Позор «Mein Kampf»

      Жарким июльским вечером 1935-го года резиденция Адольфа Гитлера была полностью готова к юбилею магнум опуса фюрера, «библии» всего социал-национального общества — «Майн Кампф». Мужчина редко устраивал такие собрания и не особо-то любил сам на них бывать, но заставляло действовать иначе лишь одно слово: «надо». Его высокая персона требовала многих жертв, действий, которые были не по нраву Адольфу, но лишь из-за предпочтений он не мог перечеркнуть своё положение в высшем свете. Тем более что пропустить и не отпраздновать годовщину «Майн Кампф» — одного из своих достижений — для мужчины было непозволительно. Это бы не только привело в замешательство верхушку, но и сам Гитлер не позволил бы себе допустить такого, как бы сильно его ни раздражали светские вечера.       На бал в Бергхоф были приглашены лишь близкие люди фюрера, что по достоинству оценили его труды и поддержали идеи рейхсканцлера, которые он так старательно вписывал в книгу и желал в скором времени воплотить в реальность. Мероприятие в эту честь давало возможность Гитлеру не только поддержать свой статус, но и наладить отношения с нужными особами и составить договоренности, о которых мужчина уже давно задумывался. Ему это попросту было выгодно, в ином случае танцевать под «Полуночный вальс» и наивно обговаривать, у кого какая неуклюжая горничная, которую уже давным-давно пора выставить за дверь к чертовой матери, было бы невыносимо скучно.       На фоне сине-оранжевого вечернего неба поместье среди темных горных вершин сверкало желтыми огнями люстр и гирлянд. Эхом доносились звуки скрипок и валторн, а прохладный даже летом альпийский воздух наполняли запахи бензина, дорогих духов и самых изысканных блюд во всей Германии. Постепенно у дома появлялось все больше роскошных черных автомобилей. Из них выходили самые важные люди Третьего Рейха, высокопоставленные генералы и их жёны. Герры в помпезных нарядах, украшенных орденами и погонами, фрау, убранные в атлас, меха и жемчуг. Казалось, вся новая аристократия Рейха собралась этим вечером здесь, на приёме в Бергхофе. Сюда уже прибыли и Йозеф Геббельс со своей женой Магдой, и Генрих Гиммлер с фрау Маргарет. Всех этих лидеров партии приветствовал не кто иной, как сам фюрер. Не хватало только одной пары… И вот, ближе к семи вечера, на асфальтированной дороге показался ещё один Mercedes-Benz. Он подъехал к дому и остановился. Гитлер даже не обратил на него внимания, пока задняя дверь автомобиля не открылась. Машина начала шататься и скрипеть, когда из неё грузно вылез мужчина, одетый в белую парадную униформу, чья жёсткая ткань, украшенная сияющими отполированными медалями, плотно облегала объемное тело; в до блеска начищенных туфлях, с перстнями на толстых пальцах, дорогим одеколоном, аккуратно зачёсанными назад светлыми волосами и хитрыми огоньками в пронзительных голубых глазах. Это был не кто иной, как министр авиации, прославленный маршал Рейха — Герман Геринг. За ним же, убранная в элегантное серебристое платье, с песцовым мехом на плечах и маленьких белых лодочках, неспешно вышла из машины молодая пассия рейхсмаршала.       Вечер в Бергхофе был непредсказуем: кроме выступлений известных артистов, которые исполняли атмосферные весёлые песни, присутствовала и джазовая энергичная музыка, которая сменялась неспешным вальсом, а за ними следовали и ча-ча-ча, и американский линди-хоп. И как бы там ни было, но в бальном зале всегда отличалась своей страстью и заводным характером лишь одна пара — Герман Геринг и его феерическая спутница т/и. На этом вечере она уже успела вскружить голову не одному мужчине, то и дело сверкая своими золотистыми глазками. В любом разговоре она не прочь была поддержать мнение каждого, обговорить все мелочи жизни, красиво улыбнуться сомкнутыми красными губками и легким движением пройтись нежными ручками по мужественным плечам собеседника. Такая изысканная и ласковая, весёлая и чарующая, полная страсти и харизмы; сотни глаз останавливались на ней, рассматривали фигуристое тело, которое облегало усеянное белесыми блестками тонкое платье, завидовали острому цепляющему взгляду и мягкому голосу. Множество мужчин, пришедших на бал с женами, все равно следовали взором за энергичными движениями т/и в танцах, так и желая ухватиться похотливыми руками за талию этой прекрасной дамы.       — Ох, вы видели, с кем прибыл на вечер Герман Геринг? — где-то за столиком возбужденно шептались восхищенные мадемуазели, попивая красное вино.       — А какое платье, какая походка! Вы видели, видели?       — А её прическа, м-м-м… Уверена, она сделана по самой последней моде!       — Да-да, и платье-то из самого модного бутика! Я вам точно говорю, видела точно такое же в Берлине.       — Пф-ф, да что вы нашли в этой селёдке — очередная любовница Германа после смерти жены. — упрекала дама постарше своих собеседниц, завистливо посматривая на подтянутое молодое тело т/и.       Новое лицо среди давно друг друга знающих высоких персон интересовало многих до самого не хочу. Но кто бы что бы ни говорил, кто бы ни предлагал т/и танец, какой бы мужчина ни шептал на ушко горячие слова, девушка всегда отказывала и с извинениями неспешно уходила, возвращаясь к своему рейхсмаршалу.       Отношения между Германом и т/и всегда были полны любви и страсти: каждое слово, подаренное друг другу, значило намного больше, чем кто-либо мог бы подумать.       — Герман, может, познакомишь меня со своей спутницей? — к резвящейся паре подошел Адольф Гитлер и с робкой улыбкой посмотрел на Геринга, то и дело кидая косой недовольный взгляд на т/и.       — Ох, что-то ты поздновато, Адольф, мы уже успели станцевать аж два танца! — возмутился Герман, заливаясь скрипучим смехом. Т/и всегда сравнивала его смех с роем чаек, которые поднялись ввысь над бушующим морем, и ей это, честно говоря, до безумия нравилось. Раскатистый смех Германа зажигал в груди девушки горячее чувство чего-то возбуждающего и донельзя грязного, и часто бывало, что всё это заканчивалось громким сексом — если же дело было, конечно же, дома.       — Ну что же, не могу же я не представить тебе мою любовь. Т/и, из семьи т/ф — известных журналистов. А её дядя, между прочим, хозяин газетного завода. Может, слыхал?       — Да-а-а, что-то крутится в голове, знаешь… — Гитлер сделал задумчивый взгляд, уходя от неловкого разговора, ибо фамилию «известных» журналистов он слышал, честно говоря, впервые. На самом-то деле Адольфа интересовало немного другое: ему до самого не могу хотелось остаться с Германом наедине, обговорить что-то личное, небрежно задеть пухлую мужскую руку, нежно погладить широкие плечи и… ох черт, ну уж на поцелуй Геринг ни за что не поведётся, это уж точно!       — Милый, скоро будет медленный танец, нам пора, — мягким и тонким голоском промурлыкала т/и, обхватив Германа за огромную руку и прижавшись к его громадному телу, словно котенок, пригревшийся подле человеческой ноги.       — Да, разве уже пора? — удивился рейхсмаршал, доставая свои карманные часы с золотистым обрамлением.       — Ох, черт, ты права… ну, эм, Адольф, спасибо за то, что удостоил нас своим вниманием, но мы уже пойдём. — Герман по-хозяйски положил руку на талию девушки, и, кивнув фюреру, как будто попрощался, удалился. Т/и в свою очередь обернулась к Адольфу и одарила его своей яркой улыбкой, все так же держа своего спутника за руку. Тоже… попрощалась.       — Ну… мы же ещё э-э… увидимся… — промямлил себе под нос Гитлер, расстроенно провожая золотую парочку этого вечера. Настроение на сегодняшний праздник у Адольфа успешно испорчено.       Спустя ещё пару танцев, спустя ещё несколько утомляющих разговоров т/и неспешно удалилась в комнату отдыха, ожидая, что после её долгой задержки Герман обратит внимание на её пропажу и уйдёт за ней.       Комната отдыха в Бергхофе — это уютный камин, что греет своим обжигающим костром Гитлера зимними холодными вечерами, это огромная библиотека с множеством разной литературы, это высокий потолок и зажженные свечи в изящных канделябрах. Это огромный махровый красный ковер на деревянном полу и алые, прямо как кровь, атласные шторы на окнах, которые не пропускают ни малейший лучик вечернего заката в комнату. И как же можно пропустить мимо глаз огромный рояль, который сразу остановил на себе взгляд разгорячённой т/и.       Смех Германа слишком возбудил её, и ох черт, ну почему именно сейчас так хочется ей ощутить его громадное тело над собой, так хочется, чтобы он властно прижал к стенке и в порыве звериной страсти сорвал полностью всё! Как же невыносимо терпеть это, не имея права даже на быстрый минет где-то в дальней комнате резиденции. Нужно срочно отвлечься от дурных мыслей, а там — быстрая презентация «Майн Кампфа», и — спокойно уехать домой, где можно будет воплотить в реальность все мысли, пришедшие на ум тогда. И в том, что милый Гера будет только за, т/и даже не сомневалась. Каким бы уставшим мужчина ни был, секс всегда бодрил его, поэтому до конца бала нужно было подождать всего несколько часов, и тогда…       Т/и быстрой походкой подошла к