Бег времени. Тысяча семьсот.

Всё, что изменяет нашу жизнь, — не случайность. А.С.Грин Она спала, неслышно дыша на моей груди. Такая нежная кожа, такое хрупкое тело. Я гладил ладонью изгибы ее тела. Кажется, закрой глаза - и я вспомню его наизусть: каждый шрамик, каждую родинку, каждую ложбинку. Нереально… К моей досаде на некоторых местах ее тела проявились синяки после первого нашего раза, а на бедре красовался след от поцелуя - перестарался. Слишком много было страсти. Мы были, как дикари. Два сорвавшихся умалишенных. За эту ночь мы никак не могли насладиться друг другом. Начали в кабинете, потом перебрались в мою спальню, где сейчас и пребывали. Оба уставшие, выбившиеся из силы, уснули в объятиях друг друга. Мы были колыбелью мира, точкой отсчета времени и всех координат, мы – чистый лист: вписывай новую жизнь, а старую вырви, сложи и спрячь от глаз подальше, иногда вытаскивая в час меланхолии. Если бы не день, рвущийся назойливо своими лучами к нам в спальню, то мы бы продолжали находить новые способы признания любви. Нам было дано мало времени и собственных сил. А хотели большего. Я смотрел на нее, мирно спящую, в моих объятиях. Моих! Заполучил её, как долгожданную награду, как милость сверху. При том не подключенную к приборам, не умирающую, а живую, настоящую, мою. И теперь не отпущу. Всё. Я обрел смысл жизни, моя Вселенная обрела центр. Я эгоист до мозга костей, поэтому посылаю на все лады тех, кто желает её внимания. Нежно гладил по щеке, запоминая эти ощущения . День неумолим. Он шел своей поступью, приближая час, когда нам надо будет вставать, собираться, что-то делать, куда-то бежать. Обязательная элапсация, будь она неладна. Я бы вечность проторчал тут с ней, превратившись в экспонат для музея в виде мумии. Часы показывали ранее утро – шесть часов. Ох и достанется Гвенни от матери! Боюсь, миссис Шеферд меня не пустит на порог вообще, после того, как целую ночь провел с ее дочерью. Воспоминания о нашем сексе наваливались яркими картинами, что даже заныло в паху. Гвендолин была потрясающая: мне, чтобы ею полностью насладиться, не хватит вечности. Воспоминание, как она шептала мое имя, запускала ноготки мне в спину и в волосы - просто переворачивало всё внутри. Так. Всё. Хватит! MERDE! Иначе, я накинусь на спящую, как последний извращенец. Внизу спасительно послышался хлопок входной двери, отвлекающий от развратных мыслей, которые так и лезли, глядя на ее оголенное плечо и аппетитное округлое бедро, выглядывающее из-под одеяла . Ага, наверное, это Рафаэль пришел после того, как пропадал чёрт-те где. Надо ему сказать, чтобы тише себя вел, не разбудил Гвендолин. Заодно спущусь, завтрак приготовлю. Осторожно выскользнув из кровати и поцеловав любимую в обнаженное плечо, накинул на себя домашние штаны и майку и поспешил вниз. Рафаэля я застал врасплох, пожирающего ветчину с хлебом прямо у раскрытого холодильника ,– кто-то явно голодный. - Оставь хотя бы яйца для яичницы. Не выпивай их разом! Рафаэль хмыкает, кидает недовольный взгляд и замирает. Наверное, я выгляжу как-то по-особенному сейчас. Ну да, счастливый болван. Не без этого. - Дай угадаю, - говорит он, жуя и проглатывая куски сэндвича, - На тебя напал беззубый вампир. Пытался прокусить шею, но сдался, и убежал. - Ты про что? – я рефлекторно, хватаюсь за шею. - Я про засосы. – Но тут он замечает на моем плече багровые полосы - царапины Гвен, личное тавро моей шельмы. – О! Так он еще пытался в рукопашную тебя завалить! - Я… ты… я…- меня