ххх
Конечно, можно рассказать, как он организовал два рейса, чтобы вернуть его и Джин домой, или то, какие инструкции он ей дал, но к чему это всё? Переступив порог своего дома, Мак вдыхает с облегчением. Джин должна прилететь через восемнадцать часов, этого хватит, чтобы всё обдумать. Безусловно, он провел много времени, размышляя в самолете, переходя от размышлений к удивлению, от удивления к самопрепарированию, и наконец, к недовольству. Он думал о том, что адреналин и определенное сходство между ними привело ее в его объятия и заставило целовать до потери сознания (А его давно не целовали так, что он терял сознание). Не совсем так, пожалуй, дело в глубоком чувстве. Но даже внутри своей головы он пока не был готов произнести слово «любовь». Однако. Восемнадцать часов. Восемнадцати часов достаточно, чтобы принять душ, поспать, и быть может даже погипнотизировать свое отражение в зеркале, жалея, что его тело не выглядит на тридцать. А может Джин и вовсе не придет. Она возьмет свой миллиард и свой план для нового дела и … — Виски? — он оборачивается на знакомый голос и видит ее сидящей на столе с бокалом в одной руке и другим бокалом, стоящим рядом с ней. Он ловит себя на том, что улыбается, хотя его голова и не давала лицу такой команды. — Как тебе удалось… — Мак, — ее улыбка прекрасна, — у девушек могут быть свои секреты. — И тебя никто не видел? — спрашивает он, безотчетно волнуясь за ее безопасность (И за свою в том числе. В конце концов, он укрывает преступницу). — Ни единая живая душа, — уверяет она, и этого достаточно, чтобы он оставил чемодан там, где стоял, и подошел к ней, остановившись на расстоянии вытянутой руки. Она может и не захотеть, чтобы он ее поцеловал. Действительно, скорее всего, она пришла, чтобы попрощаться. Но эти мысли покидают его голову, как только она соскальзывает со стола и обнимает его, уткнувшись лицом в его шею и довольно вдохнув. — Я соскучилась по тебе, — бормочет она, и на это его сердце вздрагивает в груди. Всего лишь симптом приближающейся ангины, убеждает он себя, и не более. — Что ж… Я тоже рад тебя видеть, — слабовато, но она всё равно светится в ответ. — Думаю, тебе нужен душ, — говорит Джин. — От самолетов всегда остается ощущение пыльной тряпки. Поднимайся наверх, а я пока приготовлю нам что-нибудь перекусить. Ты голоден? — спрашивает она на полпути к кухне, и он несколько раз открывает и закрывает рот, не зная, что сказать. Шестьдесят лет жизни холостяком, и вот внезапно он уже по уши в домашнем уюте. Он обдумывает это, пока принимает душ и чистит зубы. Обернувшись в полотенце, он проходит в свою спальню, останавливаясь перед зеркалом и обозревая свое отражение. Темные густые брови над пронзительными глазами, борода и усы, упрямо сжатый рот. И ниже, торс и живот (все еще в неплохой форме, учитывая его необычный образ жизни) — тут он заставляет себя остановиться. Вертеться перед зеркалом, когда внизу тебя ждет восхитительная женщина — это больше пристало какому-то юнцу. Он одевается и спускается вниз. — Джин? — зовет он, не найдя ее на кухне, и направляется в залу, где они практиковались для кражи маски. — Что, бога ради, ты задумала… Она почти сбивает его с ног, бросаясь на него с объятиями и поцелуями. — Извини, — шепчет Джин, теребя пуговицы его рубашки. — Я правда собиралась что-нибудь приготовить для тебя, но мне пришла идея получше. Ты ведь не против? — Не против? — спрашивает он. Это такое облегчение — держать ее крепко в своих руках после всех недель сдержанности. — Ни в малейшей степени. Все мысли о том, что она собирается его