Никто не узнает об этом

Мне пришлось встать с восходом солнца, потому что мне не удалось сомкнуть глаз ни на минуту. Прошла всего неделя с тех пор, как я убежала из дома в папском квартале, но я никак не могла привыкнуть к новому дому. Да, теперь это новый дом. Здесь я одинока. Здесь больше не будет Агнессы, милой смышленой девочки. Я никогда не смогу больше извиниться перед ней, и пожелать ей спокойной ночи перед сном. Теперь я не смыкаю глаз в одиночестве на своем холодном ложе, и мне очень жаль, что я неосторожно обидела её. Здесь нет больше Франца, и мы больше не сможем играть на базарной площади, и кидать камушки в зеленоватую воду канала. Я надеюсь, что восьмиконечная звезда указала ему верный путь. Вся домашняя работа отныне лежала на мне, но меня это вовсе не беспокоило. Мать чаще всего молчала в моем присутствии. Относилась холодно, и с подозрением. Мне порой казалось, что она винила меня… В том, что дала умереть Агнессе, и ни разу не пришла навестить её. В том, что Франц уехал, так никому ничего и не сказав… Иногда мне кажется, что она права… Но лишь иногда. Отец разговаривал все реже, просто сидел в кресле лицом к огню. Он больше не спрашивал меня про картины, а мне больше нечего было ему рассказывать. Это огорчало меня сильнее всего. Жизнь в нем медленно угасала, а я совершенно не знала, что ему сказать. Вечерами я просто садилась рядом, и брала его за руку. Ладонь неизменно была холодной. Я могла сидеть так часами, поглаживая ужасные белёсые шрамы, пока он не уснет, и всё думала… За что Бог дал мне такое испытание? Потеряв работу, я стала предоставлена себе и своим мыслям. Теперь, постоянно размышляя над содеянным, я более не хотела идти в церковь, но мне всё же приходилось каждое воскресенье надевать чистый накрахмаленный капор и идти на службу. Не стоит быть столь дерзкой и смелой в такие времена, лучше держать свои мысли при себе, поэтому я тихонечко сидела в самом углу, и смотрела на то, как утреннее солнышко оживляет теплым желтым оттенком церковные окна и алтарь. Я слышала когда-то очень давно, что в католических церквях окна из цветного стекла, на которых изображены святые лики и сцены из Библии. И мне вовсе не казалось это чем-то запрещенным. Мне хотелось бы, чтобы здесь были такие же стёкла. Тогда бы я смогла каждое воскресенье наслаждаться невероятным зрелищем. Мне казалось, что я смогла бы любоваться на это до самой старости… Я резко одернула себя. Это слишком эгоистично. Я протестантка, и лучше не стоит забывать об этом. Дни текли плавно. Я всегда знала, что нам нужно, и список дел практически всегда был неизменным. Я покупала одни и те же продукты на рынке, так как мы не могли позволить себе излишеств. Питера мы больше не приглашали, и я старательно избегала его палатки не только из-за него, но из-за его отца. Он был хорошим, работящим мужчиной, но его шутки не казались мне смешными. Иногда они обижали меня. Я бы совершенно точно не хотела его видеть, потому что я ума не приложу, что бы я ему тогда сказала. Я так старательно пыталась убедить его в том, что не виновна, и базарные сплетни - это просто сплетни, но сейчас… Я знала, что обо мне говорят. И будут говорить еще ни одну неделю, смакуя, и добавляя к этому новые подробности, выставляя блудницей. Самое забавное в этом то, что простой паренек, кажется, предпочитал этому поверить, и не идти на поводу у собственных сомнений. Так куда проще. Так куда понятнее. Поздно вечером, возвращаясь домой, я вновь сидела у огня вместе с отцом молчаливо баюкая его, поглаживая больную руку. Я знаю, ему осталось