Ещё в строю

Дредд наблюдал за ней, едва заметно наклонив голову. Взгляд был не оценивающий — он давно уже убедился в её профессионализме. Просто смотрел, как она отбарабанила последний список правонарушений и пристегнула преступника к стойке. — Что? — чуть нервничая, наконец, поинтересовалась Андерсон. Дредд промолчал — впрочем, он редко отвечал, предпочитая, чтобы человек потомился, снова и снова перебрал в памяти свои поступки и наконец чистосердечно признался во всём до последней мелочи. Но Андерсон на это не покупалась. К его взгляду у неё почти выработался иммунитет — за исключением тех случаев, когда она действительно косячила. Сейчас казалось, что всё сделано правильно. Она села верхом на «законотворец», прикусила нижнюю губу, задумалась, верно ли действовала при попытке вооружённого ограбления и правильный ли вынесла приговор. Вроде бы, ничего не упустила: подозреваемые арестованы, о вердикте доложено в штаб-квартиру, шлем висит на боку, оружие в кобуре. Дредд в дверях крохотного ателье не двинулся с места. Ни словом, ни действием не намекнул, в чём дело. — Ладно, лучше скажи сразу, — наконец вздохнула Андерсон, чуть развернулась, чтобы сидеть к нему лицом. Шёл двенадцатый час смены, она была потная, голодная и уставшая. — Это был твой пятисотый вердикт, — с едва заметной ноткой веселья в голосе обронил Дредд. — Не знала, что ты считаешь, — огрызнулась она, сердце в груди нехорошо ёкнуло. Они помолчали, будущее внезапно показалось недолгим и хрупким. — Как твой аттестующий офицер. — В этот миг захотелось, чтобы он заткнулся, замолчал, сел на свой долбаный мотоцикл и принял вызов с ближайшего происшествия, чтобы уже закончился этот день, и они разъехались по домам. Андерсон не вела учёт — на фоне ежедневного каторжного труда, приговоров, правосудия, угрюмого молчания и равнодушных замечаний меркло всё. Они оба знали, что её теперь ждёт: кабинетная работа с редкими выездами «в поле» — тёплое местечко во Дворце Правосудия. Не так ей хотелось бы приносить пользу — Андерсон предпочитала непосредственно участвовать в свершении правосудия. — У нас заявление об убийстве тут рядом, преступник передвигается пешком, — попыталась перебить она. В ушах зашумело — должно быть, давление растёт. Дредд понаблюдал за ней, а потом чуть склонил шлем — по визору скользнул солнечный блик — и жестом велел показывать дорогу. Преступника поймали быстро, труповозка была уже на подходе, а Андерсон всё брала и брала новые вызовы, ещё пять часов кряду, нарочно загоняя себя и напарника до изнеможения, пока они не вернулись в гараж и не сдали своих «законотворцев» на техосмотр. — Андерсон, — она с внезапной ясностью осознала, что всю смену Дредд был необыкновенно молчалив. Она застыла на ступеньках. Хотелось спать. И вовсе не продолжать этот разговор. Она до боли в костяшках стиснула пальцы, чувствуя, как в кожу впивается край шлема. — Можно потом? — сил смотреть ему в лицо не было. Андерсон боялась, что стоит поднять взгляд — и сотворит какую-нибудь глупость: назовёт Дредда вруном или расплачется. Обычное число, ничего оно не значило. И не должно значить. — Ты прошла, Андерсон, — чуть мягче, чем обычно, сказал он. — Поздравляю. Раздались знакомые тяжёлые шаги, Дредд поравнялся с ней и пошёл дальше. Бронежилет на его спине был весь в крови и грязи — он днём в кого-то врезался. Андерсон стояла не шелохнувшись, пока Дредд не скрылся с глаз, не затих звук его шагов. Дыхание вырывалось из груди рваными всхлипами, в глазах плыло, но она, коротко откашлявшись, встряхнула головой и стойко продержалась до дома, где уже никто не смог её увидеть и осудить. Потом были ещё поздравления. От каждого такого поздравлявшего исходила смесь сочувствия — как