С надеждой

      Микаса приходит к нему почти каждый вечер. Часть замка, в которой был кабинет и спальня Капитана настолько чистая, что, кажется, можно даже босиком по полу пройти. Коридоры здесь всегда продуваются слишком сильно, поэтому Аккерман идёт быстро, чтобы не успеть замёрзнуть.       Когда она заходит, то Леви даже голову от бумаг не отрывает. Уже по шагам понимает, чей визит его ждёт.       — Вы заняты?       — Да.       — Мне уйти?       — Останься, я закончу скоро. Только плащ в прачечную отнеси сначала.       — Есть, сэр.       — Это просьба, — он лениво переводит на неё взгляд и откидывается на спинку стула, — Не приказ.       — Мне не сложно, Капитан.       Не проходит и десяти минут, как Микаса возвращается.       — Не поймали?       — Нет. Сегодня Саша на дежурстве. Наверняка по офицерским кладовым шарится.       Микаса прикусывает язык. Лишнего сболтнула.       — Сделаем вид, что я этого не слышал.       Микаса может уйти и вернуться тогда, когда с работой у Леви будет закончено, но она остаётся. Сидеть в тишине не было скучно. Можно подумать о многом. Пусть чаще всего она предпочитает не размышлять, а действовать, остаться наедине со своими мыслями было полезно. В голову лезут мысли о будущем, но девушка обрывает их на корню. Нет смысла тратить время на раздумья о том, чего не будет. О Эрене она тоже старается не вспоминать. Кабинет Капитана в такое время принадлежал ей и Леви, а присутствие Эрена, пусть и в мыслях, казалось кощунством.       Ей нравится наблюдать за тем, как Леви аккуратно перебирает бумаги, ставит подписи и что-то быстро-быстро пишет своим размашистым почерком. Ругается полушёпотом стоит только допустить ошибку или заметить неточность. Настойчивый взгляд Микасы игнорирует, хотя, безусловно знает, что она внимательно на него смотрит.       Леви красивый. Так все девушки говорят, но для неё это становится заметным совсем недавно. Она знала, что он с самого момента вступления в разведку был обсуждаем всеми. Его хвалили за силу, но упрекали за язык. Микаса не раз слышала, как девчонки-новобранцы восхищались им. Отнюдь не за то, что он был сильнейшим воином человечества. Это смущало. Ещё тогда Микаса и не могла подумать о том, что его манера поведения и внешность располагает к себе женщин. Сейчас об этом она знала на себе.       Они не заходят далеко. Леви мрачный, холодный и равнодушный целует её с напором, с яростью, пока она дрожит от возбуждения. Он не стремится сделать следующий шаг и останавливает от этого Микасу. Говорит, что она будет жалеть об этом. Сам усаживает к себе на колени, и сам же устанавливает границы в своей голове. Микаса пытается, Микаса теряет голову, ёрзает и всхлипывает ему в плечо от наслаждения, а он каждый раз прерывает её, отодвигает от себя, а на следующий день снова начинает всё с начала. И она видит, что он сам еле держится, что раз за разом поцелуи становятся длиннее, а его движения раскрепощённее.       Но всё не происходит как в книжках, которые Микаса читала раньше. Её капитан не оттаивает, не удостаивает на тренировках её даже взглядом, а за очередное нарушение приказа, она также слышит сухое, безэмоциональное "Наряд вне очереди". Они молчат, игнорируют друг друга на людях, и Микаса решает придерживаться прежней тактики презрения.       И постепенно оба понимают, что всё давно-давно в прошлом, что Микаса больше не ненавидит его, а Леви давно превратил холод искренний в холод напускной. Но границы не рушатся. В нынешнем мире это кажется почти невозможным. Привязаться к человеку, значит взять на себя ответственность. Они теряют людей постоянно. Товарищи, друзья, знакомые, что вчера делили с ними пищу, умирают на следующий день. И снова, и снова. Это происходит раз за разом.       И Леви не Эрен. У него не отрастут новые конечности, а раны не затянутся через несколько часов. Леви - человек. И каким бы великим воином он не был, его труп также сбросят с телеги ради живых.       Микаса постоянно сидит на коленях у своего капитана, зная, что он мог умереть сегодня на очередной вылазке, а может умереть на следующей и с сожалением думает, что не в её силах что-то сделать.       