недолго. После того, как он засыпал, я желала спокойной ночи матушке, тушила свечу, и поднималась наверх. Там я еще некоторое время придавалась своим мыслям, глядя в потолок, и слушая, как крупные капли холодного дождя барабанят по крыше, а после готовилась ко сну. Я медленно, будто в нерешительности, снимала капор, и распускала волосы, которые тут же густой темной волной падали мне на плечи, а после, не глядя на себя, меняла рабочее платье на ночную рубашку, и валилась без сил. Но сон не шёл. Шли только мысли, воспоминания. Я помнила прикосновение хозяина к моей щеке, и соленый вкус его кожи, случайно мной испробованный. И мне не хотелось думать о Питере. О его ласках, и боли, которую он доставил мне. Вспоминая это, я вижу лишь голубоватый свет звезд, мерцающих на темном покрывале ночного неба. Даже в тот момент я думала только о хозяине, и о том, что завтра утром буду снова перетирать для него краски. Никаких таинств любви: только глухая боль и надежда на то, что завтра будет лучше. По ночам мне очень хотелось видеть его глаза. Хотелось, чтобы он смотрел на меня так же долго, как когда собирался писать портрет. Мне стоило бы успокоиться… Ведь все кончено. Портрет у Ван Рэйвена, он закончен, и я больше не нужна. Я просто тешу себя мыслью о том, что… Мне просто хотелось бы… Чтобы он снова коснулся меня. Я бы даже позволила ему еще раз проколоть мне ухо горячей иглой, только бы почувствовать тепло его рук на своем лице, позволить бы распустить свои волосы, и любоваться ими, если ему вздумается… Теперь я понимаю, что именно я упустила, и злоба Катарины, и обида матери блекнут перед моим разочарованием… Но прошлого не вернуть. Мне следовало бы спать, но та самая простоволосая Грит, которую я так тщательно скрываю, не даёт мне покоя. Или я вовсе не особенная, такая же чувствительная сверх меры юная особа. Несостоявшаяся голубая кровь в шкуре белой овцы. Слезы медленно наполнили глаза. Снизу раздался стук. Я быстро зажгла свечу, и побежала по лестнице, пока непрошенный гость не разбудил весь дом. В голову мне ударила первая мысль: что-то случилось с Франциском, затем уже я вспомнила о Питере. Слава Богу, Матушка и Отец не услышали стука. Я нерешительно отворила дверь, слегка ёжась от холода, и капель дождя, которые ветром заносило в дом. Распахнув дверь шире, я увидела его. Но ведь… Кроме Франца и Питера прийти больше было некому! Это несправедливо, Господи… Это был сильный удар в сердце, и слезы, наполнившие глаза минуту назад, заструились по щекам. Он промок до нитки, но не молвил ни слова. Вода текла с его волос ручьями. -Что вы здесь делаете, сударь? – угрюмо спросила я, вытерев слёзы рукавом ночнушки. Взгляд его серых глаз, который, как казалось, никогда не задерживался на чем-то одном, теперь был обращен на меня. Мужчина был растерян, и очень устал. Кроме того, он явно был пьян. Мне бы не очень хотелось иметь дело с пьяным человеком… -Грит, помоги мне. Я отставила свечу в сторону. -Что случилось? -Она выгнала меня из дома. Катарина выгнала его из дома? Единственного кормильца? Она выжила из ума? Как она прокормит такое количество душ? Я опустила глаза, и впустила его в дом. -Сударь, - шепотом продолжила я, - вам придется подождать меня здесь, а позже – уйти. Моя маменька была бы недовольна, застав вас здесь среди ночи в таком виде. Он молчал, и смотрел на меня, облокотившись о стену. Я лишь хотела переодеться, и проводить его… -Почему… Я молчала. Потому что я не знала, что будет дальше. Если невозможно понять, что у меня на уме, то у него и подавно. -…ты такая красивая? Я