«Он бог, он мужчина
Он призрак, он гуру
Они шепчут его имя
Через эту исчезающую землю
Но в его пальто спрятана красная правая рука».
(Красная правая рука, Ник Кейв)
Март 1916 г., Верден (Франция)
Амабель внимательно наблюдала за ситуацией, которая предстала перед ее глазами. Только что вернувшиеся из вечернего дозора солдаты готовились к следующему ночному патрулированию. Новобранцы складывали свои спальные мешки в нишах большой комнаты, некоторые были в ужасе, некоторые тихо плакали, а некоторые смотрели в пустоту. Громко смеялись только туннели-копатели, группа специальных солдат-шахтеров, которым было поручено атаковать врагов с помощью бомб. Война бушевала уже два года с тех пор, как был убит эрцгерцог Франческо Фердинандо д’Асбурго-Эсте. Конфликт никого не щадил, он убивал тех, кто сражался на поле, но также и тех, кто оставался дома, ожидая мужчин, которые не вернутся или вернутся, но с серьезными травмами.
— «Амабель, ты в порядке?» — Эмили, старшая медсестра, приветливо ей улыбнулась. Она была очень милой девушкой и много работала.
— «Да, все хорошо. Я просто задумалась».
Дверь столовой распахнулась, и вошла горстка солдат под разного рода крики. Они выжили, и это было поводом для радости. Солдаты неловко поклонились Амабель.
— «Доктор Гамильтон, к несчастью для вас, я вернулся!»
— «К счастью для меня, вы вернулись! Всегда приятно видеть вас снова, сержант Джонс».
Амабель была врачом в английском лагере номер 170 во Франции. Это было ее первое задание, и ее отправили во французскую деревню вместе с командой центральной лондонской больницы.
— «Ей, Джонс, перестань беспокоить хорошеньких девушек!» — парировал один из землекопов, вставая, чтобы его видели. Сержант Джонс подошел к нему, испепеляя взглядом, но в следующий момент они весело обнялись.
— «Ты настоящий негодяй, Шелби» — Джонс прошептал ему, затем поприветствовал Амабель еще одним ненадежным поклоном и покинул кафетерий.
Амабель собиралась укрыться в своей комнате, чтобы почитать, когда к ней присоединилась фигура. Это был высокий мужчина с подтянутым телосложением, и его черные волосы контрастировали с голубыми глазами.
— «Вам что-то нужно?» — вежливо спросила она.
— «Я просто хотел представиться. Томас Шелби, к вашим услугам» — сказал он, нежно взяв ее руку, чтобы поцеловать ее запястье. Амабель покраснела, он сделал это первым, остальные солдаты ее вообще не заметили.
— «Я доктор Амабель Гамильтон».
— «Должен ли я преподать Джонсу урок, чтобы он больше не беспокоил вас?»
— «Вы не рыцарь, и я не девушка в опасности. Не волнуйтесь.»
Пикантный ответ девушки заставил Томаса улыбнуться, он любил женщин, которые могли ему противостоять. Некоторое время он наблюдал за ней, ее каштановые волосы были слегка волнистыми, у нее были большие карие глаза — осанка члена аристократической семьи, но больше всего его поразил решительный и непоколебимый характер.
— «А кто вам сказал, что я не рыцарь? И Вы уверены, что Вы не в опасности?
— «Это Вы будете в опасности, если не будете держать язык за зубами, сержант-майор Шелби. Я женщина, а не дура».
— «Вы очень, красивая женщина!»
Амабель подняла глаза, он был не первым, кто пытался с ней флиртовать, но он был единственным, кто делал это так откровенно.
— «А Вы дурак, если думаете, что я уступлю банальному комплименту».
— «Хорошо известно, что я дурак, особенно в присутствии красивой женщины» — Томас ответил кривой улыбкой, над которой Артур и Джон посмеялись бы. Амабель плотно закрыла медицинскую карту и повернулась к нему спиной.
— «Жалко, что я не красивая женщина, и поэтому Вы все равно остаетесь дураком».
— «Томми, мы собираемся напиться. Ты идешь с нами или продолжаешь сеять хаос с молодой леди?» — крикнул один из его товарищей из задней части кафетерия, вызвав смех у всех остальных. Томас покачал головой с веселой улыбкой и засунул руки в карманы.
— «Ваши друзья зовут Вас, Вы должен идти» — Амабель ответила ему столь же удивленно.
— «Я должен, но не хочу».