накрыла волна удушающего гнева и стыда. Запалил собственный брат! Твою мать… - Очень красноречиво, Гидеон! Браво! – Рафаэль издевается с мерзкой ухмылкой. - Не завидуй, мелкий. Между прочим, сам всю ночь где-то шлялся. - Рафаэль ухмыляется. Видно и ему сегодня достался кусок счастья. – Подвинься, хочу сделать завтрак. - Так вампир здесь? –Рафаэль изумленно смотрит вверх, будто сквозь потолок он сможет рассмотреть что-то. - Нет, Рафаэль, это я сам себя оцарапал и засосы наставил – мне уже давно говорят, что эгоистичен и не люблю никого кроме себя. Конечно же, здесь! Подвинься! Я отодвигаю ошалевшего брата и начинаю готовить завтрак. Рафаэль молча сидит и пьет чай, переписываясь смс с Лесли, попутно хмыкая и улыбаясь. Умилительное зрелище! - Не забудь приписать «покасики-покасики. Чмоки-чмоки!» - Твое познание в сленге поражает меня. - Рафаэль достает пачку крекеров и начинает пожирать их с ужасающим хрустом. - Ты голодный, как абориген! Ну-ка, дай сюда. - Я отнимаю у него пару крекеров и запихиваю в рот. Вкусно. Но не сытно. - А я смотрю ты тоже. Физические упражнения располагают к голоду. – Рафаэль язвит, засыпая в рот последние крошки. - Вампир достался кровожадный. – Яичница аппетитно скворчит, отстреливаясь брызгами обжигающего масла. По кухне разносится запах еды. - И что же? Ты наконец-то с ней? – Рафаэль задает вопрос как бы невзначай, но по голосу слышен неприятный холодок отчуждения и неприятия Гвен. - Я не знаю, Рафаэль. Когда я с ней все становится слишком запутанным. О! «Запутанным» - слабо сказано. Гвендолин – девушка-загадка, целый лабиринт. Я столько раз оказывался с ней в тупике. - И что запутано на этот раз? Merde! Тяжело объяснить то, что сам не до конца понимаешь. Пытаясь сформулировать ответ, тяжко вздыхаю и выключаю яичницу. И из меня льется исповедь в виде деталей, наблюдений: - Порой я замечаю, что она застывает. Она долго смотрит в одну точку, точно видит что-то, что я никогда не увижу. И ее глаза в этот момент темнеют, мне кажется, что ее зрачки полностью становятся черными… В эту секунду я вижу в ней отголоски всех тех лет, что она провела одна. Если бы вы знали, как это больно! Как это тяжело. Это словно вычерпывать кружкой море. Иногда, кажется, я не способен воздать и залечить то, что нанесло ей время. - Она старается. Я вижу, что она старается быть такой же, как все, но иногда Гвен выдает ее же тело. То, как она двигается, как говорит, как смотрит на людей. Она идет с высоко поднятой головой, словно мир уже склонился к ее ногам. Люди видят это, от того обходят стороной. За два дня я ни разу не увидел, чтобы хоть кто-то случайно дотронулся до нее. Они огибают ее, наверное, даже сами того не осознавая. Гвендолин даже не замечала этого. Она словно обросла непробиваемой незаметной чешуей. Как пробиться через нее и что там под ней? Я знаю, что там столько боли и одиночества, сколько невозможно вытерпеть и не сойти с ума. А она смогла! Нереальная девушка! Потрясающая женщина! Волшебная Гвендолин Шефферд. - Тебе только книги писать, чувак, - Рафаэль даже закашлялся, слушая мою исповедь. Забавно. - Я подумаю над этим на досуге. – Но тут же захотелось разрядить обстановку, поэтому не удерживаюсь и язвлю, наступая на любимую мозоль. - Хотя может лучше мне начать печатать статьи в журналы, которые предпочитает мой младший брат? - Ох, заткнись! Это были не мои журналы! – Рафаэль смеется, будучи задетым. Он со всей силы ставит чашку и та дает трещину, из которой тут же на стол