The Falcon and The Swallow

«Kaufhaus des Westens», в сокращении Ка-Де-Ве — универсальный магазин в берлинском районе Шёнеберг на улице Тауэнцинштрассе у площади Виттенбергплац. Некогда считался крупнейшим в континентальной Европе и входил в пятёрку самых крупных универмагов мира. Wahres Leben, нем. реальная жизнь Lobster Nets, англ. ловушка для кальмаров ------------- Спасибо нашей бете Logo13! ------------- Следующие несколько дней я живу той самой жизнью, о которой всегда мечтала. И в детстве, и в подростковом возрасте, и позже, уже расставшись с Керром, в своей маленькой берлинской квартирке. Потихоньку, постепенно, не до конца доверяя себе – и что все, что происходит, не растает цветным сном с первыми лучами солнца – я обнаруживаю, что такое – семейная жизнь. В лучшем значении это фразы. Эдвард жарит на завтрак панкейки, выставив к ним на стол целую россыпь джемов, топпингов и любимой Гийомом «Нутеллы». Он встает раньше всех двадцать первого декабря, если не считать наше рассветное чаепитие с Фабианом, оставшееся маленьким секретом, и явно планирует накормить армию. Я спускаюсь на кухню, заслышав звук шипящего теста и негромкую рождественскую музыку, и застаю Эдварда возле электрической плиты в ярко-красном фартуке «Speed Racer». Такой домашний и очаровательный, мистер Каллен встречает меня своей фирменной широкой улыбкой – и еще горячими, прямо со сковородки, подрумяненными блинчиками. Просит достать для детей вилки из верхнего ящика. - Мне все это кажется? - Не дождешься, Schwalbe, - смеется он и, воспользовавшись нашей близостью, быстро меня целует. – Садись-ка, будем завтракать. Гийом, заглядывающий в кухню следом за мной, тоже своим глазам не верит. Он еще сонный, в милой пижаме с динозаврами и не приглаженными ото сна волосами. Часто моргает, как в первый раз разглядывая папу. - Vati?.. - Нутелла уже ждет, Парки. Буди Фабиана и давайте к нам. Мы завтракаем все вместе и это определенно одно из моих самых светлых воспоминаний теперь. Непринужденный разговор, горки блинчиков и сахарный беспредел – от джемов до топпингов. Черный чай хорошо эту сладость нивелирует, разбавляя картину – мы с Фабианом на мгновенье переглядываемся, когда Сокол ставит перед каждым чашку с чаем. Но ничего не говорим. После завтрака – снежная горка. Плотный снег, за ночь насыпавший целые сугробы, пользуется огромной популярностью у местной детворы. У Гийома есть тюбинг, в середине поселка – оборудованная горка, и родители, пришедшие с термосами, весело обсуждают последние новости. Никто не удивляется, когда Эдвард приходит со мной. Все очень дружелюбно здороваются, а затем переключаются на мальчиков – расспрашивают, как у них дела. Гийом уговаривает папу скатиться с ним вместе – и они оба получают от этого искреннее, восторженное удовольствие. Даже Фабиан улыбается – и тоже скатывается с горки раз-другой. Эдвард утягивает один из общих тюбингов для нас двоих – я до последнего отбиваюсь, не уверенная, что нас обоих такое чудо техники выдержит. Но Сокол берет измором – и мы летим с обледеневшей снежной горки, и я воодушевленно вскрикиваю, и Эдвард целует мои щеки, убирая налетевшие на лицо волосы – и смеется, победно и ласково, когда тюбинг останавливается у финишного флага. Мой Сокол выглядит очень счастливым. Естественно, эмоциональная активность на свежем воздухе разжигает в детях аппетит. Фабиан и Гийом в один голос заверяют папу, что никуда, кроме пиццерии, они не пойдут. И здоровому питанию приходится потесниться. «Большая Бонанза» с курицей, креветками, маслинами, двойной моцареллой и грибами сегодня является блюдом дня. И кока-кола, конечно же. Эдвард шутит, что с таким подходом к воскресному отдыху нас можно снимать в рекламе. Вечер насыщенного снежного дня завершает какой-то праздничный фильм, что я прежде ни разу не видела. Но мальчикам он нравится, Эдвард отдает выбор кино им на откуп, и мы, устроившись на его большом диване, все вместе смотрит эту историю. Ближе к финалу кладу голову Эдварду на плечо и Гийом, приметив это, мягко улыбается. Словно бы он что-то понял. Утро понедельника начинается с сырных тостов. Фабиан сам варит всем кофе, аргументируя, что последние перед каникулами дни школы – самые трудные. Эдвард чуть мрачнеет при упоминании завтрашней встречи с учителем сына. Но это они обсудят наедине, сходятся на этом. У нас с Фабианом наспех созданный план событий – и он до последнего думает, что я откажусь, хотя, вроде бы, предпосылок к этому нет. Эдвард отвозит детей в школу, пока я убираю со стола. Потом мы гуляем по району, он рассказывает мне немного больше о Портленде, обещает завтра съездить в город. Мы бросаем камешки в темную гладь холодного океана и Эдвард, обнимая меня со спины, кажется очень спокойным. Мне нравится видеть его настолько довольным жизнью – и я начинаю немного переживать, что предложила Фабиану познакомиться с Сибель за его спиной. Но отступать поздно. Гийом в школе до половины четвертого, а Фабиан – до двух. Я вызываюсь забрать его и подождать вместе Гийома. У Эдварда последний рабочий созвон в этом году и он, с радостью приняв такое предложение, благодарно мне улыбается. Вбивает в навигатор название школы – она в другом районе, том, где мальчики живут постоянно, с матерью. Фабиан, забираясь на переднее сидение, выглядит взволнованным. Он весь в черном, это неизменно, но кожа бледнее, чем обычно. Я делаю температуру в салоне чуть теплее. - Готова?.. - Все отлично, Тревор, - обещаю ему я. Называю тем именем, что теперь мне доверил, и правда очень это ценю. Парень чувствует. Немного расслабляется. Мы приезжаем на окраину Портленда, ближнюю его часть, что выходит к школе. Здесь есть кофейня с говорящим названием «Время кофе» и тихими столиками по обоим углам помещения. Несмотря на то, что все просто, здесь не подают спешелти и никогда не слышали об аэропрессе, внутри уютно. Невысокая девушка, устроившаяся за одним из крайних столиков, радостно подрывается с места, заметив Фабиана. И удивленно присаживается обратно, как только захожу я. Я иначе представляла себе Сибель – если я вообще хоть как-то ее себе представляла. Она красива, не поспоришь, но своей красотой, несколько... особенной. Глубокий черный взгляд, немного смуглая кожа, роскошные черные кудри – и длинные ресницы, тронутые тушью. У Сибель чуть крупноватые черты лица и привычка то и дело закусывать губу, но это не критично. Сибель мне мило улыбается, несколько растерянно, когда Фабиан нас представляет. Она все еще не понимает, почему я здесь. - Я не знала, что мистер Каллен теперь... – аккуратно говорит, задумываясь над каждым словом. У нее дружелюбный голос, но ничем не примечательный. Одежда более чем сдержанная, скромная, осторожность в каждом жесте, движении... я не знаю, почему Эдвард считает ее угрозой. Я бы эту девочку и не заметила... и мне удивительно, как ее заметил Фабиан. С его внешними данными. - Папа встретил Беллу в Берлине, - поясняет Фабиан, стараясь поскорее закрыть тему, связанную с отцом, - она захотела познакомиться с нами поближе, приехала сюда на Рождество. Какой тебе кофе, Сибель? - Л-латте, Тревор. - Белла? - Флэт-уайт, пожалуйста. Фабиан отходит к барной стойке, не решаясь сперва, но все же оставляя нас одних. На пару минут и только, но Сибель ощутимо нервничает. Избегает моего взгляда. - Вы очень красивы, миссис... Белла. - Спасибо. Ты тоже прекрасно выглядишь, Сибель. У тебя уникальное имя. - Мама читала когда-то Памука... – она нервно оглядывается на Фабиана, что делает заказ, - можно я сразу спрошу и все? Вы тоже хотите, чтобы я оставила Тревора? - Я не знаю, можно ли кому-то предлагать