— «Идите, сержант-майор Шелби. Веселье долго не продлится».
— «Мы встретимся снова, доктор?»
Амабель вздохнула и, не оборачиваясь, двинулась в путь.
— «Кто знает».
Август 1916 г., Сомма (Франция)
Крики смешивались со слезами, потом и кровью, не давая возможности дышать. Война безжалостно пожинала жертвы, люди падали, как домино, втянутые в спираль бесконечной трагедии. Амабель пришлось подавить рвоту, когда она заметила красные пятна, на ее медсестринском фартуке. Несколько месяцев назад ее перевели в британский гарнизон № 387, в самый разгар конфликта. В эту ночь был ад на земле: солдаты прибыли из лагеря разорванными, без конечностей, истекающими кровью, жертвами невыразимых болей и, прежде всего, мертвыми. Пока она тщательно мыла руки, чтобы предотвратить распространение бактерий, занавес открылся, и пара солдат ворвалась, волоча обмякшее тело.
— «Помогите! Помоги нам!» — крикнул один из них.
Трое солдат погрузили тело и положили на койку. Амабель надела перчатки и бросилась к нему.
— «Помоги ему! Помогите моему другу!» — повторял другой в панике, кладя грязные руки на голову. Амабель сковала его запястья прежде, чем он смог буквально выдернуть волосы.
— «Эй, посмотри на меня! Смотри на меня! Как вас зовут?»
— «Меня зовут Фредди Торн, а это Дэнни Оуэн».
— «А как зовут вашего друга?»
— «Томми. Помоги ему!» — Дэнни ответил, протирая рану на голове тряпкой.
— «Да, да, теперь я позабочусь о Томми. Вас должны осмотреть, следуйте за медсестрой».
Медсестра усадила Фредди и Дэнни на койку, чтобы обработать порезы и провести полную проверку раны. Амабель снова обратила внимание на своего пациента. Диагноз был критическим: часть его лица была обожжена, а сильное воспаление кожи, которое покраснело, привело к образованию пузырей, заполненных жидкостью. Мужчина почти не жаловался, его легкие, должно быть, распухли от дыма, и поэтому ему было трудно издавать звуки.
— «Хорошо, Томми, доверься мне. Все будет хорошо».
Голубые глаза Томми, проступавшие сквозь кровь и волдыри, молча умоляли.
— «Все будет хорошо» — повторила Амабель, чтобы успокоить его. Затем она приступила к работе: намочила полотенце в ледяной воде и приложила его к покрасневшему лицу, при этом пациент от боли хлопнул ногой. Амабель, понимала что так причиняет ему много боли, но это было необходимо, она будет повторять действие снова и снова, пока Томми не привыкнет к холоду. Халат теперь был мокрым и залит кровью, как и его руки и шея. Когда она закончила с охлаждением кожи, чтобы остановить разрушение кожи, она дала пациенту морфин для облегчения боли. Когда лекарство начало ослаблять жжение, она стала обматывать его лицо марлей, пропитанной алоэ и календулой, чтобы успокоить кожу.
Через час Амабель нанесла свой обычный ночной визит, чтобы убедиться, что все в порядке, и, в частности, остановилась, чтобы осмотреть ожогового пациента. Фредди, друг, был ранен пулей и перенес операцию, прежде чем заразился, а Дэнни получил серьезную травму головы и многочисленные синяки. Теперь трое солдат заняли койки рядом друг с другом. Амабель убедилась, что Томми спал, прежде чем двинуться дальше.
— «Останься» — слабо прошептал Томми.
— «Вы не должны говорить. Вам нужно отдыхать, это поможет заживлению ран».
Томми сумел слегка улыбнуться, прежде чем он почувствовал прилив боли. Он нежно пожал руку Амабель, и она улыбнулась в ответ.
— «Я останусь здесь, с Вами. Но теперь Вы должны спать».
Сентябрь 1916 г., Париж, посольство Великобритании.
Амабель сидела в холле с сержант-майором Шелби, ожидая, пока начальство примет решение о ее возвращении домой.
— «Как ты думаешь, они меня отправят в отставку?» — спросил Томми, почесывая щеку, все еще красную от заживающего ожога.
— «Перестань прикасаться к своему лицу, я не хочу, чтобы твоя кожа воспалялась. В любом случае, я уверена, они уволят тебя, а также наградят медалью за доблесть. Поверь мне, я сделала все, что могла, чтобы доставить тебя домой. Война больше не для тебя, Шелби».