течет чай. - И что ты будешь делать? - Чашка летит в помойное ведро и тут же достается новая. Рафаэль начинает делать свежую порцию чая. - Плыть по течению. – Я хмыкаю, наблюдая за действиями брата. А что мне еще остается делать в моем положении? - Наверное, это еди… Меня обрывает резкий девичий визг и странные глухие удары в гостиной. Я выглядываю в зал и вижу на лестнице Гвен в моей рубашке и боксерах, встающей со ступенек и потирающей ушибленные места. «Напугал!» - она грозно смотрит куда-то вверх, как обычно разговаривая с невидимыми друзьями. Милая странность, даже особенность; этакая сумасшедшинка в ее характере. Мне нравится! Глядя на ее фигурку с длинными черными волосами до поясницы, поражаешься, что ей далеко не восемнадцать лет. Что ее багаж знаний и опыта даст вперед самому старому и бывалому человеку на земле. Поэтому без сумасшедшинки ей просто нельзя! - Ругаешься с лестницей? – Я вижу, как чуть краснеют девичьи щеки, будто застукал ее. - С добрым утром, Гвендолин! - Рафаэль практически гаркнул мне в ухо, выглядывая из-за спины. Резкий хохот брата - кажется, мы с Гвен прям подарок для него: продлеваем жизнь за счет смеха. – Что с волосами? Волосы Гвен были взлохмачены. По мне, мило, безобидно. Тем более зная, что это я их привел в такой беспорядок, да еще весьма во время приятного действия, то собственно не вижу ничего смешного. Я бы с удовольствием повторил… - Я лишь хотела спросить, где ванная,- Гвендолин смущенно пытается распутать колтуны. А я спешу на помощь к любимой, чтобы скрыть от глаз и едкого сарказма Рафаэля. Положив руки ей на талию и ощутив горячую кожу под тонкой тканью, которую хочется убрать, как препятствие, увожу ее в ванную комнату. Гвендолин выглядит очень аппетитно и желанно в моей рубашке, заставляя бежать мою кровь быстрее, распаляя мою мужскую природу. Надо ей сказать, чтобы почаще так наряжалась для меня. Только для меня! И только в моей комнате. - Я не знаю, что будет происходить дальше, у меня нет сценария, все строится на догадках. Но нам необходимо показать Темплу истинное лицо Сен-Жермена. Я с ней хоть в бой, хоть в рай, хоть в ад, хоть на Голгофу – куда скажет, туда и пойду. Главное, вместе. Суровый Темпл со своей историей, загадками и личным драконом на потолке встретил самую безумную пару за всю человеческую историю. Я шел, постоянно бросая взгляды, замечая ее гордую осанку, уверенную поступь, вздернутый подбородок. Бизнес-вумен, женщина вне времени с лицом восемнадцатилетней девушки, с навыками бойца и умом шпиона. Не удивлюсь, если она иногда носит ножи, прикрепленные к чулкам. От этой мысли мое воображение рвануло вскачь, разворачивая соблазнительные картины. О боже! Это тело, изгибы, формы я целовал ночью, ласкал руками, слышал ее стоны и вздохи. - Ты чего? – она смотрит на меня своими голубыми сапфирами, не понимая, как моя кровь вскипела от воспоминаний. Вместо ответа я шумно выдохнул, не справляясь с тем, как моя глупая счастливая улыбка расползается по лицу. И она ответила мне своей: очаровательная, милая, любимая. Наплевав на Хранителей и их деловой мрачный вид, я привлек ее к себе, вызвав недоуменные взгляды, после чего начал шептать на французском ей в ухо: «люблю», «очаровательная», «невероятная», «непостижимая», «любимая», «дорогая». Ее щеки все больше рдели румянцем, под конец нашего пути, она уже кусала губы и нервно сжимала мою футболку. Эх! Если бы не Фальк, вышедший нам навстречу, клянусь, я бы ее выкрал куда-нибудь в укромное