something wicked this way comes

На губах Чонгука застывает стон, спина выгибается сильнее, когда он проводит рукой по своему члену, ускоряясь в отчаянной погоне за разрядкой. Прошло слишком много времени с тех пор, когда он делал это в последний раз, полностью увязший в учёбе и университетской деятельности, но сегодня нет ни сил, ни желания откладывать на потом — он слишком возбуждён. Что-то чешется прямо под кожей, просясь наружу, и, очевидно, есть всего один способ избавиться от этого чувства: покрепче сжать собственный член и ни о чём не думать, позволяя стонам, срывающимся на отчаянный скулёж, нарушать давящую тишину комнаты. Он много раз думал о том, что было бы неплохо найти себе кого-нибудь, снова и снова возвращаясь в тиндер после очередной неудачи, но. Он не может никому довериться. Никто не знает, что ему нравится и как ему это нравится. Знает только Чонгук, знает слишком хорошо: он проходится большим пальцем по головке, чувствительной настолько, что он давится стоном. Он закрывает глаза в попытке представить кого-то. Он представляет большие ладони, скользящие по его талии, представляет как они раздвигают его ноги, пока этот кто-то жадно целует его. Он представляет быстрый шёпот в самое ухо, грязные словечки, которые должны заставить его плавиться ещё больше, и задыхается. В комнате слишком жарко. Он забыл открыть окно, но уже слишком поздно: он вспотел, задранная до груди рубашка неприятно липнет к телу. Он ведёт ногтями вверх по животу, мягко царапая кожу, и цепляет сосок как раз в тот момент, когда ладонь сжимает головку. Он вздрагивает и давится стоном, двигая ладонью быстрее. Внизу живота ноет, и Чонгук чувствует, что всё ближе и ближе подходит к тому, что откладывал неделями; он протяжно стонет, свободная рука скользит между его ног к колечку мышц, и он отчаянно хочет, чтобы это была чья-нибудь чужая рука, чужие пальцы, достаточно влажные, чтобы наконец толкнуться внутрь. Этого было бы достаточно. Было бы. Но. Чонгук толкается в свою ладонь, вдавливая едва влажные пальцы в сфинктер в надежде подтолкнуть себя к краю, но этого мало. Он мог бы продолжать весь день, но этого всё равно было бы недостаточно, потому что под закрытыми веками он видит размытый образ. Образ кого-то, кто сделает всё так, как надо. Вероятно, было бы проще, было бы лучше, если бы он встретился с кем-нибудь и позволил втрахивать себя в матрас, заставляя скулить, выпрашивая разрешение кончить, как он неделями выпрашивает у самого себя. Но Чонгук знает: это было бы не достаточно хорошо. Он обычно сдерживается, обычно пытается сделать всё в лучшем виде, но разочарование нарастает так же быстро, как и возбуждение, когда он выгибается, сжимая ладонь, и толкается в собственный кулак. Ему нужно больше. Нужно- — Хён, — скулит Чонгук, он зашёл слишком далеко, чтобы сожалеть о просьбе. — Хён, хён, Юнги-хён, — он повторяет как молитву, сгорая от желания, и ни на секунду не останавливается, пытаясь достичь недосягаемого. Он знает, что может получить больше, он вынужден просить. —Блять, Юнги-хён, умоляю. Пожалуйста, ты нужен мне- Его прерывает ворчание, что-то между «я понял» и «я уже здесь». Чонгук ловит зубами нижнюю губу. Он чувствует, что вот-вот заплачет, каждая секунда ощущается как целая вечность, пока он ждёт, всё ещё не способный сделать что-либо. Поначалу это просто лёгкое касание, еле ощутимое, больше как предупреждение, как прелюдия. Он кивает, давая разрешение, и снова не может сдержать хныканье, полностью отдаваясь прикосновениям. Что-то скользкое касается обеих его рук, скользит, обвиваясь вокруг запястий, и почти аккуратно заставляет отпустить себя. Чонгук издаёт недовольный стон, несмотря на то, что сам только что дал разрешение, и открывает глаза, чтобы бросить короткий взгляд на щупальца, сильнее сжимающие его руки над головой. Этот вид — долгожданное облегчение, даже несмотря на