массивным полкам с толстыми книгами, что были в винтажных тёмных переплётах. Книги и т/и? Смешно! Эти две вещи были просто несовместимы. Т/и за всю свою жизнь прочитала от силы книг десять, и то были лишь учебники, купленные ей родителями для обязательного чтения. И плевать, что её родители — заядлые журналюги, не пропустившие мимо себя и малейшей информации, т/и были интересны совершенно другие вещи. Шикарные платья и строгие мужские костюмы, роскошные юбки, винтажные пеньюары и нежные тканевые лифы — сколько одежды она пошила! — но до знакомства с Германом она могла создавать их лишь для близкого круга: старомодной матери и придирчивым подружкам, которые лишь недооценивали работу девушки и явно — лишь из-за зависти! Но после личного знакомства с рейхсминистром авиации её жизнь перевернулась с ног на голову, казалось, очередная влюбленность, но нет! Эти бурные чувства превратилась в настоящую любовь, сопровождающуюся сладкой романтикой и незабываемым сексом в теплом домашнем уюте и в дорогих путешествиях.       И все же, как бы чтиво ни раздражало девушку, она должна отвлечься любым способом. Она перебирала тонкими пальцами грубые пыльные ребрышки книг, её взгляд метался то туда, то сюда — в спешке пыталась выбрать хоть что-нибудь. Ах, да чёрт с ним — что попадётся, то и будет. Резким движением вытянув тяжелую книгу, обтянутую темно-зелёной обложкой с золотистыми винтажными узорами, т/и бушующими и спешными движениями раскрыла её на самой середине, раз за разом перелистывая страницы то туда, то сюда. Они заминались под руками т/и, на некоторые она не обращала внимания, некоторые разгибала, но они по инерции медленно загибались обратно, но девушка снова и снова листала книгу, неаккуратно загибая листки на всё новых местах. Господи, ну к чему это всё! Она остановилась где-то уже в конце истории и начала водить глазами посреди страницы: «Его нежные пальцы любовно ласкали её малые губы, все чаще и чаще надавливая на чувствительный клитор. Джорджу так сильно нравилось наблюдать за заплывшим взглядом Роззи, слушать её сладостные стоны, что внутри его души внезапно возникло желание притронуться губами к…». Книга с громким хлопком закрылась и с раздраженным движением т/и полетела на пол. Вторая книга, третья, четвертая, пятая — все не то, не то! Полный разврат, война, рецепты венецианских блюд — что за бред! И Адольф еще читает такое? Все остальные книги летели на пол, раскрывались в полёте и неуклюже падали на красный жесткий ковер. Из-за этих чёртовых книг возбуждение нахлынуло на т/и новой волной, ей срочно нужно было или отвлечься, или же приласкать себя. Но если бы рядом был её Ге-ерман…       Внимание девушки привлекло высокое коричневое кресло Адольфа, стоящее возле его письменного столика. Может, приласкать себя здесь? Даже если кто-то и внезапно ворвётся в комнату, её движений под столом точно видно не будет. Недолго раздумывая, т/и с размаху уселась в кресло, утопая в его мягкой обивке. Девушка положила руки на подлокотники и уже было начала уходить в свои грязные сладостные фантазии, но острые глаза почему-то остановились на единственной книге, лежавшей посередине чистого деревянного стола. Книга эта была в темно-синей обложке, а на ней, большими золотистыми буквами выгравировано такое уже привычное и знакомое «Mein Kampf». Подумать только, именно из-за этой книжки были собраны все важные лица сегодняшнего вечера, а она лежит здесь, в комнате отдыха, просто на столе, где её может кто-либо просто так взять! Вроде бы, что здесь такого, обычный «Майн Кампф», тиража которого более миллиона, и тут трястись над каким-то одним экземпляром? Но нет, это не простой экземпляр — именно эта книга была напечатана самой первой, поэтому так-то и важна она для Адольфа Гитлера.       Книжка немного отвлекла девушку от развратных желаний, и она, недолго обдумывая, небрежно взяла книгу в руки, решительно запрокинув ножку на ножку и опершись о спинку такого уютного фюрерского кресла. Сам «Майн Кампф» стал поводом для такого большого изысканного вечера, но, по правде говоря, т/и это не особо-то и волновало. Девушка, как и её любовник Герман Геринг, до дрожи в коленках любили посиделки с друзьями, вечеринки и разного рода мероприятия. А повод… ну, а зачем он, собственно, нужен? Главное же — показать себя в высшем свете перед людьми, завистливыми дамами среднего возраста и похотливыми мужчинками, которые так никогда и не смогут пощупать т/и за прелестные формы.       