место. - Наконец-то! – Он смотрел своим суровым взглядом, который, если бы имел материальные свойства, развел бы в стороны меня и Гвен. От этого я еще сильнее привлек девушку к себе: пускай привыкает, что я ее теперь не отпущу. – К вашему сведению, в зале собрались Хранители Ближайшего круга и ждут вас битый час. Гидеон, ты сделал прививку у Уайта? - Да, - тяжелый взгляд Фалька метнулся на Гвендолин, отчего та встретила его без страха и снова включила свой режим «неприкасаемости», что даже я чуть выпустил из своих объятий. Когда она такая, ты ощущаешь, что она не твоего круга, она выше тебя, меня и всех присутствующих. Словно за мгновение обрастает невидимой непробиваемой чешуей. Это пугает, задевает своей отчужденностью. - Я не делала, если вы хотите спросить про прививку у меня. Фальк даже чуть сбавил свой пыл, присмирев от ее вида. Он коротко кивнул, намекнув, чтобы она сходила к доктору и сделала прививку. Гвен тут же меня отпустила и ушла, не обернувшись, заставляя ощущать холодный пустой воздух с той стороны, где я чувствовал тепло ее тела. Merde… Пройдя в зал, увидел всех, кроме Уайта. Уитмен сидел и прожигал меня взглядом, словно хищник, готовый накинуться и растерзать жертву, если та сделает хоть одно резкое движение. - Итак, Гидеон сегодня день Икс. Думаю, Гвендолин не стоит сообщать об этом. –Фальк поднял бровь, словно говорил: «Ты понимаешь почему». Видно, что дядя заметно нервничал, его мельтешение по комнате раздражало и сбивало с толку. – Ты сегодня отправишься в 1912 за кровью леди Тилни. Откладывать больше нельзя! Пора уже возвращаться к делу. А то мы заигрались с вами, наплевав и послав все к черту! Последнее прогрохотало в воздухе, посылая дрожь по телу от страха. Фальк был сейчас грозен, опасен и взбешен. Явно на него надавили сверху и отчитали, как маленького, и вот мы теперь расплачиваемся, став теперь дядиной глупой сворой людей, которую надо проучить. Теория вымещения и цепной реакции в действии. Он орал и брызгал слюной, что пора уже прекратить цацкаться с Путешественниками и вспомнить о главном деле всей Ложи, которая была создана аж в 1745 году! А у меня в голове прокручивался разговор 1912 года, состоявшийся в кэбе. Голос Леди Тилни с холодным королевскими нотками будто звучал рядом: – То есть он станет бессмертным… Означает ли что нас ждет фиаско? - Это означает, что я вам дам, в конце концов, кровь и вы замкнете круг для Сен-Жермена. Главное, не это, главное будет правильно разыграть партию после. Наше будущее уже написано, а вот ваше - еще нет. Меня словно окатили ледяной водой. А вот и последний аккорд, который я должен сегодня сыграть. Остается надеяться только на Бога, который укроет нас своей рукой от Сен-Жермена. Инструктаж беглый, четкий и краткий. Расставление акцентов на что «жать» во время разговора с леди Тилни с психологической подоплекой. Если не поможет, уже испытанный способ – шприц с транквилизатором. Если бы они знали, что не в шприцах дело. - А Гвендолин? - Она останется здесь. На дело пойдешь один. – Меня практически волокли к хронографу. Фальк придирчиво осмотрел мой костюм прошлого столетия, будто он был знаток истории моды, затем выдохнул, стукнув по плечу. – Удачи. Укол и меня выдергивает в 1912. Немешкаясь на выходе, произношу Цербер-охране пароль и выхожу на улицу, где ловлю фаэтон; молюсь по дороге к леди Тилни, чтобы все было в порядке. Не знаю - хотелось бы мне, что бы достал кровь для Ложи или нет. Слишком много на кону. Дверь отворил огромный