Гроза

Любить его. Так странно и так правильно одновременно. Тонуть в океане цвета. Тонуть в карамели самых тёплых глаз. Тонуть в этом человеке без остатка, без единого желания вынырнуть на поверхность. Это и есть безумие, которое весь мир приписывает Моно? Что же. Я безумен. Одержим этим человеком. Го Ю Хан. Такое имя у моего помешательства. Моей хмельной круговерти, на дне которой тихо смеются демоны. Так зовут того, в кого я влюблён без остатка. Действительно ли всё дело в том, что этот человек — мой Реагент? Или же я так отчаянно нуждаюсь в своём Реагенте лишь потому, что им оказался Ю? Я не знаю. Слишком запутался во всём этом. Слишком увяз в диком мёде чужих глаз, в полупрозрачном румянце на бледной коже, в алом росчерке красивых губ, в шоколадной тени длинных ресниц. Есть ли в этом человеке хоть одна бледная краска? Кажется, что весь он состоит из цветов. И даже глубокий чёрный оттенок волос спрятал в себя ещё десятки цветных бликов и полутонов. Вот как сейчас, в вечернем полумраке комнаты. Я едва ли могу увидеть хоть что-то при неясном свете луны из окна, но лежащий рядом человек — средоточие моего спектра. Многогранная призма, которая превращает холодный белый в целый мир. И в одном его взгляде словно спрятан весь тот калейдоскоп, который он когда-то принёс в дурацком атласе цвета. — Ты слишком громко думаешь, — голос мягкий, немного уставший. Он смотрит из-под ресниц долго, изучающе, словно мысленно рисует в памяти портрет. И я знаю, что навсегда останусь для его единственным, чьё лицо он будет помнить всю жизнь. Я — единственный, кого он будет искать в толпе. Единственный, кого сможет найти. Это так странно. Мы странные. Так сильно нуждались друг в друге, а встретив, не знали, как себя повести с тем, кого ждали всю свою жизнь. Я испуганно отталкивал, боясь причинить боль. Ю Хан — отчаянно пытался удержать рядом. Любыми средствами. Сейчас я могу его понять. Но тогда почему-то казалось, что он не знает, во что ввязывается, ведёт себя как глупый, капризный ребёнок, не понимающий, что то, чего он так отчаянно желает, может убить его. Мысли прерываются, стоит мягким губам осторожно накрыть мои. Медленно, тягуче, невероятно сладко. Словно та карамель, что хмельным мёдом теплится в чужих глазах, теперь оказалась на его губах. На моих тоже. И отвечать на поцелуй — всё равно, что пить чашу за чашей этого верескового алкоголя. Чувствовать, как туманятся мысли, терять возможность связывать звуки в слова. Углубить поцелуй. Провести языком по горячему шёлку чужих губ, осторожно прикусывая, ощущая, как они растягиваются в улыбку. Он отвечает осторожно, словно сглаживая внезапный порыв. Словно успокаивает ту тьму, что спрятана глубоко во мне. — Ты опять за своё, — со вздохом говорит Ю, внимательно заглядывая в мои глаза. — О чём ты? — проще сделать вид, что ничего не понимаешь, чем искать оправдания. Да и с ним… пытаться обмануть часть самого себя бесполезно. Я уже давно это понял. — Чхве Ён У, — называя полное имя, Ю вновь улыбается. Но даже эта нежная улыбка не может скрыть сожаления в его голосе. — Когда ты уже начнёшь верить мне? — Я… — Неправда, — он не даёт сказать мне. Не даёт солгать в очередной раз. — Я ведь уже столько раз говорил тебе, что мы справимся с этим, — он садится на кровати, заставляя меня тоже подняться. Рука Ю в моей, прохладная. Сжимающая отчаянно-сильно, но совсем не больно. — Я понимаю, что тебе страшно. Страшно, когда мир вновь окрашивается серым в моё отсутствие. Страшно от мыслей, которые появляются в эти минуты. Я понимаю, каково тебе. Но, Ён У… обещаю. Клянусь, что буду рядом столько, сколько смогу. Покажу тебе столько красок, сколько ты сам пожелаешь. Только верь мне. Не отдаляйся от меня. Пожалуйста. Последние слова — почти шёпотом, словно самая сокровенная тайна. Последние звуки — едва слышно, чтобы лишь дыхание по обнажённой коже. Отпустить чужие пальцы на мгновение, чтобы была возможность вдохнуть. Закрыть