Мальборо

      Утреннее весеннее солнце ослепляет только открывшиеся глаза, заставляя меня сморщиться. В его лучах видны пылинки, роившиеся над кроватью. Как хорошо, что Милена уехала, а то они бы испортили настроение дотошной соседке сразу же. Убирается та ежедневно, недовольно косясь на меня, но слой пыли с постоянно открытыми от духоты окнами появляется снова и снова, за одну ночь. Однако удачное начало дня, которым я буду наслаждаться в одиночестве! Я оглядываю комнату и радуюсь даже разбросанным вещам, оставленным с ночи на столе бутылкам с вином «Шато Тамань» и шампанским «Санта-Стефана», по поводу которых никто не устроит разнос: ни за беспорядок, ни за пьянство. Зевнув, я лениво тянусь за фиолетовой пачкой «Мальборо» и зажигалкой, лежавшими на тумбочке возле кровати. На коленях по постели добираюсь до окна и открываю его нараспашку. Лицо приятно щекочет живой весенний воздух, пропитанный сладким ароматом пушистых зелёных веток. В одних трусах и майке высовываюсь наполовину туловищем, чтобы сигаретный дым не достал до комнаты и пожарной сигнализации: если последняя сработает, не только выселят из общежития, да ещё и из медицинского колледжа отчислят. Даже внимания не обратят на «отличную» учёбу. Делаю пару затяжек, и табак на голодный желудок уже расслабляет, вызывая лёгкое головокружение. Мысленно благодарю жизнь за то, что поселила меня на четвёртом этаже с выходом окон во внутренний двор общежития и одновременно колледжа, куда разве что иногда через запасной выход выбираются перекурить преподаватели. Ныне же вовсе никого не должно быть в виду дистанционного обучения. Разглядывая окна в пустых кабинетах, я перевожу взгляд вниз и… едва не вываливаюсь. По дворику медленно шагает миниатюрная фигурка Юлии Петровны, только что покинувшей стены колледжа. Какого чёрта она там забыла во время дистанционки?! Пару раз моргаю, чтобы убедиться, что куратор мне не мерещится, как зачастую начало происходить после сладостной экзекуции за моё опоздание в её кабинете, но тщетно. Ну, конечно, её хлебом не корми, дай только по колледжу побегать, поработать, а сегодня наверняка администрации помогает. Лихорадочно соображаю, что делать. Скрыться в комнате и занести туда запах однозначно не вариант. Может быть, докурить спокойно и не заметит? Высоко как-никак. Да что ж вечно спешащая Юлия Петровна сейчас так ползёт?! Рука, держащая пачку, трясётся, ладонь наполняется потом. В момент, когда преподавательница проходит под окном, предательница рука вздрагивает сильнее, пальцы невольно разжимаются и выпускают «Мальборо» из рук вниз. Адреналин впитывает каждая клеточка моего тела! Окончательно потеряв голову, я выбрасываю непотушенную сигарету вместе с зажигалкой, захлопываю окно и откидываюсь на кровать. Лежу, безуспешно пытаясь отдышаться. Смахиваю каплю пота со лба. Сбежать с общежития или хотя бы из комнаты, пока Юлия Петровна опомнится и обогнёт половину здания, чтобы сюда попасть? Придётся разбирать кучку одежды… Да ну, вряд ли куратор станет что-то предпринимать. Смысл, если даже не подозревает, с какого именно окна на неё свалился такой сюрприз? Скорее обрадуется пачке на халяву и себе заберёт. Между прочим, с неё же начался стаж курения, а точнее с момента, когда после того самого инцидента англичанка избегает меня. Вдруг громкие удары моего сердца заглушает противное жужжание осы, откуда-то приближающейся к кровати. Жизнь, услышав мою благодарность, решила поглумиться всласть! В какой момент объект моей фобии успел залететь сюда?! Точно знак, что пора сматываться. Отныне комната принадлежит насекомому. В окне показаться всё ещё не решаюсь, потому, проклиная всё на