Милхаус, который, можно сказать, придавил своим тяжелым взглядом: ведь в прошлый раз в истерике я разнес гостиную леди Тилни. В той самой, когда желал чтобы мир рухнул в одночасье, чтобы меня убили, убрали с лица земли; я обвинял в своей боли всех подряд. Тогда от меня ушла Гвендолин. Сейчас я обрел ее – новую, живую, любящую, мою. И она, кстати, где-то здесь… - Вас уже ждут, - пробасил Милхаус, отодвинувшись с прохода. Не удивлен. Я кинулся наверх и увидел всех, кроме Гвендолин – центра всей этой заварухи. По моим подсчетам здесь прошло около месяца после той постыдной сцены, когда меня утешала Люси в своих нежных изящных руках. Наверное, она вспомнила это, потому что стыдливо опустила глаза, зардевшись румянцем. Пол, ее муж, был подобен дракону, грозно воззрившись на меня. Только леди Тилни хитро улыбалась, будто ничего и не было. - Гидеон, bonjour! А мы вас ждали! - Не удивляюсь. – Я целую руки присутствующим дамам, с Полом – простой кивок головы. - Как вы, Гидеон? – Голос Люси обеспокоенно звенит. Я улыбаюсь ей самой счастливой улыбкой, которая у меня была за всю мою жизнь. Думаю, по мне видно и понятно всё без слов. – Вы счастливы? - Очень. – Шепчу, чтобы не спугнуть, глядя в синие глаза Люси, так напоминающие дочерины. - Оба? Я киваю. - О! Да вы весь светитесь, мальчик мой. Какой контраст с прошлым визитом! - Леди Тилни приглашает присесть за стол, на котором разложены булочки с корицей и тмином, разлит по чашкам чай. - В прошлый визит я потерял смысл жизни, леди Тилни. Простите мне мое безумство. - Я стараюсь не замечать Пола, театрально закатывающего к потолку глаза. - Полно-те, Гидеон. Мы не в обиде. Наоборот, счастливы, что вы сияете, как начищенный моей служанкой чайник. А уж поверьте, Лотти чистит так, что даже лучшее серебро Вестминстерского аббатства будет проигрывать ему по блеску. Смеюсь на эту шутку. Я только что прощен и все грехи отпущены. Аминь! - Итак, - леди Тилни отпивает маленький глоток чая, - Вы пришли за последней каплей крови? - Да. Всё. Пора замыкать круг. Сам говорю и не верю. Страх неприятным холодком заползает в душу и щекочет нервы. Леди Тилни грациозно протягивает мне руку и выжидательно смотрит на меня. В комнате повисает пауза. Чувствую себя дураком, потому что не понимаю ее жеста. - Простите? - Боже, Гидеон, не глупите! И тут доходит. - А! Вы хотите, чтобы я у вас забрал кровь? - А кто же? Вы же у нас будущий врач! Что-то я с первых минут в этом доме здесь ощущаю себя неуютно, постоянно попадаю впросак. Достаю футляр с шприцами. Тот, что с транквилизатором, оставляю на столе возле булочек, пустой беру в руки, ощущая прохладу стекла. Перевязав жгутом тонкую костлявую руку леди Тилни, делаю забор крови. - Вот и всё. Есть какие-нибудь указания еще? Я прячу шприц в пиджак, смотря на внезапно замолкнувшую троицу. - Что? - Есть, Гидеон. Их напряжение передается и мне. Словно, сейчас скажут, что кто-то умер. - Говорите. – Мой голос внезапно стал чужим. Пол из своего пиджака достает пробирку, в которой какой-то белый порошок. Яд? Цианид? Наркотик? - Ты любишь Гвендолин? Почему он спрашивает? Им ли не знать, когда я тут с ума сходил? Да и вообще слово «люблю» давно не укладывается в рамки наших с ней отношений – слишком мелкое и безликое, все равно, что океан обзывать лужей. - Вы же знаете, что да. Пол ставит на стол стеклянный пузырек рядом с моей чашкой чая. - Тогда ты должен это выпить. - Что это? - Это порошок, который дарует бессмертие. - Что? О чем эти люди? Где