Весь месяц выздоровления, который Томми провел в военном госпитале, именно она ухаживала за сержантом, лечила его кожу и меняла повязки, помогала ему есть и одеваться и каждую ночь сидела рядом с ним, ожидая, когда он заснет.
— «Спасибо за твою приверженность, доктор». — сказал Томми с мимолётной улыбкой. Амабель нежно пожала ему руку и улыбнулась в ответ.
— «Не благодари меня. Иди домой и живи полной жизнью. Я просто хочу, чтобы ты и твои друзья обрели душевный покой».
— «Томми!» — улыбающаяся женщина бежала к нему. Она бросилась на него, чтобы обнять и поцеловать все его в щёку.
— «Будь осторожен со своим лицом» — сказала Амабель, хихикая от смущенного лица Томми.
— «Да, извините. Я Элизабет Грей, тетя Томаса. Это Вы мне позвонили?»
— «Я доктор Гамильтон, и да, я отправила Вам письмо с приглашением сюда. Вашему племяннику нужно немедленно отправиться домой, Франция больше не для него».
Дверь зала суда открылась, и из них вышел начальник их подразделения, неся пергамент и коробку.
— «Сержант-майор Шелби, вы с честью уволены с немедленным вступлением в силу. Вы можете пойти домой сегодня» — объявил мужчина, вручая ему лицензию на увольнение и медаль.
— «Спасибо, сэр».
Как только начальник ушел, Элизабет залилась слезами счастья и снова обняла племянника.
— «Я отвезу тебя домой, Томми. Все кончено.»
Томми заметил яркие глаза доктора Гамильтона и не знал, правда ли это, или это следствие того, что ему ежедневно вводили морфий для облегчения боли.
— «Спасибо за все, доктор Гамильтон. Без тебя я был бы мертв».
— «Будь счастлив, Шелби. Ах, я оставляю тебе это на память, чтобы ты меня не забыл».
Томми положил в карман платок доктора и покинул посольство со своей тетей. У него не хватило смелости обернуться.
Бирмингем, 1923 год.
Когда она проснулась, первое, что заметила Амабель, был белый потолок, испорченный годами и до ужаса знакомый. Она вернулась в Бирмингем, свой родной город, накануне около 22:00, и все спали, поэтому она легла спать, никого не потревожив. Однако теперь этот дом казался пустым, так как ее отец умер двумя годами ранее. Мать же умерла, родив младшую сестру. Было три дочери: Амабель — 27 лет, Эвелин — 20 лет, и Диана -16 лет. Их отец, доктор Освальд Гамильтон, воспитывал их наедине с большой любовью и не позволял им ни в чем не нуждаться. Его смерть объявила Амабель новой главой семьи. Вот почему она вернулась, когда больница Бирмингема предложила ей работу. Ей нужно позаботиться о своих сестрах, пообещала она матери на смертном одре. Дверь спальни открылась, и круглое лицо Берты показалось в темноте. Она была домработницей, которая работала у них с момента рождения Амабель, единственной, кто заботился о доме.
— «Амабель, как я рада тебя видеть!» — воскликнула женщина и обняла.
— «Я тоже рада, Берта».
Берта отступил и осмотрела ее, как ученый.
— «Позвольте себе некоторое время взглянуть на себя. Вы слишком худы, мисс! Я буду ждать Вас на кухне, чтобы позавтракать».
— «Не заваривай мне чай, я его ненавижу!» — попросила Амабель, затем пошла в ванную комнату чтобы умыться и переодеться.
Когда она пришла на кухню, две тонкие ручки обняли ее за талию. Диана обнимала ее, прижавшись щекой к его груди.
«Я так по тебе скучала, Бел» — пробормотала девушка, когда сестра поцеловала ее в голову.
— «Я по тебе тоже скучала, малышка. А где Эвелин?»
— «А вот и я!» -прозвучал позади Амабель веселый голос. Эвелин была миниатюрной, но теперь ее волосы стали длиннее и светлее, она выросла. Три сестры обнялись, наконец они снова вместе.
— «Итак, Эвелин, маленькая птичка сказала мне, что ты встречаешься с мальчиком». — сказала Амабель, потягивая горячий кофе. Диана откусила от печенья и усмехнулась.
— «Давай, Эвелин, расскажи ей все!»
— «Заткнись, маленькая болтушка!» — ответила средняя, ударив младшую салфеткой. Амабель улыбалась этим ссорам, которых ей очень не хватало.
— «Да, расскажи мне все. Мне любопытно узнать, кто покорил твое сердце».
