О мальчике с цветами в волосах

      — Боже, Лео, неужели опять?       Усталый вздох, и Лайя откладывает кисть в сторону.       — Ох, прости-прости, — его неловкий смех разлетается по комнате.       С Лео уютно. Но он такой бестолковый.       — Я не могу рисовать, если ты всё время дёргаешься!       Табуретка на колесиках выезжает из-за громоздкого мольберта, и суровые глаза Лайи впиваются в лицо, что она так усердно старается отобразить на холсте. Интересное — с точки зрения портретиста, — лицо с миндалевидными глазами цвета угасающей зелени, низко посаженные кустистые брови, крупный нос и волевую линию челюсти, переходящую в мощную шею и, на удивление, изящные плечи.       Словом, задача приятная, но совсем непростая. Так к тому же он ещё всё время дёргается.       … точно, как раньше, кажется, что не в этой жизни и даже с ней, но знакомое, почти родное чувство дежавю приятно отзывается внутри…       Пальчики Лале бегут по рыжим прядям, приподнимают и опускают, переплетают и снова опускают. Сплошное наслаждение держать эти волосы в своих руках. Одно сплошное наслаждение, если бы только…       — Ты невыносим, Аслан! Просто недоразумение какое-то!       Она резко опускает ладони и смотрит на друга крайне, крайне недовольно.       — Я не виноват, что солнце прямо в глаза слепит!       Он улыбается, прикрывая ладонью лицо, щурится и смеётся в ответ на гневно поджатые губы Лале…       — Спина затекла, — смущённо поясняет Лео и умоляюще смотрит на Лайю: взгляд жалостливый, но эту девушку, что, едва севши за мольберт, превращается в маэстро до мозга костей, совсем нелегко разжалобить.       — Может, закончим на сегодня? — Всё же делает попытку он.       Брови сходятся на переносице, Лайя неодобрительно поджимает губы и кладёт руки с испачканными в краске пальцами на колени. Лео тут же жалеет, что спросил.       — Ни за что. Мне… нужно закончить одну деталь. Но не получается…       — Покажи мне. — Это не вопрос, и Лео поднимается со своего места, в два шага преодолевая расстояние до мольберта. Он останавливается за плечом Лайи, скрещивает на груди руки и, подражая великим ценителям искусств, склоняет голову набок.       — Ну, что скажешь? — Голос художницы слегка неуверенный, взволнованный. Лайя не брала кисть вот уже несколько месяцев и теперь боится, что работа разочарует модель. Зачем она вообще согласилась написать его? Лучше бы просто продолжала реставрацию старых картин, но нет же!       — Если тебе так ярко, то закрой глаза!       Лале вновь берёт в руки розовое соцветие скабиозы и подносит его к драгоценно сияющим на солнце волосам.       Аслан убирает руку от лица, продолжая щуриться. На его губах — довольная улыбка, голова покоится на коленях Лале. Он проводит рукой по нежному бархату травы.       Маки и скабиозы — цветы, что она с таким упоительным старанием вплетает ему в волосы, Лале собрала сама. Прикоснувшись к тонкому стеблю, Аслан проводит пальцами, что привыкли сжимать рукоять меча, до бутона, подносит его к лицу и вдыхает свежесть лета.       — Если я закрою глаза, то как же я буду тобой любоваться?       — Если я скажу «красиво», ты подумаешь, что я самодовольный болван!       Лео смеётся, и на этот раз Лайя не может сдержать лёгкой улыбки.       Она поворачивает голову, смотрит на него чуть снизу вверх, в сотый раз увлёкшись любованием шейных мышц, что выглядывают из приоткрытого ворота белоснежной рубашки. Лео красив, с этим поспорил бы только слепой. Лео мужественен и статен. Лео — обладатель редкого типа благородной внешности, что невозможно испортить неуместной одеждой или неудачной причёской. Одень его в мешок, и Лео всё равно останется всё тем же породистым широкоплечим красавцем, что всегда держит подбородок прямо, а лопатки вместе.       — А вообще, ну не знаю… мне нравится. А тебе? Ты говоришь, что-то не складывается?       