подвох? - Гвендолин передала нам то, ради чего всё затеяно, то ради чего она боролась против Сен-Жермена. Это, - Пол кивает на порошок. - Та самая панацея, которая спасет мир. Порошок – это бессмертие. - Зачем это мне? – Я заворожено верчу между пальцами пузырек. Подумать только! Вот оно: ни болезней, ни старости, ни хвори – ничего. Живи, сколько хочешь, где хочешь и как хочешь! Тем более бок о бок с Гвендолин. Как боги вечные, любящие друг друга и сгорающие в объятиях. - Гидеон, ты и Гвен будете вместе! – Люси вступает в разговор, горячо шепча, как змей-искуситель. - Вечно! Она не может без тебя. Ее гены путешественников дали ген бессмертия. Если ты умрешь, ты обречешь её на пустоту, на прозябание. Она все эти годы ждала тебя! Только тебя! Чтобы быть вместе! Ты же душа ее! Не оставляй ее. Выпей! Я медлю. На задворках сознания зарождается мысль, что это неправильно. - Но… - Сен-Жермен не упустит шанса убить вас, Гидеон! – Леди Тилни кладет свою руку поверх моей. Ощущаю ее жар. А может это я в горячке? И всё это снится в бреду? – Он использует вас против нее, как слабость. Вы помните стихи? «Звезда от печали, тоски и страданья сама свою гибель найдет». Она не сможет жить, если граф расправится с вами. Пощадите себя и ту, которую любите! Я с легким щелчком открываю пузырек, и рука медленно тянется к кружке с чаем, чтобы туда высыпать панацею и выпить. Но движение так и остается незавершенным. - Нет. Я говорю твердо и уверено. Это мое окончательно решение. Я закрываю пузырек и снова ставлю на стол. Троица удивленно переглядывается. - Гидеон? – Пол окликает меня, требуя объяснений. - Нет. Если Гвендолин действительно любит, что готова умереть ради меня, то она поймет мое решение. Я не буду пить этот порошок. - Почему? - Я видел ее глаза, когда спрашивал о прошлом. Это ужасно. А я хочу состариться и умереть рядом с ней. - Да, но это будет нечеловечно по отношению к ней! – Люси восклицает, в ее глазах плещется боль за дочь. - Тогда тем более поймет! – Я уже кричу на Люси. Как эти люди не понимают, что смерть – это не беда, не болезнь, это итог. А жить без итога бессмысленно. Уж кто-кто, а об этом должна знать сама Гвен! Я шел в Темпл обратно пешком. Негодуя на них за то, что люди – настолько люди, что больше быть ими невозможно: дай только поспорить и помериться силой с природой. Но это же заранее проигрышное дело! Все равно природа возьмет свое. Всё равно наступит конец, и чем больше его оттягиваешь, тем страшнее будет финал. Я не готов становится бессмертным. Даже ради Гвендолин. Очень быстро дошел до Темпла – это всё возмущение и злость заставляли не идти, а нестись до Ложи. Войдя внутрь и сказав пароль Цербер-охраны, почувствовал, как головокружение, возвещает о возвращении. Это даже хорошо! Сейчас прибуду в Темпл, отдам этот чертов шприц, а после поговорю с Гвендолин о затее бессмертия для меня. Она обязана понять! Кто если не она? Войдя в комнату, из которой элапсировал, стал нервно ждать возвращения. И вот реальность прошлого выдергивает в реальность моего настоящего. Слышу, как голоса прорываются сквозь континуум. Готовый, что сейчас на меня накинутся Фальк и мистер Джордж, требуя заветный шприц, уже держал руку в кармане. - Ну? – Фальк смотрит своим тяжелым взглядом. - Вот. – Я протягиваю шприц с кровью. Лицо дяди моментально меняется, будто вместо шприца я принес ему весть, что он выиграл в лотерею. Фальк с возгласами «Молодец!» радостно сминает меня в объятиях, рядом стоят другие члены