синий. белый.

Руки вгрызаются ногтями в кожу головы, сдавливая ладонями виски. Белый стол. Синий свет. Белая одежда. Синие узоры. Синий холод. Белое, синеющее небо. В Ехо похолодало этой зимой. Макс по-прежнему утверждает, что это еще не холодно, но все равно одевается теплее и удивляется пасмурности. Только иногда проглядывает солнце. «Скоро должно рассосаться, — говорил он, задрав лохматую голову. — Через дня три-четыре». Шел исход второго дня. Дыхание срывается и вырывается сквозь зубы, впившиеся в ребро ладони. Макс. Макс. Макс. Быстро и ярко. Так и должно быть. Сейчас он зайдёт, пригласит на ужин. Хочу его. Шурф качает головой — не соглашение и не отрицание. Можно считать рывком, значущим лишь вязкое «отцепись», застывшее на языке. Новый счет. Самопишущие таблички. Тетрадь. Карандаш. Взгляд пытается зацепиться хоть за что-то, в чем не изучена каждая трещина. Сэр Халли ушёл час назад. Быстро и ярко. Макс появляется в кабинете растрепанный. Тюрбан покосился. Пахнет мальчишеской одурью и свежей камрой. Дышать становится проще. Плечи почти расслабились. Макс смотрит с любопытством и едва заметной тревогой. Сейчас, небось, говорит себе — да ну, все хорошо. Ведь хорошо же? Звон в ушах отступает... Молчание затягивается. — Хорошо. Макс хмурится и удивленно раскрывает глаза одновременно. Отчего-то он уверен, что сейчас была необходимость прибегать к прочтению мыслей. Смешно, да? У него такое личико, что и после смерти будет только по нему видно, что его изничтожило. Каждая секунда ужаса в его глазах будет видна… соблазнительно. Подходит ближе. Тебе нравится, да? У него красивая шея. Девичья! Кажется, леди Мэрилин ее даже не меняла! — Это страшные тайны, да? вопрос звучит глупо, но задан, чтобы разрушить гнетущую тишину. Можно понять. Еще ближе. Теперь — его запах вторгается в остальные. Сигареты, море, дотлевающий закат. — Шурф? Рука касается плеча. Теплая, почти горячая, она осторожно его сминает. А он рисковый. Наброситься, что ли? — Мне послать зов сэру Джуффину? Его голос звучит уже совсем безрадостно. Пальцами оставляет тёплые нити паутины. Шурф кусает нижнюю губу и поворачивается всем корпусом тела к нему. Пальцы сжимают стул и края лоохи. — Не надо. Мы сами разберемся. Макс, кажется, даже секундно испуган. А потом улыбается, как старому знакомому. Он не понимает, что навлек на себя стихийное бедствие до тех пор, пока его не прижимают к стене — от рывка к броску, и запястья пульсируют сильнее, когда оказываются в тисках…

***

Макс застывает у двери кабинета Шурфа на несколько минут и отлетает к противоположной стене, обработав информацию. Грудь поднимается и опускается резко. Смотрит на свои запястья — и все мерещатся сильные, тонкие пальцы. И чуть-чуть сладковатый запах безумия из-за двери, и тихо звенящие слова…: «А жаль».