кого-то оставить, Сибель. - Миссис Каллен... мисс Уилток, то есть... его мама, - она снова закусывает губу, запутавшись в именах Террен, - она предлагала назвать сумму. Но я не стану... я же не... чего вы хотите? - Сибель, я здесь просто чтобы выпить кофе – ничего больше, - успокаиваю ее, когда прямо-таки тонет в этой нервозности. Подавляет всхлип, отвернувшись. Смотрит на Фабиана, что возвращается к нашему столику. - Все в порядке? - У тебя будет хорошая мачеха, Тревор, - первую свою мысль, никак ее не обдумывая, выдает Сибель. Слабо мне улыбается. - Я тоже так думаю, - находится Тревор. Смотрит мне в глаза, и я вижу в глубине его взгляда благодарность. Это дорогого стоит. Мы говорим еще полчаса – может, минут сорок – о каких-то обыденных вещах. Я просто хочу послушать Сибель, увидеть, как она мыслит, понять, есть ли подоплека в этих словах, как она общается с Фабианом, отзывается об Эдварде... Я оставляю их наедине, отойдя в уборную за отдельной ширмой и, когда выхожу, вижу, как нежно девочка Фабиана целует. И как он, бережно придержав ее за талию, на этот поцелуй отвечает. Он кажется с ней старше, чем есть на самом деле. И старается вести себя сдержаннее, мудрее, взрослее что ли. Он любит эту девочку – той гранью любви, что ему пока доступна. Я все еще не могу спроецировать слова Сокола на Сибель. Как ни стараюсь. Они смятенно отстраняются друг от друга, когда я все же возвращаюсь. Но руку подруги Фабиан не отпускает – держит в своей, крепко переплетя пальцы. Когда-то точно также меня рядом с ним держал Эдвард. Наша жизнь – это лента Мебиуса. - Нам нужно забрать Гийома из школы, Тревор... - Да, - он ответственно кивает, коротко глянув на Сибель, - здорово, что ты смогла прийти. - У тебя большие проблемы из-за теста, Трев?.. - Сносные, - он хмурится, не желая сейчас развивать эту тему. Опасливо смотрит на меня, но всего секунду. – Увидимся утром 24-го, ладно? - Конечно. Она ласково гладит его ладонь в своей, прежде чем отпустить. Оборачивается ко мне, тут же смутившись. Но все же ведет себя смелее, чем вначале. - Я была рада с вами познакомиться, Белла. - Я тоже, Сибель. Спасибо. Я выхожу из кофейни первой и завожу машину, дав Фабиану спокойно попрощаться со своей девушкой. Он еще раз нежно ее целует у самых дверей – и отпускает, придержав их, на узкую улицу к соседнему дому. Сибель, судя по всему, живет недалеко отсюда. Юный Каллен садится в машину, громко захлопнув за собой дверь. Смотрит на приборную панель, будто выискивая там какие-то слова. Часто, но неслышно дышит. - Она хорошая. - Очень, - выдыхает, поджав губы, - и я не понимаю... что в ней такого, Изза? Что она из другой семьи? - Я не знаю, милый, - глажу его плечо и Фабиан чуть расслабляется, не принимая больше такой закрытой позы. – Может быть, папе с мамой просто нужно время? - Они не дают его мне. - Дети щедрее родителей, ты об этом слышал? Он хмыкает, глянув на меня с такой пронзительной, глубокой благодарностью, что я на мгновенье теряюсь – точно как Сибель. А потом, собственные принципы переступив, Фабиан меня обнимает, потянувшись навстречу со своего сидения. Утыкается лицом мне в плечо и тридцать секунд, не меньше, не двигается. Я медленно глажу его спину, но не опускаюсь ниже лопаток. Я помню. - Где он тебя нашел, Белла? - Он не искал. Я сама пришла. - Как хорошо, что ты пришла... Ерошу его волосы, чуть разряжая момент этого откровения. Фабиан, шмыгнув носом, неспешно отстраняется. Его глаза немного влажные. Но он улыбается. И мне греет сердце эта его улыбка. Вместе с Гийомом мы заезжаем в «Старбакс», где мальчишки выбирают себе горячий шоколад со взбитыми сливками, а я прошу мятный чай. В соседнем супермаркете покупаю спагетти, готовый соус Болоньезе и твердый брусок пармезана. Дети не имеют ничего против пасты – как и Эдвард, вызвавшийся разобрать покупки. Мы обедаем все вместе и это еще одно чудесное воспоминание в мою копилку. После обеда, загрузив посуду в посудомоечную машину, Эдвард ласково обнимает меня. Просит немного внимания, испытующе заглянув в глаза. - Все хорошо, Белла? Скажешь мне? - Что сказать? - Все ли хорошо, - объясняется Эдвард, но не видит никакого подвоха. Я не уверена, все еще нет, что ему стоит знать о нашей встрече с Сибель. Может быть, перед Сочельником. Дети здесь до среды, после спектакля ночевать будут уже дома, у матери. Может быть – тогда. - Да, Эдвард. А у тебя? - На самом деле, у меня есть предложение. - Так, - кладу обе ладони на его плечи, легко погладив ворот кофты. Мне нравится, что в Портленде все меньше места остается его строгим рубашкам. Демонстрирую, что вся во внимании. - Мы идем на спектакль Гийома в среду все вместе, Sonne. Ты помнишь. - Все вместе – это?.. - Террен и Хорасс тоже там будут. Я хотел бы вас познакомить. Вернее, она хотела бы познакомиться с тобой. - Террен – познакомиться со мной?.. - Ты проводишь много времени с мальчиками, Белла, будешь еще больше, ведь мы живем вместе. Я думаю, это логичное желание матери. - Когда ты начинаешь так завуалированно говорить, ты к чему-то ведешь, Эдвард. Он прищуривается, приняв мои слова. Отвлекая себя, гладит мои волосы – убирает их с лица. - Я предлагаю всем нам поужинать после спектакля. Террен с ее другом, мы, дети – чтобы им было проще это понять. И принять. - Ты уверен, что это хорошая идея? Гийом, кажется, не очень настроен к.. другу. - Фабиан тоже был не очень настроен к тебе, - хмыкает он, погладив мою скулу. – А теперь вы отлично общаетесь. И мне кажется, даже на какие-то закрытые темы. - Он мне поверил, - спокойно отвечаю я. Эдвард, прищурившись, медленно кивает – все еще не понимает, что не так. - Гийому тоже нужно будет поверить. Это жизнь, и она продолжается, к сожалению – или к счастью – ничего не попишешь. Я вздыхаю, взяв небольшую паузу. Смотрю на снежинки по ту сторону окна, на пустой стол за нашими спинами. И на пачку с апельсиновым соком, что никто не догадался убрать в холодильник. - Я не совсем представляю, как я с ней... знакомлюсь. С Террен. - О ней точно переживать не стоит, Schönheit. Террен – душа компании. - Она твоя бывшая жена, ты понимаешь? Единственная, кстати. - Мать моих детей, - поправляет Эдвард, чуть нахмурившись, - с Террен я буду общаться всю жизнь. И если ты будешь со мной, то встречаться вам тоже придется. - Если?.. - Белла, - Сокол обнимает меня крепче, погладив между лопатками, - все будет отлично, я ручаюсь. Мне важно, чтобы между вами не осталось недопониманий – хотя бы для мальчиков. Я устало выдыхаю на мгновенье прикрыв глаза. Эдвард знает, к какому ответу я склоняюсь, знает, что не смогу сказать ничего другого. Но все еще ничего не говорит, только касается меня – гладит кожу, целует лицо. И легко улыбается, когда на его прикосновения отвечаю. - Хорошо. Вот теперь улыбается шире, обрадованно. Гладит мой лоб у линии волос, прежде чем поцеловать висок. - Спасибо, Liebe. - Я надеюсь, ужин пройдет без жертв... - Никаких жертв, - уверенно отметает Эдвард, как следует прижав меня к себе. – Иди сюда, любимая. Вот так. Я чувствую тепло его тела, его силу, едва уловимый запах одеколона – и слышу, как бьется у Сокола сердце. Этот звук меня успокаивает. - А как же Элис? - У нее, насколько мне известно, другие планы, - скрежетнув зубами, нехотя признает Эдвард. Во вторник и отвозит, и забирает детей из школы Эдвард. У него встреча с учителем Фабиана, мы все это помним. И потому настроению с утра не особо веет оптимизмом. Я остаюсь дома и дописываю статьи за большим столом в офисном кабинете Эдварда, отправив Эммету последние файлы на правку. Но его нет онлайн уже больше двадцати часов – столько же в