глаза лишь на долю секунды, чтобы не ослепнуть от его блеска. А затем словно в омут с головой. В личный торнадо, который так просто смог разрушить весь чёрно-белый мир, который я так отчаянно пытался понять. И теперь он — единственное, что не даёт свихнуться в этой сумасшедшей круговерти красок. И в то же время, он — главная причина моего безумия. Он — это дыхание. Одно на двоих. Сбившееся. Сорванное. Он — это мягкие пряди сквозь пальцы и бархат кожи, который так отчаянно хочется раскрасить ещё в сотни оттенков пурпура. Воздух из приоткрытого окна по-весеннему прохладный, пахнущий цветами и ещё почему-то пылью. Сегодня обещали грозу, и Ю Хан хотел мне показать, какими оттенками окрашивается небо, когда его рвут на части острые разряды молний. Мы остались у меня дома, так как его родители всё ещё с неодобрением смотрели на нас, а тётя И Ран вчера опять улетела в очередную «командировку». Но гроза опоздала. А человек рядом со мной оказался куда важнее, чем любой, пускай даже самый редкий цвет или оттенок. Видеть его, чувствовать тепло, ощущать вкус. Вот без чего я сойду с ума на самом деле, а вовсе не из-за того, что опять наступит Обесцвечивание. Потянуть тонкую ткань футболки вверх, помогая избавиться от ненужной вещи. Осторожно провести руками по бархату чужой кожи, обжигаясь о её жар, сцеловывая неясные в ночном полумраке очертания ключиц, сходить с ума от невозможности увидеть всех оттенков, которыми расцветают на них мои отметины. — Ю… можно? — слова не вяжутся, просто не хотят превращаться в связные предложения. Лишь невнятная сумятица, перемешанная с грохочущим в висках пульсом. — Ммм? — вопросительный то ли вздох, то ли стон. И, как обещание скорой казни, тягучий взгляд из-под ресниц, внимательный и смотрящий, кажется, в самую душу? — Свет… можно я включу свет? — связать одну единственную фразу — почти подвиг под незатейливой лаской нежных рук. Протяжный выдох в ответ, долженствующий означать согласие, но не терпящий промедления. Лишь секунда на то, чтобы оторваться от него. Целая вечность для созерцания после. Слабый свет настольной лампы выхватывает из полумрака комнаты лишь скупые очертания предметов. Но человек, лежащий передо мной сам является светилом. Мраморная на вид кожа будто подсвечена изнутри, а желание прикоснуться к ней такое же сильное, как и в тот день, когда Ю позволил увидеть мне радугу. Прикоснуться к ней тогда было невозможно. Поймать цвет нельзя, лишь увидеть, как он течёт сквозь пальцы. Но тот, кто сейчас рядом со мной — реален. Ю Хан — единственное реальное, что сейчас есть в моём мире. — Ты долго ещё будешь смотреть? Припухшие губы цвета алой розы. Глаза больше не карамельные — почти чёрные от затопивших их зрачков, но это не тот равнодушный чёрный, который я видел когда-то. Это смешение цветов, которых мир никогда не видел, но уже дал им названия. Какого цвета желание? А страсть? Обожание? Любовь? Помешательство? Едва ли кто-то знает правильный ответ, но если смешать их вместе… Я уверен, именно этот цвет сейчас горит на дне его глаз. — Ён У, — он зовёт едва слышно, неспешно подаваясь вперёд и забираясь на мои колени. — Мой Ён У, — так невозможно близко, и кажется, что даже через плотную ткань рубашки я чувствую, как бешено колотится сердце. Моё или его? Не важно. Этот ритм единый. Тонкие пальцы с едва заметной дрожью справляются с непослушными пуговицами. Одна за одной. Медленно. Не разрывая контакта глазами. Стянуть мешающую рубашку, чтобы наконец обжечься о его жар. Кожа к коже. Так горячо, как и мечтать никогда не мог. Не смел. Где-то на задворках цивилизации гремит первый раскат грома, но мысль об этом такая невозможно далёкая, что сознание едва ли замечает её. Куда важнее другое. Новый поцелуй. Гораздо глубже, чем все ранее, дурманящий голову куда сильнее, чем могли бы самые сильные наркотики. Ю Хан осторожно, почти нежно обхватывает своими губами мои. Сначала верхнюю, затем нижнюю. Быстро