то, что его болезненно твёрдый член лишился такого необходимого сейчас трения. Тентакли полностью чёрные, влажные, почти глянцевые, с грубыми неровностями, на которые однажды жаловался Чонгук, но на самом деле они ему нравятся. Они каким-то образом делают всё более пошлым. Он опускает глаза и видит, как остальные щупальца огибают край кровати и направляются к нему. Предвкушение затягивается в тугой узел, тяжёлый и горячий, и Чонгук позволяет тихому стону сорваться с губ, за стоном вырывается просьба. — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, — так отчаянно. Юнги нравится его дразнить. Юнги нравится дразнить, и в этом дело. Он никогда не играет честно, будто заставляя Чонгука платить за своё присутствие терпением и послушанием, когда Юнги решает повеселиться: извивающийся Чонгук доставляет ему удовольствие. Чонгук ёрзает на кровати, наблюдая за медленным движением щупалец; одно скользит по его животу, ещё два оборачиваются вокруг его бёдер, мягко, но настойчиво заставляя раздвинуть ноги. Он снова скулит, снова собирается просить, но шестое щупальце наконец скользит между его ног, туда, где больше всего хотелось. Оно, холодное и влажное, обвивается вокруг его члена, заставляя Чонгука зашипеть от контраста температур. Оно сжимает ствол немного сильнее и замирает, Чонгук откидывает голову на подушку и закрывает глаза. Сейчас он абсолютно беспомощен: скрещенные над головой руки надёжно зафиксированы, бёдра бесстыдно раскинуты в стороны, член сжат плотным кольцом без единой возможности коснуться его. Щупальца не двигаются. Чонгук правда пытается сдержаться, пытается не двигаться, потому что знает правила, но- — Юнги-хён, — едва различимо из-за собственного тяжёлого дыхания. — Не будь таким жестоким. — Не будь таким нетерпеливым, — слышится откуда-то сбоку. Чонгук распахивает глаза, поворачиваясь на звук, и видит Юнги, сидящего на компьютерном кресле у дальнего края кровати. Он — сама невозмутимость, холодно смотрит на Чонгука, подпирая подбородок рукой, устроенной на подлокотнике. Он смотрится так естественно, что Чонгук никогда бы не догадался, что он вообще не из этого мира, если бы тентакли, которые его сейчас удерживают, не вились из-за его спины, куда он их снова втянет, как только они закончат. Кроме того, он выглядит как обычный человек. Но Чонгук знает, что это не так, знает, просто Юнги понимает, что младшему так комфортнее: два глаза, две руки, две ноги. Ещё, конечно, шесть щупалец, но Чонгук по крайней мере может притвориться, что он человек, если он выглядит так. (Чонгуку скорее одиноко, чем некомфортно.) — Хён. — А что, если я был занят? — спрашивает Юнги, как будто он действительно расстроен. — Может, у меня были дела поважнее, чем… возня с твоими гормонами? — Значит, ты бы предпочёл смотреть, как кто-то другой трахает меня прямо перед тобой? — спрашивает Чонгук сквозь сжатые зубы. Щупальце на его члене так и не сдвинулось, сжимая его почти до боли. — И ты бы не ревновал? — Чонгук-а, ты не мой, — Юнги просто пожимает плечами. Он опускает руку и откидывается на спинку кресла. — Я имею в виду, если ты ждёшь, что я буду бросать всё, как только ты попросишь, то тебе следует быть хоть чуточку благодарным. Тебе следует понимать, что играть мы будем по моим правилам. Чонгук разочарованно вздыхает, но понимает, что Юнги прав: он мог вообще не появляться. Он мог бы оставить Чонгука развлекаться со своей рукой и притворяться, будто он всем доволен, более того, Чонгуку всегда приходится тяжелее, когда Юнги руководит процессом. Он также понимает, что старший не будет просто сидеть и ждать, когда он подчинится. Иногда ему нравится быть засранцем, нравится спорить с Юнги, раздражать его, чтобы вынудить того использовать что-то помимо тентаклей. Но это занимает так много времени, а Чонгук уже на грани, он вот-вот заплачет, так что. — Пожалуйста, хён, — шепчет Чонгук. — Прости, я