покинуть, отброшены, когда Джин понимает на него свое лицо навстречу его жадному поцелую. Прошли годы (больше, чем он готов признать), но это как езда на велосипеде. — Отнеси меня в постель, — просит она, когда они прерываются, чтобы глотнуть воздуха. Мак хмурится, все сомнения опять опускаются тяжелым грузом на его плечи. — Джин… — Если ты сейчас скажешь мне, что это плохая идея, я снова поколочу тебя чемоданом, — грозится она, и он криво улыбается при воспоминании об этом. — То, что я моложе тебя, вовсе не значит, что я ребенок! — Это я знаю, — отвечает он язвительно. — И что тогда? — Я боюсь! — вырывается у него, и Мак бы отдал не один, а все восемь миллиардов, чтобы забрать эти слова назад. — Ради бога, Джин… — Ты боишься, — повторяет она. — Боишься чего? Он пожимает плечами и издает недовольный нечленораздельный звук. — Начать нуждаться в тебе, — сообщает он своим туфлям. — Начать зависеть от тебя и потом потерять. Джин, ради всего святого, я старше тебя на тридцать лет. Это по меньшей мере. Ты же не можешь думать, что это продлится долго. — Может быть долго, а может, и нет, — говорит она мягко, и от сочувственного тона ее голоса хочется забиться в глубокую нору где-то очень далеко. — Но я хочу дать этому шанс. — Джин… — Я хочу тебя, Мак, — повторяет она еще раз в его губы. — Пожалуйста, отнеси меня в постель. И да поможет ему бог, это он и делает.ххх
— И ты прятал это от меня! — обвинительно восклицает Джин, глядя на картины в его спальне со смесью жажды и восхищения. — Прошу прощения, — он снимает свой пиджак и вешает его на спинку стула, — если бы я знал, что тебя интересует только искусство, я бы давно пригласил тебя в мою спальню. — Ха-ха, — колкий ответ сменяется воодушевлением. — Могу я переехать сюда к тебе? Глядя на ее энтузиазм, он не может сопротивляться. — Ты прекрасна, — говорит он беспомощно. Джин краснеет от удовольствия и прижимается к нему крепким поцелуем. — А ты гениален, — говорит она в ответ. — И мы будем править этим миром. Мы будем лучшими из всех, кого видел свет. — Тебе вовсе не нужен я, чтобы быть лучше всех. Ты и одна справишься, — говорит он. — А может быть я не хочу, — парирует она, легко вскакивая на стул и наклоняясь к Маку, над которым она теперь возвышается. — Может быть, я чертовски устала быть одной. — Вокруг полно молодых воришек, — напоминает он ей скорее для поддержания спора, чем для того, чтобы действительно обратить ее внимание на это. — Ты могла бы работать с одним из них. — Могла бы, — задумчиво рассуждает она. — Но я хочу тебя. — Потому что я хорош? — Потому что я хочу вдавить тебя в этот крайне удобный матрац в самом неприличном смысле этого слова, — отвечает Джин, и он не может с этим спорить. — В таком случае, иди сюда, — манит он, устраиваясь на край кровати. Покорно (для разнообразия) Джин садится рядом. — Я не это имел в виду, — он указывает на свои колени, и она, хитро улыбаясь, садится сверху лицом к нему, устроив ступни по обе стороны от него. — Поцелуй меня, — приказывает он. — Поцелуй меня так, как ты меня хочешь. Ее улыбка ослепительна. — Я надеялась, что ты это скажешь, — мурлыкает она, задевая его кончиком носа. Она так близко, что кажется, они дышат одним воздухом. Ее губы гонят оставшиеся мысли, они настойчивы и на вкус как его виски, ее волосы пахнут его домом. Это пьянящая смесь хорошо знакомого и абсолютно нового заставляет его прекратить этот бесконечный самоанализ, который всю жизнь идет в его голове. Джин целуется так, как будто у нее было не так уж много практики, но это не охлаждает Мака: наоборот, он находит это в этом