отпрянула. -Сударь, идите домой, вы пьяны. Молодая госпожа поймет вас, и все будет хорошо, - шепотом лепетала я. -Нет, девочка, не будет,- усмехнулся он, и опустил голову. Капли с его волос устремились на пол, разрушая тишину, которая повисла между нами. -Зачем вы пришли сюда? – дрогнувшим голосом спросила я. -Я должен увидеть тебя, еще хоть раз. -Вы довольны? Сударь, пожалуйста, - молила я, - уходите, маменька рассердится! -… Прости, я не хотел, – с горечью в голосе ответил он. Его глаза стали очень грустными. Кажется, я сделала ему больно. Молчание продолжалось около минуты. Я не могла поднять на него глаза. Я понимала, что если сейчас выгоню его, то больше не увижу никогда, да и если позволю остаться, то мало что от этого изменится. Всё это только сделает мне ещё больнее. Мне хотелось бы сейчас, чтобы на голове был капор, и закрывал моё лицо от него, как и прежде. Мне кажется, что он знает, о чем я думаю. И слёзы вновь хлынули из глаз, но я не издала ни звука. Он прикоснулся к моему лицу. Его ладонь была холодной и влажной, и мне показалось абсурдом, что он стер ею дорожку слёз со щеки. Мне очень хотелось плакать, и рассказать ему обо всем, но это бы никак не помогло ни мне, не ему. У него своя жизнь, у меня своя. Мне уже исполнилось восемнадцать, и скоро я выйду замуж за Питера. Он уже приходил свататься, и матушка была очень этому рада. Так трудно представить, как я проживу с ним всю жизнь, видя руки, что в крови, а не в красках... -Ты скоро выйдешь замуж? – опечаленно спросил он. Я не ответила. Правда слишком больно бьет. Мне придется видеть забрызганный кровью фартук каждый день, и помогать ему в лавке. Я привыкну к мухам, что летят на кровь, как и пророчил мне Питер-старший. Научусь не обижаться, когда он шутит… -Обними меня, Грит, и я уйду. Сейчас я испытывала то же чувство, что и тогда, когда он попросил надеть сережку. Я знала, что последствия будут неприятными, неисправимыми, но не могла отказать господину. Сейчас он уже не мой хозяин, но я по-прежнему не знаю, что мне делать. Мужчина порывисто обнял меня, и я, почувствовав холод его тела, сделала так же. Вскоре моя рубашка промокнет, если он так и будет стоять, но я не могла ему оттолкнуть. Он гладил меня по волосам, и обжигал дыханием шею, но мне вовсе не было противно, и если бы тогда в подворотне это был не Питер, а он, я бы помнила не только прекрасное мерцание звезд. Я сильнее прижалась к нему, и он осторожно коснулся моей шеи губами. Мне на миг показалось, что я задыхаюсь, а по телу прокатилась горячая волна. Мне вновь захотелось расстаться с девичеством, но уже не с сыном мясника, а с ним... С Яном. Как жаль, что терять было нечего. Как же прекрасно звать его по имени… Пусть даже тогда, когда он этого не слышит. Он немного отодвинулся, и наши взгляды встретились. От него вовсе не пахло алкоголем, но взгляд был как у шального, словно он действительно пьян. Я не понимаю. Он прикрыл глаза, и подарил мне легкий поцелуй. Наверное, это стоило бы назвать так. С бледным оттенком горечи. Мне очень хотелось помочь ему, но еще больше хотелось бы помочь себе. Он сделал резкое движение, накрыл мои губы своими, и притянул меня за талию к себе ещё теснее. Я не могла сопротивляться потому, что не хотела. -У тебя прекрасные волосы, - отстранившись прошептал он мне в самое ухо. Я чувствовала его горячее и сбивчивое дыхание, и спина покрылась крупными мурашками. -Сударь... Вам стоит уйти до рассвета. Вокруг нас и так ходит слишком много слухов. Он улыбнулся, и снова обнял меня, гладя по затылку. -Никто не узнает об этом.