Слёзы

Кроули лежал в ее объятиях, всё ещё всхлипывая. Взгляд смотрел в никуда. Она держала его руку в своей, другой немного поглаживая по спине. В комнате стояла тишина, плотные занавески еле пропускали свет. В доме больше никого. — Мам, — его голос немного подрагивал, Кроули не решался даже пошевелиться. — Да? — она знала, что им придётся поговорить. — Я никогда не просил твоей любви, точнее.. никогда не говорил об этом… Но я в ней нуждался, очень нуждался… — молчание. Почему так трудно собраться с мыслями? — Иногда ты кричала на меня, если я делал что-то не так, когда разбивал тарелку или ещё что-то.. И мне становилось страшно… Да мне и сейчас страшно, наверное, — он немного улыбнулся, но ухмылка тут же пропала. Он бессильно уткнулся лицом ей в плечо. Это был тяжёлый для них обоих разговор, потому Ровена сильнее прижала сына к себе. Хоть сейчас она должна что-то сделать. Смотреть на него такого было больно, только в этот момент она это заметила… Раньше не было и капли волнения за этого, можно сказать, чужого человека, но теперь что-то не так. Какое-то странное чувство трепета, как у птицы над птенцами. Так и должно быть?.. — А когда ты уходила надолго.. — его слова не хотели собираться в предложения, — ты мне запрещала тогда выходить из дома, и я садился у окна и ждал… — белая прядь волос упала на лицо, оно и к лучшему, не будет видно слёз, — и когда ты ушла насовсем, я тоже сидел и ждал… Я думал, ты искала какие-нибудь особые травы, или торговец попросил больше, чем обычно, и ты ругалась с ним.. или ты решила зайти в лавку со сладостями и купить мне лакрицы, но это уже было за гранью реальности, — Кроули снова улыбнулся, смотря на узор ковра в углу комнаты. Но его взгляд быстро помрачнел. — Но ты не возвращалась… Я ждал долго, очень долго, мне снились кошмары, как тебя зарезали на короткой тропинке до города или как ты нашла себе нового, хорошего, сына, глупость, но.. я плакал на полу каждый вечер… — голос уже срывался, было тяжело выдавить из себя хоть что-нибудь. Она легко поцеловала его в макушку: — Тише, тише, милый… — И я, я ушёл, я не мог там больше находиться!.. — плач срывался на крик, а крик заглушался плачем, — У меня было ощущение, что я просто бездомный пёс, которого предали, но жизнь не отняли. И скитался я тоже как пёс, как цирковая собачонка, буквально добывал себе корку хлеба.. А потом.. Нет, нет! НЕТ! Я не хочу!.. Он резко замолчал. Во всей комнате можно было услышать только сдавленные всхлипы и шёпот Ровены: — Тише, всё хорошо, сейчас всё хорошо… Не бойся, всё хорошо… Во всем полумраке можно было увидеть только подрагивающие плечи. Он давно так не плакал. Он давно себе этого не позволял. Он правда старался держаться, правда.. но.. он больше не мог… Ровена аккуратно поправила его намокшую прядь, попыталась посмотреть в глаза, но он сильнее прижался к ней. А она сильнее накрыла его одеялом, как куколку. И обняла ещё крепче. — А раньше, когда я просил материнской ласки, ты говорила: «Осторожней, не порви юбку! Фергус, мне не до тебя!».. — Прости меня… Кроули, прости меня… — понемногу слёзы текли и из её глаз, — Я люблю тебя… В комнате снова повисла тишина, мёртвая, внезапная. Он медленно поднял голову и осмелился посмотреть ей в глаза. На его заплаканное лицо ему было уже всё равно. — Ч-что?.. — снова тишина. Было ощущение, что Ровена сама не поняла, что сказала, но.. — Я люблю тебя, Фергус… Она тоже старалась держать лицо, но у неё тоже ничего не получалось, слёзы текли сами себе. Она, сама не зная, зачем, потрепала сына по голове, и, да, он был похож на цыплёнка, и, да, это было мило, и, да, слёзы текли уже не от чувства вины, а просто.. потому, что он её сын. Вот такой. А его слёзы потекли с новой силой от облегчения. — И я люблю тебя, мам…