же, пришлось так долго работать с Дреддом — и удивления, что Андерсон не только смогла выжить, но и пройти испытания. Кабинетная работа на деле оказалась такой же отупляющей, как и в воображении: коллеги были людьми приятными, однако далеко не во всём — они пытались прочесть её, как пытались прочесть всех, с кем сталкивались по долгу службы. Андерсон продолжала закрываться — не потому, что не хотела общения, а чтобы не делиться своими мыслями. Ещё с первых дней совместной работы, там, в комнате для допросов, они с Дреддом определили черту, которую не следовало переступать. Её дар — преимущество, но отнюдь не основное. В первую и главную очередь она уличный судья с соответствующими рефлексами и инстинктами. Впрочем, кабинетная работа их изрядно притупила. На места преступлений Андерсон теперь выезжала под охраной. Можно подумать, она не сумела бы себя защитить — будто не ей пришлось месяц проработать с человеком, который буквально притягивал неприятности. Выглядело всё это обидно и бестолково. Смены стали короче, никаких переработок — против чего она особо не возражала, однако избыток свободного времени сводил с ума. На свидания ходить не хотелось, близких друзей у Андерсон не было, да и вздумай она отправиться куда-нибудь, чтобы выпустить пар, поход на вечеринку или танцы считался неприемлемым для судьи поведением. Потому она усаживалась на кровать и просматривала отчёты других судей. С кем-то она уже была знакома по полевой работе, но в основном её интересовал Дредд. Он, словно неутомимая машина, работал днями напролёт и отдыхал лишь урывками. Где-то на месяц отчёты прекратились — его уложило в больницу ранение, полученное при взрыве, но повидаться не вышло. Не потому, что не хотелось — похоже, её общению с Дреддом препятствовало руководство. Её хотели держать подальше от человека, который притягивал смерть. Андерсон накинули смен, редко оставляли одну, а когда удалось освободиться, он снова ушёл на службу — куда-то на бесконечные, кишащие беспорядками улицы Мега-Сити-1. Но оказалось, что кое от чего руководство защитить всё-таки не может. Андерсон бродила по улицам в гражданском, для безопасности нося на бедре «законодатель», скрытый полой пальто и вдруг остановилась. Нахлынувшая волна дурноты заставила вцепиться в стену, чтобы ненароком не дать выхода скопившейся в пустом желудке желчи. Приступ быстро прошёл, но стоило сделать пару шагов, как накатило снова, ещё сильней, заставило упасть на тротуар, схватиться одной рукой за голову, а вторую прижать к животу. Мигрень оказалась внезапна — Андерсон больше не чувствовала окружающих, ничего не видела из-за зажмуренных век. — Вам плохо? — спросил кто-то, но ответить не получилось — всё вокруг колыхалось, действительность воспринималась будто кинофильм. Словно смотришь со стороны. — Девушка? — снова спросил тот же голос, едва различимый сквозь рёв крови в ушах, сквозь пронзительный вой затухающей действительности. Когда Андерсон снова открыла глаза, вокруг было темно. Она находилась не во Дворце Правосудия. Не в своём кабинете. Не в медпункте. Не дома. Андерсон едва-едва пошевелила рукой: движение вышло куцее из-за привязанного запястья. С левой рукой, как и с лодыжками, дела обстояли точно так же. Она поборола инстинктивное желание закричать, вместо этого попробовала осторожно просканировать место, увидеть, что находится в тускло освещённой комнате с голыми бетонными стенами и потолком, оплетённым проводами и трубами. И с тревогой поняла, что ничего не ощущает. Не потому, что ничего не было, а потому что она не смогла нащупать ничего. Даже себя саму. То, что делало её такой полезной, исчезло. Оружия на бедре тоже не оказалось. Пальто пропало. Однако одежда осталась на месте