***
Надеть самую уебищную экипировку - пожалуйста. Надеть джинсы, которые еле-еле прикрывают ноги ( — Но зато задницу как обтягивают, Хес!) - хорошо. На спор съесть холодец - с удовольствием. Встать на ебучий сноуборд - упаси Господь. Лёша в ужасе смотрел на бесконечно падающих Татьяну, Жожо, Гаечку.. и Вову, разумеется, который, по всей видимости, что-то от них скрывал. Он гордо ушёл с учебного склона, насмешливо глядя на них с канатной дороги, а потом и вовсе скатился с какой-то высокой горы, ни разу не пизданувшись в сугроб. Губанов не завидовал. Ну, может чуть-чуть. У него дрожали ноги, а ощущения непривычно стянутых конечностей напрягали, не давая полностью расслабиться. Он честно пытался двигаться вниз и почувствовать баланс тела, но страх расквасить себе ебало и быть заживо погребенным в снег был слишком силен. Поэтому он стоял в стороне, исподтишка снимая самые позорные моменты обучения друзей. Ну а что? Год крысы еще не закончился, значит нужно успеть покрысить последние пару часов. — В папарацци заделался? — ехидно спрашивает Жожо, подошедший со спины. Видимо, в борьбе с Дашей за экипировку он проиграл, потому щеголял в одной легкой толстовке. — Я удивлен, что ты до сих пор не стал сосулькой, — бормочет Хесус, оглядывая парня, который весь был покрыт снегом. — Я могу одолжить тебе свою экипировку, все равно кататься больше не буду. Серёжа удивленно хлопает глазами, на секунду растерявшись. А затем начинает смеяться. — Когда ты успел стать папочкой? Будете с Татьяной парой, она мама, ты папа, вот и счастливая семья. — Папочкой? — раздается громкий голос где-то позади. Пиздец, ну нигде нет покоя. Хесус нервно оборачивается, натыкаясь на внимательный взгляд Братишкина. И когда он успел переместиться на их склон? Он оказывается не только мастерски катается на коньках, сноубордах, но ещё и умеет телепортироваться из одного места в другое за считанные секунды. Короче, и швец, и жнец, и на дуде игрец. — Ага, вот выгоним тебя из сквада, будем под покровительством папочки Хеса, — довольно бормочет Серёжа, стягивая с замершего Лёши его теплую куртку. Братишкин, кажется, впервые в жизни замолкает, даже не пытаясь возразить или ответить что-то на шутку. Этот день определенно стоит вписать во всемирную историю, обведя красным. — Шеф, не молчите! Лёша, мы его теряем! — вопит Серёжа, схватив Хесуса за толстовку, призывая к действиям и пытаясь разрядить неловкое молчание. — Разря-я-яд! — Жожо тычет Семенюка телефоном в грудь, но тот даже не вздрагивает. А затем и вовсе разворачивается в сторону дома. Лёше резко становится не до шуток, если Вова начинал тильтовать - это было началом конца. Поэтому он впихивает растерянному Серёже шапку с варежками и направляется к Братишкину. — Вова? Ну ты чего? — Да чё тебе надо? — резко спрашивает Семенюк, замирая на месте. — Иди, катайся. — У меня не получается, давай ты мне поможешь? — Не буду я тебе помогать. Я буду нажираться. В говно. — хмуро заявил Вова, спрятав лицо за воротом куртки. — Будем нажираться вдвоём, пойдёт? — предлагает Губанов, в надежде растормошить обидевшегося Семенюка. — Отъебись, Хес, — грубо отвечает Вова, снова продолжая путь в сторону их временного дома. Лёша не собирается отъебываться, наоборот, он молча следует за Вовой до самой комнаты. И пока тот демонстративно скидывает куртку на пол их номера, он продолжает молчать, ожидая новых выходок стримера. Вова не выдерживает, наконец взрываясь. — Да хули ты за мной ходишь? — А что, нельзя? — спокойно спрашивает Губанов, скрещивая руки на груди. — Нельзя, я тебе сказал - отъебись! — Вова злобно смотрит на него, но действий никаких не предпринимает. — Я за тебя волнуюсь. Вот съели бы тебя медведи, что бы мы без тебя делали? — Волнуешься? Только, кажется... — Семенюк не договаривает, проходя к выходу из комнаты. Слышится громкий хлопок двери. Лёша остаётся один.***
Губанов находит его в помещении, больше похожем на общую кухню в какой-то коммуналке. Вот вроде приличный курорт, а дизайн будто со времён СССР. Семенюк яростно намешивает салат, будто пытаясь ложкой стереть в порошок ни в чем не повинный горошек, колбаску и яйца. — Давай поговорим, — Лёша облокачивается на столешницу, на всякий случай отодвигаясь от Семенюка на приличное расстояние. Получить ложкой в глаз - такое себе удовольствие. — Хорошо, давай, — Вова вытаскивает ложку из салата, угрожающе держа её перед собой. — У тебя что-то случилось? — осторожно спрашивает Хесус, все ещё с опаской глядя на столовый прибор. — Случилось, ага. Дядь, не забивай себе башку хуйней, все нормально. — Вов. — Чё? Иди со всеми катайся. Жожо поможешь, — имя Серёжи Семенюк слишком выделяет. — Ты же у нас главный альтруист. — Я не.. — Папочка, да? — Вова стискивает ложку до побеления костяшек. Хесус не выдерживает, аккуратно подходит к Вове, забирая у него из рук опасный предмет. С виду безобидный, но... кто его знает? — Ты ревнуешь, — констатирует Лёша. — Хуйню несёшь, — нервно смеётся Вова, отводя глаза. — Никого я не ревную. — Ревнуешь. — Схуяли