не хотел раздражать тебя, я... так сильно нуждаюсь в тебе сейчас, пожалуйста, — он сопит, извиваясь в надежной хватке, даже зная, что это бесполезно. — Я правда очень хочу, чтобы ты трахнул меня, хён… Пожалуйста, сделай уже что-нибудь, умоляю. Я буду хорошо себя вести, обещаю, — когда он снова смотрит на Юнги, он не уверен, что сработало, — у старшего скучающий вид. Иногда он даже приходит с книгой и читает, пока его щупальца трахают Чонгука самым грязным способом, только иногда отвлекаясь, чтобы убедиться, что Чонгук не отключился. Сегодня он выглядит так, будто собирается смотреть. И Чонгук собирается позволить ему смотреть, только было бы на что, он издаёт жалобный всхлип, надеясь, что это поможет. И Юнги решает помиловать его. — Ладно, детка, — наконец говорит Юнги, — чего именно ты хочешь? — Что угодно, — выдыхает Чонгук. — Всё, что угодно, только сделай уже что-нибудь. Просто выеби меня уже, умоляю. И это тоже риск. Юнги никогда не сделает чего-то, если Чонгук не хочет, такой вот порядочный подкроватный монстр, для которого согласие имеет значение. Всё могло быть хуже, но разрешение делать всё, что Юнги захочется, может сыграть против него, но Чонгук настолько отчаялся, что ему уже всё равно. Губы старшего на секунду растягиваются в ухмылке, он закидывает одну ногу на другую, скрещивая руки на груди. Он выглядит так, будто изучает что-то крайне занимательное. — Как скажешь. Первым приходит в движение щупальце на животе Чонгука, оно отпускает его, оставляя после себя влажный след, и он закрывает глаза: то ли не хочет видеть пристальный, изучающий взгляд Юнги, то ли не хочет знать, как будут двигаться щупальца. Он любит сюрпризы. Именно поэтому с его губ срывается тихий стон, когда он чувствует влажный кончик тентакли, скользящий по его дырочке, а затем толкающийся внутрь, и это хорошо. Это то, в чём он нуждался. Сначала щупальце двигается медленно, и Чонгук тихо стонет, пытаясь насадиться на него, позволяя ему скользить внутрь и наружу всего на несколько дюймов, достаточно для начала. Его тело уже привыкло, он легко поддаётся Юнги, раскрываясь навстречу щупальцу, медленно растягивающему его. Когда он снова стонет, прося большего, щупальце толкается в него чуть глубже. Чонгук давится очередным стоном, несмотря на то, что уже привык к подобному. Как бы Чонгуку ни хотелось, он не получает ничего, кроме тех медленных, едва ли проникающих движений, которыми Юнги просто растягивает его. — Хён, — наконец выдыхает Чонгук, уставший от этой пытки — а это именно она. Юнги знает, Чонгук способен справиться со всем, что Юнги сейчас собирается сделать, так что очень жестоко с его стороны делать это. — Хён, пожалуйста… — Пожалуйста что? — прерывает его Юнги скучающим тоном. — Ты хотел, чтобы я оттрахал тебя. Я и трахаю, разве нет? Внезапно у Чонгука на глаза наворачиваются слёзы, его захлёстывает разочарование. Он пытается насадиться на щупальце, но этого чертовски мало. — Пожалуйста, — хнычет он. — Пожалуйста, умоляю. Мне нужно больше. Щупальце останавливается, оставаясь в нём лишь на пару дюймов. Чонгук знает, что уже достаточно растянут, он может принять намного больше, он так болезненно возбуждён. Щупальце на его члене так и не сдвинулось, лишь сжимая ствол, и этого едва ли достаточно. Он снова добавляет «пожалуйста», поворачивая голову, чтобы взглянуть на Юнги. Он просто сидит и смотрит. Он выглядит опасно. Мама всегда говорила Чонгуку не бояться монстров под кроватью, и он мысленно усмехается: она явно не так себе это представляла. Она точно не думала, что отсутствие страха может привести к этому. К Юнги, склонившему голову набок и пожирающему Чонгука взглядом: распластанного на кровати, раскрасневшегося и желающего, с тентаклей в его заднице. — Больше? Ты хочешь больше, Гуки? — Да… Да, хён, пожалуйста, я... — скулит Чонгук, но не успевает даже закончить, как Юнги исполняет