Девушка заинтересованно заправила волнистые волосы за ушко и, проводя ладонью по шероховатой обложке, всё же раскрыла книгу. И если секунду назад она надеялась увидеть хоть что-то интересное (о да, т/и настолько не любила книги, что даже не читала «Майн Кампф»! Если бы только Герман знал…), то тогда шатенка разочарованным взглядом перебирала большим пальцем рёбрышки каждого листочка. Книга шумно зашуршала, обдувая руку девушки легким прохладным ветерком, и под уставшим вздохом т/и тихонько закрылась. Но несмотря на незаинтересованность в произведении, т/и продолжила держать «Майн Кампф» в руках. Она не спеша поднялась с кресла и уставшей походкой от бедра подошла к большому и роскошному роялю. Ах, если бы её тонкие умелые пальчики могли не только властно надрачивать небольшой и толстенький член Германа, но ещё и играть на таком шикарном фортепиано, с нежностью и особой грацией нажимать на чуть пожелтевшие от времени клавиши, с силой в фигуристых ногах надавливать на позолоченные педали, воспроизводя мелодичную и звонкую музыку. Ах, если бы только…       Открыв крышку рояля, девушка медленно провела рукой по клавишам, время от времени нажимая то на низкую «ми», то на высокую «ля», совсем не разбираясь в тональностях данного инструмента. Т/и не такой уж и ценитель искусства: ей важно было лишь то, что само ей нравилось, а остальное девушка считала переоцененными любителями мелочами жизни. Но сейчас не позавидовать музыкальному слуху Гитлера она попросту не могла; вот бы сесть и заиграть, так легко и быстро, чтобы вскружить голову даже самому фюреру!       Т/и, не жалея инструмент, уселась сочной попкой прямо на самую высокую октаву, да так, что аж громкий гул разразился по большой комнате, а звук фальшивой «мелодии» ещё где-то несколько секунд царил в гостиной. Круча и вертя книгу то так, то сяк, т/и от скуки уже позабыла даже о своих похотливых желаниях, и как только она уже хотела распрощаться с высокопочтенным «Майн Кампфом», в комнату грузной походкой, словно медведь гризли, ворвался разъяренный Герман, которого т/и уже даже и не ждала.       — Т/и! Ты что здесь делаешь, я тебя уже знаешь как обыскался! — Герман в три широких шага оказался прямо возле т/и, но с её немного опешившего лица его взгляд направился на небольшой кавардак в комнате, — Ты что здесь устроила, позволь объяснить, м? — мужчина вопросительно посмотрел на девушку, указывая жестом распростертой руки на книги, разбросанные по полу.       — Ну, знаешь, милый, мне стало так скучно и одиноко в том зале, ты ушел с какой-то дамой беседовать, оставил меня совсем одну-у, — надавила на жалость т/и, проводя свободной рукой по широким плечам Геры, опустила тонкую руку на его грудь, усеянную медалью Pour le Merite в сражениях первой мировой и Железным Крестом 1-го класса и множеством других, что придавало ему ещё больше солидности.       Суровое лицо Германа постепенно превращалось в жалостливое, ведь как он только может упрекать любимую т/и за то, что ей вдруг стало не по себе среди всех этих притворно улыбающихся лиц. Т/и невольно отвернулась и убрала руку с тела Германа, делая вид, будто его тон её сильно обидел. Но сама же девушка в душе снова полыхала диким желанием оседлать член любимого рейхсмаршала. В её грязных мыслишках она представляла, как мужчина со звериным оскалом вдалбливается в неё, с каждым разом ускоряя темп, как его пухлая, но такая сильная и мужественная рука шлепает её сладкую, немного жирненькую попку, оставляя красные следы на белой коже. М-х-м, эти фантазии будоражили все тело, заставляли нервно дышать, скручиваясь сильным комком горячего желания в низу живота. Т/и незаметно начала сжимать свои бедра, дабы хоть как-то удовлетворить себя, закрываясь за «Майн Кампфом» и делая вид, что полностью увлечена биографией молодых лет Гитлера. Но всё это абсолютно никак не могло заменить тех самых любовных ласк и прикосновений, которые могут осуществляться лишь в бурном и сладостном сексе.       Оставляя т/и наедине с книгой, Герман решил отойти к массивному письменному столу Гитлера, чтобы понаблюдать за девушкой, скажем так, издалека, ибо поведение любовницы его очень-таки задело. Несмотря на взбалмошный характер т/и, она никогда не была непостоянной, а тут такое резкое изменение в настроении… Тут точно что-то не так, и Герману обязательно нужно выяснить причину!       