you have a knife to my throat

Капитан Леви Аккерман был сосредоточен на работе, которую ему предстояло выполнить, и его компетентность и сила не имели себе равных. Заслуженная слава холодного, сквернословящего и безжалостного более чем устраивала его. Никто не осмеливался устраивать на него нападки теперь, когда он был официально признан. Но это была не та слава, что у Эрвина. Эрвин был известен как обладатель железной воли, холодной решимости и прямолинейного отношения. Никто не считал командующего грубым или несправедливым. Он вел свои отряды спокойной, но твердой рукой. После безрассудной, обреченной на провал уловки, унесшей жизни его друзей, враждебность Леви к Эрвину не исчезла. И всё же, она развивалась и перерастала в непоколебимую преданность. Как у старого бродячего пса, благодарного за то, что его накормили и заметили. Однако они редко говорили друг с другом о чем-либо, кроме своей работы. Леви предпочитал, чтобы так всё и оставалось. Эрвин Смит был опасной несдвигаемой горой. Леви понимал, что его влечет к этому человеку, которого он так ненавидел, которого всё ещё отрицал, но которому доверял всем своим существом. Но он презирал эти неприглядные чувства. Эрвин назвал его неприглядным, и он действительно чувствовал, что так оно и есть. Вдобавок, эти чувства были таковыми тоже. И всё же, несмотря на то, что он не позволял этому влиять на выполнение им своих задач, он поймал себя на том, что думает о руках Эрвина и его сильной хватке. Образ напряженных мышц, скрытых под их униформой и перетянутой ремнями снаряжения так сильно, что на коже оставались синяки, мучил его разум. Быть вовлеченным в военную рутину означало одиночество и, во многих отношениях, полную фрустрацию. Размеры Леви не помешали ему стать лучшим, как Эрвин и предполагал. Но когда он встал рядом с ним и ему пришлось запрокинуть голову, чтобы увидеть его лицо, потому что макушка едва ли доставала до его плеча, он вспомнил, откуда пришел. Но ничто в поведении внушительного командующего не говорило о недостатке уважения или ощущении превосходства. Леви знал, каково это, но не ощущал этого в нем. Тон Эрвина никогда не был резким, даже если он мог бы. Он никогда не повышал голоса, даже если мог бы. Он никогда ни на кого не смотрел свысока за их ошибки. Все ошибки были ожидаемы и учтены, говорил он. Это звучало холодно, но так и должно было быть. За позицию молодого командира его уважали все, в том числе и старшие чиновники. Во времена простоя, когда они сидели без дела — как же он ненавидел бездельничать — было невыносимо думать о различиях между ними. Он вырос в Подземелье, в мусорной яме, сыном мертвой проститутки. Умереть, как собака, было его правом по рождению. И всё же, причиной, по которой его судьба изменилась, стал Эрвин и его цепкий глаз. Он видел в нём потенциал. Ферлан и Изабель не должны были оказаться втянутыми в этот ад. Наверное… Наверное. По ночам, когда он вообще не мог заснуть, его мысли метались от «может быть» и «а что, если», и он знал — он всегда знал — что как бы он ни старался похоронить прошлое, он унесет его с собой в могилу.