его просьбу. Разделение строго только на чёрное и белое —это о Юнги. Он либо здесь, либо нет, он либо привычно спокойный, либо пугающе опасный. Он либо трахает Чонгука, как минутой ранее, либо так. Резко и все разом, щупальца приходят в движение. Чонгука переполняют ощущения, и Юнги хмыкает, наслаждаясь видом: щупальце, до этого осторожно растягивающее младшего, наконец полноценно входит в него, скользит внутрь почти на всю длину, полностью заполняя, растягивая его дырочку, и так же быстро скользит обратно только для того, чтобы снова толкнуться внутрь, задавая быстрый, грубый темп, и Чонгук задыхается от нахлынувшего наслаждения, граничащего с болью. Щупальце на его члене тоже наконец двигается, то сжимаясь, то ослабляя хватку, заставляя Чонгука потерять остатки самообладания. Одно из щупалец, удерживающих его руки, отпускает запястье, позволяя второму занять его место, и оборачивается вокруг его груди, потирая чувствительные соски и заставляя Чонгука скулить. Где-то на задворках сознания проскальзывает мысль о том, что он совершил ошибку, потому что движение этих трёх сводит его с ума. Нет смысла просить Юнги быть помедленнее. Это не так работает. Стоны застревают в горле, когда Юнги трахает его так быстро, так безжалостно. Хлюпающие звуки эхом разносятся по комнате, смешиваясь с судорожными вздохами и стонами Чонгука. Он буквально слышит усмешку Юнги и вскрикивает, когда тот сильнее давит на соски. Он не знает, на чём ему сосредоточиться, кажется, он не может сосредоточиться вообще, когда стремительно быстро подступает оргазм. Он чувствует себя таким заполненным, толчки щупальца становятся глубже с каждым разом, и он скулит. — Ты выглядишь миленько, — наконец проявляет интерес Юнги. Чонгуку тяжело дышать, он отчаянно пытается сдерживаться, пока по его члену скользит щупальце. — Тебе нравится, когда я трахаю тебя так, да, Гуки? Нравится, когда ты заполнен настолько, что даже слова сказать не можешь? Чонгук скулит, пытаясь ответить простое «да», но не может, когда трахающее его щупальце вжимается в простату. Всё его тело содрогается, дрожит голос, из горла вылетает прерывистый стон. — Поэтому ты никого не можешь привести домой? Потому что они не такие как я, да? С их жалкими членами, прямо как у тебя. Они едва ли могут удовлетворить тебя, тебе нужен я, трахающий тебя так, как ты этого заслуживаешь, да, маленькая шлюшка? Тебе нужно, чтобы твоя дырка растягивалась до предела, истекая смазкой, и только я могу дать тебе это, да? И это чистая правда. Чонгук никого не приводит домой, потому что у него уже есть кто-то. Кто-то, кто трахает его вот так: безжалостно, без необходимости останавливаться, потому что это доводит Юнги до оргазма. И Юнги снова и снова толкается в его дырку, даже когда у младшего в уголках глаз собираются слёзы от множества ощущений. Щупальце медленно, почти лениво движется на его члене. Он счастлив. Он отчаянно счастлив, он может только поскуливать, не в силах выдавить из себя ни слова, чтобы согласиться с Юнги. Щупальце скользит в него ещё глубже, до невозможного глубоко, и он почти кричит, чувствуя, насколько растягивается его дырочка, позволяя старшему входить глубже, даже несмотря на боль. Он слышит, как хмыкает Юнги, слышит скрип кресла, чувствует, как под Юнги проседает матрас. — Только посмотри на это, — говорит Юнги. Это его забавляет. — Чонгук-а, я сказал смотри. И Чонгук смотрит; он поднимает голову, часто моргая, чтобы смахнуть слёзы: он видит собственное тело, сотрясающееся от толчков щупальца, видит ещё одно, всё ещё движущееся на его члене. Он также видит Юнги, сидящего на краю кровати. Он упирается локтями в колени, смотря на Чонгука тёмными блестящими глазами. Вид не новый, но затем он замечает то, на что именно смотрит Юнги. Старший обводит взглядом щупальце, глубоко толкающееся в Чонгука, его растянутую дырку, обёрнутый щупальцем член, обильно