Ордена, а также мистер Джордж, доктор Уайт и тот, кто затеял всю эту дьяволиаду, тот ради кого, мы с Гвен ломали чужие жизни и искривляли свои судьбы – Уитмен, будь он проклят. Мои плечи постоянно чувствуют дружеские радостные похлопывания. - А теперь настал тот великий час, когда мы завершим круг! Когда выполним дело, завещанное нам предками! – Фальк заходится, захлебываясь в эмоциях и слюне, как революционер, толкает никому не нужную речь про миссию и цель жизни, про великое благо и спасение человечества. Мы находимся в Зале Дракона в окружение Хранителей, одетых в официальные одежды Ордена – зеленые мантии, которые сейчас больше похожи на театральные костюмы. Фарс! Всё фарс! Я стою разряженный в одежды 18 века, готовый прыгнуть в прошлое, чтобы отдать бессмертие. - Итак, прошу тишины! – Фальк, как фокусник. Merde! Он еще чуть-чуть и начнет кроликов из шляпы доставать. Гвендолин рядом со мной нет. Эти сволочи даже не пустили её сюда. Хотя она имеет больше всех право быть здесь. Или же сама не пошла? Гвендолин, сейчас сильнее их всех взятых, наделенная неограниченной властью над Ложей. Если кто-кто и фокусник – то это она. От этой мысли я чувствую, как разливается тепло в души и едкое довольное чувство отмщения. Пляшите, пляшите, паяцы. Все равно последнее слово будет за ней –я в нее верю. Не в вас! Фальк добавляет последнюю кровь из круга двенадцати в хронограф и этот проклятый ящик Пандоры, который сломал мою жизнь и Гвен, запустил свои внутренние механизмы. Щелканье, скрежет шестеренок, какие-то непонятные звуки и разноцветное свечение под крышкой и вот с громким щелчком, крышка вверху открывается, и я вижу порошок, тот самый, который в пузырьке мне отдали Люси и Пол. Тот, который лежит в моем кармане и жжет, будто кусок раскаленного железа. Фальк торжественно и аккуратно, стараясь не дышать, с помощью Джорджа и Уайта ссыпает в другой пузырек. В зале стоит мертвая тишина. Многие недоуменно смотрят. Столько веков ради нескольких граммов бессмертия. Велика цена? Для меня да. Учитывая, что в этих веках жила Она и ждала меня. Фальк передает мне пузырек и теперь у меня две панацеи, омытые слезами, кровью и потом путешественников. Diablo! От этой мысли становится неприятно. Будто я собственноручно всех, кого я встречал и выпрашивал кровь, кто уже давно зарыты в землю и тлеют останками, сам убил и захоронил. - Иди! Мы ждем тебя с радостной вестью! Я смотрю на Фалька, который еще чуть-чуть и начнет цитировать Священно Писание от распирающей его торжественности момента. Молча, беру, ощущая хрупкость стекла. И подхожу к хронографу. Джордж устанавливает дату. Мне кажется или он готов хлопнуться в обморок от возложенной на него миссии? Укол и я перемещаюсь в назначенную дату. Темно. Никого. Только что зал был наполнен людьми, сейчас тут никого. Будто праздник резко закончился: убирайте рождественскую елку, прячьте мишуру, ваш костюм Санты-Клауса сейчас не уместен. - Пароль. - Tempus edax rerum! - А сам чуть не смеюсь от сказанных слов. «Время уничтожает всё». Время вообще монстр, чудовище, не перестающий конвейер гробов. - Месье Гидеон Де Видллер? – О! Да прислужник француз. - Да. Пройдёмте. Вас ждут. Я иду за Хранителем и понимаю, что он ведет меня в алхимическую лабораторию. Дверь открывается ,и я вижу среди пустых столов и пузатых ритор и колб, Сен-Жермена без сюртука, в одном жилете, который занимается каким-то опытом по бумагам. Он один. Увидев меня, он расплывается в улыбке. - Гийом, зови Ракоцци! Зови