***

Они отправились на задание. Миссия расплаты, с несколькими рекрутами, вскоре после встречи с аномальными титанами. Погода не сдавалась. Со вчерашнего дня шел дождь, но Эрвин не отменил задание. Так будет легче спрятаться, сказал он. Он был прав, конечно же. Леви, не колеблясь, последовал за ним. Его глаза не мигали, но хватка была твердой, а разум сосредоточенным. Он не хотел, чтобы кто-либо из этих ребят погиб, но это случилось. Жертвы были всегда. Эрвин не выказывал эмоций, как и Леви. Они встречались лицом к лицу с семьями. Их осыпали проклятиями, когда они проходили мимо с останками их близких, и они не реагировали. Сколько времени потребовалось, чтобы привыкнуть к этому? Леви молча извинился перед товарищами и ушел, как только они вернулись в штаб. В душе он тер свою кожу так сильно, как только мог, пока она не покраснела и не стала чувствительной, почти израненной. Он сел в своей комнате у окна, одетый для сна в светлое белье, глядя, как за окном сгущается тускло освещенная ночь. Дождь лил на землю, пропитывая её будто кровь с неба. Это было живое существо — тьма, и она расширялась, просачиваясь сквозь щели окна. Костяшки его покрасневших кулаков побелели на бедрах. Он не зажег камин. Этой ночью он сидел наедине со своими мыслями, а утром он выйдет и сделает то, что должен. В нём больше не было места для сожалений. О принятых ими решениях нельзя было сожалеть. Однако, в эту ночь возник и разросся, как ночная тьма, вопрос — должны ли они пожертвовать своей человечностью, чтобы спасти человечество? Подход Эрвина к этому вопросу вызывал именно такое чувство. Он больше не человек, подумал Леви. Он посвятил своё существование командованию с холодным и бесстрастным расчетом. Леви знал, что он не заснет, и он ничего не ел и не пил. Его тело нуждалось в этом; иначе он не сможет выполнять свою работу. Он вышел из комнаты и направился в кухню. Он налил себе стакан холодного молока и наложил себе в тарелку остатки тушеного мяса. Оно было безвкусным. Это было похоже на жевание сырых кишок животного, и он не знал, что было в этом мясе. Это не имело значения. Он проглотил его вместе с молоком и куском черствого хлеба. Он не удивился, увидев свет, идущий из-под двери комнаты Эрвина, когда проходил мимо. Он хотел пройти мимо, но в этот момент он был где-то не здесь, и его мысли блуждали по опасной территории. Это заставило его остановиться у двери и ожидать звуков. Их не последовало. Ему стало интересно. Может быть, он работал. Однако уже перевалило за два часа ночи. Может ли это означать, что порой он тоже не мог спать по ночам? Непреодолимая потребность выяснить взяла верх, и ему захотелось постучать. Впрочем, в этом отпала необходимость. — Тебе что-то нужно, Леви? — отозвался тихим эхом голос Эрвина, и их глаза встретились. Когда дверь тут же открылась, он стоял перед Леви. Леви слышал, как он подошел к двери, но не сдвинулся с места. Его глаза поднялись, чтобы посмотреть на лицо этого высокого человека. Всё тот же непроницаемый стоический взгляд холодных голубых глаз. Но под ними виднелись серые круги, а его обычно безупречно зачесанные волосы были влажными и взъерошенными. Леви с болью заметил, что на нем было только нижнее белье. Крепкие, покрытые шрамами белые мышцы его живота и груди мерцали в тусклом свете коридора, на эти твердые, четко очерченные мышцы отбрасывались тени. Его большие крепкие бедра были в синяках, как Леви и предполагал — в таких же синяках, как и его собственные. Эрвин был крупным, пугающим, широким, неординарным, умным и холодным. Но в таком состоянии, подумал Леви, уязвимый и растрепанный, он выглядел лишь как мужчина — как любой другой мужчина — и это тревожило. — Нет, — решительно ответил Леви. Эрвин посмотрел на него сверху вниз, оценивая, без сомнения. — Я ходил взять что-нибудь съесть. — Хорошо, это хорошо, — ответил Эрвин неопределенным кивком. — Я рад, что ты сходил. Я заметил, что ты ушел, не поев… Леви облизнул губы и слегка раздул ноздри. Леви заметил особенность и у него