***
Императрица медленно подходит к большому зеркалу, поправляет золотистые волосы и строго смотрит на свое красивое отражение. Лицо пригожее и щеки наливаются трогательным розовым румянцем, но зеркальная копия могла сойти за тихую тень, особенно из-за насыщенных синих глаз, полных невысказанной нежности. Эти глубокие зимние омуты Елизавета передала дочери, а Mäuschen, не зная собственной силы взгляда, пугала окружающих вечно вопросительным взором. Поражала старых придворных дам и опытных царедворцев… Нельзя так смотреть, испытывая и пронизывая. Ребенку! Даже такой маленькой и шустрой великой княжне, не подчиняющейся никому, кроме своего ангельского папеньки. Мари и Александр вообще стоили друг друга и отличались характерной похожестью (как бы не хотелось доброжелателям ударить в спину Елизаветы, указав на то, что кому принадлежит её девочка), но Лиз была благодарна неверному супругу хотя бы за то, что он всегда мог договориться с их своенравным чадом. Должен же существовать на свете тот, кто может спустить неуловимого сфинкса с небес на землю… Созерцание всегда было свойственно Елизавете, но плавность собственных черт и изящность тонкой фигуры не могли её впечатлить, заставив задержаться у зеркала больше положенного. Она не страдала пагубной привычкой императора, который мог прихорашиваться часами, заодно любуясь своей несравненной персоной. Нарцисс? Возможно. Грех об этом не задуматься! Или изощренно находил в себе недостатки?!.. Это вполне могло быть правдой. Но дело к ночи. Хватит размышлений. Пора в крайний раз за день зайти в детскую, чтобы посмотреть в те самые честные и внимательные глаза, которые никогда не смогут предать свою мать. Потому что просто не способны на подлость по природе и огромной привязанности. И потому что светлы и чисты, не давая Елизавете погрязнуть в собственных противоречиях. Мари полусонно улыбнётся матери, согревая её холодные руки теплом трепетных кукольных ладошек, и молодая императрица поймет, что всё прожитое пережито не зря. И что всё остальное, задуманное создателем и ещё не случившееся, она выдержит и воспримет, не сгибаясь под тяжестью ноши. Сможет… Но Лиз слепо верила, что ни одна из вселенских стихий не сумеет отнять у неё драгоценную Mäuschen. Раз уж однажды суровое провидение отказалось с ними бороться….
24 января 2021 г. в 00:47
Петербург не радовал обитателей Зимнего дворца приятной погодой. Елизавете казалось, что и без того серое небо налилось свинцом, а сырой воздух не давал продохнуть, будто душил несбывшимися надеждами. Только чьими?
Навряд ли, что императора Александра, одной из великих княгинь или вдовствующей государыни. Или же блестящей мадам Нарышкиной.
Нарышкиной! Этой ужасной Нарышкиной…
Не нужно часто повторять эту фамилию! Она не сохранит российской императрице терпения. Сил не предаст.
Положа руку на сердце, силы и терпения Елизавете Алексеевне ещё понадобятся.
Неизвестно, какой он. Млечный путь…
Может быть, питерский сумрак пестрил вчерашними грезами?
Её… Личными?
Которые можно доверить исключительно дневнику. И под замок…
Обычно желтоватые листы понимали урожденную принцессу Баденскую лучше, чем весь окружающий мир вместе взятый. Так повелось с детства; быстроногая Луиза бегала по аккуратным дорожкам в парках родовых замков, желая поскорее скрыться от вездесущих сестёр и крошечного брата. Искала одинокого приюта. И чаще всего не находила.
С возрастом ситуация не изменилась. Даже маменька, выделявшая третью дочь более других отпрысков, сетовала на то, что в чём-то нрав Лиз был непробиваемо горделив. Глух.
В остальном же жена российского императора очаровательна и мила. Прекрасна…
Жаль, что Александр слишком редко про это вспоминает.
Занят другими. Для услужливых льстецов и Марии Федоровны — это давно простительно, ведь виной всем бедам августейшего брака послужила сама молчаливая Елизавета. По определению, обвиняемых не должно быть двое.
Ну и пожалуйста! Уже не жалко…
Оправдываться нет смысла. И не позволит строптивый характер, на который сестрица Амалия временами жалуется в письмах к матушке.
Лиз к тому привыкла и на старшую сестру не обижалась.
Все обиды её сердца принадлежали человеку, скрепленным с нею венчальными клятвами.
И в горе, и в радости…