свете, сползаю с кровати на пол и на четвереньках добираюсь до скинутой на третьей лишней кровати одежды, половина которой убрана в пакеты. Спешно докопав до середины свалки, разбирая пакеты, я ужасаюсь с того, как и когда умудрялась покупать такую безвкусицу. Ах, это же не моё, Миленино. В дверь раздаётся глухой удар, настолько сильный, что от неожиданности даже оса где-то притихает. Затаив дыхание, я прижимаю руку к сердцу, чтобы то перестало бешено колотиться. Никаких признаков жизни! А лучше бы и вправду выпала из окна. Однако человек по ту сторону двери оказывается слишком настойчив, продолжая стучать и пару раз дёрнув ручку. — Аполлинария, открывайте! Я слышала, как Вы шуршали! — повелительному голосу куратора не в силах не подчиниться, несмотря на то, что его звучание не предвещает ничего хорошего. Накидываю попавшийся под руку банный халат, который держится на одном поясе. Непослушными пальцами еле отворяю дверь, отхожу в сторону, пропуская Юлию Петровну в комнату, и сразу же по привычке поворачиваю замок обратно. Впервые с момента нашего непотребства оказываюсь на столь близком расстоянии с куратором: сначала та перевела меня в другую подгруппу по английскому, в которой не преподаёт, избегала любых столкновений со мной в колледже, а потом атаковала эпидемия коронавируса, посадившая всех на дистанционное обучение. А за весеннее время женщина значительно похорошела! Летний сарафан обтягивает её похудевшее тело, которое обрело загар, средне-русые волосы же — блеск… но что-то ещё изменилось. Вглядевшись в причёску, я, наконец, замечаю, что преподавательница коротко подстриглась. С её лисьими чертами лица обновление смотрелось весьма естественно, потому я поняла не сразу, что к чему. А ведь у меня фетиш на девушек, которым идут короткие волосы… Стоп, я должна думать не об этом! Сейчас глубокие зелёные глаза куратора готовы зажарить меня до золотистой корочки в ожидании объяснений. Юлия Петровна в нетерпении барабанит костяшками пальцев по шкафу и с подозрением щурится, очевидно почуяв ещё что-то неладное. — Ну? И? — едва сдержанным тоном прерывает молчание. Слов нет. Не хватает объяснять куратору, что каждая сигарета выкуривается под мысли о ней, а особой сообразительностью, чтобы сходу врать, я не отличаюсь. — Может, чай? — пищу я первое, что приходит в бедную голову. — Я вижу, что у Вас есть кое-что покрепче, — язвительно подмечает женщина, кивнув на стол и расплываясь в змеиной улыбке, — а с Вами только так. — Хотите — берите это, — в надежде хоть как-то спасти положение, оживлённо предлагаю я. Юлия Петровна укоризненно качает головой, но не в знак отказа, а как бы говоря, мол, я невыносима, что со мной ещё делать. В подтверждение этому берёт бутылку недопитой «Санты-Стефаны», начатой мною ночью под очередной нервный срыв по поводу англичанки. Сделав глоток из горла, объект моих страданий брезгливо кривится. — Как невкусно… Спирт, смешанный с виноградным соком. Какой вердикт эксперта! Я не упустила ни секунды процесса дегустации, но глазам и ушам верить всё равно отказываюсь. Испуг испарился без остатка, и не то, что бы я чувствовала страх перед куратором, когда та только явила себя в комнату. Даже в столь ужасном положении Юлия Петровна несёт посыл безопасности и доверия. Хотя кто знает, вдруг в комнате администрации на первом этаже уже готовятся документы для моего выселения. Даже думать не хочется. Не сейчас. — Как давно пьёте и курите? — вспомнив цель своего визита, преподавательница нервно кружит по комнате и натыкается на мою кровать. В этот момент оса, тоже почувствовав, что опасность миновала, с жужжанием вылетает из укрытия и нарезает круг надо мной. А