тоже. Он увидел, что Эрвин держится, ухватившись за дверной косяк. Костяшки его пальцев побелели. В голове Леви все смешалось, и его взгляд скользнул в спальню Эрвина. Раковина перед зеркалом была полна воды, и он разложил свои бритвенные принадлежности. Леви также заметил, что Эрвин не брился ни днем раньше, ни утром. Это не придавало ему плохой вид, но в этот момент Леви понял, что это означает. — Вам нужна помощь, командующий? — спросил Леви, полный наглости и бравады, которых у него не было пять минут назад. Командующий Эрвин Смит встретился с ним взглядом, затем слегка опустил голову и обернулся посмотреть на раковину. — Думаю, да, — тихо произнес он, оглянувшись назад на Леви. — Ты умеешь пользоваться опасной бритвой? — Да, — подтвердил Леви. — Хочешь, чтобы я помог тебе с этим? — Если ты будешь так добр, — ответил Эрвин с мягким вздохом. Он убрал руку с дверного косяка, чтобы впустить Леви в свою комнату, прежде чем закрыть дверь. Леви никогда здесь не был и не удивился, увидев, что всё было безукоризненно организованно и чисто. В этот момент его захлестнул прилив адреналина — он будет держать лезвие. Он будет держать лезвие у горла Эрвина. Он осознает это? Эрвин подтащил стул к раковине и сел на него, не говоря ни слова. — Ты не разжег камин, — указал Леви, стоя перед раковиной. Эрвин не сделал ничего, кроме того, что выложил свои бритвенные принадлежности и наполнил раковину. Леви смешал крем для бритья кисточкой, превращая его в пену. Кенни научил его всему этому, все воспоминания были на месте, и в эту ночь он не станет бороться с ними. Дождь не прекращался. — Нет, не разжег, — ответил Эрвин. Его голос был глубже, чем привык Леви, но тембр был ровным и спокойным. — Ты подхватишь чертову простуду, оставаясь полуголым после душа в промерзающей комнате, — с усмешкой заявил Леви. У камина лежали дрова. Леви, не спрашивая, подошел, взял с каминной полки коробок спичек и присел, чтобы разжечь огонь. В качестве розжига он использовал сухую сосновую шишку. Эрвин молча наблюдал за ним. Теплое сияние оранжевого пламени, потрескивающего в спокойном ритме, затопило комнату. Свет отбрасывал на стены тени, которые плавно покачивались. — Спасибо, — сказал Эрвин, когда Леви снова подошел к раковине. Леви вымыл руки, прежде чем взять полотенце, которое смочил в воде. Она была ледяной. Эрвин резко вдохнул, когда почувствовал, как вода стекает по его подбородку и груди, сбегая вниз на серые боксеры. Сосредоточенность Леви на предстоящей задаче не дрогнула при виде внушительной выпуклости в них и темных пятен, которые появились, когда на них попала вода. — Некомфортно? — спросил Леви, глядя на него, когда он отложил полотенце. — Да. От честности Эрвина у Леви в голове все перемешалось, когда он взял миску с пеной и щеткой и направился к нему. Эрвин поднял на него голубые холодные глаза. Тепло, которое скопилось внизу живота Леви, посылая поток тепла через его охолодевшие конечности, также не заставило его уравновешенность пошатнуться. — Расставь ноги, — попросил он, понимая, как это звучит. Эрвин подчинился, не задавая вопросов. Леви протиснулся между его ног, теперь он мог дотянуться до его лица, и впервые посмотрел на него сверху вниз. Глаза Эрвина были прикованы к Леви, его растрепанные светлые волосы ниспадали свободными прядями на лоб. Леви равнодушно протянул руку к подбородку Эрвина и откинул его голову назад. Кожа на его подбородке, покрытая щетиной, казалось теплой и мягкой под его пальцами. Он уже знал, что его щетина не была жесткой, иначе он не смог бы добиться такого гладкого бритья. Касаться его кожи — касаться его — было сродни совершению преступления; и он о нём не сожалел. Он обмазал кисточкой лицо Эрвина. Мускусный запах смешивался с запахом горящих дров в камине. Теплое свечение начало поднимать температуру в замерзшей комнате. Эрвин прикрыл глаза, и Леви внимательно оглядел его, старательно покрывая каждый клочок щетины белой пеной. Эрвин открыл глаза, когда Леви поставил миску обратно на раковину и взял бритву. Она выглядела старой, но выполненной качественно. На рукоятке были выгравированы инициалы «Э.