С самого начало было ясно, что нельзя сближаться ещё с кем-то. Леви осознает, что допустил ошибку, позволив девушке приходить к нему и каждый раз разрешая её неумелым трясущимся рукам заходить всё дальше.       С Петрой было лучше. Она была другом, любовницей, и, чёрт возьми, совсем не Микасой Аккерман. Терять Рал было тяжело, но не сложнее, чем остальных.       Микаса почти не думает. Она всегда делает что-то механически, не потому что так хочется, а потому что так надо. Принимает пищу не чтобы насладиться ею, а чтобы не умереть в голоду. Убивает титанов с каменной маской на лице, и со стороны каждое её движение кажется отточенным и продуманным за долгое время. Импульсивные решения она позволяет себе лишь тогда, когда Эрену угрожает опасность.       Ей кажется, что и к Капитану она ходит с такой же чёткой целью. Не чтобы насладиться обществом близкого по духу человека, а затем, чтобы могло насладиться её тело.       И своего она добивается. Леви однажды берёт её прямо в кабинете, нагнув над столом, и они даже не избавляется от всей одежды. После этого Микаса чувствует себя чуть более сломленной, чем обычно. Её первым был не Эрен. Разочарование нет, лишь сердце крошится ещё больше от очередной несбывшейся мечты. И пусть было хорошо настолько, что от одних воспоминаний горят щёки, а ноги подгибаются, голову не покидает мысль, что отдаваясь своему Капитану, Микаса отдаляется от названного брата всё дальше.       Так и происходит. Когда Эрен смотрит на неё, она не чувствует ничего. Он всё ещё её семья, только теперь ощущения другие. Теперь и правда кажется, что они дети одной матери и роднит их кровь, а не чувства иного рода. Эрен, конечно, замечает то, что Микасы становится в его жизни меньше. Она больше не отбирает у него тяжёлые вещи, не спрашивает по десять раз на дню поел ли он. Лишь только теряет рассудительность и бросается в самое пекло, чтобы защитить. Но это как в семье. Ведь для Армина она сделает тоже самое.       Возвращаясь с вылазок, она и Леви обычно не добираются даже до спальни, а занимаются сексом прямо на узком диванчике. И дело ведь не в том, что они хотят друг друга настолько сильно. В объятьях друг друга они заглушают тупую, истёртую со временем боль. Через рваные движения бёдер всё ещё не получалось избавиться от напряжения насовсем, но чужое тело рядом приносило облегчение на краткий, но чертовски приятный миг.       Но сейчас Микасе не хочется секса. Достаточно просто смотреть на Леви, видеть, что он ещё дышит и упрямо идёт вперёд. Живой, несмотря ни на что.       Микаса сдвигает стопку документов в сторону и аккуратно присаживается на край стола.       — Что будет, если узнают о... — она делает паузу.       "Нас" так и не срывается с губ. Нет никаких "нас". Есть только долгая война. И конец у неё будет один при любом раскладе.       — Что будет если узнают о том, чем мы занимаемся? — она наконец подбирает более или менее конкретную формулировку.       — А чем мы занимаемся, Аккерман? Выражайся конкретней.       Чёрт. Ведь прекрасно понял о чём она.       Микаса молчит. Елозит языком по внутренней стороне щеки, не зная как спросить так, чтобы Леви как раз таки не казалось, что она верит в эти "нас", но и чтобы звучало конкретно.       — Мы спим друг с другом. Если об этом узнают, то, что будет?       — Ничего хорошего. Даже Эрвин нам вряд ли поможет.       — Меня выгонят из развед корпуса?       — Вряд ли тебя коснётся что-то кроме слухов.       Микаса облегчённо вздыхает. Она дорожила своим местом в разведке. Её долг остаётся прежним. Защищать Эрена, а если бы её прогнали, то это было бы нереальным.       Она нерешительно смотрит на него. Леви всё так же перебирает бумаги. Ставит подписи и делает пометки. Работает, пока она прохлаждается.       — Помочь?       — Нет. Сегодня Командир меня пощадил. Ещё минут десять и закончу.       — Я могу чай пока заварить.       — Хорошо.       Он благодарен ей. Не говорит этого, но Микаса чувствует. Сама такая же.       Дождь мягко стучит по окнам, пока девушка заливает травы кипятком. Дрова в камине шумно потрескивают. По стенам скачут лёгкие размазанные тени. Уже завтра их ждёт новая вылазка за стены, но сейчас можно насладиться временной передышкой. Как минимум на неделю совместные вечера и ночи исчезнут, а потом... Хрен его знает, что потом будет. Было бы это потом ещё.       