скользит языком в чужой рот, чтобы спустя мгновенье коснуться моего. Быстро. Едва уловимо. И вновь ощущение свободного падения. Словно молнии бьют не в сотнях километрах от нас, а где-то совсем рядом. И колючие разряды проходят через всё тело, заставляя кости плавиться, а кожу гореть. Приятно почти до боли. До поцарапанной кожи под пальцами. Оторваться от пьянящих губ всего на мгновенье, чтобы дать и себе, и ему возможность вдохнуть уже отчётливо пахнущий озоном воздух, почувствовать его вкус на губах. Секунда на выдох и вновь к нему. Спуститься невесомой дорожкой поцелуев по запрокинутой шее, прикусить сахарно-белую кожу на плече и утонуть в мелодии очередного стона, почувствовать, как нетерпеливо подались вперёд чужие бёдра, осознать, сколько ещё лишней одежды на нас осталось. Снять её — дело всего лишь минуты, за которую гроза стала ещё ближе, а ветер успел заблудиться в колышущихся занавесках. Опрокинуть Ю Хана на уже смятые в беспорядке простыни, почувствовать его ладони на своём лице. Безмолвная просьба посмотреть в глаза, после которой едва слышное: — Хочу тебя, — тонущее в ослепительной вспышке за окном. Слишком тусклой в сравнении с человеком, которого я вижу перед собой. Покрыть каждый миллиметр его тела поцелуями, спускаясь всё ниже, и чувствовать музыкальные пальцы в своих волосах. Жест ненавязчивый, почти невесомый, но неуловимо подчиняющий себе. И любая его просьба, любой каприз будут исполнены мгновенно. Но Ю ничего не просит. Ничего не приказывает, лишь прижимает к себе сильнее, ещё ближе. Прося продолжать. Единственное, что требуя — это не останавливаться. Могу ли когда-то отказать этому человеку? Едва ли. Кожа на бёдрах невозможно гладкая, почти прозрачно-белая. Идеальный холст, на котором, словно красные ликорисы, расцветают мои поцелуи. Мои клейма. Он только мой. А стоны сверху только громче, перепутанные с невнятными просьбами, смысл в которых будто стёрся, распылился под неотрывным взглядом из-под ресниц. Быстрый рывок, от которого словно весь воздух в миг исчезает из лёгких. — Как долго ты собираешься меня дразнить? Глаза в глаза. Гроза над самой крышей. Человек, в котором скрыто моё сумасшествие, мой покой. Доверие в каждом жесте, в каждом движении, касании, поцелуе. То, как он подаётся навстречу, безумная пелена во взгляде и сжатые до боли пальцы. Рваный ритм, от которого кровь превращается в магму и течёт по венам, разгоняя до предела безумное сердце, превращая мысли в пепел. От всего этого хочется кричать, но получаются лишь хриплые стоны, что теряются в грозовом полумраке. Нет больше возможности что-то сказать. Нет возможности оторваться от человека рядом. Лишь быстрые движения навстречу. И даже на поцелуи времени больше нет. Ощущения жара от чужих губ совсем рядом, но сорванное дыхание не пускает ближе. Будто ещё секунда — и жизнь просто оборвётся без такого необходимого сейчас кислорода. Ещё мгновенье — и мир рушится. Рассыпается в щепки под аккомпанемент сбрендившей за окном грозы. Воздух, врывающийся через окно, прохладный, вызывающий мурашки на покрытой испариной коже, но отстраниться от него сейчас… невозможно. Нельзя. Дыхание выравнивается постепенно, словно нехотя. А дымка в голове всё яснее обретает очертания мыслей. — Ты в порядке? — голос хриплый, но удивительно уже то, что я всё ещё могу связывать между собой слова: мозг кажется превратился в желе. Ю ничего не отвечает, лишь вновь притягивает ближе к себе, нашаривая где-то сбоку одеяло и укрывая нас от прохладного ночного воздуха. Поцелуи вновь нежные, почти невесомые. Но в них так много всего закрыто. Столько обещаний, столько нежности и доверия. Я поверю всему, что он мне скажет. Приму всё, что он мне сможет дать. В этом человеке не просто моя возможность видеть цвета. Он — сама жизнь. Мой Ю Хан. Единственный, кто в силах уберечь мой рассудок. Единственный, кто питает моё безумие. Любить его. Так странно и так правильно одновременно.