я кого-то ревновать буду? Хесус ничего не говорит, только саркастически поднимает бровь. — Дядь... Хорошо, блять! Я ревную, доволен? — бормочет Вова. — Дово... — начинает Хесус, но договорить ему не дают, Вова закрывает ему рот ладонью. — Я надеялся с тобой покататься, поржать там.. фоток, блять, наснимать, да даже поговорить! — эмоционально произносит Вова. — Заебал меня этот... И ты тоже. Нахуя ты жмёшься к нему, что, других не нашлось? Лёша пытается что-то возразить, но Семенюк ещё плотнее прижимает ладонь. — Дай мне сказать! Со мной уже не так интересно, да? Ну да, я же прошлый век. Не то что Жожо, вот кто пойдёт вперёд, — зло произносит Вова, неожиданно хватая Лёшу за шею. — Ты ебанулся? — отмирает наконец Лёша, отступая от Вовы на шаг. — Ты сам себя слышишь, какой Жожо? Вова снова хватает Лешу, теперь меняя их местами, со всей силы толкая на столешницу. Ещё чуть-чуть и тазик с оливье оказался бы на полу. Но Алексея Губанова волновал далеко не салат, а то, что над ним нависает его друг, который, по всей видимости, сейчас ему въебет. Или выебет. — Заебал! — припечатывает Вова, резко наклоняясь к лицу Хесуса. Леша зажмуривается, ожидая удара, но чувствует только прикосновение губ к своим. Семенюк времени зря не теряет, пока растерянный Лёша собирается с мыслями, он прикусывает его губу, заставляя приоткрыть рот. Хесус ошеломлённо мычит, когда чувствует, что Вова ещё крепче прижимает его к себе, явно не собираясь останавливаться. Голова начинает кружиться от долгого и неожиданного поцелуя, от наглых рук, пролезающих под толстовку Леши, да в принципе от всей ситуации в целом. — Блять, Вова, — выдыхает Губанов, когда Вова, наконец, отстраняется. — Охуеть.. Прости, я чё-то.. — Какой же ты конченный! — устало стонет Губанов, притягивая стримера к себе, утыкаясь ему в шею. — Так сложно было сказать прямо? — Чё сказать? Лёха, я хочу тебя выебать? Хес, ты мне нравишься? — Я тебе нравлюсь? Почему ты тогда молчал? Вова, пиздец! — Хес.. — Ты мог и раньше сказать! Ты...! Договорить Леше не дают, Вова в который раз за день затыкает его, но уже более приятным способом. Сопротивления он не встречает, поэтому проталкивает язык глубже, одновременно с этим ероша и чуть оттягивая идеальную укладку. Но прикосновений к самому дорогому Лёша не замечает. Поцелуи из мягких переходят в разряд несдержанных. Губанов выдыхает, когда Вова опускается к его шее, зацеловывая и оставляя стремительно краснеющие укусы. О последствиях он, похоже, даже не задумывается. Вовины руки будто повсюду: нетерпеливо гладят тело, хватают за шею, притягивая ещё ближе. Лёша цепенеет, когда Вова оглаживает его бёдра, направляясь к ширинке. И Семенюк, будто угадав его мысли и переживания, снова отвлекает. Хесус сдавленно ахает, когда чувствует чужую ладонь, торопливо спускающую мешающий предмет одежды. Становится уже не до волнения, потому что вовина рука вовсю исследует его член, оглаживая сквозь тонкую ткань белья. Лёша сосредотачивается на том, чтобы не издавать лишних звуков. Но Вова, кажется, ставит себе обратную цель. Заставить Хесуса во что бы то ни стало стонать вслух. Лёша сдаётся, когда Вова резко двигает рукой по члену, одновременно с этим прикусывая выпирающую косточку на ключице. Чужие касания возбуждают ещё больше и путают мысли. Сдавленный стон срывается с губ, и в это же время Братишкин отстраняется. Рядом слышится вжик молнии. — Лёша... Леш.. Ты только не ори, слышь? — шепчет Семенюк, наклоняясь к его уху и опаляя дыханием. Он резко переворачивает Лешу, заставляя его нагнуться над столом. Вова потирается бёдрами о чужую задницу, оглаживает спину, заставляя прогибаться ещё сильнее. Поза смущала, неоднозначные движения заставляли прикусывать губы.. — Хес, Шеф, вы тут? — слышатся громкие голоса из коридора. Лёша в ужасе оборачивается на Вову, который мгновенно прекращает фрикции. Губанов спрыгивает со столешницы, дрожащими руками надевая и застегивая приспущенные джинсы. Братишкин рядом судорожно бегает из стороны в сторону, пытаясь найти причину их долгого отсутствия. Глаза цепляются за тарелку с несчастным оливье, повидавшим за сегодняшний вечер все. — Дядь, ну как ты перемешиваешь, — театрально возмущается Братишкин, когда в комнату врываются Жожо со Стинтом. — А мы вас потеряли! — весело произносит Серёжа, оглядывая комнату и обоих стримеров. Вечно идеальная башня Хесуса растрепалась, на шее красуется наливающийся засос, а Братишкин слишком довольно лыбится, то и дело кидая неоднозначные взгляды на Лёшу. Перемешивали они, ага. Разве что свою сперму. — Новый Год через полчаса, вы чё тут застряли? Пойдёмте к нам! Вова кивает, клятвенно заверяя их, что через минуту они вернутся в компанию. — Выглядишь как тупица, — ухмыляется Вова, запуская руку в волосы Лёши, окончательно разрушая укладку. — Ты не лучше, поверь. — Мудила. — Конченный. — Хесус расслабленно улыбается, заключенный в крепкие объятия. Ради такого Нового Года он определенно готов терпеть ненавистные сноуборды, коньки... и абсолютно все, что предложит Вова.