городе Элис. Я думаю, они все же встретились, как и планировали. Вздыхаю, представив реакцию Эдварда. Ну да ладно. Мы снова обедаем дома – и все вместе. Я запекаю мясо с картофелем, подумав, ставлю в духовку еще и овощную запеканку с сырной корочкой. Она, кстати, немного разбавляет мрачность Эдварда, когда он с мальчиками возвращается из школы. Гийом, игнорируя натянутость обстановки, рассказывает о своей роли на спектакле – он играет одного из Эльфов. Эдвард обещает, что и мама, и мы обязательно будем в первых рядах. Гийома следует отвезти на итоговую репетицию к пяти вечера. Фабиан запирается в комнате, попросив его не беспокоить. Эдвард предлагает мне поехать вместе - и заглянуть в центр города, пока будем ждать Парки. Принимаю это приглашение. Мы гуляем по Портленду и мужчина, немного отвлекаясь, проводит мне небольшую экскурсию. Мне нравится его слушать. Эдвард даже улыбается, когда я ему в этом признаюсь. Разворачивает нас к спешелти-кофейне, аргументировав, что смена континента – не повод отказываться от хорошего кофе. Флэт-уйат здесь и правда выше всяких похвал. - Ты ведь знаешь про тест, да? – внезапно спрашивает Эдвард. Я киваю. - Еще бы ты не знала, - фыркает он сам себе, сделав большой глоток горячего американо, - с ума сойти. - Мне кажется, ты немного драматизируешь с Фабианом, - аккуратно высказываюсь, когда официант приносит нам два стакана воды. Глажу его руку рядом со своей, и Эдвард поднимает голову. Атмосфера кофейни располагает к разговорам. И время, уже прошедшее с утра, тоже. - Я не понимаю его, Белла. Что он делает, чего добивается? - Он ее просто любит? - Им пятнадцать, ты помнишь? Ей вообще только что исполнилось. Любовь – это взрослое чувство, осмысленное и осознанное. - Ты правда в это веришь? - Не знаю. Но она тянет его на дно – вот и вся лирика. - Эдвард, я ее видела. Она еще ребенок, какое дно? Он поднимает голову, сверкнув глазами, и я осекаюсь. Делаю глубокий вдох. Эдвард не торопит меня, только внимательно смотрит, дает самой сказать. Тут уже отступать некуда. - Мы пили кофе вчера. Я, Фабиан и Сибель. Я попросила. - Попросила попить кофе с Сибель? – уточняет Эдвард чересчур ровным, жестким тоном. - Да. Извини, что я не сказала. Он прищуривается, отодвинувшись от стола. Складывает руки на груди. - Вот почему вы поладили. Ты приняла его сторону с этой девочкой. - Эдвард, еще раз: я не принимала ничью сторону. Но я правда тебя не понимаю. - Возможно, тебе пока не дано понять? Потому что это мой сын. И финансирую эту «великую» любовь тоже я. Изза, я скажу раз и хочу, чтобы ты запомнила: чтобы впредь такого не было. Если я не одобряю его отношения, ты не можешь вопреки мне в них вмешиваться. - Я признаю, что это неверно – не сказать тебе. Но он очень переживает, Эдвард, он не боится огорчить меня или разочаровать – и поэтому со мной откровенничает. Тебе нужно попытаться его услышать. Это все, что Фабиан хочет – чтобы ты попытался. - Отлично. Я больше не хочу об этом говорить, Изза. Не сейчас. Я вижу, что Эдвард злится – ходят пазухи его носа и темнеет взгляд, скулы становятся заметнее. И все же, он сдерживается. Резко выдыхает, поджав губы – вчера так вел себя со мной Фабиан. Господи. - Мне жаль, что я так поступила, - накрываю его ладонь своей и Эдвард затихает, все же слушая, - конечно все решения за тобой, ты ведь его папа. Но я правда хочу, чтобы у вас – у вас всех – все было в порядке. Мне это важно. Эдвард вздыхает. Останавливает сам себя, тормозит эту реакцию, которой прежде так боялась. Мы учимся слышать друг друга, принимать... и я горжусь тем, что Эдвард тоже старается. Я еще сильнее в эти мгновения его люблю. - Мне тоже, - пожав мои пальцы, он с готовностью кивает. Черты его лица расслабляются. – Я все забываю, какая ты можешь быть смелая и решительная, Schwalbe. И мне льстит, что ты так беспокоишься о детях. - Это твои дети, - поясняю, улыбнувшись, - а значит, часть тебя. Все очень просто. - И все же, держи меня в курсе, - просит Эдвард. С нажимом. Я делаю вид, что не замечаю жесткости его тона. И этого острого, как лезвие, взгляда – на долю секунды, а все же. Я учусь Falke понимать – и принимать – во всех его проявлениях. Уже куда лучше. Крепко пожимаю его пальцы. - Договорились, geliebt.

* * *

Школу украсили к Рождеству. Без лишнего пафоса, но празднично и со вкусом – еловыми гирляндами с красно-синими огоньками, золотыми колокольчиками вдоль классных дверей и искусственными веточками брусники, как дань девственным лесам, окружающим город. Мы едва заходим в школу Гийома, и я сразу понимаю, что она кардинально отличается от учебных заведений, что посещала я. Просторные, широкие коридоры с отделкой из светлого дерева. Много диванчиков и стульев, кресел-мешков вокруг, чтобы дети чувствовали себя комфортно и могли присесть там, где понравится. На стенах головоломки о разных животных, иллюстрации из жизни малышей в других странах, а напротив актового зала – целая доска, посвященная ученым, артистам и первооткрывателям из США. Узким рядочком в самом низу перечислены круглыми подписанным портретами президенты. - У них тут здорово, - говорю Эдварду, когда мы проходим мимо разноцветного, с любовью сделанного стенда – не просто для галочки, а чтобы заинтересовать детей, запомниться им. Я всегда ценила такой подход. - В этой школе пробуют адаптировать под Америку финскую систему, - поясняет Эдвард, согласно кивнув. – Мне тоже нравится. На нем сегодня серый пуловер и темные брюки. Просто, со вкусом, очень стильно – все в духе Эдварда. Я выбираю черную юбку-карандаш и сизо-синюю блузку – чтобы не отставать от него, но и не выделяться. Образы получаются сдержанными и в гармонии – большего мне не нужно. Хотя некоторые родители и одеты так, словно спектакль проходит в парижской Opera Garnier. - У нас еще пятнадцать минут до назначенного времени, - глянув на часы, говорит Эдвард. Оглядывается вокруг. - Хочешь кофе? - Тут есть кофе?.. - Конечно, - Эдвард, подмигнув мне, со знанием дела увлекает за собой в один из светлых коридоров. Здесь царит особенное оживление. – Все организовывают родители третьеклассников. В отдельной комнате, высокие двери в которую гостеприимно открыты, разместилось с дюжину столов. Все они выстроены вдоль стен, чтобы не мешать обзору своего содержимого. Эдвард берет со стенда два забавных бумажных стаканчика с какими-то монстриками, наливает нам обоим черный батч из большого термоса. От сахара и сливок я отказываюсь, Эдвард не признает их в принципе – и мы переходим к следующему столику. Здесь не меньше десяти видов заварного печенья, каких-то безе, крошечных тарталеток с ягодами. На удобную маленькую тарелочку беру себе несколько печенюшек. Неплохая задумка, чтобы отвлечь взволнованных родителей от скорого начала спектакля. - Очень милая традиция. - Мне тоже нравится, - улыбается Каллен. Здесь много матерей и отцов, пришедших поддержать свое чадо на ежегодном рождественском спектакле. Стараются задействовать всех детей, Эдвард уже пояснил мне. И даже самая маленькая роль считается поводом для гордости – потому что все это подано как настоящий праздник. Школа здесь и в правду чудесная, я начинаю понимать, почему люди переезжают в пригороды ради школы. Интересно, мы с Эдвардом выглядим... уместно? Если это слово применимо. В основном родители старше сорока, как мне кажется, зачастую – ровесники. Они негромко и уважительно общаются друг с другом, обсуждают что-то об украшении школы, о программке спектакля (ее всем выдают на входе), о благотворительной организации, куда пойдут вырученные за билеты деньги. Это другой мир для меня. Особенно в сравнении с