и, казалось, кроме телепатического дара не пострадало ничего. — Эй!.. — Андерсон ощущала себя до странного беспомощной и растерянной. — Эй, там, мне уже лучше, можете выпустить!.. Из-за обшарпанной двери донесся скрежет металла по кафелю, а потом всё стихло. — Эй, там?.. — она повысила голос, но никто не ответил. Она попробовала растянуть привязи, ослабить их. Но в итоге только вымоталась, ни на шаг не приблизившись к свободе. Было совершенно непонятно, ни как она тут оказалась, ни кто её сюда притащил и зачем. Открытых дел у неё на тот момент не было, как и участия в следствии в каком бы то ни было качестве. Она разыскивала мутантов — таких же, как она сама, которых судебная система могла бы взять под крыло и пристроить к делу. Неизвестно, прошло несколько часов или считанные минуты, Андерсон не понимала, спит или бодрствует, но наконец дверные петли заскрипели, заставили перевести взгляд с лабиринта труб на потолке на человека в проёме. На вошедшем был грязный лабораторный халат с пятнистыми рукавами, воротником и подолом. Под сломанным носом было куда больше волос, чем на голове. — Мисс Андерсон? — он заглянул в документы. Она внезапно занервничала, нахмурилась, покрутила запястьями. Человек смотрел на неё, а она совсем ничего в нём не ощущала. — Кассандра, полагаю? Я буду звать тебя Кэсс, звучит неплохо, да, — он подошёл ближе, дверь за спиной захлопнулась. Замка слышно не было, но вряд ли он был сильно необходим для привязанного к койке человека. — Где я? — уже настойчивей спросила Андерсон. — В больнице, — добродушно ответил мужчина. Медицинское образование у него, может, и имелось, но весьма сомнительно, чтобы была лицензия или официальная работа в качестве медика. — Я не больна, — она постаралась как можно дальше отодвинуться от него. Тот, если и заметил, виду не подал, встал рядом с койкой и подозрительно мягко улыбнулся. — Осмелюсь с тобой не согласиться, Кэсс. Мы за тобой уже давно наблюдаем. Ты особенная. — Вы же знаете, что я судья, так? Моё похищение карается смертной казнью. — Это вряд ли, — отмахнулся он. — Ты была без сознания, а теперь сопротивляешься лечению. — Я сопротивляюсь незаконному лишению свободы, — Андерсон снова напрягла запястья, вдобавок так сильно брыкнулась, что на лодыжках загремели цепи. — Что вы со мной сделали? — Вылечили, — радушно ответил мужчина. Это слово вышибло у неё почву из-под ног. — Не поняла? — она уставилась в его карие глаза под кустистыми, на миг нахмурившимися, бровями. — Мы тебя вылечили, Кэсс. Именно этим мы тут и занимаемся. Лечим пациентов. — Я не болела, — уверенно произнесла она. Только недавно был ежегодный медосмотр. Единственный недуг, который могли бы обнаружить медики — это чрезвычайная скука, но такое анализы не показывают. Из-за двери снова донеслось рычание, визг, шаги. — Другой пациент, — мужчина легкомысленно помахал стопкой документов, а потом снова уставился на неё своими пустыми глазами. — Ты была больна, дисбаланс функций мозга, но мы уже всё исправили. Теперь станешь работать максимально эффективно. — Макси… — Этот мужик робот? Андерсон придирчиво всмотрелась, но нет, выглядел он как чрезвычайно неряшливый и неумелый врач. — Что вы сделали? — Тебе стоит немного отдохнуть, — мужчина похлопал её по колену и ушёл, оставив Андерсон злиться в её путах. Она забилась, снова попробовала выбраться, но кроме усталости, испарины и боли эти усилия ничего не принесли. Рядом со ртом нашлась соломинка для воды, но пить Андерсон отказалась, хотя во рту пересохло и язык прилип к нёбу, отвернулась в сторону. На лбу лежал холодный компресс. Из руки торчала игла. Теперь Андерсон была в больничной рубашке и ощущала себя слабой и смертельно уставшей. Сколько она уже в этой