«А где-то внутри все кричит и бешено так стучит;
И вряд ли когда-то простит.
От тоски — вдребезги с мечтами рваными.
От тоски — вдребезги.Снегами, талыми.»
«Вдребезги» Сергей Лазарев
Я стою у твоей двери, молча смотря в пустоту. Я хочу позвать тебя, но так отчаянно боюсь, ведь стоит мне переступить порог этой старой обшарпанной двери, как тут же затикает мысленный таймер обратного отсчёта. Лучше я простою тут всю жизнь, но наши с тобой души будет греть мнимая возможности встречи, чем мой разум будут терзать осколки нашего разбившегося счастья. Мне страшно до боли в груди и дрожи в коленках. Это всё так глупо и неправильно. Тогда, в зале суда я как марионетка кивала на все слова защиты в мою сторону и на все слова обвинения против тебя. Моя мать не скупилась на откровенную ложь в твой адрес. Надо было возразить, рассказать, что виновата только я, всё же это я совратила и опорочила тебя. Надо было кричать во весь голос, добиваться справедливости. Ведь ты не достоин всех тех мук, на которые тебя обрекают. Моя смерть ничто по сравнению с твоей болью. Но я лишь молча сидела, боясь даже мимолётно взглянуть на тебя, чтобы не навредить тебе ещё больше. Всё ради обещанной толики свободы. Суд вынес приговор. Дино изгнали на землю, без права реабилитации. Меня же полностью оправдали, а ко всему прочему, за проявленное мужество в борьбе против революции, воздвигли в ранг Престола. Также нам запрещается видеть друг друга до скончания времён. Но тайные встречи ведь никто не отменял. Всё ровно так, как и планировала Ребекка. Я молча наблюдала, как тебе безжалостно вырывают крылья. Ты только и мог что стискивать зубы и бить кулаком, до сломанных костяшек, об землю. И вот крылья, как мусор, отбрасывают в сторону, а твоё еле живое тело пинают в лужу крови. Так хотелось подбежать к тебе, прижать к себе, забирая всю твою боль, и тихо-тихо шептать на ушко, что всё будет хорошо, что мы сможем всё преодолеть. Но я всё также продолжала молча смотреть, не смея шелохнуться. Нельзя. Целых три месяца мы вместе зализывали твои раны. Каждое воскресенье мы наслаждались полученными крупицами свободы. Но, к сожалению, мы живём не в сказке с хэппи эндом, и наше иллюзорное счастье рано или поздно должно было разбиться вдребезги. Меня предупреждали, что такие частые исчезновения вызывают множество вопросов у высокопоставленных лиц, и что надо быть аккуратней, хотя бы на время залечь на дно. Но разве могла я бросить полностью разбитого тебя, когда всё только началось налаживаться? Моя беззаботность привела к тому, что за мной установили слежку сроком в сто пятьдесят земных лет. И сегодня последний день нашей «свободы». Вдох-Выдох.Больше я не подвергну тебя опасности. Мой поток мыслей прерывает скрип открывающейся двери и ясные голубые глаза, от взгляда на которые моё тело прошибает ток. Я пытаюсь что-то сказать, но вместо слов из горла вырываются всхлипы, а из глаз вот-вот градом польются горькие слёзы. Я резко обнимаю тебя, утыкаясь носом в шею и вдыхая твой мятный запах. — Мы так распугаем всех соседей, — ты улыбаешься, но улыбка выходит слишком вымученной, от этого вида моя боль в груди усиливается, и я сильнее сжимаю твою талию, — Вики, давай зайдём в квартиру, — не дожидаясь ответа, ты подхватываешь меня на руки и заносишь в комнату, захлопывая за нами дверь. Я замечаю на полу множество пустых бутылок от спиртного, отвожу взгляд в сторону и прерывисто вздыхаю. Никогда бы не подумала, что свою тоску ты будешь глушить огромным количеством алкоголя. Ты осторожно усаживаешь меня на кресло, и я замечаю, что ты еле стоишь на ногах, а на твоих щеках красуется алый румянец. — Прости меня, Дино. — Это единственное что я могу выговорить в перерывах между всхлипами. Из-за меня ты попал в этот плен нескончаемой тоски и боли, и мне всю жизнь нести этот крест вины без права на искупление. — В этом нет твоей вины, — ты на секунду задумываешься, а потом продолжаешь, — я ни о чём не жалею. Это был мой выбор, я знал на что иду. Ты плюхаешься на колени рядом с моим креслом, и утыкаешься своим носом в мои ноги. От твоего тёплого прикосновения моё тело покрывается табуном мурашек. Я кладу руку на твою голову и зарываюсь пальцами в твои волосы, слегка оттягивая их. Закрываю глаза лишь на секунду, чтобы солнце из окна не так сильно слепило глаза. Но когда открываю их — за окном уже глубокая ночь. А ты всё также сидишь, уткнувшись носом в мои колени. — Почему не разбудил? — хотелось снова разрыдаться, столько упущенного времени на такой бесполезный сейчас сон. — Пока ты спала, мне надо было много чего обдумать, — ты немного приподнимаешься и ловишь своими губами мои. Ты сейчас слишком близко, чтобы думать о завтрашнем дне, а твои губы такие настойчивые, что я вкладываю в этот поцелуй всю себя, без остатка. Твои руки были буквально везде, тело полностью обмякло, отпуская последнее напряжение. Твои губы спускаются к моей шее, оставляя сильный укус, от которого темнеет в глазах, а ноги становятся ватными. Ты неохотно отстраняешься от моей шеи и переводишь взгляд на часы. — Тебе пора. Я начинаю активно качать своей головой из стороны в сторону в знак протеста. Всё не может кончиться вот так. Всё не может кончиться… — Вики, пожалуйста, не упрямься, — ты пытаешься вразумить меня, пытаешься дотронуться своими руками до моего лица, но я отталкиваю их, отворачивая голову в сторону, чтобы спрятать свои слёзы. Ты крепко прижимаешь меня к себе и тихо-тихо шепчешь: — Прошу, ради меня, — твой голос полон горечи, я даже чувствую её у себя во рту. Эти слова отрезвляют меня. Ведь если я задержусь хоть на секунду, то ты пострадаешь ещё сильнее. Тобой рисковать я не могу. Ты провожаешь меня до двери, и обнимаешь так крепко, что у меня трещат кости. Целуешь напоследок самым горьким поцелуем за всю мою жизнь, и дёргаешь ручку двери, открывая её. Я не смотрю на тебя, ведь один твой печальный взгляд, и я больше никогда не смогу уйти. — Помни, что бы не произошло, я всегда буду любить тебя, даже после смерти, — на последнем слове ты улыбаешься краешками губ, я почему-то чувствую это даже стоя к тебе спиной, — не отвечай мне, иначе я буду не в силах закрыть эту чёртову дверь. Я повинуюсь тебе и не роняю ни слова, хоть столько слов любви хочется сказать тебе в ответ. Ты закрываешь дверь, а я падаю на пол, закрывая голову руками, и трясусь в беззвучном крике. Это невыносимо. Сколько я так пролежала известно одному лишь Шепфе, но стоит мне встать, как за спиной разносится глухой звук выстрела, заставляя меня содрогнуться. За окном неумолимо приближался рассвет, окрашивая стены подъезда в ярко-оранжевые цвета. Я стояла, прижавшись лбом к твоей двери, моля о спасении.