Берлином, но и с Орлеаном – тоже. Не помню, чтобы мы участвовали в школьных спектаклях... и чтобы их вообще ставили, еще и с таким размахом. - О чем ты думаешь, Schönheit? – приметливый ко всему, что происходит в радиусе пятисот метров, Эдвард эстетично пригубливает свой кофе. Как шампанское, ей богу. - Обо всем и сразу, - честно признаюсь я. - Мне кажется, ты напрасно переживаешь. Террен – простая земная женщина, Гийом отлично знает свою роль, а ужин после наших берлинских приключений – настоящий отдых. Мы с тобой просто проводим вместе приятный вечер. - Ты говорил, что «кажется» - плохое слово. Эдвард усмехается, покачав головой. - Неисправимая моя красота. Постарайся расслабиться. - Хорошо... Мне хочется, чтобы голос прозвучал решительно и смело, но выходит почти что отчаянно. Эдвард нежно приглаживает мои волосы, коснувшись пальцами и плеч. Привлекает к себе. - Ты чудесно выглядишь, кстати. - М-м-м... - Белла, - я веселю его, и Эдвард старается заразить меня свои энтузиазмом. Сам он просто светится, чувствуя себя здесь как рыба в воде. Он этому миру отлично подходит. - Все, допивай кофе и пойдем знакомиться. У нас три минуты. - Твоя пунктуальность порой меня нервирует, Falke. - Немецкая кровь, - хмыкает он, забирая у меня пустой стаканчик. Складывает его в свой, отправляя в нужную выемку мусорного контейнера. А потом протягивает мне руку. Это проще – все проще – когда я так ясно его чувствую. И Эдвард знает. Мне до глубины души льстит, что никогда не отпускает моей ладони, пока сама не попрошу. Эдвард обо мне заботится и его забота – то самое восьмое чудо света. Террен уже ждет нас. Я узнаю ее только благодаря Фабиану, скучающему рядом с матерью. Хотя не заметить Террен Каллен довольно сложно. Она тоже видит нас. Ее темные глаза, большие и яркие, подведенные черной подводкой, самым натуральным образом вспыхивают. Террен, жизнерадостно улыбнувшись, приветственно раскрывает руки. На ее пальцах идеальный бордовый маникюр – и узкое искрящееся колечко с маленьким красным камушком. - Эдвард! Изабелла! Я не представляла себе момент знакомства с Террен ни в каком возможном виде. Хорошо это потому, что не успела себя испугать, плохо ли потому, что без какого-либо понятия, как мне разговаривать и вести себя?.. Не знаю. Стараюсь абстрагироваться от лишних мыслей – они делу точно не помогут. Эдвард останавливается в шаге от бывшей жены, оставляя между нами достаточно свободного пространства. Тоже улыбается. - Здравствуй, Террен. Хорасс. Мужчина, все это время молчаливо наблюдавший за этой сценой, как и я, резко кивает. Он высокий, но ниже Эдварда. Лицо с узкими чертами, но живое, подвижен каждый мускул. Длинными и тонкими кудрями опускаются на лоб и виски его волосы – то ли такие светлые, то ли уже седые. Глаза у Хорасса ярко-голубые, светлее, чем у Розали. Костюм им в цвет, серый, с белой рубашкой. И тонкая полоска губ, изогнувшаяся во взволнованной улыбке. По крайней мере, не только я здесь переживаю. - Добро пожаловать, Эдвард, - неловко говорит Хорасс, голос у него не высокий, но и не низкий, стандартный мужской голос. Правда, мужчина чуть протягивает гласные. – Здравствуйте... Изабелла? - Лучше Белла, - зачем-то поправляю его я, сдавленно улыбнувшись. Все это выглядит до ужаса неловким. Террен реагирует на мой голос. Ее внимание тут же полностью переключается на меня, и я чувствую это быстрее, чем вижу. - Белла, - повторяет она, разрывая искусственную дистанцию между нами и легко, невесомо меня обнимая. – Вам подходит это имя. Террен эффектная женщина. Я видела таких на обложках журналов, в сериалах Netflix и, само собой, на широких экранах. Странно было бы полагать, что бывшая жена Эдварда была обыкновенной смертной женщиной – его словами, кстати. И все же, я надеялась на чуть меньшее... если могла надеяться вообще. Террен очень красива. Не как Розали или другие красивые женщины, в ней свой особый, глубокий, кончиками пальцев ощутимый шарм. Длинные черные волосы, уложенные на плечах, забранные шпильками-невидимками у висков. Здоровый светлый цвет лица с минимальным количеством макияжа, но идеально ровным тоном кожи. Огромные темные глаза – они выдают ее алжирское происхождение, но не так сильно, как это обычно бывает. Изумрудное приталенное платье в пол – и повседневное, и нарядное. Губы в алой матовой помаде, длинные ресницы, форма бровей, носа... и потрясающая улыбка. Голливудская улыбка. О господи. - Я очень рада с тобой познакомиться, - шепчет мне Террен, пока держит в объятьях. Ощущаю запах ее туалетной воды – пряный, с нотками кожи. А еще, руки у Террен неожиданно сильные. - Я тоже, миссис... Я тоже, Террен, - поправляю сама себя я. Отстраняюсь первой, никак не в силах скрыть смущение. Оно эту роскошную женщину трогает. - Само очарование, Эдвард. - Я знаю, - Эдвард, почувствовав остроту момента, как бы между прочим, как бы по собственному желанию возвращает свою руку на мою талию. Привлекает к себе, легко поцеловав в висок. У меня в груди иступленно стучит сердце, и я думаю, он слышит, как отчаянно бьется кровь о тонкие стенки сосудов кожи. Но его близость, его запах, как и всегда, действуют целительно. Мне легче дышать. - Здорово, что все теперь друг друга знают, - декламирует Фабиан, устало оглядев нас всех. Прячет свой мобильный в карман, сменив извечный черный пуловер сегодня на темно-синюю рубашку. – Пойдемте в зал, пока не пропустили спектакль. - Ты сегодня куда-то торопишься, сынок? – Террен, с любовью оглянувшись на своего подрастающего мужчину, легко гладит его плечо. Фабиан уворачивается, чуть сжав губы. - Я тоже с нетерпением жду ужина, - решившись сказать что-то, дабы разрядить обстановку, вставляет Хорасс. В отличие от нас с Соколом, он в Террен особой поддержки не чувствует. И я вижу, как он смотрит на Эдварда... так же, как на его спутницу смотрю я. Террен делает неглубокий вдох прежде, чем Фабиан резко оборачивается к ней. У них одинаковые черные глаза, даже форма та же. Но сияют у Фабиана они особенно, как-то очень зло. - Ужин?.. – безэмоциональным голосом уточняет он. - Мы поужинаем после спектакля все вместе, - переводит на себя огонь Эдвард, приметив краткий взгляд бывшей жены. – Как минимум, можно отметить первую роль Парки на большой сцене. - Стейки, Фабиан, ты же их любишь, - топит сам себя Хорасс. Если отца Тревор хотя бы слушает, то спутника матери игнорирует зачастую. - Ужин, - повторяет, словно это слово что-то изменит, он. Тон совсем жесткий. – Мне кто-то планировал сказать? - Все равно это семейный вечер, - старается сгладить углы Террен, - у тебя были планы, Фаб? Извини, что я не предупредила. - Вечер – прямо как семья, - выплевывает юноша. Разворачивается, удаляясь к другому концу коридора. Ни слова больше не говорит. - Мы будем ждать в зале, Фабиан, - негромко, но ясно сообщает ему Эдвард. Есть в его тоне призыв к действию – я бы послушалась... но я не уверена, что такие перетурбации сегодня по плечу Фабиану. Мы переживали о Гийоме, а выходит... переживать следовало о них обоих. - Ничего, - выдыхает сама себе Террен, постаравшись снова мне улыбнуться. – Подростки как глотатели огня – того и гляди, обожжешься. Вам нравится в Портленде, Белла? - Да, - я с трудом заставляю себя отвернуться от коридора. – Очень... удобный город. Выбранное мной прилагательное Террен удивляет. Впрочем, я и сама ее удивляю, как вижу. За напускной вежливостью и дружелюбием кроется вопрос. И глядя на Террен, я тоже себе этот вопрос задаю. Эдвард выбрал меня после нее?.. А она после него выбрала... Хорасса? - Скоро начало, - напоминает Сокол, прерывая короткое неловкое молчание. – Наши места