вот, что есть самое страшное: ни выселение, ни безобидная по сравнению с этим чудовищем Юлия Петровна, даже близко не стоят… — Твою мать!!! — прорезает воздух мой оглушительный визг. Я перебегаю вглубь комнаты, где находится Юлия Петровна. — Что такое? — с неподдельным беспокойством интересуется та. — Там… там… — я тыкаю в сторону потолка, всем телом прижимаясь к куратору. — А не надо бегать, махая руками, тогда и не укусит. Спокойно, Полин! — уверенно произносит англичанка, спуская нежные руки с моих плеч на грудь. Эти прикосновения ощущаю слишком отчётливо для толстой ткани махрового халата. Опускаю голову и вздрагиваю, обнаруживая причину: видимо в бегах пояс халата развязался. Теперь же вещь смотрится лишь для вида накинутой на нижнее бельё. А куратор уже ласкает взглядом все открывшиеся её взору места. Краешек сознания уже начинает тлеть, когда халат срывается с меня, я приземляюсь на разобранную постель, а кровать скрипит и прогибается под нашей тяжестью. Юлия Петровна целует в обнажившееся плечо. Ловит левую руку и прижимает к подушке над головой. — А что потом? В другую группу переведёте, да? Я к своей уже привыкла, — задыхаюсь, но стараюсь звучать как можно твёрже, игнорируя подступающую волну возбуждения. Упираюсь свободной рукой женщине в грудь и немного надавливаю. Нельзя позволять себе таких слабостей, надевая те же розовые очки, которые уже разбились стёклами внутрь. — Не переведу, — Юлия Петрова звучит властно и многообещающе, но сколько же она не знает. Не знает, как больно, когда она беседует на разные темы и смеётся с другими студентами, а при виде меня прибавляет шаг, выдавив «здрасте» для проформы. — И даже не собираетесь меня сторониться? — вопрос вырывается очень отчаянно, чего я не ожидала. Глаза преподавательницы печально блестят — в них отчётливо читается, что я тоже чего-то не знаю, а ладонь, держащая мою кисть, сжимает её ещё крепче. — Глупо терять Вас, моя девочка, второй раз. Юлия Петровна выглядит искренно, но буря негодования, кипевшая во мне несколько месяцев, рвётся наружу. — А почему вообще был первый? Я тоже человек, а не игрушка, которую можно сначала выбросить, а потом так просто вернуть! И мне больно! Да Вы знаете… знаете, сколько нервных срывов было, когда я думала о Вас! Мне даже пойти не к кому, потому любой всё равно не поверит в то, что было. Да как всё вообще… до этого дошло?! Алкоголь и сигареты помогают, но ненадолго, а потом по новой и ещё хуже… Куратор пальцем ловит слезу и гладит вдоль щеки, очерчивая линию подбородка. Я только сейчас понимаю, почему лицу было так мокро. — Всё, котик мой. Всё, всё. Мне очень хочется ей верить и отдаться целиком и полностью. Юлия Петровна наклоняется ещё ближе, вдыхает запах моих волос, и я вспоминаю, что сейчас они пахнут только табаком. Что я ещё не успела почистить зубы — после ночной пьянки-то, умыться, даже причесаться. Что тогда, в колледже, с ярким макияжем я выглядела куда более привлекательно. Но преподавательницу это не волнует, она впивается в губы жадно, будто после долгого воздержания. Дорожка поцелуев бежит вниз, оставляя огненные следы на коже. Закрываю глаза, пытаясь справиться с охватившими меня эмоциями. Руки куратора жадно исследуют моё тело, будто пытаются вспомнить и не забывать потом каждый его изгиб. Мои пальцы путаются в мягких волнах её волос, не позволяя отстраниться. Трясёт от прикосновения ко внутренней стороны бедра. Оттуда смелые ручки перебираются к трусам, стягивают, а затем к клитору и принимаются с ним играть, захватывая влагу, обильно выступающую между половых губ. На мгновение Юлия Петровна отстраняется, исподлобья заглядывает мне в глаза — и трёмя