всех членов Внутреннего круга! - Француз разворачивается и покидает нас. – Гидеон, мой мальчик! Ты принес? - Да. Короткое слово и Сен-Жермен громко счастливо вздыхает. Он, как Фальк, привлекает меня в объятия. - Молодец! Я верил в тебя! Истинный мой потомок! Лев! В этот момент входят другие его приспешники во главе с Мирро. Они словно окружают меня, становясь в непринужденные позы. - Друзья! Гидеон принес нам то, ради чего всё затеяно! Ведь так, Гидеон? И тут я понимаю, что вся шайка здесь неспроста. Сен-Жермен страхуется на случай, если я не захочу отдавать пузырек. - Да. Как вы и указали, я прибыл передавать вам вот это. Я достаю из кармана пузырек, данный мне Фальком, боясь, что этот дьявол прочтет или поймет как-то, что у меня в кармане второй пузырек и заряженный кольт, пронесенный тайно от всех. Но Сен-Жермен с криком “Viva!”, счастливо хохоча, осторожно забирает у меня пузырек. Сейчас он напоминает Фалька – вот оно родство. Генетика - сильная штука. - Сколько у вас времени до прыжка обратно? Наплевав на правила путешетсвенников, смотрю на часы. - Еще пять минут. - Тогда отпразднуем это великое событие? Он проходит к одному из столов и берет бутылку вина. Закрадывается мысль недоверия: «Не пей, Гидеон». Сен-Жермен что-то говорит, я смотрю на его цепных псов - всю шайку, которые радостно поддакивают , но следят за каждым моим микро движением. Пять минут! У меня всего пять минут. Надо продержаться! Граф разливает по бокал вино и все это в опасной близости от каких-то химических препаратов. И в тоже время на задворках разума бьется мысль, что граф получил свое, с чего бы ему убивать меня? - Давайте возрадуемся и провозгласим тост за жизнь! Он раздает бокалы. Я в этот момент пока все заняты, чуть отступаю к столам и мой взгляд падает на пол к шкафу. И тут меня пробирает дрожь. На полу следы чьей-то крови. Кто-то неаккуратно пытался стереть кровь с пола. Явно спешил, потому что угол шкафа весь запачкан и много затекло под него. Темные камни пола в разводах. Кровь свежая. Страшно. Здесь кого-то зарезали. Я успеваю взять себя в руки, когда мне передают бокал с темно-бордовым вином. Еле сдерживаю рвотный порыв, потому что цвет совпадает с пятнами на полу. - За жизнь, за полноту всех чувств, которая она дарит, за победу над болезнью и смертью! Сен-Жермен громогласно, подняв вверх бокал, провозглашает тост. В этот момент я чувствую спасительное легкое головокружение. Все пьют. Я лишь губами прикладываюсь к бокалу, раздумывая, в какой момент вытащить оружие. Но граф внезапно замечает, что не глотаю. - Гидеон, что же вы не пьете за нашу победу? - Что-то не хочется. - Пей! – Он приказывает с каким-то диким рыком. По его яростному блеску понимаю, что в вине яд. Его головорезы обнажают шпаги, готовые ринуться на меня. Я осознаю, что время идет на секунды, и кидаю бокал к ногам графа. Стекло с грохотом бьется, заставляя его отступить на шаг. Всего мгновение, всего лишь одна его заминка и я бросаюсь к столам, чтобы перевернуть один, как преграду для них, готовый вытащить кольт, чтобы отстреливаться. Меня вырывает в мое время в тот момент, когда слышу, как граф орет на своих людей: «Остолопы! Он ушел!». Резкий выброс и меняется освещение. Даже воздух в помещении другой. Я дома. Всё. Жив. Спасся. Но не успеваю почувствовать облегчение и радость от спасения, как снова напряжение и собранность в теле от того, что вижу. Меня парализует шок: Уитмен стоит под прицелом пистолета, который держит Гвен в своей руке.