рядом, Хорасс, правильно? - Да. Я выбирал те, что рядом, - чересчур деятельно кивает мужчина. Аккуратно касается руки Террен, указав на постепенно наполняющийся актовый зал. – Пойдем? Она рассеяно ему кивает, задумчиво посмотрев куда-то поверх моей головы. И все же, направляется вместе с нами к залу. Эдвард садится между нами с Террен, хотя его место значится слева от меня. Я благодарно пожимаю его пальцы на нашем общем подлокотнике. Для смелости делаю ненужный глубокий вдох. Фабиан появляется в зале, пробравшись к своему креслу возле моего через минут пять после начала. Чувствую ясный запах сигарет с его стороны. Фабиан игнорирует мой взгляд. Слава богу, спектакль проходит хорошо – даже лучше, чем хорошо. Отлично поставленный, с музыкальными номерами, роскошными декорациями, разноцветными костюмами – задает тон рождественскому настроению. Завтра Сочельник и детям нужно это ощущение волшебства. Гийом прекрасно чувствует себя на сцене. Он не стесняется зала, говорит громко и победно, зачитывает какие-то стихи и даже участвует в танцевальном номере. Я вижу, как влюбленно смотрит на младшего сына Террен, и как громко аплодирует ему Эдвард, когда занавес закрывается. У этих двоих – еще задолго до моего сознательного возраста – была прекрасная семья. Они друг другу подходят. И внешне, и, мне кажется, внутренне... что произошло? Элис говорила, ее мать инициировала развод. Что заставило Террен это сделать? Что Эдвард ей не дал? Мне кажется, ни как к отцу, ни тем более как к любовнику вопросов быть не могло к нему... а как к мужу? Она жалеет о своем решении? Хорасс, сидящий по другую руку от нее, видимо, подтверждает, что нет. А если?.. Черт, а если?.. Ну в какое сравнение с Эдвардом идет Хорасс! И мальчишки так негативно к нему настроены... вряд ли это возможно, но выглядит, словно хуже, чем были ко мне. Закрываю глаза, стараясь отрешиться от этих бессмысленных мыслей. Дети выходят на поклон и вместе с Эдвардом я громко им хлопаю. Кто-то из зала кричит «браво!». После спектакля, практически в том же месте, где впервые встретились, мы ждем Гийома. Никто ничего не говорит, и атмосфера потихоньку накаляется. Однако мы изо всех сил – все мы, прямо как команда – стараемся этого не замечать. Наконец, в конце коридора слышен голос Гийома. - Мама, мама, ты видела? Папа, видел? ЭТО БЫЛ Я! Его восторг скрашивает эту давящую тишину. Гийом на волне своих впечатлений, на адреналине от долгого выступления, полный радости и энтузиазма по поводу всего, что происходило и будет происходить дальше. Его детская непосредственность спасает ситуацию. Уже на парковке, когда на ключ-карту Хорасса отзывается огромный белый «Тайота лэнд-крузер», Фабиан тенью переметывается на заднее сиденье «Порше». - Я поеду с отцом. Террен, пожав плечами, отказывается спорить. Немного хмурится Хорасс. - Залезай, Парки, - пока не передумал и младший сын, подгоняет его Террен, - садись, Хорасс. Вы знаете адрес, Белла, так? - Я знаю, - кивает Эдвард. Всю дорогу до ресторана никто ничего не говорит. Эдвард едет точно за кроссовером Хорасса, не обгоняя его, хотя я знаю, на что способен этот «Порше». Хорасса это явно нервирует, он постоянно ускоряется, но то светофоры, то пешеходы вынуждают его тормозить. Фабиан невесело ухмыляется, когда «лэнд-крузер» останавливается перед зеброй уж очень резко. Лицо Эдварда непроницаемо. Это заведение называется «Последний день Помпей», приукрасив своим символизмом этот и без того яркий вечер. Парковка прямо вдоль улицы. Эдвард, оставив несчастного Хорасса в покое, паркуется на месте, следующем от него. Открывает мне дверь, подав руку. Фабиан мрачно захлопывает свою дверь, ударив ее, что есть силы. - Мы вас обогнали, - улыбается Паркер, приникнув к папиной руке, когда подходим ко входу. Но затем осекается от взгляда брата. - Вы – самые быстрые, - соглашается Эдвард, игнорируя это безмолвное противостояние. – Давай-ка, малыш, заходи. Внутри тепло и уютно. Все отделано деревом, столы широкие и круглые, но без скатертей. Вместо этого под толстым стеклом видны сублимированные растения. И даже какие-то цветы, чье название Паркер поспешно старается отыскать в интернете. Приносят меню. За счет того, что стол круглый, никто не вынужден соблюдать особое расстояние – оно и так учтено. Террен и Хорасс сидят вместе, он бережно задвигает ее стул, когда она садится. Но почему-то это не выглядит так естественно, как поступает Эдвард. Хорасс словно бы старается... не ударить в грязь лицом. Мне его жаль. - Стейк шатобриан и картофельные дольки, - едва взглянув в меню, говорит подошедшему официанту Фабиан. Тот рассеяно оглядывает наш стол. - Овощи?.. - Овощи-вог, - милостиво уточняет юноша, сам, не дожидаясь его реакции, протянув парню меню, - и крепкий черный кофе. Прямо сейчас. - Не поздновато, Фабиан? – когда официант уходит, негромко спрашивает его Террен. У нее очень внимательный взгляд и сидит она ближе к старшему сыну. Его это раздражает. - Самое то, мама, - темный, мрачный взгляд парня касается меня, и я хмурюсь, - самое то. Мы делаем заказ чуть позже, успев долистать меню до конца. Гийом что-то шепчет папе на ухо и тот, бросив взгляд на Террен, все же ему кивает. У Гийома сегодня будет рваная говядина-барбекю, сырные палочки и двойная порция картофеля фри. А на десерт – брауни обсешн, мечта диабетика и последнее слово в кулинарной книге десертов США. Судя по составу десерта, там годовая норма сахара времен Великой депрессии. Но Гийом доволен – это главное. Он поддерживает разговор, что заводит с ним Хорасс, делится своими впечатлениями о спектакле, интересуется нашим мнением, рассказывает о подготовке, репетициях... краснеет, когда говорит о Кайли, дочери Джоуи, игравшей с ним в паре. Террен этому умиленно улыбается, погладив младшего сына по щеке. Тот сияет от всеобщего внимания. Приносят закуски. Для взрослых – сет из брускетт и тарелку сыров, для Гийома – куриные кусочки в ярко-оранжевой панировке. Фабиан ни сыра, ни брускетт ни касается, а вот малыш съедает всю курицу подчистую. Эдвард не может на него нарадоваться. - Эдвард сказал, Белла, вы занимаетесь морской биологией? У нас тут тренд на морские исследования, все же, океан рядом, - глотнув шампанского из своего бокала, обращается ко мне Террен. - Поэтому мне и нравится Портленд, - нахожусь, даже не взглянув на Сокола, что намеренно игнорирует мою работу со статьями – так или иначе. - А копирайтинг? Или как это называется? То, что вы сейчас делаете? - Гастрогайды. - Да, они. Популярная вещь – особенно в Европе. Без них того и гляди, попадешь в какой-то вшивый ресторанчик. Хорасс выдавливает скупую улыбку, отодвигая подальше пустеющую бутылку шампанского. Он почти не пьет, в отличии от Террен. Символично, что сидит рядом с Эдвардом, в стакане которого, как и моем, апельсиновый сок. - Наоборот, Терри, европейские рестораны – это же романтика. Еще Говард Шульц настаивал, что за итальянской культурой кофе – будущее. Вот тебе и успех «Старбакс». - Ну, Италия всегда вне конкуренции, - соглашается с ним Террен, отломив себе кусочек пармезана, - только Deutschland... ты был в Мюнхене, Хорасс, как там, в Германии? С едой. - Мужчины такую еду любят, - пожимает плечами он. Перебарывает себя, глянув на Эдварда. – Верно? - В большинстве своем, - уклончиво, но вежливо улыбается тот. Эдвард тоже понимает, что Хорассу некомфортно и чувствует он себя здесь, мягко говоря, не в своей тарелке. - Наш женский кошмар, в таком случае, - вздыхает Террен, поднимая свой бокал. Кивает мне. – За то, чтобы в мире было меньше немецких колбасок, Белла. - Но больше бретцелей, - вставляет Гийом, резво