— «Его зовут Джейкоб Кавендиш, он сын мэра. Его брат Доминик ходил с тобой в школу. Мы встретились в церкви, он принес мне песенник, который я выронила из рук, а через две недели пригласил меня прогуляться. Мы вместе четыре месяца. О, Бел, я безумно его люблю!» — мечтательно сказала Эвелин, прикрыв руками сердце и моргая. Амабель хорошо помнила Доминика, в то время он был надменным, надменным и грубым мальчиком, всегда готовым броситься в бой. Ради сестры она изобразила улыбку, причин для беспокойства пока не было.
— «Хорошо. Я рада. Я обязательно познакомлюсь с ним в ближайшие недели. А послушаем, как продвигаются учеба?»
Берта внезапно ахнула, как будто этот вопрос был смертельным, как пуля. Эвелин и Диана обменялись беглыми взглядами, будто кто-то делился секретом.
— «О нет. Что вы наделали?» — встревожено спросила Амабель.
— «Ну… Тетя Камилла посоветовала мне бросить университет и поступить в школу хороших манер. Она говорит, что теперь, когда я занята Джейкобом, мне нужно научиться вести себя как настоящая женщина» — объяснила Эвелин.
— «С каких это пор мы прислушиваемся к совету тети Камиллы? О боже, Эвелин! Папа учил нас быть независимыми женщинами, умными, способными обходиться без мужчины, и, прежде всего, он учил нас, что важно! быть самими собой. Настоящая женщина такая, она свобода, умна, уважающая себя, храбрая «.
— «Тетя Камилла права. Джейкоб никогда не жениться на мне, если я буду вести себя как цыганка!»
— «А что плохого в том, чтобы вести себя как цыганка? Я всегда говорила вам, что вы должны уважать людей независимо от их происхождения и социального статуса».
Амабель хлопнула руками по столу, и немного кофе пролилось на белую скатерть. Эвелин опустила голову на тарелку и нервно поиграла подолом платья.
— «Ты… и твои безумные представления о женщинах! Я не потеряю Джейкоба из-за тебя. Я не буду учиться на учителя, мне все равно. Я хочу быть хорошей женой и хорошей матерью!» — закричала Эвелин и побежала в свою комнату.
— «Моя учеба, однако, в порядке» — тихо пробормотала Диана. Амабель вздохнула и улыбнулась ей, по крайней мере, Диана не изменилась.
— «Это меня очень радует. Ты все еще хочешь научиться играть на пианино?»
— «Да! Ты научишь меня?»
— «Конечно. Мы можем тренироваться по два часа в день каждый вечер. Вот увидишь, мы повеселимся».
— «Не могу дождаться. Сейчас собираюсь в школу. До скорого» — сказала Диана, поцеловала ее в щеку и пошла одеваться.
— «Добрый день, Берта, я иду в отцовскую студию. Я не вернусь на обед. Увидимся за ужином».
— «Добрый день. Хорошо дня, мисс Галильтом».
***
Одной из многих вещей, которые ненавидел Томас Шелби, был рассвет. Это напомнило ему, что новый день начался, и, следовательно, он должен был готовиться к новой битве. Прогуливаясь по Смолл-Хиту с сигаретой во рту, он вернулся в свой офис. С тех пор, как их бизнес стал легальным, прибыль увеличилась вдвое, и всегда было много работы. В то утро было что-то другое, он чувствовал себя более подавленным, чем обычно, и Франция казалась очень ярким воспоминанием, которое даже опиум не смог успокоить ночью. Он вытащил из кармана пиджака белый носовой платок с двумя выгравированными буквами «А» и понюхал его, ему показалось, что он все еще чувствует сладкий аромат кедра. Этот пережиток войны, ему подарила врач, которая ухаживала за ним, когда он обжег лицо из-за налета немцев на галерею. Он не помнил имени женщины и смутно помнил ее физические особенности. Фредди всегда говорил ему, что она была ангелом, посланным, чтобы спасти их от того ада. На протяжении многих лет Томас хранил этот платок и носил его каждый день как доказательство того, что он жив, что он выживет во всех испытаниях, которые Бирмингем и сама жизнь поставит на его пути. Томас Шелби сделал бы это любой ценой.
— «Томми, давай выпьем с нами!» — Артур пригласил его, как только он ступил в дом. Пока его братья пили, Полли курила, а Ада читала одну из своих коммунистических книг.