комнате? Несколько дней? Недель? Когда Андерсон, вцепившуюся в ходунки, медленно выводили из палаты, одеревеневшие от неподвижности мышцы слушались с трудом. Медсестра была пожилой, седоволосой и крепко сложенной, недюжинной силы. Они медленно прошли серыми коридорами с мигающими лампами. Кто-то где-то кричал. Больше они никого не встретили. Теперь Андерсон не привязывали во время сна, кормили внутривенно. Она отказывалась от любой еды, что приносили. И до сих пор ничего не ощущала. Будто щёлкнули выключателем — и отрубили её способности. Зияющая дыра в душе с каждым днём росла, оставшиеся чувства были не в состоянии её заполнить. Андерсон смутно вспоминала, как скучала за рабочим столом, как ей хотелось больше действия. На глаза падали грязные волосы, руки и ноги беспомощно лежали на кровати, на полу валялось смятое одеяло — теперь рутина казалась желанной. Хотелось домой, есть сухую лапшу, быть вымазанной в чужой крови, обиженно сопеть, когда Дредд устраивает очередную выволочку по поводу ненадлежащей экипировки в агрессивных условиях — потому что где, дрокк побери, её шлем? — Когда я смогу уйти? — бормотала она, пока лысеющий неопрятный врач осматривал её поверх планшета. — Куда? — доброжелательно спросил он, поднял её руку и понаблюдал, как та безвольно плюхнулась на кровать. Когда Андерсон схватилась за поручни, в плече нехорошо щёлкнуло, но она ничего не почувствовала, даже не поморщилась. Когда она в последний раз чувствовала хоть что-то? Хоть что-то значимое. Ещё могла сопротивляться происходящему? — Я хочу домой, — прозвучало это так жалобно, что Андерсон не узнала свой голос — но дело в том, что она больше не была собой. Она вообще не должна была здесь оказаться. Попыталась пошевелить рукой, которую недавно трогал врач, но не смогла двинуть и пальцем. Тело отказывалось подчиняться, будто жило врозь с разумом. — Когда поправитесь, — врач убрал с её глаз волосы и потрепал по щеке. Жест был холодным и едва ли что-то значил. Будто он проверял, жива ли. Андерсон и сама больше не чувствовала себя живой — лишь оболочкой, ходячим трупом. — Тебя за это казнят, — пробормотала она, чувствуя, как знакомые холодные лапы усталости снова тянут на дно. Врач добродушно усмехнулся. — Все так говорят. В следующий раз она пришла в себя снова привязанной, под кожу уходили провода и трубки. Затуманенным взглядом Андерсон наблюдала, как вокруг койки ходят врач с медсестрой, считывают показания приборов и шепчутся. — Есть и другие судьи, — сонно произнесла она. Оба, не прерывая беседы, взглянули на неё, медсестра тут же сделала ей укол в ногу. Андерсон не ощутила ничего. Заволноваться бы, но уже не получалось. — Вы не можете меня тут держать. — Можешь идти, — сказала медсестра. Андерсон сумела даже удивиться, на миг подумав, что оглохла. — Ох… — беззвучно выдохнула она, но тело не слушалось, пришлось лежать и смотреть, как в него вводят ещё что-то, как по коже текут тонкие струйки крови и появляются новые синяки. — Мне нужно… — начала она и застыла, потому что снова пришла боль и неопределённость. Она хотела увидеть мать? Отца? Дредда? В этом мире у неё было мало близких, да и в большинстве своём они уже умерли. По пробуждении нужно было что-то сказать, но хотелось есть, пить, Андерсон ощущала себя бесконечно уставшей, будто отпахала семьдесят два часа кряду и теперь Дредд требовал от неё немедленно отчитаться. Вот они слова, но она забыла их — забыла, как ими пользоваться. Всё болело, действительность превратилась в сумбур и безумие. Она устало потёрла лицо: пальцы казались ужасно костлявыми, кожа вокруг ногтей потрескалась и шелушилась. Что-то клацнуло — за дверью. За приоткрытой дверью. Треснувшие и перегорающие лампы мигали, словно