подняв свой молочный коктейль. – С сыром! Фабиан выглядит отстраненным от всего это праздника жизни. Он сидит напротив окна, чьи темные ставни выходят на улицу, и кажется, все время смотрит только туда. Неспешно ест свой стейк, нехотя обмакнув картофель в перечный соус. Овощи игнорирует. Террен расспрашивает меня о Берлине. Потом – о жизни в Европе в целом. Интересуется, была ли я в KaDeWe, какому бренду сохраняю верность? Хмурится при упоминании спешелти-кофеен, вежливо отвечает что-то на рассказ о аутентичных заведениях на Александерплатц. Постепенно в ее взгляде все больше и больше прорисовывается недоумение. Я не слышала ничего о последней коллекции Dior, в KDW практически не бываю, удивляюсь, когда она упоминает о Café del Mar, там ведь лучшие сансеты на Ибице... и диджеи... и коктейли. Эдвард слушает нас, хоть и не участвует в этом разговоре. Вместо этого он поддерживает беседу с Хорассом о преимуществах полноприводных кроссоверов и обсуждает последнюю игру местного баскетбольного клуба. Только он слушает, я вижу. И пропорционально тому, как Террен недоумевает, его лицо светлеет. Эдвард рад, что мы друг друга не понимаем. И что я не знаю обо всем этом – тоже?.. Не могу понять. Чувствую странную, липкую недосказанность. Она немного нервирует. Зато впервые за этот вечер, взглянув на потрясающую Террен глазами Эдварда, допускаю сумасшедшую, но трезвую мысль: он выбрал меня, потому что я совсем другая. Мы непохожи... и это, пожалуй, мое главное преимущество. - Мы будем собираться у бабушки двадцать пятого, папа? – зовет Гийом, расправившись со своим основным блюдом. Он нетерпеливо ждет десерт и старается скрасить ожидание разговором. - Я думаю, лучше двадцать шестого, Парки, - отвечает Эдвард, нежно посмотрев на младшего сына. – Двадцать пятого у вас своя программа. Террен энергично кивает, хлопнув в ладоши. Ее бокал пуст и Хорасс больше не наливает. Шампанское закончилось. - Знаешь что, Гийомка, поедем на каток. Тот, что возле магазина Хорасса. И Макдональдс. И куда еще твоей душе угодно. Рождество без правил. Паркер, немного сникая, подозрительно смотрит на маму. И на Хорасса, почти замершего за ее плечом. - С чего бы?.. - А почему бы и нет? – Террен смеется, пригладив его волосы. – Еще можно познакомиться с мамой Хорасса, она печет лучшие в мире сахарные крендельки. - Бабушка печет самое вкусное печенье, - отрезает Гийом, насупившись. Оборачивается к папе. – Vati, давай поедем к бабушке... там и Аннелиз будет, и Георг... - Двадцать шестого, Spatzen, обещаю. Фабиан, все это время напряженно смотревший в окно, вдруг поднимается со своего места. Резко отодвинув стул, выходит из-за стола. И я, и Эдвард оглядываемся на окно, но там ничего не происходит – только дождь, проезжающие мимо машины и мужчина, проверяющий оплату парковки. - Фаб? - Я в туалет, - на ходу бросает тот. Скрывается в глубине ресторана. Официант, принесший нам меню, забирает грязную посуду. А второй приносит десерты. Предлагает еще шампанского, но Хорасс уверенно отсылает его. Террен, недовольно глянув на спутника, впрочем, молчит. - Что это у тебя такое, Парки? – удивленно спрашивает. - Брауни обсешн, - как заклинание, затаив дыхание отвечает мальчик. Предлагает ей ложечку. – Хочешь? - Последний день Помпей, это точно, - качает головой Террен, - маме придется попрощаться с часом кардио за одну такую ложечку, зайка. Кушай. Везет мужчинам, правда, Белла? - Наверное, - неопределенно соглашаюсь я. Террен и Эдвард от десертов отказываются, вместо этого им приносят кофе. А мы с Хорассом, хоть и не так, как Гийом, а все же к сладкому относимся с почтением. У него крем-брюле с мятным мармеладом, а у меня – слоистый, свежайший тирамису. На вид очень здорово. - Террен, когда вы уезжаете? – негромко зовет Эдвард, постаравшись не привлечь внимание Паркера, увлеченного своим огромным бокалом с брауни. - Двадцать седьмого, Эддер, вечером. В этот раз Новый год встретим на другом конце земли, говорят, на Курасао он особенный. - Я заберу детей двадцать шестого утром. - Можешь и двадцать пятого вечером, - милостиво разрешает Террен, почему-то глянув на меня с ухмылкой. – Чтобы вам не было одиноко. - Элоиз остановилась у тебя? – игнорирует ее выпад Эдвард. - Ее вещи дома, - глотнув кофе, отвечает Террен. - Что значит «вещи дома»? - Что ей двадцать два года и она на каникулах, Эддер. Насколько я знаю, у нее вчера было свидание с каким-то парнем из журнала. Типо тех, для которых вы пишите, Белла. - С Эмметом, - аккуратно напоминаю помрачневшему Эдварду я, - тот, который редактор... - Меня мало волнует, кто он в этом журнале, - сдержанно, но из последних сил, обрубает Сокол. Террен внимательно следит за нами обоими. И я решаю, что безопаснее сейчас не вмешиваться. - Еще раз, пожалуйста. Какое свидание и какие вещи? Я вижу, как Фабиан говорит с кем-то возле уборных. Это женщина, если верить приталенному пальто и высоким перчаткам. Со своего места, как ни странно, у меня хороший обзор, когда от других за этим столом его отгораживает стеллаж с вином. Паркер невозмутимо ест брауни, Террен с Эдвардом вполголоса спорят о жизни дочери, а Хорасс со скучающим видом листает что-то на айфоне. - Я сейчас вернусь, - легко тронув руку Эдварда, предупреждаю. Возле уборных уже никого нет, хотя я подхожу меньше, чем через полминуты. Оглядываю зал, но Фабиана и нежданной посетительницы будто бы след простыл. Странно. Какое-то время постояв у того самого стеллажа, все же решаю зайти в женский туалет. Как минимум, подвести губы еще раз стоит. Мне нравится мое отражение в зеркале. Здесь никого нет и у меня есть возможность рассмотреть себя как следует. Несмотря на все то, что происходит, на непростые разговоры и еще менее простые знакомства, я ощущаю поддержку Эдварда. Я вижу, как он смотрит на меня, вижу любование в его глазах, чувствую желание, когда мы вдвоем... и чтобы там не было, чтобы не было прежде – сейчас мы вместе. И я счастлива, что мы оба этого хотим – и изо всех сил стараемся. Я поправляю макияж, приглаживаю волосы и прячу помаду – мою первую итальянскую помаду, к слову – в сумочку. Споласкиваю руки с лимонным мылом и беру с полочки маленькое махровое полотенце. В уборную заходит еще одна женщина. Я бы и не обратила на нее внимание, если бы не длинные черные перчатки. Зеркало в этом светлом туалете не прячет, как пронзительно новоприбывшая посетительница на меня смотрит. И внимательно, и насмешливо, и горько, и словно бы с издевкой. Я оборачиваюсь, и женщина победно улыбается, засмеявшись. В ее карих глазах всполохами искр резвятся чертята. - Белла, - зовет она глубоким, грудным голосом. Он немного хриплый, могу с уверенностью сказать, что женщина курит. – Ну вот и ты, девочка. - Мы знакомы? - Еще бы. Заочно и сто раз, - она улыбается острее, медленно подойдя ко мне поближе. Слышу запах туалетной воды, очень резкий, с нотками лакрицы. Губы незнакомки блестят от толстого слоя ярко-розовой помады. - Вряд ли, - недовольно отрезаю, попытавшись женщину обойти. Но практически сразу рука в черной перчатке блокирует мне путь отступления. - Кэтрин, - представляется посетительница с таким важным, воодушевленным видом, что я не могу не усмехнуться. - Ах, Кэтрин, - улыбаюсь, последовав примеру женщины, и та чуть хмурится. – Ну еще бы. Вы работаете на телефонных линиях. - Не шути со мной, малышка, - с искренней угрозой призывает Кэтрин, качнув головой. – Тебе ничего хорошего ждать не приходится. Играть нужно в своем бассейне – и со своими мальками. Мне даже интересно, что будет дальше. Потому что с кем-с кем, а с Кэтрин я знакомиться не планировала точно. И вот он, день