С.». Леви раскрыл бритву и проверил лезвие. Она была настолько острой, насколько это было возможно, и мерцала оранжевым светом, когда Леви увидел отражение своих глаз на гладком металле. — Я буду направлять, — заявил Леви, стоя между длинными голыми ногами Эрвина. — Я знаю, тебе решать, что и как, — голос Эрвина был глубоким и напряженным, когда их глаза встретились. — У тебя лезвие, приставленное к моему горлу, Леви. Тепло, бегущее по венам Леви и собирающееся в его груди и животе, не затуманивало его зрение. Эрвин знал, на что шел, когда принял помощь Леви. Леви предполагал это, но не ожидал, что он это скажет. Рука Леви была ловкой, а движения точными. Он тоже брил лицо опасной бритвой, и делал это для Кенни, когда был ребенком. — У тебя легкая рука, — тихо произнес Эрвин. Леви почувствовал на себе его взгляд, когда промыл бритву в воде после первого захода. Мысли Леви улетучились на миллисекунду; он вспомнил, что Кенни тоже говорил ему об этом. У тебя лёгкая рука, ты хорош во всем, черт побери, что делаешь, не так ли? Я горд. Это было так давно. — Похоже, что так, — сказал Леви в ответ и продолжил работу. Левой рукой он взял Эрвина за подбородок и откинул его назад, обнажив голую шею. Яремная вена Эрвина пульсировала под кожей. Леви облизнул губы. Глаза Эрвина, полуприкрытые веками, были устремлены на него, когда он поднес бритву к коже и осторожно выбрил одну сторону его челюсти, остановившись прямо над яремной веной. Его рука была такой же твердой, как и раньше, но тепло было ошеломляющим. В паху стало неудобно, но на нем были штаны. Глаза Эрвина следили за каждым его движением. Он сглотнул, прежде чем провести бритвой по кадыку Эрвина, и увидел, как потемнели его глаза. Выпуклость в боксерах командующего тоже больше не была мягкой. Молчание между ними было оглушительным и полным невысказанных слов. Эрвин обнажил свое горло перед Леви, и он сделал это — без сомнения — зная, что Леви будет наслаждаться властью. Теперь у него встало на это. Что было у этого человека на уме? Леви понял, как раз в тот момент, когда он начал с другой стороны лица командира, что в данный момент, у Эрвина на уме был он. У Эрвина встало на опасность, и он стал безрассудным — без сомнения, когда заметил, что у Леви встает тоже. Леви почувствовал, как теплые руки Эрвина скользнули по нему и коснулись бедер. Затем он поднял их, и они оказались под легкой льняной рубашкой Леви, оглаживая его бока и живот большим пальцем. Леви дышал через нос и смотрел на него, пока промывал бритву в воде. Эрвин притянул его ближе к себе, не сводя с него глаз. Леви не стал его останавливать. Зачем? Абсолютное безумие происходящего воспламенило его разум. Тем не менее, его руки оставались уверенными и сосредоточенными на том, что он собирался сделать. Он побрил другую сторону лица Эрвина с нежной точностью, стараясь не порезать его щеки, чувствуя, как тот вдыхает, когда бритва касалась чувствительной кожи его шеи. Когда Леви сложил опасную бритву и положил ее на край умывальника, лицо Эрвина было чисто выбрито и совершенно невредимо. Леви чуть погремел. Он вытер излишки пены с лица Эрвина влажным полотенцем. К тому времени Эрвин уже прижимал пах Леви к своему голому животу. Чувствительная кожа терлась о ткань его штанов, через нее просачивалось тепло кожи Эрвина. Леви должен был закончить задание, которое ему поручили, не забывая ни об одной детали. Он взял лосьон после бритья и отвинтил крышку. Эрвин чуть промычал, прикрыв глаза, когда Леви растер ладонями душистую дезинфицирующую жидкость и покрыл ею щеки Эрвина, растирая её уже на его коже. Дело было сделано. Дыхание Леви было прерывистым, когда его ладони скользнули вниз по шее командира. Он откинул его голову назад большими пальцами, и их глаза встретились. Глаза Эрвина потемнели, губы приоткрылись. — Ты мог бы перерезать мне горло, если бы захотел, — наконец заговорил Эрвин. Его