После быстрых утомляющих танцев Геринг заметно вспотел, ведь протанцевать столько будет тяжело даже худенькому юнцу, а что уж говорить о Германе. Его формы не считались привлекательными, да и примитивные девушки нечасто обращали внимание на него как на мужчину, но некоторым, таким как т/и, он пришелся очень даже по вкусу. После смерти Карин, рейхсмаршал, откровенно говоря, даже и не надеялся найти кого-то, кто будет искренне любить его и полностью разделять его идеи и интересы. А тут, как нимфа, появилась она, с такими волнистыми каштановыми волосами, смугловатой кожей и такой невыносимо привлекательной фигурой. А её походка! Как будто Венера прошлась по воде, но точно не земная девушка.       В тихой комнате, где лишь вдалеке была слышна музыка из главного зала, почему-то становилось все жарче и жарче. Пот небольшими испаринами уже начал стекать по морщинистому лбу Германа, и он, недолго думая, решил снять с себя белый фрак. Была бы его воля, то разделся б до гола!       — Т/и, что случилось? — с хрипотцой в голосе ласково спросил Герман. Он оперся ладонями о стол, а ноги скрестил в щиколотках, принимая для себя удобную позу, но даже при таком раскладе его тело почему-то дрожало; ситуация отдалённо напоминала Гере легкое сексуальное возбуждение.       — Ничего. — коротко ответила т/и тоненьким голоском, словно мышка, выбежавшая с норы.       — Ты в этом уверена?       — Угу.       — А я думаю, тебе есть что от меня скрывать. — развалистым неспешным шагом мужчина приблизился к т/и, деловито оттягивая свои чёрные подтяжки, водил большим пальцем по ним туда-сюда и резко отпуская, хлопая ими себя по соскам через белую хлопковую рубашку.       — Ты ошибаешься, Герман, я просто устала, — последнее слово т/и, уже изнемогая от похотливого желания, простонала. Когда в комнате она находилась одна, было очень трудно сдержаться, а сейчас же, когда этот шикарный мужчина из её фантазий стоит прямо перед ней, сдерживаться и вовсе было невозможно!       — Да что ты такое говоришь, — резким движением Герман оказался возле т/и и, положа мощную руку на её сочный зад, по-зверски прошептал у неё прямо над ушком.       Сладостный стон т/и от его властных движений защекотал Герману ухо, и тот, уже переходя все границы позволяемого, впился жадным поцелуем в пухлые губы т/и. Сладко причмокнув, он решил исследовать её тонкую, пахнущую спелым виноградом шею. Он целовал её ключицы, оттягивая аккуратно, дабы не порвать, дорогое платье. Он навис над ней всем своим массивным телом, опёрся руками о клавиши рояля, от которого по комнате прошелся далеко не мелодичный звук, и тихо прорычал что-то довольно непристойное и грязное, после чего девушка ещё больше залилась краской на розоватых щеках.       — Ох, Герман, тише…       — Я… не могу. Ты же знаешь! — прорычал мужчина прямо в шею девушки, оставляя на ней горячие поцелуи.       Т/и могла о таком лишь мечтать, но даже тогда сладкие поцелуи Германа не могли заменить того, чего она жаждала так долго.       — Герман, подожди… книга… — еле вымолвила т/и, держа в руках «Майн Кампф». Ни в коем случае нельзя его повредить, ведь с него ещё должна зачитываться проза на представлении! Только т/и об этом подумала, как Геринг без единого понимания выхватил книгу у девушки и с силой положил её на клавиши рояля, после чего по комнате снова прокатился громкий звук, наполненный фальшью.       — К чертям собачьим этот «Майн Кампф», я хочу тебя… — возбуждению любовников не было предела. Оба понимали, что желали этого очень долго, но терпеть до дома будет невыносимо! А так они смогут сделать это в самом донельзя серьезном месте, где полно народа, где в любую минуту может ворваться кто-либо и опозорить пару перед всеми. Ох, господи, какой же это возбуждающий и непередаваемый риск; когда понимаешь, что ты можешь вляпаться в неприятности по самое не хочу, но так и продолжаешь погружаться в это дело с ещё большей охотой.       — Нет, подожди, Герман… там… я не дочитала… — т/и еле подняла дрожащими руками книгу, ища то самое место, где закончила читать. Зачем ей это? Да дабы отвлечь Германа, ведь их действия слишком рискованны!       — Постепенно… для… всех при… м-м-м! при… личных лю-дей м-м страх…       — Та убери ты её! — Герман раздраженно отобрал у т/и «Майн Кампф» и с силой прижал книгу к клавишам. И снова этот ужасный звук!       — О да, прошу…       Дикое желание накатило на т/и с новой волной, и она, больше не ссылаясь на всякие формальности, обняла крупное тело Германа и притянула к себе. Когда сгусток невероятного и горячего желания начал скапливаться еще сильнее в самом низу живота, т/и с похотливой страстью выгнулась в пояснице, прижимаясь к мужчине и ласково гладя его мощную спину. Уже изнемогая от того, чтобы побыстрее ощутить Германа здесь и сейчас внутри себя, т/и в спешке и в диком желании начала беспощадно разрывать белую любимую рубашку Германа, не жалея даже маленьких серебряных булавочек. Почти все они покатились по деревянному, не укрытому красным ковром, полу, и закатились кто куда. И найдет их только горничная Адольфа Гитлера, если уж не поленится заглянуть за рояль.       — Ты так уверенно говорила, что ничем не взволнована, а сама… — хитрая ухмылка оголила белые зубы мужчины, когда он из-подо лба посмотрел игривым взглядом на девушку.       — Ты не представляешь, как я тебя ждала. Думала… ах!.. уже и не придешь…       Страстным и громким поцелуем Герман заткнул болтливый ротик любовницы и, уже не жалея ни единой ниточки дорогущего платья, срывал его с тела т/и. Он то любовно проходился мозолистыми ладонями по упругой груди другого размера, то со зверской силой сжимал напухшие от возбуждения соски, то нежно поглаживал талию девушки. Его руки… ох, они были как отдельный вид искусства: такие грубые на вид, немного пухленькие, с короткими пальцами, немного даже морщинистые, но такие родные и тёплые, нежно ласкающие тело т/и всё с новой и новой охотой.       Не теряя больше ни минуты, Герман резкими движениями надорвал сбоку подол серебристого платья т/и и по-зверски разорвал его практически до самого бедра, дабы путь к заветным ласкам дался ему как можно проще.       — И только не говори мне, что не готова, — его голос дрожал, и было это вовсе не от волнения как у шестнадцатилетнего девственника, не умеющего даже целоваться, а от большого желания оказаться как можно быстрее внутри этой замечательной девушки.       — Ну же, давай… я уже не могу ждать… — простонала т/и, облизывая пересохшие губы и не обращая ни малейшего внимания на размазавшуюся помаду — к чертям этот внешний вид и то, как будут реагировать на него гости в зале. Пошло оно всё к чертям собачьим, ей нужен Герман, её массивный и мужественный Герман, с большим животиком, укрытым тонкой полоской до пупка и ниже — темными редкими волосами, животик, по которому можно было хлопать маленькими ладошами как по барабану. Его грудь, уже ничем не уступающая по размерам груди т/и, и небольшой толстенький член, спрятавшийся за черным пушком, член, который в сию секунду Герман так спешит вытянуть из своих белых костюмных брюк.       — Герма-а-ан, быст… — девушка запнулась, увидев член мужчины, и неловко засмеялась, поначалу прикрывая рот рукой, а потом уже и вовсе расхохотавшись во весь голос. — О боги, я думала, ты уже вовсю возбужден, а у тебя даже еще не встал, ми-и-илый, ну ты бы сказал, я бы побольше уделила внимания прелюдиям.       — Какого… ты вообще спятила, что ли… — Герман неловко на миг отвел взгляд в сторону, оставаясь с приспущенными штанами, и смотрелся при этом еще более нелепо. Краска смущения и стеснения за свои формы и размеры, да еще и от девушки, которая, как он думал, любит его таким, какой он есть, покрыла его лицо розоватыми пятнами. Но… он не посмеет… нет, ни за что, никогда! Никогда он не позволит насмехаться над ним, да ещё и кому, т/и? Чёрта с два!       Мужчина агрессивно подхватил т/и за упругую попку, приподнял и присадил к себе поудобнее, и от веса, свалившегося опять на клавиши рояля, по комнате снова прошелся громкий звук.       — М-м-м, хочешь помузицировать? — простонала т/и, поглаживая короткие светлые волосы Германа за ушком и ожидающе усмехаясь.       — Ещё как, — твердо полушепотом ответил Гера и резко, без всяких предупреждений, вошел в девушку.       — Герман, м-м… прошу, будь нежнее…       — Ты уже вся намокла, куда нежнее. А за твое неблагоразумное поведение ты заслуживаешь только грубо.       Толчок. Ещё один, и снова толчок. И с каждым новым разом, ускоряясь, Герман смотрел на т/и как хищник на жертву, и такой ход событий устраивал их обоих.       — Я не слышу твои стоны, ну же, кричи громче! — завопил мужчина, уже не просто трахая свою девушку, а вдалбливая в неё всё с новыми силами.       — Герма-а-ан, м-м-м… Ге-ерма-аан, — т/и не стонала имя своего любимого, а смаковала, как будто пробовала его на вкус, боясь упустить самый важный момент, тот пик, к которому они оба понемногу приближались.       — Моли… моли о том, чтобы ты смогла кончить! Мне ничего не стоит просто сейчас взять и вытянуть свой член с твоей мокрой киски, ах-х…       — Не-ет, ты не сможешь, не посмеешь…       — Ещё как посмею или ты хочешь проверить?       Его грубый голос, тон доминанта, с которым Герман обращался к т/и, не мог не возбуждать еще сильнее и не мог не заставить покориться его требовательным указаниям.       — Да, мой фюрер, я сделаю так, как вы приказали. М-м-м, быстрее же, Герман…       — Так уже лучше… моли меня…       — Смотри, мой хороший, чтобы тебе не пришлось молить меня, — игриво засмеялась т/и, щекоча своим шепотом ушко Германа — желая, дабы узел такого бешеного желания внизу живота побыстрее развязался и сладко разлился по всему телу.       Непристойные звуки секса, возбуждающие хлопки были в комнате отдыха в Бергхофе в то время, пока в бальном зале все высокопочтенные дамы и господа танцевали, смеялись и говорили, пили шампанское и пьянели от красного вина. Громкие стоны и мольбы двигаться быстрее, мужской голос, произносящий имя т/и — всё это не было слышно за пределами просторной комнаты, но если бы только кто-то узнал, скандала было бы не избежать.       — Т/и… давай, поддайся бедрами, давай же, быстрее… — Герман с силой ухватился за кудри девушки, оттягивая ее голову назад. Позу, в которой находилась т/и, нельзя было назвать удобной, но то, что крышка рояля, упершаяся ей в спину, мешала — сплошные глупости. Это ощущение давало ей даже какое-то дополнительное наслаждение.       Эта пара была гармонична не только в танцах или же просто слаженно смотрелась на приемах и вечеринках, она была такой везде и во всем, потому что эти люди были созданы друг для друга, как половинки Инь и Янь, они сливались и становились одним целым.       Они стонали и кричали, они любовались друг другом и трогали себя, и оба подходили уже к тому пику, когда все должно случиться, когда такое желаемое должно нахлынуть новой волной на горячие и возбужденные тела. Этот финиш, ради которого они терпели и ради которого прошли весь этот похотливый путь прелюдий и ласк.       — Т/и… я кон-ча-аю…       — Нет, Герман, только не в меня…       — Да… да, сей…мм-хмхмм! — когда т/и уже в судорогах истекала от получившего так давно желаемого наслаждения, Герман резко вытянул из её горячего влагалища член и в спешке начал надрачивать. Сейчас, сейчас он получит желаемое, но черт, куда же спустить, ни в коем случае нельзя было оставлять следы на телах — они и так допустили ошибку, да и порванное платье сильно будет привлекать внимание. Голубые растерянные глаза мужчины нервно метались то на т/и, то обратно на член. И в конце концов, вовсе не обдумывая своих действий, рейхсминистр авиации Герман Геринг не нашел чего получше, как с грубой силой схватить лежавший рядом «Майн Кампф» и подставить его под свой член. Раскрыв книгу, он несколькими движениями руки довел до оргазма свое достоинство и кончил прямо на строки о плане начала большой революции.       — Это было… невероятно… о-о, Герман, что ты наделал? — т/и приподнялась, поправляя на себе платье и пытаясь хоть мельком привести себя в порядок.       — Всего лишь «Майн Кампф», детка, всё нормально. — Герман беспечно закрыл книгу и откинул её на письменный стол Гитлера, в это же время неспешно расхаживая по комнате и приводя себя в порядок. Заправить рубашку, на которой осталось лишь две булавочки, поправить подтяжки и надеть белый фрак не представляет труда, но когда ты уставший, потный и разгоряченный после секса пытаешься сделать это так, дабы не было заметно всех следов прелюдий, это становится непроходимым приключением, пыткой.       Они молчали, слишком уставшие и занятые собой, но оба смеялись и заговорщически посматривали друг на друга. Такого секса у них еще не было никогда. И ох, бедный Гитлер, бедный «Майн Кампф»! Если кто-то узнает, что именно они наследили на таких священных строках «библии», то это будет позор на всю жизнь. А Адольф уж точно позаботится о том, чтобы и Герман, и т/и запомнили этот день как конец их счастливой жизни. Но-о пока этих двух проказников никто не видел, их тайные похотливые действия так и останутся крепким секретом только между ними двумя.       Приведя себя кое-как в порядок и быстренько убравшись в комнате, пара переглянулась и решительно двинулась вперед, в зал, к гостям, делая вид, что они вовсе никуда и не исчезали, а просто заговорились за крайним столиком в самой дальней стороне зала.       — Милый, что мы скажем о платье? — т/и взяла Германа за руку и наклонилась поближе к мужчине, дабы прошептать такой волнующий вопрос, ведь надрыв на платье с самого подола до бедра, сделанный такими сильными руками Германа, явно не выглядел как профессиональный вырез только из-под рук швеи.       — Т/и, ты серьёзно? Аха-ха-х, да какая кому разница, скажешь, что решила показать всем свою красивую ножку. Импровизируй!       