в фильме ужасов. Андерсон с трудом разлепила губы и беззвучно закричала. Послышался вопль, который тут же оборвался. Крик. Топот ботинок. Знакомый звук рикошетящих выстрелов. За приоткрытой дверью мелькнула стремительная, но большая тень. Когда Андерсон снова попыталась закричать, чтобы привлечь внимание, из горла не донеслось ни звука. Она снова потёрла лицо и застыла. Она могла двигаться. Снова могла двигаться. Стоило сесть, и мир тут же опасно закружился, но когда Андерсон сумела доползти до края кровати, пришёл в норму — она вся вспотела, хотя казалось, уже несколько месяцев ничего не пила. Вставать не стоило. Это она поняла сразу, но всё-таки попыталась. Тут же встретилась с жёстким полом, ударилась коленями о кафель, когда подкосились ноги. Потому к двери Андерсон поползла медленно, что оказалось почти такой же невыполнимой задачей, как и ходьба. Но только почти. За эти несколько томительных минут, пока она преодолевала считанные метры до двери, крики и звуки выстрелов стали громче, так что когда Андерсон наконец тычком распахнула створки, то увидела, как по коридору к её палате крадучись движется одинокий силуэт. Андерсон его узнала — узнала даже в тусклом освещении. Попыталась закричать, открыла рот, но голос оказался тише шёпота — однако он всё равно услышал, склонил голову и зашагал к ней. Дредд. В чересчур отросшие волосы зарылась рука в перчатке, потянула голову вверх, открывая лицо. Увидев визор, суровую линию подбородка и хмурую гримасу, знакомые отметины на шлеме, Андерсон лишь чудом не расплакалась. — Андерсон, — с лёгким удивлением в голосе произнёс Дредд, угол его рта дёрнулся, будто от потрясения, и ей это не понравилось. Андерсон снова попыталась позвать его, но стоило ему убрать руку, как тело тут же осело и распростёрлось на полу. Его ботинки были все в бетонной пыли и брызгах крови. Дредд шагнул в сторону, опустился рядом на колени, обхватил её за плечи и вздёрнул на ноги. Попытался заставить идти, но через секунду просто схватил в охапку, будто она ничего не весила. Возможно, так и было. Андерсон пялилась в потёртый материал его бронежилета, уткнувшись макушкой ему в шею. Больше всего на свете хотелось спать. Но она не закрывала глаз — вдруг это всего лишь до ужаса реальный сон, от которого снова проснёшься в компании доктора и торчащих из рук трубок. — Ладно, Андерсон, — чуть мрачнее обычного произнёс Дредд, впрочем, трудно сказать, было это на самом деле или лишь померещилось. Она решила, что померещилось. Дредд никогда не волновался, был спокойным как скала, надёжным и невозмутимым. — Подкрепления не будет: в двух секторах отсюда серьёзные беспорядки, так что мы с тобой остались одни. Я завалил уже пятерых, есть жертвы. Кто здесь ещё? Он сказал: «Пятерых», — но это какая-то ерунда. Андерсон подняла голову и уставилась в щиток шлема, подумав, что он выглядит странно искажённым, словно у неё кружится голова. Она попыталась скопировать его недовольное лицо, но просто потрясла головой и показала два пальца. — Их было пятеро, — заверил Дредд — Куда идти? Андерсон посмотрела на него, но даже это оказалось слишком утомительно, и она снова обвисла в его руках. От Дредда пахло улицей и потом. Запах был знакомый и странно успокаивающий. Как в прошлом. До всего случившегося. Когда она ещё была собой. — Андерсон, — произнёс Дредд после довольно долгой паузы (обычно он не рассиживался на месте происшествия, нужно же и преступников ловить). — Мне придётся тебя оставить. Но я за тобой вернусь, — глупость конечно, но это прозвучало почти успокаивающе. И только прислонившись к стене, Андерсон поняла, что плачет, что оказалось ещё большей глупостью. Одно хорошо — в этот момент она не могла говорить, а иначе