пальцами резко входит, заставив вскрикнуть от неожиданности и удовольствия. Куратор медлит, давая привыкнуть к необычному чувству наполненности, и я чуть качаю бёдрами, призывая продолжить. Поначалу она выбирает размеренный и медленный ритм, заставляя реальность расплыться, пульсировать в такт с ударами моего сердца. Её губы вновь набрасываются на мою шею, на сей раз грубо и безжалостно, будто это я заставляла её страдать. Дыхание мгновенно сбивается, и я почти захлёбываюсь горячим воздухом. Юлия Петровна покусывает кожу, оставляя засосы — точно пользуется дистанционкой, ведь со столькими я бы не смогла появиться на учёбе, спускается к груди. Не прекращает двигаться внутри меня, теперь дико и неистово. Свободной рукой сминает бедро, шлёпая по нему и оставляя на нём красные следы. Острые секундные вспышки боли усиливают возбуждение, доводя его до предела. Я стону, выгибаюсь ей навстречу, открываясь и позволяя делать всё, что ей вздумается, закусываю губы, сминаю в кулаке простынь. Вскрикиваю, когда напряжение внутри достигает предела, взорвавшись во мне оргазмом. Как хорошо, что во время дистанционного обучения общежитие почти пустует, а то соседей было бы жалко.       Кажется, проходит целая вечность, прежде чем дыхание у обеих выравнивается, а мир обретает прежние краски. Я лежу в кольце её рук, прижимаясь к груди. Она перебирает мои кудряшки. — Моё… — шепчет Юлия Петровна. — Я уже представляю, как Вы меня бросите, и мне будет очень плохо, — с прищуром смотрю на неё. Её лицо приобретает полную серьёзность и награждает фирменным прожигающим взглядом исподлобья. — Даже не рассчитывайте. Я же Вам сказала, что не собираюсь терять Вас снова, значит, не собираюсь, — строго уверяет куратор. — Плохо Вы меня знаете ещё, — вопреки своим словам прижимаюсь к ней сильней. — И собираюсь узнать. Я что только не передумала за это время, что теперь готова ко всему. — Да? Прям ко всему? — я игриво улыбаюсь и оказываюсь сверху. Устраиваюсь на её бёдрах, нетерпеливо трусь о них. На какое-то мгновение Юлия Петровна перестаёт дышать. Опускаю осторожный поцелуй у выреза сарафана, задираю ткань, обнажая ноги. Англичанка помогает снять до конца. Припадаю к её губам своими, проводя немеющими пальцами по нежной коже от живота к груди. Дорожка из влажных прикосновений от уха к её подбородку плавно переходит к шее и ключицам. Дохожу до груди и втягиваю первый сосок, ласкаю его языком, временами слегка оттягиваю зубами. На каждое прикосновение она извивается подо мной с закрытыми глазами, жадно хватая губами воздух. Опускаю глаза на её мокрые трусы, глажу через ткань. — Я сейчас, не открывайте глаза, — тараторю. Несусь в другой конец комнаты к холодильнику, достаю из морозилки формочки со льдом, бросаю несколько кубиков в стакан. Беру один в рот и целую Юлию Петровну. Оторвавшись от губ, я вновь повторяю дорожку поцелуев. Провожу льдом по шее, сосочкам, и сразу согреваю языком. Так добираюсь до самой чувствительной точки. Преподавательница стонет и мечется из стороны в сторону, умоляя о большем. К сожалению, лёд быстро тает, и мне приходится оторваться от неё, чтобы положить в рот новый кубик. Впрочем, она не успевает это заметить. Вновь припадаю ртом к точке удовольствия, лаская её языком, покусывая и дразня кубиком льда. Потом осторожно ввожу пальцы в неё до упора и начинаю двигать ими внутри. Крик слетает с её губ, а тело выгибается, содрогаясь подо мной.       Пока мы, лёжа в обнимку, пытаемся справиться с бешеным пульсом и дыханием загнанной собаки, я вспоминаю, что осу давно не слышно. Обеспокоенно озираюсь и нахожу насекомое на стене напротив: в самом подходящем месте для наблюдения за нами.