Ведьм у нас сжигают

Я вижу во сне красивую смерть, где синим огнем ты будешь гореть.

      Подошва кожаных сапог мягко, но уверенно ступает по скрипящим половицам трактира, насквозь смердящего прокисшим вином, зажаренными свиными потрахами и забродившей блювотиной, затекшей в щели меж досок. Девушка, чьи волосы спрятаны под капюшоном черного плаща, целенаправленно проходит к свободному столу у окна и легким движением бросает сумку на небольшой подоконник. За сумкой следует и плащ. Постояльцы трактира наблюдает за ней, молча изучают голову, покрытую черным платком, а поверх него красную византийскую корону с длинными импровизированными серьгами, усыпанную драгоценными камнями. Платок плотно повязан за шею и кончиками ткани уходит к груди, прячась под красным бархатным платьем, расшитым золотом, а вдоль ног разрезы для более удобной ходьбы. Девушка поворачивает голову и холодные серые глаза устремляются на невзрачную дочь трактирщика. - Вы желаете ужин, госпожа? - робко спрашивает девчушка лет пятнадцати в грязном ситцевом сарафане. - Самый крепкий эль и свежие овощи, если такие имеются. - голос. О, этот женский голос, который способен свести с ума любого мужа, овладеть им и подчинить своей власти. Низкий, бархатистый, но в это же время льющийся как чистый ручей. - Да, госпожа. У нас имеется кролик, зарезанный буквально час назад. - Час назад? Тогда, это уже затхлое и остывшее мясо. - Поняла, госпожа. Эль и тарелка овощей. - А ты накидай ей немытой моркови. - ехидничает один из постояльцев и заливается булькающим смехом. - Нашла тут госпожу. Ты с какого постоялого двора бежала?! Девушка, даже не удостоив дорожного наемника взглядом, подбрасывает в воздух золотую монету, что в аккурат приземляется в маленькую и шершавую ладонь дочери трактирщика.       Эль имеет свойство раззадоривать аппетит и хмелить, но даже это чуждо страннице. Она спокойно сидит за столом и поглядывает в окно на растущую луну, пока все в трактире продолжают ее изучать, рассматривают. Все эти пьяные и грязные наемники, барды и глупое разбойничье-карманники не сводят своих жадных глаз с короны на голове и нескольких перстней на тонкой белой кисти. Любой из них хотел бы овладеть этим богатством и надругаться над девушкой, но наличие тяжелого меча на ее поясе и колчана стрел с луком у стены не дают им возможности отобрать награду. - Видел ее? - Шепчет разбойник сотоварищу по куску жирной птичьей грудки. - Я знаю кто это. Та самая нежить, которая одним ударом может срубить твою дурную голову с плеч. Сука-странница, говорят, она пришла с севера вместе с викингами. - Она?! В ней ведь веса всего в фунт, наверно. Даже самая тощая овца в стаде принесет больше мяса, чем эта треска тонкокостная. Иди-ка ты, лучше, позови паладинов. Их лагерь всего в миле отсюда. Возьми мою гнедую и скачи. Если она соберется уходить, то я уж как-то сдержу грязную нелюдь. А если будет драка, то в замесе умыкнем хотя бы пару каменьев с ее непокорной головы. Будет знать, как очернять нашу землю своей дрянной кровью. Девушка лишь незаметно ухмыляется шепоту и продолжает пить свой эль, попутно поправив корону, удостоверившись, что она крепко держится на голове. - Эй, девочка. - Да, госпожа? - Вот тебе пять целковых. На три из них накорми мою лошадь, а два оставь себе в награду. - Какая Ваша лошадь, госпожа? - Лощеная и черная как ночь. Ты узнаешь ее. Да побыстрее.       