начала бы умолять его остаться, не бросать её одну. Когда-то она уже доказала, что годится для полевой работы, а теперь — позорище, да и только. Дредд окинул её взглядом, мрачно хмыкнул и зашагал прочь. Снова вытащил «законодатель» и исчез во мгле, из которой доносились только всхлипы и чей-то визг. Выстрелили, кто-то закричал. Тело болело до самых костей. Шаги зазвучали ближе, скрипнула кожа, рука взяла лицо за подбородок, осторожно подняла его, заставила заглянуть в визор — и снова эта хмурая гримаса. — Медики уже едут, — сказал Дредд. — Труповозки тоже, — и снова подхватил её, на этот раз обеими руками. Буркнул: «Дрокк!..» — и двинулся вперёд: пока они шли по коридору, Андерсон видела палаты, в которых лежали привязанные к койкам люди. Кто-то шевелился, но в основном нет. — Этот? — спросил Дредд, пнув что-то на полу. Андерсон опустила взгляд и потрясла головой: человек в лабораторном халате был ей незнаком. Три трупа спустя она наконец кивнула: нашли медсестру. Последний мертвец нашёлся в кабинете. Подкрепление осталось где-то внизу: пришлось пройти целых два этажа этого ада. При виде сломанного носа, невидящих карих глаз и измазанных кровью усов Андерсон попыталась отвернуться, вцепилась в знакомые нагрудные пластины бронежилета. — Этот, — кивнул Дредд. А потом понёс её вниз, к целой армии с привычными шлемами и мигалками. Её опрашивали, ощупывали, но стоило Дредду выпустить её из защитного кольца своих рук, она начала сопротивляться, бороться изо всех сил, поэтому пришлось вколоть ей успокоительное. Он оставил её и пошёл работать дальше. Андерсон проснулась привязанной за запястья и лодыжки к кровати. Потолок был белым. Комната заполнена пустыми кроватями. Не успев понять, что это место ей знакомо, Андерсон тут же забилась в путах, в привязанном запястье хрустнуло. Но она без устали лягалась и панически выла. Прибор рядом с кроватью отчаянно запищал, что-то зашипело, а потом всё подёрнулось дымкой, и она снова уснула. — Вставай. Андерсон пошла сквозь тьму, продираясь на звуки этого голоса. — Дайте ей время, — произнёс ещё один знакомый голос. — Она ещё очень слаба. — Андерсон, — приказным тоном произнёс Дредд, и она с трудом попыталась подчиниться. — Сэр, со всем уважением, вы понятия не имеете, во что влезаете, — во втором голосе было столько сдержанного бешенства, что не будь Андерсон столь обессиленной, уставшей, почти без сознания, то рассмеялась бы. — Андерсон, — а вот теперь взбесился уже он, и она внезапно открыла глаза, уставилась в белый потолок. На лице появилось что-то похожее на самодовольную ухмылку, которая исчезла, стоило опознать двоих, что стояли рядом с кроватью. Начальник Андерсон выглядел злым как чёрт, а Дредд… ну, как обычно, потрёпанный и весь в уличной пыли. — Сэры… — начала Андерсон и едва не задохнулась от кашля. Когда немного отпустило, кто-то сунул ей в руку чашку, из которой она осторожно отхлебнула. Обычная вода. Прибор за спиной пискнул и замолчал. — Андерсон, — её начальник навис над кроватью, вцепившись в поручни. — Долго же тебя не было. — Сколько?.. — прохрипела она не в силах закончить предложение, но он, кажется, и так понял. Глава пси-корпуса как-никак. — Пять месяцев, — он похлопал её по колену. — Никаких записей, ничего вообще. Мы видели, как ты выходила из квартиры, а потом просто исчезла с камер. — Думали, ты сбежала, — произнёс Дредд, скрестив руки на груди: вид у него был такой, будто он с радостью поехал бы бить морды, вместо того чтобы стоять у её кровати. — Ни за что, — Андерсон отчаянно отхлебнула воду из почти пустой чашки, пытаясь заставить гортань работать и вернуть голосу былую силу. — Доказательств обратного не было. Ты просто пропала, и никто из наших не смог тебя