Всё то время, что Микаса возится с чаем, шум перьевой ручки не прекращается, но он настолько сливается с остальными звуками, что когда ручка затихает, Микаса и не замечает.       — Эй, чего в стену пялишься? Я чай жду.       Вздрагивает. В груди пульсирует комок чего-то невыразимо тёплого, родного и давно знакомого. Чувство непривычное и вспомнить откуда оно, получается не сразу. Озаряет через несколько секунд. Дежавю. Что-то похожее ведь уже было. И не с ней и Леви.       — Я родителей вспомнила.       Так и начинаются их разговоры. Никто из них никогда не задаёт вопросы о прошлом друг друга. Это некое табу. Они сами рассказывают. Могут сидеть и молчать, и Леви неожиданно поделится с ней чем-нибудь. Обычно это истории из прошлого. О том, как тяжела жизнь в Подземном городе. Как мама пела ему. Как он познакомился с Изабеллой. И о том, как она умерла. И не только она. Все остальные тоже. Редкие минуты откровения раскрывали их сильнее чем, что бы то ни было. Самим что-то спрашивать было просто не правильно. Это всё слишком личное. Каждый из них сам решал, когда и чем поделиться.       — По вечерам мама учила меня вышивать. А потом заваривала чай. Она сама травы собирала, я от неё узнала обо всём. И знаешь, я никогда чая вкуснее не пила. Она так бережно перебирала их, рассказывала о том, какие лучше всего. А папа в это время что-то с ружьём делал. Уже даже не помню что. Но он был таким умиротворённым, таким сосредоточенным. Не знаю, почему я это вспомнила. Просто сейчас я почувствовала себя как тогда. Спокойно, защищёно. Как будто мама с папой только что были рядом.       Микаса поражённо распахивает глаза. Капитан Леви смотрит на неё не с сочувствием или жалостью. С восхищением. С удивлением. И кажется почти, что с восторгом.       Аккерман смущённо вспыхивает.       — Простите. Я видимо сказала что-то не то.       — Знаешь, Микаса, даже если я погибну спасая твою прелестную задницу, то ни капли не пожалею о том, что когда-то разрешил тебе переступить порог моего кабинета.       Знаешь, Микаса Собственное имя, кажется почти что-то осязаемым.       Микаса.       Не "Аккерман, будешь драить весь замок одна", и даже не "глупое отродье".       Просто Микаса.       — К чему это, сэр?       — Ты меня поражаешь всё больше. Да, наши отношения выходят за рамки дозволенного, но я никак не ожидал такого.       Аккерман хмурится.       — Всё ещё не понимаю.       — "Просто сейчас я почувствовала себя как тогда. Спокойно, защищёно. Как будто мама с папой только что были рядом", — он цитирует её в точности, — Может, я ошибаюсь, но ты сравнила времяпрепровождение со мной с тем, что было в детстве. С родителями. Я знаю, как ты ими дорожила. Ты, правда чувствуешь себя так со мной?       — Иногда. Но бывает моменты, когда вы всё ещё невыносимы.       Пьют чай в молчании. Не потому что неловко, а потому что сил говорить нет. Микаса не успевает выпить половины, как на неё нападает лёгкая дрёма. Она слишком устала за последние несколько дней. Пятидневная экспедиции была не только изматывающей физически, но и морально. Эрен снова лез в самое пекло, и все силы уходили на то, чтобы он не пострадал. И Аккерман видела, что он помочь старается и сам устаёт, поэтому его ночное дежурство старалась взять на себя, а если Эрен отказывался, то сидела рядом с ним, игнорируя его возмущения. Повезло, что ни Леви, никто либо из начальства не узнал о её самовольном решении.       Тело болит от ремней привода, от постоянных нагрузок, но к этому уже давно привыкла вся разведка. Синяки не успевали заживать, и Микаса знает, что как минимум неделю проходит с коллекцией царапин на боку. Результат неудачного приземления.       Хочется верить, что всё будет хорошо. Саша, Жан, Конни и остальные любят говорить о том, что они сделают, когда закончится война. Леви никогда не говорит, что сделал бы он в таком случае. И Микаса тоже. Может удачный исход и возможен, но только не для солдат. Им в любом случае придётся отдать свои жизни на благо человечества. Просто кто-то раньше, а кто-то позже.       