Шанс на исправление.

      Очнулся я оттого, что кто-то со всего маху ударил меня по лицу. Сплевывая кровь, я невидящим взглядом посмотрел на нарушителя моего спокойствия. Но как бы я не хотел добиться своего, у меня ничего не получилось. Глаза расфокусировались и не могли собрать целостную картину в голове. — В таком состоянии ты вряд ли сможешь сопротивляться, — донесся, как сквозь воду, приглушенный голос. Урашики? Но подумать об этом мне не дала дикая боль в солнечном сплетении. Она распространялась от очага чакры по всем каналам, как будто прожигая, — В отличие от Тошики я смог раскрыть способность быть незаметным. Вряд ли пропажу заметят в ближайшее время. Мне хватит этого, чтобы забрать всю чакру лиса. — Ты больно говорливый, Ооцуцуки, — из последних сил прошипел я, сдерживая собственный крик. Мне было безумно больно. Куда больнее, чем могло было быть, из-за сопротивления Курамы. Жесткая и морозящая чакра Урашики, коей меня приковали, не давала и шанса совершить хоть какое-то движение. Я пытался придумать решение данной проблемы, но даже собственная чакра перестала слушаться из-за возникшего дисбаланса в очаге. — Вы люди — животные, которых надо истреблять. Если вас не истребить, то вы, как паразиты, уничтожите все хорошее, — вновь заговорил Ооцуцуки, не отрываясь от выкачивания энергии Курамы, — И чакра существа, что внутри тебя, будет звеном к этой цели. Тебе еще предстоит понять правильность моих слов, если, конечно, выживешь. — Я и так знаю, — прохрипел я, наблюдая, как Урашики заинтересованно обращает на меня внимание, — Мне уже приходилось быть в будущем. И вы, Ооцуцуки, — самые настоящие паразиты, иссушающие чужие планеты ради выращивания подпитки для себя. Вы губите все живое, чтобы жить дольше. Это ли не паразитизм? — Хн.., — белое, как снег, лицо мужчины скривилось. Он был недоволен сказанными мною словами, — Планеты никогда не принадлежали кому-то, кроме клана Ооцуцуки. Мы забираем то, что принадлежит нам. Вы, люди, пользуетесь чужим и утверждаете, что это ваше, хотя это не так. — Да кто вы, черт побери? Кто позволил вам возомнить себя богами? — закричал я, пытаясь освободить руку от захвата. Чужая чакра буквально резала кожу, причиняя дикую боль. Я чувствовал, как вот-вот потеряю сознание, но лишь на одной силе воли продолжал выбираться. На секунду от удивления Урашики потерял контроль, поток выкачиваемой чакры лиса остановился. Это дало нам шанс.       «Терпи», — услышал я, после чего последовала настолько сильная боль, что я отключился, не понимая, что происходит. Каждый сосуд буквально заживо сгорел.       «Я высвободил много чакры, чтобы оттолкнуть Ооцуцуки, а после взял контроль тела, чтобы тебя не убили, — объяснил меня лис, — Теперь все на тебе, я помогу».       Я наблюдал за тем, как обожженная кожа Ооцуцуки восстанавливается. В голове крутились варианты дальнейших действий. Что делать? Мне бы сейчас бежать куда подальше, не в моем состоянии драться с представителем этого клана. Но куда бежать, если я даже не смогу выбраться из этого измерения? — Отсюда ты точно не убежишь, — прорычал Урашики, поднимаясь с колен. Он как будто читал мои мысли, заставляя внутри сотрясаться от страха. Я видел, как зажили ожоги на его теле. Но сдаваться я не привык, как бы страшно не было. Стоит постараться, чтобы истощить Ооцуцуки. В голове, подобно наброску, строился план по исполнению столь неловкой задачи. Я создал клонов, как отвлечение. Каждый из них создавал по Расенгану, привлекая внимание Урашики на себя. Я по-тихому подбирался к инопланетянину, чтобы ударить его со всей силы.       «Даже не смей использовать Расенсюрикен, твоя рука не до конца восстановилась», — прорычал в моей голове лис, будто предчувствуя мои намеренья.       «Это ты так заботишься обо мне?», — со смешком спросил я у Курамы, на душе потеплело.       «Даже не думай об этом», — зло прокряхтел лис. Но я-то чувствовал, что это напускное.       «Пусть будет так», — отмахнулся я, решив не нервировать Кураму.       Расенсюрикен я не думал использовать. Но и отвлекать Ооцуцуки такими мелкими атаками я не мог долго. Нужно как-то тянуть время, пока меня не найдут. Но найдут ли меня, даже не зная, где искать?       Саске найдет… Она знает, где искать мою чакру… А значит, чтобы облегчить ему задачу, нужно выпустить как можно больше чакры.       «Курама, — мысленно обратился я к лису, — Нам нужно объединиться».       «Ты не выдержишь, — ответил он, — Твое тело не готово. Если тебе причиняет такую боль моя малая часть выпущенной чакры, то что будет, если я выпущу больший объем? Ты сгоришь.»       «Тогда я постараюсь отдать как можно больше своей чакры, чтобы разбавить твою», — мысленно ответил я, уклоняясь от атак полностью восстановившегося Урашики. Сейчас я чувствовал себя безумно слабым в сравнении с прошлым моим уровнем. И вместо того, чтобы побить Урашики, я убегал и прикрывался клонами, как последний трус. Возможно, понимал, что такой противник мне не по зубам. И тут стоит говорить не только то, что это из-за моего нынешнего уровня силы, но и плаченого состояния.       «Невозможный пацан», — рыкнул Курама, выпуская свою чакру. Он все-таки согласился на мою затею. Чакра начала просачиваться через прутья клетки, смешиваясь с моей. Я чувствовал, как лисья энергия начинала перевешивать мою. Ходил по тонкой грани: еще чуть-чуть и рыжая чакра поглотит меня.       У меня есть лишь один удар. И я должен суметь нанести вред Ооцуцуки и подать сигнал Саске.       Чакра лиса полностью обволокла мое тело. В прошлые разы телом всегда управлял лис, оттого и боль я не чувствовал — сознание отключалось. Но сейчас мне приходилось терпеть то, как обгорает кожа, как вместе с этим перенапрягаются болевые рецепторы. Сейчас мой порог боли слишком низкий, чтобы терпеть такие мучения. Я выпускал свою чакру, чтобы хоть как-то минимализировать потери со своей стороны, но подготовки не хватало. Чакроканалы еще не привыкли к смешению с инородным.       А тем ременем у меня появился третий хвост… Еще один, и я не смогу контролировать себя.       «Я использую кое-что, — мысленно обратился лис, тем самым встряхивая меня и не давая потерять сознание от боли, — Я возьму контроль над телом, отдохни».       А потом я начал отключаться, постепенно теряя связь с реальным миром. Перед тем, как раствориться в чакре лиса, я увидел зачатки Бомбы Хвостатого. Так вот как ты решил подать сигнал Саске… Надеюсь, Ооцуцуки достанется.       «Верю в тебя, Курама», — возможно мне и правда стоит отдохнуть.