глубокий хриплый голос только делал это ещё более невыносимым. — И не сделал этого. — Ты знал, что я этого не сделаю, — ответил Леви, услышав тон своего резкого голоса. — Ты, блять, знал, что я этого не сделаю, так ведь, ублюдок? — У меня было предчувствие, но я не был уверен, — таков был ответ Эрвина. Грубость Леви была проигнорирована. Леви посмотрел ему в глаза и увидел, что тот говорит правду — он не был уверен, убьет его Леви или нет, и он позволил ему приставить лезвие к своему горлу. — Это была проверка на верность? — произнес Леви, гнев болезненно стучал у него в груди. — Это была она? — требовательно спросил он. Когда он увидел, как губы Эрвина изогнулись в легкой улыбке, то получил ответ прежде, чем тот произнес хоть слово. — Немного чересчур для проверки на верность, тебе не кажется? — спросил Эрвин. В его тоне был мягкий, неконфронтационный намек на сарказм. — Я бы также не стал считать своё возбуждение частью такого теста. Леви приоткрыл было рот, а затем закрыл его, прежде чем прикусить нижнюю губу, неуверенный, видя, как щеки его командира порозовели в тепле огня, который он разжег для них. Что, черт возьми, происходит с этим человеком? Неужели он не смутился? Неужели он не думал, что это ужасно — возбудиться от своего товарища? — В чем твоя проблема? — спросил Леви, более раздраженно, чем ему хотелось. Его ладони всё ещё лежали на шее Эрвина, вынуждая того посмотреть на него. Странное чувство, заставить Эрвина в кои-то веки поднять на него глаза. — Я не мог уснуть, — сказал Эрвин, облизывая губы. Его руки блуждали по бокам и спине Леви, когда он говорил. — Сегодня вечером мои руки тряслись. Такое иногда случается. Такое иногда случается. Эти слова пронеслись через спутанный разум Леви, а затем остановились там и щелкнули. — Я думал, ты не должен сожалеть, всегда есть жертвы, — пробормотал Леви. Он сглотнул, увидев, как Эрвин удивленно моргнул, глядя на него. Наступившая тишина была напряженной, нарушаемой только потрескиванием огня и льющимся снаружи дождем. — Я говорил это серьезно и по-прежнему стою на своем. Но даже я не могу отбросить свою человечность, Леви, — наконец произнес его командир, и его голос звучал глубоко внутри него. — Я всего лишь человек. Мысли Леви, все те, что терзали его этой ночью, те, что терзали его в часы бездействия, разбились вдребезги, как стекло, и он, наконец, увидел Эрвина Смита. Он увидел человека за внушительной фигурой своего командира. В груди у него сжалось. Жар в его теле был слишком сильным, чтобы справиться с ним. — Вы хотите трахнуть меня, командующий? — прямо спросил он, и в этот момент, почтительное обращение, сорвавшееся с его губ, прозвучало непристойно. — Если ты этого хочешь, то да, — ответил Эрвин с легкой улыбкой. — Но ты направляешь. Это ведь у тебя лезвие. Леви ответил настойчивым поцелуем в губы. Жестким и напористым. Это было опасно, и это было неправильно, но электрический ток, проходящий через его тело — нет. Как и руки Эрвина на его боках, скользящие вниз к его заднице, хватающие ее и притягивающие его ближе. Леви не мог припомнить, чтобы когда-нибудь в жизни ощущал себя таким желанным. В эту ночь они оба были не в себе. Не в себе. Где-то не здесь. Но это было реальным. Это была единственная реальная вещь, которую они могли чувствовать. Желание, непреодолимая потребность прикоснуться друг к другу, чтобы растопить боль, лёд, который обрушился на них — и они позволили этому случиться. Губы Эрвина были чуть потресканными и сводили Леви с ума. Жесткая, но теплая кожа этих губ, спускающихся к его подбородку, прижимающимися поцелуями к коже челюсти, а затем к шее, заставила Леви затаить дыхание. — Твоя кожа вся красная и чувствительная… — произнес Эрвин, уткнувшись ему в шею. — Ты пытался отскрести то, чего на ней не было… Леви закрыл глаза и позволил Эрвину встать и поднять его, крепко схватив за бедра. Леви обхватил его ногами за талию, и они начали целоваться с жгучим желанием, которое пылало ярко, как тлеющие угли. В этот момент, ощущение