жизнь.

Тарталья - Жизнь в своем первозданном виде. Его волосы подобно огненным вихрям в горячих подземельях Мондштадта, глаза словно ледяные озера Снежной, а улыбка такая же солнечная, как полуденное солнце в Ли Юэ. Каждое движение его кричит о том, что: “хей, взгляни, я живой! Я простой смертный, такой же, как многие другие - но черта с два ты сыщешь подобного мне, старикашка!” Чжун Ли олицетворение Бессмертия, конца жизни, победы над смертью. Его кожа нефритовая, без изъянов, волосы блестят янтарем на концах, а фигура подтянута подобно скале. Весь Чжун Ли соткан из данных божествами даров. Сам Чжун Ли - Божество. Тарталья шумный, смеется звонко и утыкается лбом в изгиб шеи, размахивая подаренными Властелином Камня палочками. Рассказывает истории донельзя глупые: о том, как ловил с отцом рыбу в Снежной и провалился в прорубь, о том, как Путешественница возилась с его младшим братом, о том, как он утер нос Синьоре за игрой в карты. Рассказы Чжун Ли идут совершенно вразрез: о божественных боях, о ценности горного кор ляписа, о том, где будет чудесным встречать рассвет в Долине Гуйли. Тарталья дует губы, перекатывается с пятки на носок и смеется: “ну и нуднятина!”. Чжун Ли даже не обижается - Тарталья слишком живой для него. Когда Тарталья касается своими губами чужих, каменные опоры в груди Гео Архонта рушатся с оглушающим грохотом. Предвестник отстраняется так же быстро, как прильнул, подставляя лицо прохладному морскому бризу. Властелин Камня переводит взгляд с одной точки на другую: с семейной пары с малышкой на пожилого мужчину у одинокой вазы, с разрушенного временем камня на новенький обрамленный кор ляпис, с леса каменных копьев на оживленный порт. — Почему? - звучит из уст Архонта как-то слишком тихо, рвано. Разрушено. — Потому что ты мне нравишься, - с лисьим прищуром оборачивается на него рыжий парень. — Почему? - повторяет свой вопрос Чжун Ли, неудовлетворенный ответом, когда как лицо Тартальи озаряет такая солнечная улыбка, что, Чжун Ли готов поклясться, она осветила бы весь Ли Юэ. Чжун Ли искренне не понимает. После всех событий Тарталье бы в пору плюнуть в него, замахнуться или, в конце концов, не приходить больше никогда в бюро. Тарталье бы взять за руку Путешественницу, такую же живую и яркую, и убежать в подземелья в поисках новой битвы. Тарталье бы смеяться с чужих глупых историй, бегать с семьей и найти своё смертное счастье. — Разве должны быть причины, мистер я-могущественный-Архонт? Я думал, Вы куда дальновиднее, а простых смертных читать не можете. Что же Вы сами чувствуете? - говорит с легким укором и смешком в голосе Тарталья, опираясь спиной на парапет и стремительно отклоняясь назад. Чжун Ли тянет к нему руку неосознанно, стремясь поймать, уберечь — это говорит больше любых слов. Тарталья переплетает свои пальцы с чужими, носом ведет по холодной коже на щеке и оставляет поцелуй на уголке глаза, где растушеванным кончиком красуется алая стрелка. — Ты не должен испытывать это ко мне, мне чужды чувства смертных, - Чжун Ли говорит это ровно, концентрируя все свои чувства в одной точке - в здравом разуме. — Врешь, - Жизнь, что оглаживает его пальцы в своей ладони, целует каждую костяшку и прислоняется лбом ко лбу, — Теперь ты такой же, как и я, Чжун Ли. — Мне чужда смерть. — Тебе не чуждо одиночество. Чжун Ли дышит тяжело, елозя босыми ногами по черному шелку простыней. Распущенные волосы опадали неряшливо на плечи, липли к влажному от пота лицу и светились золотом кор ляписа на концах. Ключицы острыми артериями земли манили к себе, и Тарталья сглатывает шумно, судорожно облизывая губы - бывший Властелин Камня и главное божество всея Ли Юэ сейчас был таким живым, искренним, что дух захватывало. Чжун Ли хмурится чужому замешательству и призывно падает на