***

      Первым, что я увидел, когда пришел в себя — это голубые глаза. Из-за того, что их обладательница склонилась надо мной, длинные красные волосы, завязанные в хвост, распластались на моей груди. Сознание было спутанным, а тело слишком тяжелым, будто налитое свинцом. Но мне это не помешало, чтобы поднять руку и коснуться чужих волос. Я любил зарываться пальцами в длинные иссиня-черные волосы Хинаты, оттого расстроился, когда та подстриглась. И сейчас старая привычка всплыла наружу.       Мое действие было замечено — девушка убрала свои волосы из-под моих рук, а потом продолжила лечить. Боль чувствовалась во всем теле, а от Курамы ни слуху ни духу. Видимо, лис спал. — Я не очень люблю, когда кто-то посторонний касается моих волос, — прошептала девушка, слегка приподняв уголок губ, как бы говоря: «не бери в голову, это все мои заморочки». Только от слово «посторонний» как-то неприятно прошлось по слуху, я невольно скривился. Я не был лично знаком с Кени, но знание о том, кто она, не давало мне покоя. Оттого и слово «посторонний» казалось таким неприятным и болезненным. — Скажи, почему это произошло? — вдруг спросил я, позабыв о просьбе Саске. Словив недоуменный взгляд девушки, я поспешил исправить некорректность своего вопроса, — Почему в будущем я и Хината не вместе? Почему все так получилось? — Откуда ты знаешь? — удивилась девушка, но тут же изменилась в лице. Я же пожалел о вопросе, завидев то, как Кени скривила губы, — Это ты должен у себя спросить… Знаешь, меня просили лишний раз не говорить с тобой, но… правила иногда полезно нарушать. Я очень хочу высказаться… — Выскажись, я хочу знать о том, какой я в будущем, — попросил я, прерывая девушку. В ней чувствовался темперамент моей матери… Мой характер. Эмоциональная, взрывная. Вот только в отличие от меня, Кени могла быть сдержанной. Но если долго держать эмоции в узде, то рано или поздно те вырвутся наружу. Что и произошло сейчас. — Не перебивай! — зашипела она, не заметив, что сильнее надавила руками на мою грудную клетку. — Ты никудышный отец, вот кто ты! Воспользовался моей мамой. А потом и вовсе ушел из деревни! Из-за тебя нам пришлось несладко! Ты хоть знаешь, какого это - ловить на себе надменные взгляды Хьюга и выслушивать про то, что я результат непристойного поведения химе клана? А каково маме? А?       Я внимательно слушал столь эмоциональный монолог моей дочери, принимая все грехи себя из будущего. Хотя до сих пор не мог понять как так произошло то, что получилось в итоге? Я не хочу такого будущего. — Мама всегда говорила, что я ее драгоценный ребенок и она бы не стала менять что-то, будь у нее на то шанс. Но во что мне верить, когда моя тетя сказала, что я ошибка? Во что? — продолжила Кени, не замечая того, что несколько капель слез оказались на ее щеках. Мое сердце сжималось от понимания, что я причинил кому-то такую боль. Я ведь и сам знал, что такое недобрые взгляды людей. Одни смотрят на тебя, как на зверушку в зоопарке, другие — показывают недовольство и неприязнь обидным словом или действием.       Я не придумал ничего лучше, как просто обнять Кени. Та вздрогнула от прикосновения. На это я лишь сильнее прижал хрупкое тело к себе, зарываясь в красных волосах лицом и не обращая внимания на возобновившуюся боль. Через какое-то время девушка поддалась и тоже приобняла меня, только вот не смыкала руки за моей спиной. Она все еще была не готова к моим прикосновениям, но меня радовало, что не отталкивала. — Ты был дорог мне в детстве, — заговорила она, — Но впервые я сняла свои розовые очки, когда услышала разговор мамы и дедушки. Знаешь, он всегда поддерживал нас, но и осуждал. А пятиюродный брат, Сато, не забывал напомнить каждый раз, что я ублюдок. Это было так ужасно. Я ненавидела тебя за это. И за то, что ты проводил меня в Академию в первый раз, а потом ушел на долгие шесть лет. После этого я часто ловила презрительные и непонимающие взгляды, направленные на маму. Ненавижу тебя за это, несмотря на то, что ты сейчас ребенок, — прошептала Кени, после этого я почувствовал сильную ноющую боль в районе живота. Кулак Кени метко ударил в цель. Я пытался терпеть, ведь заслужил это. Хотя хрип все-таки сорвался с губ, за что Кени извинился. — Но я уважаю тебя, — договорила девушка, — Не только как правителя, но и как человека.       От последних слов у меня потеплело на душе. Возможно, не все потеряно?       А на следующее утро Саске и Кени ушли из этого времени, забрав вместе с собой воспоминания и оставив какую-то пустоту внутри и грусть…