.