Луна отчаянно пробивалась сквозь сумрак и билась о грязное засаленное окно трактира, когда распахнулись двери, впуская свежесть темной ночи, а вместе с ней и пять паладинов. Их взгляд был холоден и жесток, их тела разрывала лишь одна пульсация - желание убивать. Странница лениво перевела на них взгляд. - Встань, опороченная! - У меня нет с вами войны, паладины. - Ты — дитя ночи. Фейри. И ты должна быть предана огню. - Я не фейри, остолопы. Уходите отмаливать свои грехи на кресты, а меня не трогайте, у меня другие Боги. - Слышали? А речь-то у нежити иная, не наша. Византийская. Под иным господом ты ходишь, нечистая. - Нечистая. - Странница усмехнулась. - Это ты верно подметил, паладин. Так что, биться будем? Я еще не допила свой эль, мальчики. - Как ты смеешь! - - Меч из ножен красного монаха блеснул под светом керосиновой лампы. - Встань, никчемная. И прими свою смерть от руки сына божьего. - Ты ли сын божий? - Девушка медленно встала, гордо вскинув подбородок. - Я видела истинных сынов божьих, что почитали отца и мать, благодарили небеса за хлеб насущный и уважали ценность каждой живой души. А ты — лишь суррогат маниакальной веры в лучший и чистый мир. Но чистый мир на крови не построишь и перед золотым крестом не выпросишь прощения. - Девушка спокойно вышла на улицу. - Вот она я, подойди и возьми. А коли нет, так падешь под тяжестью черного клинка, не дрогнет моя рука. Но предупреждаю: я не участник этой бойни. - Ты — нежить. И умрешь за свое происхождение. - Вот же заладил. - Длинный черный клинок вырвался из кожаных ножен по велению легкой белой руки. - Тогда подойди и возьми. Дочь трактирщика не успела спрятаться за стойку, когда на улице послышался предательский звон клинков и душераздирающие крики. Она замерла на месте, глядя на смертоносный танец, представившийся ее взору за порогом. Странница двигалась молниеносно и уверенно, уворачиваясь от нечестно наносимых ударов пятерых паладинов. Один за одним, они падали навзничь, испуская последний вздох. Багряная кровь пропитывала платье девушки, подол юбки повторял каждое элегантное движение, а меч в ее ладони был легок, будто перо самой прекрасной и самой опасной дивьей птицы в мире. Когда последний паладин пал к ногам, странница остановилась и глянула на него сверху вниз. - Ты... - - Прохрипел монах, захлебываясь своей кровью. - Ты сильна, странница и перерезала два наших лагеря, я понял это по характерным ранам моих убитых братьев. - Они встали на моем пути. Видит мать, я не хотела крови. - Он найдет тебя и убьет. Тот, чьи движения ловки, а взгляд остр. Ищейка, облаченный в ситцевый плащ. - Молился бы лучше перед смертью, чем попусту болтать. - Плачущий монах. Он нагонит тебя также, как и всех фейри. И убьет. Также хладнокровно, как ты наших братьев. - Пусть нагонит. - Странница опустилась к умирающему. - Тогда и он познает силу моего рода. Но никто не встанет на моем пути. - Пути смерти, нечистая? - Пути ледяного синего взора- сказала на неизвестном паладину языке девушка перед тем, как перерезать ему горло. - Госпожа... - Да, девочка? - Вот Ваши вещи. Возьмите их и ступайте. Убийство паладинов карается смертью, не навлекайте на нас беду. Мы кое-как сводим концы с концами. - Вам нужны деньги, девочка? Возьми мое платье. - - Странница расстегнула пуговицы и сбросила с себя одежду, оставшись в брюках и подпоясанной черной рубахе. - Пусть оно и в крови, но ее можно смыть водой. Узоры его вышиты византийскими золотыми нитями, а пуговицы украшены рубинами. За такую вещь ты можешь выручить у коллекционеров столько золотых монет, чтобы построить три постоялых двора и разводить кроликов. - Благодарю Вас, госпожа. А теперь ступайте, ну же, ступайте. Видите свет? Это не заря, а факелы паладинов, идущие сюда по вашу душу. - Спрячь платье, девочка. И если будешь в опасности, то возьми эту глиняную дудку. Первая нота укроет тебя от врагов, вторая излечит раны и придаст сил, а третья призовет существо, которое будет служить тебе верой и правдой. Спасибо тебе за добрый прием, златокудрая дочь трактирщика. Странница накинула плащ, спрятала коронованную голову под капюшон и легким движением запрыгнула на лошадь. Через минуту ее силуэт уже скрылся во тьме дороги, оставив шлейф аромата еловых веток, чуждый этому краю и отдаленно знакомый тому, кто после этой ночи выйдет на ее охоту - Плачущему Монаху.