Они уверенно, уже без страха в искристых и хитрых глазках, прошли к толпе гостей, где все внимательно вслушивались в речь Адольфа Гитлера, благодарившего всех и каждого за их присутствие на этом очень важном мероприятии. Ведь десятилетие с выпуска первого тома «Майн Кампфа» — это вам не хухры-мухры, а очень важное достижение Третьего Рейха.       — И так, леди и джентльмены, прошу вашего высокопочтенного внимания! — начал свою речь Йозеф Геббельс, постоянно опираясь на спасательную трость и осматривая гостей своим ехидным взглядом, — сегодня все мы собрались, чтобы отпраздновать годовщину такой важной для нас книги, как «Майн Кампф». И мы должны благодарить нашего фюрера за такие труды, аплодисменты, дамы и господа, ведь через несколько минут в нашу залу внесут первый экземпляр данного произведения, из которого мы зачитаем важнейшие строки, что несомненно должны затронуть ваши сердца!       Т/и и Герман оживленно переглянулись, и оба тихонько и заговорщически засмеялись.       — Сейчас или полный конец для нас, или же позор «Майн Кампфу»! — зашептала т/и, то и дело постоянно хватая мужчину за руку и истерически тихонько смеясь.       — Надеюсь, второе, ибо же в ином случае мы уже давным-давно были бы вышвырнуты с вечеринки, — добрая улыбка Германа придала т/и сил и веры в лучшее. Они вовсе не планировали ничего плохого, просто так получилось — всё совершенно случайно. Правда-правда. Но уж если так повернулась судьба, то почему бы не посмеяться над таким действием, прекрасно понимая, что беду, о которой еще никто не знает, натворили именно они!       — И так, — прозвучал снова громкий голос Геббельса, — вы видите перед собой первый экземпляр «Майн Кампфа», и сейчас я хочу, чтобы вы услышали строки, которые вы наверняка помните из собственного ознакомления!       Геббельс аккуратно, элегантными и неспешными движениями раскрыл книгу, которую ему принес секретарь, но не увидев закладки, которая обязательно должна была быть на тех самых страницах, он нервно начал листать «Майн Кампф», искренне не понимая, в чем дело. Йозеф строго посмотрел на секретаря, будучи уверенным, что это он уронил закладку по дороге, но в ответ получил лишь удивленный жест. И тут, в погоне за нужной ему главой Геббельс нечаянно прикоснулся к чему-то вязкому и белому, почти прозрачному веществу. Его лицо скривилось в омерзении, он нервно сглотнул, непонятливо поморгал острыми глазками, а губы сложились в тонкую бледную полосу. Он приподнял и отвел руку сторону, переминая между пальцами тянущееся вещество, которое вязко стекало по его пальцам и капало на пол.       — Э-это клей? — Йозеф в страхе повернулся к Адольфу Гитлеру, чтобы получить положительный кивок, но тот лишь в недоумении скривился и вопросительно посмотрел на Геббельса. Мужчина стряхнул рукой, но белое вещество лишь собралось новой вязкой ниточкой, — г-господи, не может быть…       — Т/и, думаю, наше с тобой время пребывания на этом вечере истекло и нам надо испаряться, — тихо, дабы не нарушить воцарившуюся тишину вокруг, проговорил Гера и, получив в ответ от любовницы еле заметный положительный кивок, они незаметно, словно шпионы, убежали с празднования годовщины «библии» всего социал-национального общества — «Майн Кампф».       Герман и т/и — безумцы, безбашенные люди, не боящиеся ни малейшего наказания. Для них жизнь — это русская рулетка, и если не дай бог они в ней проиграют, то все равно останутся в выигрыше, ведь для обоих главное — азарт, смешанный с большой долей риска. Им плевать абсолютно на всё, они психи, для которых риск и опасность — родная стихия.       Под гул и неодобрительные крики бушующей толпы, когда все в зале догадались о чьей-то шалости с книгой, золотая пара вечера Герман Геринг и т/и бежали сломя голову по пыльной горной тропе. Герман и его любовница позабыли даже о шикарном Mercedes-Benz, ведь куда интереснее бежать от безумных злодеяний под шелест старых деревьев и пение горных птиц, нежели под гул машинного двигателя. Т/и наконец сняла свои каблуки и откинула их настолько далеко, насколько ей только хватило сил. Она босыми ногами ощутила эту теплоту летней пыли, которая вздымалась при каждом легком дуновении вечернего ветерка. Смеясь и резвясь под вечерним желтым закатом, они держались за руки. Т/и приподняла своё длинное платье, чтобы бежать было легче, а Герман и вовсе снял свой белый фрак и лишь пальцем придерживал его за своей широкой спиной. И в этот жаркий июльский вечер 1935-го года лишь садящееся палящее солнце было единственным свидетелем их грязного преступления.