того, что его поднимают и несут, будто он ничего не весит, не заставляло его ощущать себя маленьким — это ощущалось так, что Эрвин предлагал ему помочь нести вес. Эрвин сел на кровать с Леви на коленях. Леви не отрывался от него так долго, пока они не запыхались и не потеряли себя в друг друге. Руки Эрвина снова скользнули под свободную рубашку Леви. Леви отпустил его шею, чтобы помочь ему раздеть себя. Вместо того, чтобы отбросить ее, Эрвин положил ее в изножье кровати. Он улыбнулся Леви, когда его ладони вернулись на его тело, посылая мурашки по его спине, когда он нежно огладил кожу на ней и поцеловал грудь Леви, направляя его лечь на кровать, чтобы сделать это. Леви закрыл глаза и позволил Эрвину делать всё, что ему заблагорассудится. Они были где-то далеко над всем прочим, высоко над облаками, наблюдая, как они заливают мир дождем, наполняют стены, топят все, принося вечный покой. Под теплыми губами Эрвина, под его нежными мозолистыми ладонями, Леви казалось, что они ничто иное, как люди, существующие в мире, который существует не взаправду. Мир, который ни один из них не мог вспомнить, потому что раньше никогда не жил в нем. Он подался вперед, чтобы снова поцеловать Эрвина в губы, обнял его и прижался своей грудью к его. Руки Эрвина обхватили его, и Леви почувствовал себя в безопасности. Это доверие заполнило пропасть внутри него, самую малость. Пошлая мысль о том, чтобы быть заполненным Эрвином, затопила его разум, когда им пришлось отстраниться друг от друга, чтобы избавиться от мешающей одежды. Переполненный похотью мозг Леви вызвал у него желание встать на колени, как дешевая шлюха, и насадиться ртом на толстый необрезанный член Эрвина. Давиться на нем было тем, чего он чертовски хотел в безумном желании. Эрвин выдвинул ящик тумбочки и достал бутылку густого, скользкого масла, которым они натирали сухую кожу. Оно было мягким, без запаха, и это был открытый секрет, что все использовали его, чтобы дрочить. Леви ни разу не трахали в задницу, но он не утрудил себя сообщать об этом Эрвину. Это не имело значения. Если будет больно — это даже лучше. Вместо того, чтобы отсосать член Эрвину, Леви наклонился к нему и снова сел на его колени, сглатывая и пристально глядя ему в глаза. В этом безмолвном взгляде были невысказанные слова, чувства, и они изменили всё. — Я хорошо о тебе позабочусь, Леви, — низкий пошлый голос Эрвина достиг мозга Леви и ударил прямо в пульсирующий стояк. — Лучше так и сделай, — ответил Леви хриплым голосом и снова поцеловал его. Эрвин приоткрыл губы, чтобы позволить ему углубить поцелуй и сделать месиво из слюны у них во рту. Эрвин отвинтил бутылку с маслом и вылил себе на ладонь щедрую порцию. Она чуть пролилась и капнула, холодная, на их бедра. У Эрвина перехватило дыхание, когда он растер масло о твердый, раскрасневшийся член. В груди у Леви пульсировало в предвкушении. Сначала он крепко вцепился в плечи Эрвина, когда тот раздвинул ему ягодицы и головка его члена, смазанная этим прохладным маслом, задела горячую, чувствительную кожу его дырочки. — Ты можешь справиться с болью, капитан Леви? — спросил Эрвин, дыша ему в шею. У Леви перехватило дыхание, и он закрыл глаза. Это был вызов, и даже одурманенный и ослепленный повышенной дозой серотонина от секса, Леви понимал это. — Я могу вынести любую гребанную боль, которую вы мне причините, командующий Смит, — ответил он и стиснул зубы. Он открыл глаза и встретился взглядом с Эрвином. Эта чертова почтительность сбросила его с Земли в другое царство — это был насмешливый вопрос и почтительное «трахни меня так, будто хочешь сломать». Эрвин улыбнулся и поцеловал его в щеку с такой нежностью, словно действительно хотел поломать его, но не так, как хотел того Леви. — Я не хочу ломать тебя, Леви, я хочу, чтобы тебе было хорошо, — прошептал он с заботой в голосе и глазах, обхватив рукой его талию и удерживая его на месте. Леви прикусил нижнюю губу, и его глаза защипало, сухо, когда он поцеловал Эрвина в губы, а затем начал задыхаться, когда