новых встреч. Потрясающе. Она высокая, это Кэтрин. И ничем непримечательная, как бы не хотела верить в иное. Длинные волосы в конском хвосте, цвета блонд, но крашенные, видны черные корни. Живые круглые глаза, карие, с ресницами в туши с микроскопическими комочками. Широкие брови, специально подкрашенные черными. Эта аляповатая помада. Черные перчатки. Распахнутое бежевое пальто и брюки с ярким красным поясом. На Кэтрин черная кофточка, но черный цвет ей категорически не идет. Лак на ногтях уже немного облупился. - Со мной вообще не стоит разговаривать, - весело советую женщине я, отодвинув ее руку. – Хорошего вам вечера, Кэтрин. - Ты думаешь, он по итогу останется с тобой? Белла, милая, у него так много было молодых девушек – модельной внешности, попрошу заметить. И куда моложе тебя были тоже. И где они теперь? Разворачиваюсь к ней, уже почти у двери. Не прячу того презрения, что чувствую. Едва только подумаю, через что эта женщина провела Эдварда, плохо за себя отвечаю. Еще и мне звонила. Рассказывала. Просвещала. - Не дай тебе Бог, Кэтрин, еще раз на его пути появится, - просто и резко предупреждаю я. Женщина прерывается на середине вдоха, явно не ожидая от меня подобных слов. И я ее реакции не ожидаю тоже. Кэтрин подбегает – подлетает, наверное, более точный глагол – ко мне за долю секунды. Я чувствую холодную кожу перчатки на своей шее. И ее хватку под этой коже – тоже. Вполне явную. - Еще слово, дрянь, еще одно гребаное слово! - И что тогда? И я, и Кэтрин оглядываемся на дверь. Она медленно закрывается за только что вошедшим Фабианом. Он смотрит на женщину с такой ненавистью, что в пору удавиться. Она, как-то пьяно улыбнувшись, отпускает меня. Отступает. Я инстинктивно касаюсь шеи, хотя там не могло – и не должно было – остаться никакого следа. Только этот жест вызывает бурю в темном взгляде Фабиана. - Мы поговорили, как ты и хотела. Почему еще здесь? - Не могла уйти, не поздоровавшись с Беллой, Фаби. Это – дурной тон. Парень резвым шагом подступает к Кэтрин, равняясь с ней ростом и выдерживая прямой взгляд. Выплевывает, не позволив отвести глаза. - Я тебя предупреждал. Фабиану плевать, что здесь женский туалет. Он не боится Кэтрин. И он, как бы не было такое невероятно, кажется, защищает меня. - Милый птенчик, - Кэтрин, улыбнувшись шире, касается пальцами его щеки. Фабиан сжимает зубы, но не отступает. Игнорирует. – Ты уже совсем взрослый. - Что вам здесь надо? – настаиваю, сделав шаг к ним навстречу. Кэтрин сразу выставляет руку, призывая меня оставаться на прежнем месте. И я вдруг вижу, как в другой ее ладони, той, что рядом с Фабианом, поблескивает что-то крошечное и металлическое. Я видела его лишь однажды, еще в Берлине, в руках Болотного. Кривоватое узорчатое лезвие. - Фабиан, ты зря так переживаешь, - мягко уговаривает его Кэтрин, - папа никогда ничего не узнает, пока я не расскажу. А ты не вмешивайся в наши женские дела, договорились? Не узнает?.. Нет. Не то. Я не могу думать ни о чем, кроме этого лезвия. Вся абсурдность обстановки становится малозначимым фактом, а вот лампы уборной светят ярче – и отблесками отражаются на металле. Мне нужно выйти и позвать Сокола. Прокричать даже, чтобы он немедленно шел сюда. Но я не могу и с места сдвинуться – потому что Кэтрин, что явно не является здоровой женщиной, хватит и секунды, дабы ранить Фабиана. - Белла, убирайся отсюда, - будто прочитав мои мысли, велит мальчик. - Нет уж, малыш, останься, - качает головой та. – Из-за тебя весь этот разговор и сыр-бор в принципе. - Ты слышала меня? – тоном Эдварда, что вызывает в женщине неподдельное восхищение, велит Фабиан. Его черные глаза зияют на выбеленном лице. - Как же ты на него похож, - выдыхает Кэтрин, медленно, ни в чем себе не отказывая, приникнув к щеке юноши. Он дергается в ее руках, постаравшись оттолкнуть от себя, но у той очень крепкая хватка. И острое лезвие, что сразу же оставляет на щеке Фабиана крошечный порез. Он морщится – на долю секунды. Из-под тонкой царапины выступает капелька крови. Кэтрин, улыбнувшись, целует его кожу – очень легко и очень медленно. И я больше не чувствую ничего, что может сдержать меня в эту секунду. Цвета вокруг становятся яркими, воздух электризуется, а мысли переходят в режим действий. Адреналин, вот всему причина. И Фабиан, которого прямо сейчас эта женщина касается. Не узнает. Я хватаю ее за плечи, не произнося ни слова. Кэтрин не ожидает от меня ни такой решимости, ни такой силы. Ударяется головой о плитку уборной. И ошалелыми, широко распахнутыми глазами смотрит на мое лицо. Лезвие, звякнув, катится к умывальникам. - Т-тварь... – выдыхает она, облизнув кровь с прикушенной губы. - ЕЩЕ РАЗ, - выкрикиваю я, сама испугавшись своего тона, - ЕЩЕ РАЗ Я УВИЖУ ТЕБЯ РЯДОМ С НИМ. С КЕМ-ТО ИЗ НИХ. БОЖЕ, ТОЛЬКО ПОСМЕЙ! Я чувствую жар, он окутывает все тело плотным коконом. И то, как стучит кровь в висках, чувствую тоже. И испуг Кэтрин чувствую, ее страх – кожей, каким-то шестым чувством. Смотрю в ее карие глаза, на ее искаженную линию рта, на эти скулы... и волосы, разметавшиеся по плечам. И запах лакрицы. И голос. Чертов ее голос. - Ты... Я встряхиваю ее в своих руках снова, пользуясь странным и завидным преимуществом неожиданного нападения – ведь Кэтрин и выше меня, и сильнее, и наверняка в негодовании. Но вот я зла до чертей. За Эдварда. И за Фабиана. Я ее просто сейчас убью. - Белла, - чувствую, как парень осторожно касается моего плеча. Ладонь у него совсем ледяная, но не дрожит. – Пусти ее. Пусть валит отсюда к чертям собачьим. - Папа знает, что она тут? - Нет, никто не знает - Фабиан говорит ровно, но быстро, словно бы у него лимит на слова. – Я думал, ты тоже не узнаешь. - Птенчик знает толк... – шипит Кэтрин, зажмурившись. Постепенно на ее губах появляется та самая улыбка, завидев которую, я и не смогла сдержаться. И отпустить ее теперь? Да о чем младший Каллен думает? - Фабиан... - Поверь мне, Белла, пожалуйста, - тихо просит он. Совсем не тем голосом, что раньше. Я отпускаю Кэтрин. Отбрасываю от себя, отстранив, и она злобно ударяет мои руки. Поднимается, поправляет волосы. Делает частые, неглубокие вдохи. И все же, не подходит ближе. - Убирайся, - наставляет Фабиан. Смотрит словно свысока, говорит резко и отрывисто, без возможности что-то возразить. Снова как... и это действует на Кэтрин. Она, будто зачарованная, слушает его. - Мы увидимся в другое время, - обещает, придержав дверь, - хорошего ужина, Фаби. Мы остаемся одни в этом безумно ярком, душном туалете. Где-то по трубам слышен плеск воды. На мгновенье тишину уборной разрезают звуки зала, приглушенные разговоры, стук тарелок. Фабиан медленно вдыхает и выдыхает через нос. Он закрывает глаза, а ладони сжимает в кулаки. Присмотревшись к нему, я вижу, как парень подрагивает – короткой волной дрожь проходит по всему его телу. И лицо уже не просто белое, оно как бумажное. - Фабиан? – зову я, быстрым шагом подходя ближе. – Ты как? Что случилось? Вижу на его щеке тот самый парез с уже застывшей капелькой крови. Едва розоватые губы мальчика тоже дрожат. Мне чудится, он сейчас просто упадет на пол. - Тревор, - обращаюсь чуть иначе, когда не отвечает мне, легко касаюсь его плеч и спины. Хочу предложить присесть хотя бы на пол. Или, быть может, снять эту вынужденную заторможенность, услышать хоть что-нибудь. Но как только я его трогаю, Фабиан вдруг резко подается вперед. Хватается обеими ладонями за плитку возле зеркала, сгибается над идеально-белым, полукруглым умывальником. Его мучительно рвет один раз, и почти сразу, не дав и толики передышки, второй. У Фабиана белеют пальцы, когда он так исступленно держится