найти. Предположили, что ты поставила блок. Перед исчезновением ты была сама не своя, поэтому такое объяснение оказалось единственно логичным. — Андерсон снова посмотрела на Дредда: хотя она больше не чувствовала его взгляда под щитком шлема, они оба наверняка подумали про канцелярских крыс. — Потом Дредд сообщил, что нашёл тебя во время наркорейда. Что нам ещё было думать? — Что одного из наших похитили и пытают? — сухо предположил Дредд. — Если мы закончили, тогда… — добавил он, поворачиваясь, чтобы уйти. — Думаю, Кассандре нужно отдохнуть, — начальник снова похлопал Андерсон по колену. Пришлось стиснуть зубы, чтобы не поморщиться. Она же сама видела доктора мёртвым. Это не он, это просто её начальник. К её удивлению, как только тот вышел из палаты, Дредд захлопнул дверь и снова обернулся, в комнате с пустыми кроватями они остались вдвоём. — Наркорейд? — скептически спросила Андерсон, не отводя взгляда. У него дёрнулась щека, ей даже послышался скрип кожаных перчаток, когда он сжал кулаки. — Я добился, чтобы тебе назначили переаттестацию, — он не двинулся с места. Андерсон пожала плечами, не зная, что сказать. Он, кажется, и без слов всё понял. Для общения подобного рода не нужно быть телепатом. — Ты размякла на бумажной работе, судья. Я возвращаю тебя на улицу, под свою ответственность — проверим, можешь ли ты выполнять свою работу. Казалось бы, какое уж тут облегчение — это притом, через что пришлось пройти. Но Андерсон стало легче. Доказать самой себе, кто ты есть, снова что-то изменить или сдохнуть в процессе, вместо того, чтобы угаснуть прикованной к кровати. И тут она снова расплакалась. Дредд мрачно хмыкнул, бросил недовольный взгляд. — Мне сообщат, когда тебе разрешат вернуться к работе, — сказал он и вышел. Всё-таки накосячила. Реабилитация оказалась кошмаром, полным лекарств и психологической муштры. В первую же неделю на улице её трижды ранили. Каждый раз Дредд вытаскивал пулю и сам или посредством медиков волок Андерсон в лазарет, ждал, пока её подлатают, а потом забирал снова. Однажды её ударили шокером, несколько раз спускали с лестницы и даже как-то сбросили с крыши. Первый арест Андерсон совершила спустя три недели: какая-то старуха использовала своих кошек для контрабанды наркотиков, что было бы даже хитро, не будь её квартира и близлежащие улицы забиты умершими от передоза животными. Милая старушенция не оказала сопротивления и сразу во всём призналась. Дредд, словно молчаливый страж, наблюдал за ней — как во времена, когда Андерсон ещё ходила в курсантах. Тогда это ужасно напрягало, сейчас же она ощущала себя полной неудачницей. Первое же преследование уличного гонщика окончилось встречей с отбойником. — Пси-корпус требует, чтобы ты вернулась, — сказал Дредд, когда они торчали на эстакаде и караулили лихачей. От Андерсон не ускользнуло, что он берётся и не за самые важные вызовы, чтобы не давать ей сидеть без дела, впрочем, она всё равно чудовищно лажала. — Ты им не сказала. — Что не сказала? Он не сводил с Андерсон пристального взгляда, предоставив компьютеру «законотворца» сканировать проезжающие автомобили. Один из них таки попался на превышении, загорелся сигнал тревоги, но Дредд не глядя отключил его, предпочёл насесть на неё с вопросами вместо преследования нарушителя. — Ты подходила, Андерсон. Не добрала баллов, но тебя прикрепили ко мне из-за твоего дара, а теперь он пропал. — Ага, — она смотрела на город, на тяжёлые тучи, висящие между высотками. Метеостанции барахлили, и город уже неделю жил в постоянном сумраке. — Так почему не доложила? — Я просто… пыталась выполнять свою работу. — Нельзя работать с половиной мозга. Нет, он вовсе не был жесток. Возможно, Дредд единственный понимал, в чём