тот начал вводить в него свой смазанный член. Он скользнул внутрь, и боль пронзила его спину, когда он напрягся, с силой сжимая хватку вокруг шеи Эрвина, пока он входил. Ноги Леви напряглись от переполняющего его жара. Он был так глубоко, и Леви оседлал боль. Эрвину было наплевать на стоны. Это придало Леви смелости, и, несмотря на боль, он начал двигаться, сначала в осторожном ритме. Но такой крупный член упирался в его простату с каждым толчком. Позиция тоже тому способствовала. Леви крепко зажмурился и стиснул зубы, скрестив руки на шее Эрвина и слегка царапая ногтями кожу его спины. Эрвин хрипло застонал ему в ухо и шею, обхватив руками его спину, его намасленная ладонь лежала на лопатке, а другая крепко обхватила талию. Твердый член Леви был неудобно зажат между ними, и он стиснул зубы, будучи абсолютно не в себе. Эрвин убрал ладонь с его лопатки и просунул ее между ними. Леви застонал, когда он начал дрочить ему. Леви почувствовал, что он уже близок к разрядке, и Эрвин, задыхаясь, прошептал ему на ухо, что он тоже. В этот момент, безумный и потерянный, крепко держась за реальное ощущение теплых тел друг друга, Леви было плевать на весь хаос. Ему было все равно, когда он кончал в руку Эрвина, дрожа и сжимаясь изнутри, видя пятна света за закрытыми глазами. Его разум опустел, когда Эрвин кончил глубоко в него. Он хватал ртом воздух, и если бы он верил в каких бы то ни было богов, то поблагодарил бы их. Дождь за окном превратился в легкую морось, и угли в камине тихо потрескивали. Они молча обнимали друг друга, закрыв глаза, Эрвин прижимал ухо к левой стороне груди Леви, а Леви положил голову ему на плечо. Мысли, которые возникали, когда их разум начал проясняться, были ничем иным, как удовлетворением и странным чувством благодарности. — Что за бардак, — пробормотал Леви, немного отстраняясь. Он знал, что улыбается; он чувствовал это на своих губах и видел, как это отражается на губах Эрвина. Поцелуй, который он прижал к губам командира, был нежным, благодарным. — Мы можем всё убрать, — прошептал Эрвин ему в губы. Леви встал с его колен, и Эрвин оперся назад на локти, глядя на него, со спермой по всему животу и члену. Леви чувствовал, что за ним наблюдают и полностью отдавал себе в этом отчет. Сперма стекала по его ноге, теплая и липкая. Вода была холодной, но ему было все равно, когда он вытирался. Эрвин позволил ему вытереть и себя, чуть зашипев от холода и тихо прошептав «спасибо». Леви прогудел в ответ и положил полотенце обратно. Он стоял голый перед камином. Он был измотан, его колени подкашивались, и ему пришлось удерживаться за каминную полку. — Окажешь мне честь, поспав со мной? — спросил Эрвин, нарушая молчание и пристально глядя на него. Разум Леви прояснился, несмотря на его обнаженную уязвимость, и теперь он размышлял. Только он забыл, что командиром был Эрвин, а его решения всегда обдумывались заранее. — Ты думаешь, это хорошая идея, чтобы кто-нибудь увидел, как я завтра утром выхожу из твоей спальни? — спросил его Леви и наклонился, чтобы подбодрить тлеющие угли палкой. Эрвин слегка усмехнулся. — Никто не скажет и слова, даже если заподозрит, что у нас был секс, — ответил он как ни в чем не бывало. Леви отставил палку и подошел к Эрвину. Он оделся и наблюдал за тем, как Эрвин делал то же самое и взял какую-то пижаму. Леви присоединился к Эрвину в постели и под одеялом убедился, что Эрвин был не просто нежным и заботливым любовником; он обнимал его сзади, держал и окутывал теплом своего тела. — Это повторится снова? — спросил Леви, не веря, насколько он устал. Эрвин вдохнул и прижал его к себе крепче. — Если ты этого хочешь, то да, — ответ Эрвина был тихим и медленным, затянутым тяжелым сном, который затягивал их в себя и позволил им поспать этой ночью. Леви погрузился в сон с воспоминанием о том, что Эрвин дал ему опасную бритву и предоставил ему выбор: либо перерезать ему горло, либо побрить ему лицо. Он выбрал последнее, не задумываясь. И это был выбор, о котором он ни разу не пожалел.