Lux ex tenebris

Эмшун ходит по земле, и смерть ходит за ним. Идет-идет, почти неслышно, обернешься – и нет никого. – Зачем ходишь? – как-то спросил он. – Я всегда за тобой. Смерть улыбается, и глаза её – льдисто-голубые, почти бесцветные. Засмотришься – и провалишься вглубь, в темноту. *** Разлом застает его в разгар эпидемии в Константинополе. Эмшун* склоняется над больным, кладет руки на горячий от лихорадки лоб. Привычно сплетает заклятье – но магия утекает сквозь пальцы, и не ухватить, не удержать. Растерянно смотрит в лицо человеку: измученному, не понимающему, как только что оборвалась последняя надежда. Хмурится. Решительно закатывает рукава: – Это мы еще посмотрим, – и торопится к огню – уж простейшее обезболивающее он и из трав сумеет сделать. Эмшун не верит в судьбу и предназначение. Он верит в свои руки и в свою голову – другие союзники совершенно ненадежны. – Дураки, – ворчит он, глядя на творящийся бардак. После Разлома сходят с ума бывшие боги, чахнут магики, воют от отчаяния колдуны и шаманы. Эмшуну нет до них дела – мор шагает по земле, и люди увядают, как сорванные цветы под солнцем. Его считают хорошим лекарем, в то время как внутри все скручивает от бешенства, от бессильной ярости, от беспомощности. Работать со слабой человеческой медициной сложно, но Эмшун не позволяет себе сдаваться. Его самого словно не касаются болезни и время: волосы так же черны, смуглые руки так же сильны. – Не останусь же я одна, – хихикает Смерть. Жар византийского солнца сменяет прохлада Средиземного моря, потом высохшая трава степей, потом снова море. Доктор примеряет новое, птичье облачение, отчаянно смотрит на агонизирующие города с крестами на воротах, на кучи трупов, на столбы черного дыма и опустевшие соборы. В Неаполе погибает две трети жителей, в Авиньоне – и того больше**. Смерть находит Эмшуна, когда он сидит на корточках возле умершей женщины и внимательно разглядывает черные пятна на предплечье. – Не стой за спиной, – шикает на нее доктор и отходит от тела. – Я всегда за спиной, – улыбается Смерть, и Эмшуна пробирает от холода. – Специально, что ли, меня искала? – и тут он видит процессию танцующих людей со смоляными факелами в руках. На их лицах что-то среднее между отчаяньем и истерическим весельем. – О. Понятно. – Они думают, что настал конец времен, – шепчет Смерть и идет людям навстречу. Эмшун сжимает виски и сам еле останавливает нервный хохот. Ущербный Разлом забрал возможность использовать магию, но оставил способность ощущать. До Эмшуна все еще доносились мольбы и просьбы об исцелении, сливались в непрекращающийся стон в голове. Но – все реже. Его забывали. И спасибо на этом. *** Эмшун лежит на одеяле, но ни жар от костра, ни одежда не ограждают от холода стылой земли. Ему кажется, что, пока он спит, из глубины к нему тянутся корни. К теплу тянутся. Сквозь дрему доносится топот, тяжелое дыхание, почти ощутимое отчаяние – значит, по работе. Эмшун распахивает глаза – на самом краю света от огня на коленях стоит болезненно худой мужчина и протягивает к нему руки: – Вы же лекарь? – Я – да, верно. – И как они узнали? Он же даже в поселок не успел зайти. – Что случилось? – Жена, – мужчина тяжко сглатывает. – Рожает тяжко. Боюсь, умрет. Интересно. Возможно даже, сегодня он не один. В избе натоплено, душно от столпившегося народа. Эмшун выгоняет почти всех, кроме повитухи, приветственно кивает ей: – Доброй ночи, Бригита***. Значит, лекаря позвали, но и цыплят у ручья все же зарыли? – И тебе не хворать, старый ворчун, – белозубо улыбается Бригита. – В родах все средства хороши. Эмшун идет к тазу мыть руки, видит сквозь окно смутный силуэт Смерти. Грозит ей пальцем и решительно отворачивается. *** Бригита решает дальше следовать по миру вместе с ним, и Эмшун искренне этого не понимает. – Да будет тебе, – беззаботно тянет она, заплетая косы. – Кто еще остался-то? Либо поубивали друг друга, либо с ума посходили и сидят себе в лесу, деревья грызут. А нам с тобой некогда. – Некогда, – эхом откликается Эмшун, перебирает стебли паслёна. – Debes ergo potes****. – Именно. Долг лучше молитв удерживает, тебе ли не знать. Джироламо Фракасторо описывает способы распространения инфекций. Левенгук показывает их миру. Пастер, Кох – Эмшун с воодушевлением читает трактаты, ведет переписку с крупными университетами. Бригита дразнит его пылевой крысой и червем, но восторг разделяет. А еще почему-то улыбается все чаще и просит помочь заплести волосы. Разучилась, что ли? *** – Доктор Мори, подойдите в палату! – Минуту, - Эмшун устало трет глаза. Войны двадцатого века – вот где настоящий конец времен. И так без работы ни дня не сидел, а тут и ночей не остается. В палате гомон и смех. На поправку идут, значит. Эмшуну улыбаются: – Доктор, вы прямо волшебник, – солдат – Дюбуа, судя по карточке, – слегка напрягается, когда Эмшун надавливает ему на живот. – Конечно, волшебник, – невозмутимо соглашается доктор. – Пенициллины – очень сильное колдунство. Из коридора Эмшуну машет рукой Смерть и проскальзывает в сторону операционной. Что ж, с магией он или без, не важно. Видит небо, всех не спасти, но кто ему запрещает пытаться?