сочащийся смазкой. Он смотрит на его живот, он видит каждое движение щупальца внутри — с каждым мощным толчком широкий конец утыкается в живот, натягивает кожу, выпирая сквозь неё. И Чонгук тоже видит, видит, как глубоко в нём Юнги, как он скользит ещё глубже, выступая под кожей. — Это правда мило. Только посмотри, как глубоко ты меня принимаешь, Гуки. Такой хороший мальчик для хёна, да? Позволяешь мне двигаться так, что даже видно через твой прелестный животик. Нравится, когда хён трахает тебя так? Чонгук может только откинуть голову назад, всхлипывая от того, насколько ему хорошо — он полностью заполнен, он растянут так сильно, что скоро кончит. Он непроизвольно вскрикивает, когда выгибает спину и толкается в плотное влажное кольцо, сжимающее его член, и, конечно же, Юнги знает. Он так много раз это видел, даже пальцем не шевельнув, вот так вот доводя Чонгука до крайней точки. Это его личное закрытое шоу. Он знает, что означает каждый звук, срывающийся с губ Чонгука, знает движение каждой мышцы, так что… Так что щупальце просто скользит к основанию члена и сильно его сжимает, Чонгук болезненно вскрикивает, когда оно не даёт ему кончить, отсрочивая оргазм. Однако оргазм Юнги не заставляет себя долго ждать, он в последний раз грубо толкается внутрь и кончает. Чонгук глухо стонет то ли от обиды, то ли от ощущения спермы, заполняющей его толчками, а затем Юнги просто выходит, отпуская и член Чонгука, оставляя младшего с ничем — раскрытая дырка сжимается вокруг целого ничего, и отсутствие ощущений толкает его за край. Другой край, эмоциональный. Чонгук жалобно всхлипывает, и горячие слёзы, мгновенно наполнившие глаза, начинают стекать по его щекам. — Что? — как никогда холодно спрашивает Юнги. Остальные щупальца тоже отпускают младшего, оставляя его, будто ничего и не было. Он чувствует, как одно из щупалец вдруг осторожно, почти нежно скользит по его щеке, вытирая дорожки слёз, и это чертовски нечестно. — Ты просил выебать тебя, Чонгук-а. Я выебал. Чего ещё ты хочешь? Он не может ответить, сотрясаясь от слёз и всхлипов, где-то в глубине души он понимает, что это принесёт ему намного больше удовольствия, но сейчас он растроен и подавлен, всё ещё слишком возбуждён, всё ещё нуждается в Юнги. Юнги смеётся, когда Чонгук жадно хватает ртом воздух, в попытке ответить. — Пожалуйста, хён. я. Я… — Успокойся. Если ты собрался продолжать плакать и просить, то у меня есть занятие получше для твоего ротика. Чонгук снова всхлипывает, потому что это то, чего он хочет. И, возможно, ему нужно немного больше, он хочет снова быть заполненным, хочет, наконец, кончить, если Юнги позволит ему. — Хён, — он задыхается. — Хён, умоляю… — Используй слова, крошка. Чего ты хочешь? — Большего, — наконец выдыхает Чонгук. Удивительно, но Юнги принимает просьбу, он мягок, по крайней мере, сначала. Тентакли осторожно переворачивают его, заставляя упереться грудью в матрас, убеждаясь в том, что всё ещё плачущий Чонгук не задохнётся. Он правда старается быть тише, чтобы наконец получить то, в чём он нуждается. В этот раз Юнги не трогает его руки, позволяя им спокойно лежать, пока щупальца обхватывают его бёдра и поднимают вверх, помогая встать на колени. — Хороший мальчик, — Юнги хвалит его полушёпотом, — не двигайся, ладно? Чонгук легко кивает. Лёжа так, он не может видеть, что происходит, зато может чувствовать — он чувствует как два щупальца снова обвивают его бёдра, раздвигая и удерживая ноги в таком положении, чувствует, как ещё одно скользит по промежности. Он снова всхлипывает, когда его бесстыдно растянутый вход сжимается в предвкушении. Ему нужно больше. И Юнги даёт ему больше, потому что Чонгук так отчаянно просил, и щупальце снова скользит внутрь, не встречая никакого сопротивления. Чонгук протяжно стонет от вернувшегося ощущения наполненности и ещё сильнее вжимается в матрас. У него совсем не