— «Всего лишь каплю. Мы должны оставаться в ясном сознании, у нас есть работа».
В этот момент в комнату вошел Майкл с мрачным выражением лица.
— «Ты слышал новости?»
— «О чем ты говоришь?» — спросил Томас, приподняв бровь, и залпом опустошил стакан.
— «Мейер купил еще три здания в центре города».
— «Грёбаный швейцарец, он начинает действовать мне на нервы!» — сказал Артур, сидя на столе и куря сигару.
Ной Мейер много месяцев преследовал Томаса по делам. Он покупал бесчисленное количество собственности по всему Бирмингему с единственной целью — вырвать власть у Шелби. Менее чем за год он завоевал половину города.
— «Я не понимаю, в чем его грёбаная проблема! Какого хрена он хочет? Деньги? Давайте заплатим и уберем его с нашего пути» — предложил Артур пригладив усы. Полли усмехнулась и затушила сигарету в пепельнице.
— «Мейер богат, и его не волнуют наши деньги. Это что-то другое. Может быть, один из вас переспал с его сестрой или его женой».
— «Нет, — ответил Томас, — с сестрой никто не был, и Мейер не женат. Ты права, за всем этим скрывается мотив, но проблема в том, что мы не знаем, что именно им движет. Нам нужно понять что именно, и как можно быстрее, прежде чем этот ублюдок засядет в других наших зданиях».
— «Наши люди заняли три бара в центре города, и сегодня утром они займут медпункт на улице» — сообщил Майкл. Томми кивнул и направился на улицу.
***
После парковки Амабель оставалась сидеть в машине еще несколько минут. Она глубоко дышала с закрытыми глазами в надежде придать себе храбрости. Она не входила в медицинский кабинет своего отца с тех пор, как уехала на войну, и сердце ее трепетало от волнения. Бодрым шагом она направилась к зданию, где располагалась студия. Ее переполняли воспоминания: первый раз, когда отец привел ее сюда, послеобеденное время, проведенное за домашним заданием в приемной, и первые представления о медицине, которые она выучила. Когда она подошла к кабинету, вместо того чтобы радоваться, ее лицо исказилось в гримасе боли. Двое мужчин стояли снаружи, а третий запирал дверь засовом.
— «Простите, что вы делаете? Это частная собственность!»
Эти двое не слушали ее, они продолжали невозмутимо свои действия.
— «Кто ты и чего хочешь? — рявкнул один, топая ногой по земле — Убирайся!»
— «Эта студия принадлежит мне! И если вы не уйдете, я вызову полицию!»
— «Ты слышал, Бен? Вызовет полицию?»
Мужчин рассмеялись, как будто жалобы Амабель были чем-то смешным.
— «Мисс, это место реквизировано. Приказ».
— «Требование? Кто, черт возьми, это решил?»
— «Да, требование. По приказу Острых козырьков!»
Амабель подняла брови, и ее рот приоткрылся.
— «Кого? Острые… что?»
***
Томас был из тех людей, которых поглощали мысли, но он отталкивал их в отдаленные уголки разума и больше не заботился о них. Однако он позволил себе только одно исключение, единственную мысль, единственное воспоминание, которое каждый год невольно приходило ему в голову: доктор, спасшая его от ожогов во Франции. Госпитализация была долгой, около месяца, в течение которого доктор была с ним днем и ночью. Более шестидесяти дней ему приходилось держать лицо полностью забинтованным, и боль от смены повязок все еще жгла его кожу, но этот врач смогла облегчить то ужасное страдание. «Я оставляю тебе это на память, чтобы ты меня не забыл», — сказала ему доктор, а затем протянула ему вышитый носовой платок. Этот поток мыслей прервала женщина, ворвавшаяся в комнату, она была настолько зла, что казалось что она держит самого дьявола за волосы, как маленькую куклу. Позади нее смеялись Артур и Майкл.
— «Вы Томас Шелби?»
Она был молода, с каштановыми волосами, доходившими до плеч, в яркой красной шляпой и чем-то вроде докторской сумки.
— «Это я. А Вы?»
— «Амабель Гамильтон, дочь доктора Освальда Гамильтона и владелица студии на улице, реквизированной у меня по вашему распоряжению! Кто Вы такой, черт возьми, чтобы присвоить то, что принадлежит мне?»
«Я Томас Шелби, дорогая» — Томас ответил небрежно, демонстрируя все свое обаяние. Вместо того чтобы восхищаться этим, Амабель нахмурилась.