Взгляд ярких зелёных глаз упирается в Лайю, отчего она на мгновение теряется и чуть заметно краснеет, но тут же берёт себя в руки, выпрямляет спину и переводит серьёзный взгляд на полотно. Теперь она снова вся в искусстве.       — Здесь, — Не касаясь мольберта, указывает она указательным пальцем. — Видишь? Не получается.       Цветы замирают в его волосах. Лале в удивлении приоткрывает губы, растерянным взглядом уставившись в смеющееся лицо друга.       Блестящие глаза, длинные чёрные ресницы, пухлые губы, изогнувшиеся в игривой усмешке, и этот шрам на подбородке, что спускается вниз по шее тоненькой, бесцветной линией…       «Надо написать его портрет» ,— проносится у Лале в голове. — «Когда-нибудь».       — Если не перестанешь меня отвлекать, — С напускной угрозой в голосе предупреждает она, но лезущая на губы солнечная улыбка выдаёт с потрохами. — То я испорчу твои волосы и пойдёшь ты обратно в казармы, точно шут. Так что лучше лежи смирно и не болтай!       Для Аслана её смех, что она с таким упорством пытается сдержать, лучший звук на свете из всех. Смех этот, как журчащий ручей, бегущий по вниз по цветущей долине. Ручей, к которому возвращаешься раз за разом, чтобы напиться, прилечь в тени и сладко забыться…       — Мои губы? А что с ними не так?       Жалобной растерянности в голосе Лео не занимать. Насупившись, он делает шаг назад, ещё раз внимательно оглядывает портрет, но, хоть убейте, не понимает, в чём беда. Губы как губы.       — Твои губы, — Однако безапелляционно подтверждает Лайя. — У тебя-то с губами всё так. Это у меня не получается их передать правильно.       — По-моему, всё у тебя получается…       — Нет, Лео, присмотрись, — Пыл, с которым она бросается к мольберту восхищает. Лео вообще восхищается Лайей, когда она говорит об искусстве или творит его. В эти моменты, в которые она будто в астрал уходит, приобретая глубокий, потерянный взгляд, смотрящий не наружу, а внутрь, Лео буквально чувствует исходящую от неё вибрирующую энергию, что прикасается к нему нежно, но ощутимо. До мурашек.       И не нужен ему этот портрет, по сути. Он предложил только, чтобы иметь возможность любоваться Лайей в порывах её сокрушительного вдохновения.       — Твои губы, — Тем временем продолжает она, не подозревая даже, какой восторг в нём пробуждает. — Они у тебя… необычные, Лео. Необычные, в этом-то и дело. Чувственные и пухловатые, но не слишком. Аккуратно изогнутые, с ярко выраженной нижней линией… Можно сказать, соблазнительные, даже чересчур для мужчины.       Лайя не замечает, как её взгляд неосознанно опускается на те самые губы, что она в этот самый момент так страстно восхваляет. Она смотрит и смотрит, непроизвольно прикусив свои собственные…       — Лайя?       — А?       Смеющиеся искорки в глазах Лео, и больше ничего не нужно, чтобы её щеки залил так некстати проявившийся румянец.       — Лале, — негромко зовёт Аслан, не приоткрывая глаз.       Она думала, что под полуденным солнцем и еле ощутимым ветром, что совсем не приносит прохлады, он давно уже задремал. На её коленях, в тени широко раскинувшегося кустарника, в тишине и спокойствии — задремал на секундочку, чтобы хоть немного отдохнуть перед вечерними изнурительными тренировками.       Задремал под её еле слышное пение, что ему всегда так нравилось слушать и что всегда убаюкивало…       — Да?       Пальцы ни на секунду не замирают. Лале почти закончила.       — Пообещаешь мне кое-что?       — Всё, что хочешь.       — Не говори так, — Аслан вдруг приоткрывает один глаз и с долей осуждения смотрит на умиротворённое лицо, прекраснее которого он не видел и, уверен, не увидит никогда. — Ты же ещё не знаешь, что я попрошу.       Она откладывает последние маковые бутоны, поднимая на Аслана взгляд, полный снисходительности и мягкой улыбки. Вопрошая им, мол, неужели ты серьёзен?       — Всё, что хочешь, — Спокойный, честный ответ, и ладонь её скользит по его лбу и вниз, по волосам…       Лайя откашливается, отворачиваясь от смеющегося взора до безобразия зелёных глаз. Хватит на неё так смотреть, это уже преступление какое-то! Такие зелёные, он, будто душу продал за эту глубину и насыщенность цвета, что гипнотизирует и подчиняет.       — В общем, — Она делает несколько шагов от полотна, чтобы вернуть утерянную дистанцию. — Ты понял, о чём я. У меня проблема с твоими губами, и тебе придётся посидеть ещё немного, пока я колдую.       — У меня есть идея получше…       Только глухой не услышал бы в его тоне нотки кокетства… Лайя, опешив, разворачивается на пятках и выгибает бровь:       — Например?       Лео, точно хитрый, самодовольный кот, приближается медленно, будто лениво. Улыбка, что играет на его губах, запросто могла бы красоваться на библейских полотнах, посвящённым демонам соблазнения и похоти. Ноги Лайи невольно хотят сделать шаг назад, но она не может, опять приворожённая зеленью немигающих глаз.       — Я могу показать.       — Что показать?       — Объяснить наглядно.       — Да что объяснить-то?       Лео коротко смеётся. Лайя очаровательна в своей растерянности, от которой её брови неумолимо сходятся на переносице, а губы то и дело смыкаются и размыкаются, притягивая к себе внимание…       Лео коротко смеётся, делает ещё шаг и наконец удосуживается и показать, и наглядно объяснить.       Если у художницы не выходит изобразить губы, как продемонстрировать ей их изгибы, нежность и бархат прикосновений? Как дать ей прочувствовать каждую трещинку и тепло, что они источают?       Только через поцелуй, что отзовётся сладким электрическим импульсом насквозь.       Аслан приподнимается на локтях, и ладонь Лале невольно замирает на его щеке. Убирать её она не спешит.       — Пообещай мне, что, что бы с нами не случилось в дальнейшем и как бы не разошлись наши пути, и с кем бы ты в итоге оказалась, ты никогда… не станешь вплетать цветы в волосы другого мужчины… что это только наше с тобой.       Его речь — спокойная и мерная, в глазах — океаны безмятежности, а на губах опять улыбка. Солнце играет на его лице причудливыми лучами.       Прямой взгляд и странная просьба поначалу обескураживают, но мгновение спустя Лале берёт себя в руки, чуть качает головой и улыбается.       — Ты у меня такой глупый, Аслан, но другой ты мне не нужен. — Ладонь с зажатой в пальцах скабиозой тянется к его лицу, и Лале оставляет её в пылающих на солнце прядях, прямо над ухом. — Обещаю.       … Поцелуй этот тягучий, как мёд, неторопливый. Поцелуй этот — из прошлого в настоящее нежным касанием летнего ветра, что вдруг врывается в комнату через приоткрытое окно. Поцелуй этот источает сладкий аромат алых маков и нежно-розовых скабиоз. Поцелуй этот — истлевшее обещание, данное однажды под тающими лучами солнца…       Поцелуй неторопливый и нежный, но пробивает насквозь. Лайя распахивает глаза, позволяя губам Лео ещё на одно сладкое мгновение задержаться на её.       — Лео, — Ох, оторваться от него непросто. — Это не так работает.       — Да что ты? — Короткий смешок.       — Точно тебе говорю.       — Попытаться стоило.       Хитрые улыбки на лицах обоих. Улыбки, что говорят лучше любых слов.       — И всё-таки, — С напускной серьёзностью произносит Лео, одёргивая края белой рубашки. — Я считаю, что метод действенный. Завтра нужно попробовать ещё раз и потом уже делать выводы. Пообещай мне, что мы так просто не сдадимся.       Звонкий смех Лайи заполняет комнату, принося с собой пахучую свежесть зелёных равнин и бескрайних просторов, что были им когда-то хорошо знакомы и сердцу близки. Этот смех точно такой же, как тогда. Тогда, когда он принадлежал другой девушке и слушал его упоённо другой парень.       Лайя делает шаг к широкому подоконнику, где, видимо, Валентин разводит зелень для кухни и цветы к столу. Пальцы сами собой тянутся, сами собой выбирают, и Лайя, ни на мгновение не усомнившись, надламывает бутон.       — Обещаю.       Спустя несколько столетий нежно-розовая скабиоза вновь красуется в огненно рыжих волосах, вложенная самыми заботливыми пальцами, своё слово сдержавшими.