осталось сил, он едва ли способен оставаться в таком положении, но, к счастью, щупальца, оборачиваясь вокруг его ног, удерживают их на месте. Чонгук ловит взгляд Юнги, отмечая, что он наклонился достаточно близко, чтобы он мог коснуться Чонгука, если бы тот захотел, но. Но он никогда не делает этого. — Так сильно нуждаешься во мне? — Юнги шепчет так, что у Чонгука по спине расползаются мурашки. — О, видел бы ты себя сейчас. Заглатываешь меня вот так, а внутри всё ещё есть место. Чонгук чувствует, как ещё одно щупальце скользит вверх по его бедру и слепо тычется в его растянутую дырку, и давится воздухом, вдруг понимая, что Юнги собирается сделать. Уже в следующую секунду второе щупальце скользит внутрь, прижимаясь к первому, поначалу всего на пару дюймов, но Чонгук уже готов кричать от растяжки, сжимая в пальцах простынь. Оба щупальца двигаются медленно, едва ли входя, но этого достаточно, чтобы Чонгук задыхался. — Хён, — он выдыхает, зажмуриваясь. — Хён, хён, хён, — снова звучит как молитва, и Юнги позади него заходится смехом. Должно быть, это музыка для его ушей — слышать, как Чонгук умоляет, прося большего, как задыхается, всхлипывая, полностью разбитый. Но вскоре Юнги надоедает. Оба щупальца набирают скорость, трахая Чонгука так глубоко, что вскрик застревает в горле, и он давится воздухом. В уголках глаз снова скапливаются слёзы, и он не может сдержать их, чувствуя себя таким заполненным. Каждый толчок отзывается лёгкой болью, когда оба щупальца снова и снова скользят глубже внутрь, растягивая его до неприличия сильно. Чонгука потряхивает, он бы рухнул на кровать, если бы щупальца не удерживали его бёдра. Всё, на что он способен сейчас, только жалобный сдавленный скулёж, он бормочет первое, что приходит в голову, — Юнги. Он снова и снова просит, сам не понимая чего, и с каждым новым толчком внутри просьбы всё громче. — Ты отвратительно громкий, — не выдерживает Юнги, — Сложно сосредоточиться на твоей прелестной дырке, когда ты звучишь так. Пиздец как отвлекает. У Чонгука всего секунда на короткий вдох, прежде чем очередное щупальце, быстро скользнув по спине, обернулось вокруг его груди, двинулось выше, кольцом сжимая шею, и толкнулось в рот. Чон стонет, чувствуя, как оно мягко давит на язык, оседая, и плотнее сжимает губы. По крайней мере, будет на чём сосредоточиться. — Ты такой милашка, Гуки, — говорит Юнги, будто они просто мило болтают. Чонгук закрывает глаза, тяжело дыша, изо всех сил стараясь не посыпаться от ощущений. — Похоже, ты был создан для того, чтобы мои щупальца трахали тебя вот так. Как думаешь, сможешь принять ещё больше? — Чонгук сдавленно стонет, не будучи уверенным совершенно ни в чём, оно и не имеет значения, потому что тентакли вжимаются в его простату, а затем снова, снова и снова, с каждым толчком заставляя Чонгука забывать, кто он. Он сжимается, удовольствие горячей волной скользит вниз по позвоночнику. Он снова на грани, и, конечно же, он был прав, терпение с лихвой окупилось. Чонгук мощно кончает, чувствуя животом горячую сперму. По телу проходится крупная дрожь, щупальце аккуратно выскальзывает изо рта, наконец позволяя свободно дышать, и оборачивается вокруг члена, чтобы выжать всё до капли. Чонгука сильно трясёт, ноги окончательно сдаются. Он продолжает всхлипывать, пытаясь выровнять дыхание. Тентакли в его заднице не останавливаются. — Хочешь, чтобы хён кончил внутрь? — Чонгук кивает, не задумываясь. — Хочешь, чтобы хён заполнил тебя, как ты этого заслуживаешь? Какой хороший мальчик. Чонгук снова кивает, отходя от шока, и чувствует, как оба щупальца кончают внутрь. Юнги не пророняет ни звука. Чонгук замирает, когда щупальца медленно скользят наружу, разочарованно стонет, снова чувствуя пустоту внутри. Сперма стекает по его бёдрам, но у него совершенно нет сил обращать на это внимание. Щупальца наконец отпускают ноги, и Чонгук распластывается