спину, когда Тарталья нависает над ним, встречаясь ледяным океаном с блеском моры в чужих глазах. Кожа Предвестника Фатуи усыпана поцелуями жизни: веснушки, шрамы, родинки. Его кожа подобно небесному ночному полотну: полна созвездий. Чжун Ли, верный следователь прекрасного, хотел дать название каждому, занести их в книгу и преподнести как последнюю истину каждому. Рыжая макушка исчезает меж сведенных вместе бедер, когда комнату наполняет стон. Высокий, неестественный - совсем не под стать шеститысячному существу, утопающему сейчас в шелках. Хочется потеряться уютом среди бардака в чужом доме, хочется раствориться в запахе кожи, хочется получить больше прикосновений. Слишком много хочется в один конкретный момент для того, кто разучился чего-либо желать. Чжун Ли чувствует себя слабым, уязвимым — и не знает, нормально ли это. Имеет ли он, Властелин Камня, на это право. Тарталья отстраняется, но Чжун Ли лишь тяжело дышит, не сводя нахмуренного взгляда с рамки с фотографией у прикроватной тумбочки. — Это моя семья, - поясняет Тарталья, ласково оглаживая острые и такие идеальные плечи, убирая с них прилипшие волосы, — Антон, Тоня и Тевкр, слева мой отец, а справа мать. Они живут в Снежной, - улыбка сама трогает губы Предвестника. Чжун Ли переводит взгляд на лицо любовника и, кажется, Жизнь вновь разрушает фундамент его укладов. Человеческое тело примитивно, слабо перед чувствами и эмоциями, - Архонт поднимается и обнимает руками свои колени. — Что-то не так? - интересуется Тарталья, падая на подушку рядом и поглаживая выпирающие позвонки, — Ты сам не свой временами. — Мы не можем быть вместе, Аякс, - Чжун Ли выдыхает, продолжая говорить ровно и уверенно, — Ты - Жизнь, когда как я жалкая попытка стать таким же смертным. Притворство, божественная шалость - мне неведома смерть. Я пытаюсь жить такой же жизнью, но между нами пропасть в тысячи лет, миллионы поступков и миллиарды слов. Любовь - это что-то вечное, когда как… — Нуднятина, - прерывает его в привычной манере Тарталья, ловя на себе удивленный взгляд. Чжун Ли и правда был очаровательным, когда позволял маске каменного спокойствия обратиться в сотни обломков, — Не хочу думать о чем-то настолько далеком как смерть. Я еще получу Сердце Бога и покажу, чего я стою. Буду наравне с тобой... - Тарталья поднимается, с каждым словом сокращая расстояние между ними, — Даже лучше тебя! Покорим смерть, одурим жизнь и… — Дурак, - выдыхает Чжун Ли, уворачиваясь от поцелуя и утыкаясь носом в колени, когда уши предательски горят персиковым, — Человеческая глупость, наивность и безрассудное желание объять невозможное. — Ты меня за это любишь, - Тарталья юлит, целует расцветшие алые бутоны на некогда идеально чистых плечах, — Ты меня любишь за то, что я такой человек: жадный, наивный и глупый. — Бессмертие влюбилось в саму Жизнь? - выдыхает Чжун Ли, откинув голову назад, на подставленное надежно плечо, когда Тарталья целует идеальный изгиб носа, — Какова глупость. — А Жизнь поверила в Бессмертие, - мелодично отвечает Тарталья, проводя по груди. Там, где ранее было то, что резко отрезало Гео Архонта от простых людей, — И обещает научить Бессмертие Жизни. Поцелуи Тартальи подобно поцелуям самой Жизни: дают возможность дышать, улыбаться и искать смысл в самых незначительных ранее мелочах. Чжун Ли кажется, что пропасть между ними и чувствами смертных сокращается с каждой улыбкой Его Личного Солнца. Чжун Ли кажется, что он впервые за тысячи лет Живет. — И каково это, жить среди смертных? - спрашивает Путешественница, когда находит Чжун Ли на пике горы Тяньхэн. Тот сидит, мирно перебирая звездные ракушки в руках и наслаждаясь завыванием ветров. — Знаешь, Жизнь куда интереснее, чем я предполагал, - тонко улыбается мужчина, опуская взгляд на безделушку в своих руках.