непреодолимое очарование. Мысль о том, чтобы стать ее учителем в чем бы то ни было, — это смесь трогательности и чувственности, она зажигает его с головы до ног. Но Джин полна энтузиазма и очень отзывчива на его прикосновения, ее кожа пылает под его пальцами, когда он гладит ее руку и прижимает ладонь к ее груди. — Сколько любовников у тебя было, Джин? — его губы скользят по нежной коже ее шеи. — Скажи мне, дорогая, не скромничай. — Три… — говорит она хрипло, и он чувствует, как разряд проходит по его телу и уходит ниже. Он и представить не мог, что она так чиста. Ее горящие глаза и изысканная красота даже его смогли завлечь и обмануть. — Это плохо? — Вовсе нет, — говорит он, освобождая ее от простой свободной футболки и ловко расстегивая застежку ее лифа одной рукой. Вещи летят на пол, а его ладони теперь заполняет ее грудь. Он ласкает их нежно, распаляемый звуками, которые Джин издает. Он снова находит ее губы своими, отвлекаясь только на то, какими алыми они выглядят и какими черными кажутся ее глаза. — Это прекрасно, — голос Мака ласкает ее горло, его слова ощущаются как нескончаемая ласка на ее коже. Ей нужно это, нужны эти ощущения, его тепло, а ему необходимо ей это подарить. Будто они оба провели много времени в пустыне и теперь вместе нашли оазис. Джин выскальзывает из своих леггинсов и белья, и теперь в его руках прелестная и абсолютно обнаженная женщина, немного вздрагивающая от холодного зимнего воздуха. Она прячется под тяжелое одеяло и оттуда глазеет на него. — Иди ко мне, — зовет она, и он инстинктивно начинает расстегивать пуговицы своей рубашки. Рубашка присоединяется к ее вещам на полу, туда же отправляются его брюки, и Мак, оставшись только в боксерах, забирается к Джин на кровать, натягивая одеяло до подбородка. — Ты теплый, — сообщает она, и он опускает руки вдоль ее тела, раздвигая ее ноги и лаская бедра. — Ты тоже, — его рука двигается дальше, гладит нежные волоски, и проникает еще глубже, чтобы ощутить пальцами ее влагу. — Ты хочешь этого, — он изумлен. — Ты хочешь меня. — А почему я не должна хотеть тебя? — спрашивает она. — Ты умен, остроумен, можешь меня рассмешить. А еще я думаю, что ты очень сексуален. — Это взаимно, — отвечает Мак, опускаясь поцелуями все ниже, пока ее ноги не оказываются у него на плечах. Он ловит ее слегка напуганный взгляд. — Ты можешь и не делать этого, — она закусывает губу. — Но я этого хочу. И он это делает. Нет ничего сексуальнее, чем женщина, находящая свое высшее наслаждение у него на губах, когда ее ноги дрожат, обхватывая его голову, а бедра стремятся быть еще ближе, насаживая ее на его язык. — Никто раньше этого не делал со мной, — признается Джин, и он опускает голову ниже, чтобы попробовать на вкус ее шелковистую кожу. — Я польщен, — тихо говорит он, и некоторое время слышны только ее лихорадочные вздохи. Джин кричит его имя в экстазе, и Маку еще никогда так сильно не нравился звук своего прозвища, как теперь. Она извивается и стонет в его объятиях, а он держит ее крепко до тех пор, пока ее дыхание не успокаивается, а сердце не начинает биться немного ровнее. — Как… Как ты сделал это? — ее хриплый голос прерывается. — Я ни разу… — Ни разу не испытывала оргазм? — он пытается скрыть изумление в голосе. — Никогда? — Только сама, — ее скулы заливает румянец. — И никогда с кем-то. Никогда… от этого. — От чего? — беззаботно переспрашивает Мак. — От того, чтобы мне лизали, — огрызается она, и он усмехается. — Можно и так это назвать, — ему нравится контраст ее нежного голоса и этой пошлости. И, честно говоря, он был бы рад, если бы