за плитку. Содрогается спина и дрожат губы. Господи. - Тревор, все хорошо, - уверяю, подойдя ближе, но не касаясь его. Знаю, что мальчик сейчас отчаянно этого боится. – Ничего, милый, ничего страшного. Это сейчас пройдет. Он сплевывает в умывальник, втянув воздух через нос. Морщится. Я вижу на его лице, на висках – испарину, а вот на щеках – слезы. Двумя четкими узкими дорожками. - Ты м-можешь... в-воду? Поспешно открываю кран в злосчастной мойке. Фабиан зачарованно смотрит, как вода омывает, очищает белые стенки раковины. Морщится, заметив пару брызг у зеркала и на плитке. - Скажи мне, как ты? Тошнит? Он качает головой, еще раз неровно выдохнув. Сполна оценивая каждое свое движение, медленно убирает одну руку от плитки. Набирает в ладонь воды, споласкивая рот. Вытирает лицо ее тыльной стороной. - Нужно присесть ненадолго, хорошо? Ты сможешь присесть? Мой голос звучит спокойно, но выжидательно. Фабиана он не тревожит, и я рада, что в такой ситуации могут спокойно говорить. Внутри у меня все переворачивается, когда смотрю на мальчика. Но ему это знать не обязательно. Не теперь. - Н-наверное... - Я подстрахую. - Н-нет! – почти вскрикивает он. Не своим голосом. Твою. Мать. - Фабиан, не буду трогать, обещаю, - поспешно заверяю его, наклонившись поближе, но все еще на достаточном расстоянии, - давай, просто на всякий случай. Садись. Он кусает губу совсем как ребенок. Отпускает умывальник, плитку, зеркало. Тяжело опускается на пол, спиной опираясь на стену. Черные волосы траурно спадают на лоб. - Вот так, - подбадриваю его, когда занимает более-менее удобную позу. – Молодец. - Ты бы тоже... шла, Изза. - Не могу, - сострадательно смотрю на его лицо, к которому очень медленно, но возвращается краска. – Ты бы тоже не ушел, Тревор. Он запрокидывает голову, с усиленным вниманием рассматривая потолок. Все еще дрожит. - Тебе холодно? - Это не от холода. - А больно? Шмыгнув носом, легко качает головой. Сглатывает. - Нет. - Что она с тобой сделала? Что она тебе сделала, Фабиан? В его чертах показывается самое настоящее страдание, когда я задаю этот вопрос. Из-за его сути или из-за того, что не могу совладать с тоном, звучит он жестко и с отчаяньем. не знаю. Но Фабиан снова плачет. - Ты не поймешь. В моей голове сходится пазл. Со взглядом Тревора, которым смотрел на Кэтрин. С ее взглядом, восхищенным, когда гладила его. И тем, как реагировал Фабиан на мои прикосновения там, под мостом. И то, как она сейчас его тронула. Как он повел себя, застыв, стоило лишь ей... и как она говорила, говорила, эта мерзкая сука, что он так на него похож... на Эдварда. Фабиан видит, что я угадала. Это написано у Фабиана на лице. Мне до боли хочется его коснуться теперь, но я сдерживаюсь. Сажусь рядом, прямо на пол. И тоже едва не плачу. - Это и не нужно понимать. Она взрослая женщина, она тварь, Тревор. Не ты несешь за это ответственность. - Т-так и запишем... - Ты говорил папе? Папа знает? Он смотрит на меня так отчаянно, что хочется ударить себя за такие слова. Искажается каждая черта на его красивом лице, каждый мускул. Фабиан задыхается. - Нет... и ты никогда... нет! - Но ведь он?.. - НЕТ, ИЗЗА! – рявкает Тревор. Хватает мои плечи, руки, несильно встряхивает – но у него самого ладони дрожат куда сильнее. Он снова весь дрожит. И не может ничего дельного больше произнести из-за спазма от рыданий. Я притягиваю его к себе, не отстраняю, не вырываю руки из этой хватки. Фабиан рыдает у моей шеи, у ключиц, а я, придержав его волосы, его затылок – где не боится прикосновений – крепко держу мальчика рядом. Не только Фабиан ко мне прижимается. Я тоже его к себе прижимаю. - Прости, милый. Прости, пожалуйста. - Ты не представляешь... ты не... – стонет он. - Нет, конечно, нет. - Она сказала, один раз, она... я не... я должен был, но я... Белла!.. - Я знаю, Тревор, - наклоняюсь к его волосам, к его мокрому, горячему лицу, глажу виски, - тише, это сейчас неважно. Ее тут больше нет. - Но она никогда не исчезнет, - хрипло бормочет юноша, качнув головой, - ни-ког-да. И она знает... знает, что папа этого не вынесет... - Он куда сильнее, чем ты думаешь. - Только не в этом случае, - как решенное дело, выдает он. Резко поднимает голову, смотрит мне в глаза, призывает не отводить взгляда. – И ты ему не скажешь. - Но ведь я... - Никогда, - страшным, не своим голосом, говорит Тревор. – Обещай мне. ОБЕЩАЙ МНЕ! Он не может ровно вдохнуть из-за дрожи и намеренно затаивает дыхания, ожидая моего ответа. Такого взгляда у него я еще не видела. Выжженого, испепеленного, мертвого. Как у человека, которому нечего терять. - Не скажу, - обещаю, погладив темные волосы. – Ты сам потом скажешь. Все. Я – не скажу. Я клянусь. Фабиан резко, сорвано выдыхает. Утыкается лицом в мое плечо, жмурится, я чувствую. Борется со слезами. Я все так же обнимаю его, держу даже рядом на этом полу, в этой безумной комнате. И не опасаюсь, что кто-то зайдет, не думаю, кто и что увидит, если... и наравне с горечью, с болью за Фабиана ощущаю лютую, жженую ненависть. К Кэтрин. - Нас скоро хватятся, если уже не хватились, - через минуту, может, чуть больше, замечает Фабиан. – Надо возвращаться. Голос у него еще слегка дрожит, но уже лучше. Слезы высыхают – и он помогает им, стирая слезные дорожки с лица. - Почему ты не дал папе выгнать ее, Фаб? Почему она вообще была здесь? - Потому что она с радостью его посвятит при случае, - намеренно сделав очень глубокий вдох, юноша медленно поднимается на ноги. Отпускает меня, придержавшись за стенку. Хмыкает, взглянув на зеркало и умывальника. Брызгает на лицо холодной водой. - Я заметил ее машину в окне, - объясняет. – Она хотела видеть меня. - Зачем? - Не сейчас, ладно? Только не сейчас. Фабиан предлагает мне руку, чтобы помочь подняться, хотя сам с трудом стоит на ногах. Вдруг смущается, ведь именно этой ладонью смывал с себя рвоту. Выдыхает, когда я принимаю его предложение. Мягко глажу длинные, красивые его пальцы. - Солнышко, - тихонько, будто кто-то может нас услышать, зову я. Фабиан поднимает на меня мокрый, исколотый взгляд. Не верит, что я обращаюсь так к нему. – Ты не виноват. Запомни, прошу тебя. Ты ни в чем не виноват. На мгновенье, на одно лишь мгновенье Фабиан меня слушает. А потом оборачивается к двери. - Ничего не было, Белла, - напоминает, прочистив горло. - Мы еще об этом поговорим, - компромиссно соглашаюсь я. И выхожу обратно в зал ресторана, даже не глянув на свое отражение в зеркале. За столом, вроде бы, и не заметили нашего отсутствия. Подмечаю по часам на стене, что прошло едва ли двенадцать минут. Правда, взгляд у Эдварда несколько подозрительный. - Фаб? Изза? - Я показал Белле Музей Стекла на той улице, vati, - отвечает юноша, не дав мне сказать ни слова. – Раз уж мы тут, можно было и сходить. - Он ведь уже закрыт, - супится Гийом. - Что вы делали на улице, Фабиан? В такой холод? – поежившись, вопрошает Террен. Вижу, что у нее снова полный бокал, а Хорасс кажется более мрачным. - Я курил, - пожимает плечами Каллен-младший, - да, мам. Прости. - Белла, ты смотрела, как он курит?! - Я докурил до того, как Изза пришла, мама. Фабиан брезгливо смотрит на тарелку со своим десертом, отодвигает ее. - Хочу еще кофе. Капуч. Где этот официант? - Кофе и сигареты, Фабиан?.. – хмурится Хорасс, недоуменно глянув на Эдварда. Но тот ничего сыну не говорит, на Хорасса и не смотрит. - Я тоже хочу кофе, - встреваю, не совсем отдавая себе отчет, к месту или нет. – Капучино. Эдвард оживает. Ощущаю на себе его глубокий, тяжелый взгляд. Но так и не слышу ни единого слова. Официант приносит нам с Фабианом два капучино. Очень ждем ваших комментариев!