— «Дорогая? Это, вы так играете? Мне совсем не смешно, и никто не давал Вам достаточно уверенности и прав, чтобы дать мне ласковое прозвище. Кроме того, ваше имя не дает вам права брать мою студию!»
Томас был ошеломлен на мгновение, диалектика этой женщины заставила его замолчать. Редко случалось, чтобы он позволял кому-то отказываться от своих слов.
— «Хорошо, это будет означать, что я куплю это место. Сколько Вы хотите?»
— «Я не буду продавать вам студию, мистер Шелби».
— «Да ладно, у всех нас есть цена. Какая Ваша?»
Амабель выпрямила спину и обхватила руками ручки портфеля, который когда-то принадлежал ее отцу.
— «У студии нет цены, потому что она не продается. Для меня это имеет семейную ценность. Мой отец проработал там более двадцати лет, и теперь я беру его дело, на себя. Если хотите, я заплачу Вам ту сумму, которую Вы бы потратили, если бы купили это место. Какая Ваша цена?»
Томас на мгновение внимательно посмотрел на нее. Она была красивой женщиной, но в ней было что-то еще, что его заинтриговало. У него было ощущение, что он видел ее несколько лет назад. Ему пришлось сделать разумное встречное предложение, чтобы не потерять и эту собственность, иначе Мейер победил бы.
— «Что, если мы заключим сделку? Присаживайтесь, давай обсудим это».
Амабель осторожно села, теперь ее поразила странная доброта мужчины. Ей пришлось признать, что он был привлекательным мужчиной, черные волосы, завораживающие голубые глаза и расслабленное выражение лица, но которое выдавало что-то опасное.
— «Сделка? Что ж, я Вас слушаю».
— «Если бы вы стали нашим врачом, офис остался бы у вас, а у меня было бы еще одно имущество. Никто не тратит деньги, никто не теряет имущество, никто не перестает заботиться о своем бизнесе. Что вы думаете?»
— «Кто заверит меня, что вы будете соблюдать договор, мистер Шелби?»
— «Я положу крупную сумму на ваш банковский счет, это будет ваша страховка. Соглашайтесь или уходите, мисс Гамильтон».
Амабель провела рукой по лбу, она была загнана в угол и должна была быстро принять решение.
— «Большая сумма денег не дает мне уверенности в том, что вы будете соблюдать соглашение».
Томас ухмыльнулся, прислонился спиной к стулу, закурил.
— «Конечно. Это означает, что вам придется мне доверять, даже если вы меня не знаете. Я повторяю: соглашайтесь или уходите».
— «Я принимаю Ваше предложение».
Томас самодовольно улыбнулся и протянул к ней правую руку, Амабель нерешительно пожала ее в ответ.
— «Добро пожаловать на борт, доктор».
***
Берта подала десерт в гостиной, но Амабель не присоединилась к сестрам, она осталась в столовой в полной медитации. Горничная, видевшая, как она росла, знала, что ее что-то беспокоит.
— «Что происходит, мисс? Я вижу, вы чем то обеспокоены» — сказала Берта, предложив ей блюдце с кусочком торта, от которого Амабель отказалась, мотнув головой.
— «Вы знаете, кто такие Острые козырьки?»
Лицо горничной перекосил страх, и обычное добродушное выражение сменилось более мрачным.
— «Почему вы задаете мне этот вопрос? Острые козырьки — тема, о которой нельзя говорить в этом доме!»
— «Берта, ответь, пожалуйста. Кто они?»
— «Семья Шелби правит Бирмингемом с конца войны. Они контролируют, манипулируют, совершают набеги, убивают. Лидер «Острых козырьков» — Томас, за ним идут его тетя Полли и брат Артур. Кузен Майкл тоже недавно присоединился, а сестра Ада в основном наслаждается их грязными деньгами».
— «Так они опасны» — заключила Амабель, сложив руки, глядя в пространство. Берта кивнула, все еще напуганная.
— «Они очень опасны. Вы должны держаться от них подальше, они только приносят неприятности и распространяют смерть, куда бы они ни пошли. Обещайте мне, что никогда не будете иметь с ними ничего общего».
Глаза Амабель увлажнились, а в горле пересохло, как будто она месяцами шла по пустыне без капли воды. Она попала в криминальный бизнес и не могла отступить. Она услышала веселый смех двух сестер, и невидимая стрела пронзила ее сердце. Она пришла в себя, когда Берта коснулась ее руки.
— «Обещаете, мисс?»
— «Да, да. Я обещаю».