вечер на этом и закончился. Они бы заснули в объятиях друг друга, но у Джин откуда-то в руках оказывается презерватив: все идет слишком быстро. — Давай снимем с тебя это, — командует она, и он покорно приподнимает бедра, избавляясь от белья. Он твердый, да и какие могут быть варианты: он в постели с очень красивой женщиной, которая только что получила оргазм от его языка. Но Джин глазеет на него так, будто ожидала увидеть что-то другое, поэтому Мак скрещивает руки на груди, преодолевая желание передвинуть их ниже. — Все в порядке? — спрашивает он едко, но Джин заворожено качает головой. — Нет, просто… Ты весьма большой, — бормочет она, и теперь его очередь краснеть. Конечно, это не первый такой комментарий на его счет, но слышать такое от Джин — это абсолютно другое. — Он поместится, — со своим обычным сарказмом отшучивается он. — Я обещаю. — Чтоб тебя! — он получает толчок по руке, пока она надевает на него презерватив. — Именно это и будет, — ласково уверят он, вздрагивая от ощущения ее пальчиков на себе. — Иди ко мне, — и она снова оказывается в его руках, целуя так, словно от этого зависит ее жизнь. Она оказывается под ним и переплетает лодыжки у него за спиной, давая ему возможность только двигаться к ней, и никак иначе. Это ощущение просто невероятно, неправдоподобно хорошо, он двигается по наитию, и то, как она изгибается и дрожит под ним — это как вернуться домой. Он просыпается на следующее утро от запаха горячего шоколада, тостов и жареных яиц, от непривычного клацанья и сдавленных проклятий, доносящихся из кухни. В его теле приятная ломота, которая не ощущалась уже очень давно. Вчерашняя рубашка исчезла — вероятно, сейчас она служит фартуком или неглиже — поэтому он спускается вниз в халате. А собственно говоря, почему бы и нет? Прошлой ночью, когда они немного успокоились, они много говорили о прошлом и будущем, но ни слова о настоящем. — Ты проснулся, — это все, что он слышит. Джин стоит в его рубашке и носках, которые доходят ей до колен. — Это хорошо, потому что у нас есть дело, и завтрак готов. — Ты о работе, — в его душе появляется тянущее чувство. — Так скоро? — Конечно, — говорит она, прищурившись. — Разве не ты говорил: либо всё, либо ничего. С утра мы поработаем, потом пообедаем, покувыркаемся, потом поужинаем, после опять покувыркаемся. Поверь мне, это будет весело. — Уж в это я верю, — говорит он, глупо улыбаясь, потому что в их случае доверие — это синоним любви. — А я верю тебе, — отвечает Джин, ставя тарелку и кружку перед ним. — А теперь замолчи, ты же знаешь, что я сова. Да, это он знает. — Тебя никто не заставлял соскакивать с утра пораньше и готовить завтрак, — дразнится он мягко. Она фыркает на это. — Это так по-женски. — У меня не было выбора, раз я хотела прилично позавтракать, — огрызается она, полностью игнорируя его комментарий. — Я видела то, что ты называешь едой. Я бы не стала кормить этим даже Лох-несское чудовище. — О, начинается. Да будет тебе известно, я шестьдесят лет прекрасно существовал со своей едой. И, как видишь, не умер от пищевого отравления. — Я считаю, это вопрос времени. На кухне бардак, а по его спальне разбросаны вещи, он так до сих пор и не распаковал чемоданы. Обычно такому аккуратному, сейчас Маку нет никакого дела до того, как сильно помнутся его любимые костюмы. Джин сидит рядом с ним, и хотя кухня огромная, ее бедро касается его, а локоть периодически прижимается к нему. В его доме всегда была красота, но сейчас впервые за все время здесь появился покой. И пусть его девушка — международная преступница, Маку нравится такая жизнь.