огонь души моей суровой

входная дверь открылась под весом обтянутой чёрной тканью спины егора летова и закрылась обратно от чёткого пинка подошвой лакированной туфли майора кгб, опасно хлопнув. — ты решил устроить мне второй допрос за день, а, владимир васильевич? — насмешливо поднял подборок егор, неосознанно подставив шею под жаркие поцелуи мешкова, что аж тихо рыкнул, услышав своё имя-отчество. у майора на языке вертелся встречный вопрос "а нарочно ли ты заставляешь мою душу гореть?", но тот уже был слишком занят шеей музыканта. шеей, тонкие жилки на которой лишь гулко пульсировали под его губами. мешков нехотя отстранился, чтобы крепкие руки остервенело схватились за низ егоровской футболки и чуть ли не сорвали беднягу-ткань с летова, который, кажется, только подбивал майора на дальнейшее. глаза егора в тот момент, как их взгляды — один пронзительный, юношеский, полон бунта, а второй одурманивающе холодный, что таял с каждой секундой, — столкнулись, послужили огромной дозой подлитого в бушующее душевное пламя для влюблённого по уши стража правопорядка. — ты доигрался, летов, — мешков слегка вальяжным для сложившегося положения движением достал из бокового кармана штанов наручники, не церемонясь и тут же нацепив их на изящные запястья. егор малость охуел: — это ты типа предостерёг советов от выдумок моих гадких? — с явной иронией промурчал он и почувствовал холод стены под своими руками, что достаточно плавно оказались в поднятом положении. — можешь считать и так, — мешков кротко, но чувственно поцеловал его губы и, стараясь подавить в себе совсем резко нарастающее волнение, подхватил главную угрозу для советского союза на руки и одним махом переместил почти обомлевшего от такого страстно-элегантного владимира егора на замшевое кресло. его, казалось, не волновало даже состояние собственной одежды, ибо главной его целью было не столь собственное удовольствие, как желание увидеть, прочувствовать пик летовской горячки. майор долго возиться не стал — штанов на юноше не было и в помине. за относительно короткое время володя выучил всё то, что помогало егору почувствовать себя на высоте, начиная полной отдачей слушателей с зала и заканчивая настолько полной отдачей мешкова где-то в пределах кровати, что та выхлёстывала за края чаши егорового вожделения. пользуясь этим, майор начал мягко обцеловывать запястья летова, не прерывая зрительного контакта, перемещаясь к сгибу локтя, возвращаясь обратно и проделывая то же самое со второй рукой, пока егор в нетерпении и в неспособности что-либо сделать ёрзал в кресле и то разводил, то сводил острые колени. — большего хочешь, что ли? — теперь очередь издеваться перешла мешкову. — ну а ты, блять, как думаешь? — злобно сверкнул глазами егор и поддался вперёд, заставив вову опуститься на колени, красно встряхнуть чёрным чубом и неспеша покрыть влажными следами губ бледные бёдра, намеренно обходя стороной то, к чему бы хотелось прикоснуться больше всего, растягивая удовольствие. — майор, какого хуя?.. — егор сдавленно застонал и вжался копчиком в кресло в самый ответственный для них обоих момент, пока мешков, проклиная себя и всех существующих богов, жадно вытворял с членом егора то, что ему вздумается. — с-сучара... — ещё одно слово, и я прекращаю, — майор не соврал. но только он знал, что всего лишь прервался для крайне быстрого поиска крема для рук. в тот момент секунды растянулись до размера декады, а ожидание стало для егора слишком мучительным. он чуть ли не злился, ибо не мог ничего сделать из-за клятых наручников, точно так же, как народ не мог ничего сделать против власти. "надо включить это в песню", — подумал егор и словно опомнился от возникшего перед ним образа майора, что уже полностью подготовился и предстал перед егором в не менее обворожительном виде. — так, может, ты станешь льдом под, эм... ногами анархиста? — егор закусил губу и вызывающе осмотрел мешкова, на что тот наклонился к нему вплотную, нежно укусил за кожу скулы, сахарно прошептал: — но в наручниках-то ты. и мягко вошёл. егору снесло крышу. он выпустил воздух с совсем неприличным выдохом и упёр затылок в спинку кресла, в то время как внутренний огонь мешкова совсем вышел наружу и его руками заблуждал по узкому торсу егора, медленно изучая каждое пятнышко и каждый рубец как воспоминание о детстве. — бля... — процедил он за секунду до того, как его оглушил телефонный звонок. — майор, сними наручники, срочно... — прохрипел егор и подставил ему руки. через секунду он уже держал трубку телефона — звонил кузя. а майор, видимо, останавливаться не собирался. — что ты.. — беззвучно уставился на него егор, и его глаза расширились от цикличных движений мешкова. — я так понимаю, отпустили тебя, ага? — кузя, кажется, даже и не думал заканчивать. — когда на запись, фёдорыч? майор распалился лишь больше и немного ускорился, наблюдая за ошарашенной реакцией егора, который в этот момент не был способен даже на одно слово. — я не... — что "я не"? не знаешь? как это, блядь, не знаешь, ёбнутый, что ли? — рябинов безостановочно тарахтел в трубку, как в последний раз, пока егор с таким же рвением яростно хватал за задницу майора и закатывал глаза до голубоватых белков. — кузьма, давай потом... — чё? ебёшься с этим майоришкой, что ли? — сказав это в контексте шутки и тут же заливисто поржав, кузя даже и не подозревал, что правоту его слов подтвердил попавший в этот момент по комку нервов мешков. с совершенно багровым лицом и задышкой, стараясь не подавать виду, егор спешно попрощался с рябиновым и бросил трубку в сторону, пока майор заботливо вытирал последствия его крайних мер против антисоветчины салфетками. — ну ты даёшь... — покачал головой егор и, встав на ватные ноги, повис у мешкова на шее. — даю, игорь, только тебе даю, — осмелился пошутить владимир и тепло поцеловал летова в висок, отдавая тепло погасшего огня.