на кровати. Он чувствует ноющую боль во всём теле, он слишком устал и даже не может нормально отдышаться. Какое-то время Юнги молчит, но Чонгук знает, что старший всё ещё здесь. Он никогда не уходит после всего. — Юнги-хён, — Чонгук наконец решается шёпотом позвать его. — Да, детка? — сразу же отзывается Юнги. — Не нужно благодарить меня, я и так всё знаю. Нужна помощь? Чонгук протестующе стонет, потому что. Потому что ему вдруг надо кое-что ещё. Не редкость, когда Чонгук нуждается в чём-то ещё, после того как Юнги делает всё, о чём он просил. Он думает о том, что Юнги сказал посреди процесса, думает о том, почему никого не приводит домой, о том, что просто секса не достаточно. — Что? Хочешь, чтобы я оставил тебя в луже спермы? Тебе не понравится. — Нет, — Чонгук вздыхает. Он поворачивает голову, чтобы видеть Юнги, и берёт его за руку. — Хён, пожалуйста. Юнги смотрит на него, всё ещё сидя на кровати. Он знает, конечно он всё знает, но всё равно спрашивает: — И что же ты хочешь сейчас? Чонгук дует губы, смаргивая слёзы. Он так устал, так измучен, всё его тело болит, вход болезненно сжимается, выталкивая наружу ещё больше спермы, но всё уже закончилось. Он просто смотрит Юнги в глаза, Юнги смотрит в ответ, понимая всё без слов. — Ладно, иди сюда, — он вздыхает, получая в ответ хныканье, потому что Чонгук не может сдвинуться с места. Тогда щупальца бережно переворачивают младшего, легко тянут за руки, чтобы приподнять Чонгука, позволяя ему сдвинуться чуть ближе к старшему. Они подтягивают его за ноги и, наконец, усаживают Юнги на колени. У Чонгука всё ещё трясутся ноги, сердце ухает в груди, когда он смотрит на своего монстра. Он выглядит, как человек, только потому что Чонгук просит. Но он не человек, конечно же нет, это просто удобная иллюзия, он выглядит так только для Чонгука. Он мог бы принять любую форму, но раз за разом принимает именно эту, потому что младший просит, он всегда делает всё, что Чонгук захочет. Иногда Чонгуку кажется, что это любовь. В любом случае, Юнги скользит ладонями вверх по его бокам, заставляя кожу покрыться мурашками. Он знает, что тот перевозбуждён, но это никого не волнует, потому что младший нуждается в большем. Всегда нуждался. Чонгук хорошо притворяется. И он притворяется, что всё хорошо. Он не смотрит вниз, зная, что это просто иллюзия, но тем не менее знает, что одна из тентаклей сейчас находится между ног Юнги, там, где находился бы его член, если бы он действительно был человеком. Он чувствует «его» бедром. Юнги касается его шеи, скользит выше, зарываясь пальцами в волосы. Он притягивает его чуть ближе и находит его губы своими. Чонгуку нравится, как он целуется. Это, на удивление, нежно. Юнги аккуратно обхватывает его нижнюю губу, руками скользнув на грудь. Он осторожно ведёт их ниже, пока не находит талию, чуть сжимая. Так, он заставляет Чонгука медленно опуститься ещё ниже на щупальце, но он притворяется, что это член Юнги, потому что это именно то, чего он хочет. Именно поэтому он не может себе никого найти. Нет, не потому что у него есть нечто и шесть тентаклей, которые могут удовлетворить его лучше, чем кто-либо с членом. Нет. Всё из-за того, что он, возможно, влюблён в Юнги, и, вероятно, у них ничего не может быть, потому что он всего лишь монстр, живущий под его кроватью. Но в такие моменты Чонгук может представить, что Юнги человек и что у них могло бы что-то получиться. Это больно — вход Чонгука растянут слишком сильно, чтобы что-то почувствовать, внутри он слишком чувствительный, но он всё равно продолжает насаживаться на щупальце, встречаясь своими бёдрами с бёдрами Юнги, полностью одетого. Они так близко друг к другу, и Чонгук медленно двигается на его члене. И Юнги целует его, позволяя притвориться, что всё так и есть. — Ты у меня такой такой красивый, — Юнги шепчет ему прямо в губы, Чонгук отвечает непонятным звуком, то ли