Порой Микасе, кажется, что все остальные душевно гораздо сильнее, чем она и Леви. Ведь они так же теряли своих товарищей, видели горы окровавленных трупов и смерть в худшем из её обличий, но продолжали с верой смотреть в будущее и верить в победу. Это не глупость или наивность. В их сердцах живёт надежда, она ведёт их вперёд и заставляет вставать по утрам. Надежда сверкает в их глазах, пропитывает собой слова и заставляет мечтать о том, как будет хорошо потом.       А Микаса смотрит в зеркало постоянно и видит пустую оболочку от себя. В глазах блестят холодные отблески огней, но за ними ничего. Когда-то она мечтала стать Эрену женой и матерью его детей. Последовав за братом в разведку, она сама разбила хрупкую возможность на мало-мальски удачное будущее.       И однажды, впервые за долгое время, она задумывается, что же она сделает, если с титанами будет покончено. Тогда в её жизни уже есть Леви. Но сколько Микаса не старается, будущего с ним не видит. Их отношения состояли только из постоянного риска, редких откровений и секса в перерыве между работой и экспедициями. Что любовный, что дружеский интерес на войне не к месту. Что дала им связь друг с другом кроме страха за ещё одну жизнь?       Так думает Микаса и в глазах Капитана видит тоже самое.       Из полудрёмы её выдёргивает Леви. Резким движением он вырывает чашку из рук и со стуком ставит на стол.       — Дура что ли? Прямо сейчас бы отрубилась и вылила на себе чай. Он горячий ещё, между прочим.       Микаса сонно моргает. Состояние между сном и явью проходит.       — Вставай.       Ещё слегка дезориентированная в пространстве, она послушно поднимается. С тихим щелчком он открывает дверь в спальню и жестом приглашает войти туда Микасу.       — Ложись. Ты устала.       Она не находит сил возражать. Ведь правда с ног валится. Шумно возится с пуговицами на рубашке и быстро избавляется от брюк. Под одеяло залезает только в нижнем белье, чувствую, как по коже бегут мурашки от соприкосновения с холодной тканью.       — Спокойной ночи, — говорит Леви, с не свойственной ему теплотой.       Уже собирается уходить, но Микаса чуть приподнимается и сипло, чуть смущённо просит.       — Капитан, поцелуйте меня. Пожалуйста.       И Леви делает это. Возвращается обратно к постели, и Микаса сама поддаётся ему навстречу. Обычно они целуются жадно, будто обезвожены и наконец-то им представилась возможность напиться. Сейчас же ласкают губы друг друга, будто и не нуждаются в этом. Леви мягко очерчивает контур её губ и нашаривает в темноте горячую ладонь. Их руки в мозолях, но кончиком большого пальца он так нежно пробегается по костяшкам, что ощущается, будто прикосновения пера. Никто из них не стремится углубить поцелуй или осторожно прикусить бьющуюся жилку на шее. Только Микаса сухими горящими губами целует сначала подбородок, а затем щёку. Почти невесомыми движениями Леви касается её языка своим, а когда девушка рукой проводит по его кадыку, он отстраняется и тихо спрашивает.       — Ты хочешь?       Микаса устало качает головой.       — Нет.       — Хорошо. Тогда спи.       И она снова останавливает его, когда он собирается уйти.       — Леви.       Микаса красиво произносит его имя. Только редко.       — Да?       — Можешь остаться? Ненадолго. Хотя бы пока я не засну.       Микаса слышит, как он притворно вздыхает и видит как его очерченный тьмой силуэт избавляется от обуви и рубашки.       — Подвинься хоть, Аккерман.       Она сама прижимается своей спиной к его груди. Леви ворчит, что так слишком жарко, но всё равно чуть приобнимает её. От него пахнет мылом, чаем и кровью, от которой ни один из них не отмоется никогда.       Микаса знает, что как только она уснёт, то её Капитан уйдёт. Ведь как бы он не пытался заснуть, - не может. Проведёт остаток ночи почти без сна, лишь на два-три часа задремав прямо у себя в кресле.       В чужих объятьях тепло и почти что хорошо. Моменты подобной нежности между ними редки и против своей воли, Микасе именно в такое время хочется верить, что сражения с титанами однажды закончится.       Леви не признается, но думает об этом же.       Как бы они не были сломлены внутри, даже им приятно хоть на миг задуматься, что есть хоть шанс на окончание этой бесконечной войны.