дело. Врачи во время проведения анализов и осмотров ничего не обнаружили, ничто не показало присутствия хоть сколько-нибудь мельчайшего дефекта. Андерсон кололи большие дозы неизвестных препаратов и снотворного, но это всё, что удалось узнать. — Как ты действительно там оказался? — не ответив, спросила она, откашлялась: после спасения до обидного часто хотелось плакать. Чувство собственной слабости, беспомощности и бесполезности злило. — Не было же никакого наркорейда. — Не было, — ответил Дредд, заглушив очередной сигнал тревоги. Поёрзал в седле мотоцикла, отвёл взгляд, уставился на переплетение дорог, протянувшихся во все стороны. — Появились наркотики, которые вызывали приступы телепатии. Выросло количество убийств и случаев мелкого воровства, — он заглушил ещё пару сигналов, а потом отключил систему вовсе. Андерсон удивлённо посмотрела на него. — И тут я вспомнил о тебе, — произнёс он, немного помолчав. — Тебя не было уже месяц, я начал разбираться с участившимися случаями пропажи мутантов, судей невысокого звания со слабыми способностями, гражданских, которые исчезали прямо на улицах… По визору пробежал свет фар, погрузив нижнюю часть его лица в глубокую тень, где-то высоко в бурлящей массе туч загремел гром. — Они делали из нас наркотики? — Андерсон замутило. — Как такое вообще возможно? — Все, кто мог бы ответить, убиты, — довольно произнёс Дредд — и она поняла, что тоже довольна таким положением дел. — Выжило всего пятнадцать человек, считая тебя. — Из жалости? — На дорогу обрушился дождь, крупные тяжёлые капли сквозь одежду казались ледяными. — Ты поэтому восстановил меня в должности? Дредд молчал до конца смены, потом они встали под навесом и взяли еды из ближайшего автомата, шлемы и кожаная одежда защищали их от особенно сильных порывов бури. — Тебе нужно было вернуться и доказать, кто ты на самом деле, — произнёс он, заставив Андерсон замереть и уронить половину восстановленных овощей себе на ботинки. — Это не жалость, да и ты пока держишься. Это «пока» тяжестью повисло в воздухе. Но Андерсон поняла, что стала лучше стараться — жить как обычный человек, который никогда не умел читать чужие мысли, забираться в чужие головы и предугадывать чужие решения. Было тяжело, но она привыкла. Полученные ранения стали заслуженными — результатом не глупости, но оправданного риска. Дредд всё меньше присматривал за ней, вызовы постепенно становились сложнее. И как-то в одну из смен она упала с балкона — вернее, её снесло. Андерсон сильно ударилась о бетон, перекатилась и ушибла рёбра, шлем отлетел прочь. Забавно, но шлем Дредда всегда оставался на месте. Андерсон втайне подозревала, что тот использует суперклей, но поди докажи. Из глаз посыпались искры, она медленно подползла к своему шлему, потянулась нахлобучить его на голову и тут ощутила нечто. Будто лёгкий укол. Ладонь замерла над красно-чёрным металлом, она вдруг чуть повернула голову, посмотрела на балкон, где Дредд уже скрутил преступника. Он даже не посмотрел на неё, даже внимания не обратил, что она упала. Но Андерсон его чувствовала. Едва-едва. Сдерживаемую ярость. Такую привычную. Андерсон плюхнулась на задницу, прямо на землю, наклонила голову и медленно, осторожно начала сканировать. Преступник — едкая смесь ужаса и бешенства. Семейство, скрючившееся за опустевшей продуктовой палаткой в пяти метрах поодаль. Она опустила взгляд на лежащий на коленях шлем — в груди поднималось что-то, похожее на надежду. Перед глазами возникла рука в потёртой сероватой перчатке. Андерсон подняла голову и ухватилась за ладонь Дредда, тот рывком вздёрнул её на ноги. Окинул взглядом, хмыкнул и хлопнул по плечу. — Теперь подходишь, — непонятно как, но он всё уже понял. Она улыбнулась.