возмущаясь, то ли прося продолжать. Он снова чувствует подступающие слёзы, и Юнги замечает, быстро перемещая ладони к его лицу, чтобы мягко стереть солёные дорожки. Чонгук продолжает медленно двигаться, и этого достаточно. — Мой прелестный мальчик. Так хорошо постарался для хёна. Чонгук шмыгает, устраивая голову на плече старшего, и тот обнимает его. Этого вполне достаточно, чтобы Чонгук мог притвориться, что такой Юнги реален, что его настоящие руки так нежно гладят его спину и бока, пока он помогает Чонгуку насаживаться на щупальце, так бережно, так осторожно. — Скажи, — шепчет Чонгук, вжимаясь губами в шею Юнги. — Хён, пожалуйста, хён. — Я люблю тебя, Гук-а, — шепчет Юнги, мягко поцеловав в щёку, и Чонгук начинает плакать. Юнги всё понимает, продолжая обнимать, продолжая шептать на ухо, и эти слова полная противоположность тому, что он так холодно говорил ранее. Чонгук не злится, не злится, даже если должен. Чонгук не останавливается, пока Юнги снова не кончает, и всхлипывает. Возможно, из-за стимуляции, возможно, из-за того, что Юнги держит его так, будто это всё реально. Позже, после того как Юнги бережно укладывает его на кровать и обтирает полотенцем, Чонгук кутается в одеяло. Он всё ещё чувствует пустоту, не столько от того Юнги больше не в нём, сколько от одиночества. Он очень устал, очень хочет спать, потому что сил ни на что другое нет, но всё равно чувствует, когда Юнги поправляет его волосы и целует в лоб. Чонгук всё-таки решается вытянуть руку из-под одеяла и цепляется за край рубашки Юнги. — Хён, — он начинает неуверенно, — хён, останешься? Юнги снова целует его в лоб. — Ты же знаешь, я не могу. И в этом проблема. Он мог бы всё время выглядеть так, мог бы остаться, но у него есть свой дом, своя жизнь, свои заботы. Он — часть другого мира, и пребывание тут стоит сил. И Чонгук знает. Знает, что просить такое эгоистично, но… — Совсем на немного, — Чонгук дует губы, — Я хочу посмотреть Поньо. Юнги болезненно стонет; в первый раз, когда Чонгук попросил его остаться, они смотрели студию Гибли, и Юнги пялился на ноутбук Чонгука, будто никогда не видел ничего подобного. Вероятно, из-за того, что Юнги монстр, и в их мире нету всяких таких штучек. Это очень забавляло Чонгука. — Это опять твои картинки? — Хён, фильм правда крутой. Пожалуйста? Пожалуйста, хён. Конечно же, Чонгук уже мог бы уснуть, но засыпать так — с Поньо на фоне, с Юнги, играющимся с его волосами, было бы намного лучше, даже если старшего уже не будет, когда он проснётся. — Чонгук, — Юнги строит страдальческое лицо, но Чонгук бодро перебивает его. — Я заслуживаю посмотреть с тобой Поньо, — он вытягивается, чтобы получше схватиться за рубашку, и тянет Юнги на себя. — Ты был особенно грубым сегодня. Ты заставил меня плакать. — Ты бы плакал в любом случае. — Хён, — тянет Чонгук, — скажи, что ты был груб. — Чонгук. — Скажи. Юнги сдаётся, плюхаясь рядом с Чонгуком. — Ладно, — вздыхает. — Я переборщил. — Отлично, — фыркает Чонгук, — Теперь-то мы можем посмотреть Поньо? Можешь побыть реальным долбаным мужиком и посмотреть со мной мультик? Он знает, что победил, когда Юнги ложится рядом, обнимая. Они не вместе, ни в каком из смыслов. Хотя у Юнги возникают определённые трудности в отрицании всего, будь то секс или просмотр аниме в обнимку. И они смотрят. И Юнги обнимает его всеми конечностями, наслаждаясь комфортом. Где-то на середине Чонгук плывёт, он разворачивается к Юнги, жмётся к его груди — Вернёшься завтра? — бубнит Чонгук, он чувствует улыбку Юнги там, где его губы касаются лба. — Конечно, детка. Но трахаться не будем, у тебя жопа отвалится. — Тогда обними меня, — дуется Чонгук. — Я тебя люблю. — Смотри фильм, Чонгук-а. — Сам смотри, — отвечает Чонгук, закрывая глаза. И он засыпает вот так, думая о том, когда монстр успел превратиться в это. Но он не жалуется. Под его кроватью могло быть что-нибудь и похуже.