***
в ту ночь шульга связался с ворониным и сказал ему, что наказ передал. добавил, что еще чуть-чуть, и передавать бы его стало некому: слабый духом свободовец словил передоз или что-то наподобие такого — он почти не слушал костоправа, за которым незамедлительно побежал. тот попросил помочь с больным, а потом — уйти. дважды повторять не пришлось. — не дави только на него. знаю, что у ваших по-другому не бывает, но ты пойми мужика: у него клан разваливается. я еле-еле вчера его откачал, поэтому… — да я понял. это утро должно было стать последним для локи на этой станции. он должен был уйти и ушел бы, если бы едва не умер. не то чтобы шульга сильно расстроен, просто надеялся начать наводить порядки на «янове» уже сегодня. попрощавшись с костоправом, он подошел к знакомой облезлой двери. постучался. — входи. локи лежал в постели. бардак в комнате поубавился благодаря произошедшему вчера, около кровати стояли табуретка с блистерами таблеток на ней и пластиковый таз. выглядел свободовец все еще крайне неважно и периодически шмыгал носом. — где твой кпк? — я уже поговорил с миклухой. — миклуха, значит… ладно. когда уходить будешь? — ты, блять, угараешь, мэн? я… я встать даже не могу, а тебе все так не терпится меня изжить? съеби о-отсюда, — выпалил он и накрылся тонким одеялом с головой, не желая ничего больше слушать. подполковник и сам не знал, что сказать, посему молча вышел и направился к гавайцу: восемь утра на часах, и надо позавтракать. — что у тебя сегодня? — э-э… каша… макароны… — каша какая? — манка. — ее возьму. и кофейка налей. — вовка там как? — живой. — жаль его, ес честно. и «свободу» всю. — они сами виноваты, — процедил шульга, забирая у бармена обшарпанный металлический поднос с едой, и нахмурился. — у них нет дисциплины. — а вы с ней перегнули. от вас же тоже уходят, — раздосадованно ответил гаваец и прикусил щеку с внутренней ее стороны. — ладно… с тебя двести пятьдесят. «свобода» порядком не славилась, если честно: все у них было на словах, обещаниях и клятвах. они никогда не были инструментами поддержания авторитета и обеспечения послушания, поэтому неудивительно, что среди тамошних бойцов часто находились головорезы, подлецы и предатели. взять того же флинта, которого с радостью приняли в группировку, наплевав на его явно ложную биографию. его никто на станции не знал и даже проверять не стал, а потом оказалось, что он дважды подставил сталкеров с затона. у шульги бы такого не произошло. он мельком взглянул на кусок собственного отражения в заполненной кофе кружке и взял в руки погнутую пластиковую ложку. зачерпнул побольше горячей каши и подул на нее, чтобы остудить. услышал позади себя грохот и обернулся. парочка свободовцев, видимо, тех, кто еще не решился предать пропахший травкой устав за авторством чехова, ломанулась в сторону туалетов. сощурившись, подполковник заметил, что там же промелькнул силуэт локи. видимо, у него отходняк. судя по гулу — тяжелый. впрочем, неважно. шульга вернулся к своим размышлениям. отправил вторую ложку каши в рот, третью, призадумался. нет, ну то, что вчерашнее предоставление случилось по вине всех важных шишек в зеленых комбезах — сто пудов. вот только раньше локи просто курил. закидывался еще какими-то пакетиками, на что он просто фыркал, не считая нужным знать названия всех этих приблуд для улучшения настроения и приближения даты смерти. а вчера тот, по словам костоправа, кололся. на руках, ну, там, где сгибы локтей, расплылись фиолетовые точки-синяки, и до того тошно стало на них смотреть, что аж самого чуть не схуевило. сорвался? не устоял? не мужик, что ли, совсем? хотя кто знает, что у этих наркош в головах творится.***
— локи останется здесь еще на неделю, — оповестил костоправ шульгу уже вечером. — ему нужно прийти в себя. ты говорил с ним? — он меня послал. да и о чем с ним разговаривать? они стояли на улице. даром что было тепло и тихо в округе. можно покурить. нормальные сигареты, а не ту… гадость неизвестного происхождения. — хоть бы спросил, как он себя чувствует, — пожал плечами одиночка, запрятав в карман куртки начатую помятую пачку. — весь день блюет, ничего не ест да у толчков все время трясется. — ты — уже второй человек за этот день, кто пытается вызвать у меня чувство вины, — шульга стряхнул со своей сигареты пепел. — но я не хочу его жалеть. как минимум потому, что мы из враждующих группировок. — он спас тебе и твоему отряду жизнь, — напомнил костоправ и уселся на кучку досок у входа, потому что ему надоело стоять. — пустил на «янов», хотя мог оставить на улице. володя на самом деле хороший человек, просто иногда нестабильный. вот как сейчас. сам знаешь, что не до веселья, когда все идет через жопу. — его никто не просил употреблять. — ну, это да. потом они замолчали минуты на три и продолжили курить в относительной тишине, думая каждый о своем. после — докурили и шульга-таки решил наведаться к старому знакомому чисто чтобы спросить, точно ли ему для выздоровления нужна неделя. — да входи уже. локи привычно лежал в постели, только на этот раз едва слышно скулил. подполковник закрыл за собой дверь и встал около нее, оперевшись о стену. свободовец взглянул на него, нахмурив темные брови, облизнул бледные губы и сел. укутался в одеяло посильнее, спросил хриплым голосом: — чего пришел? — узнать, как долго ты будешь тут куковать. — отвали, а? и без тебя тошно. как ты меня достал, честно… м-м… доебываешь и доебываешь, — шульга вздохнул, а локи, кажется, принял это за оскорбление. — ну и че ты вздыхаешь? суки, из-за вас… все из-за… из-за… — я просто уточнил. ты еще сожрал что-то, что ли? — настороженно поинтересовался шульга и подошел к поникшему свободовцу поближе. — может, мне костоправа позвать? тот молчал. шатался, сопел, дышал глубоко, но рвано, тягуче медленно моргая. у него на глазах выступили слезы — редкое явление для зоны в целом, но привычное в… такой обстановке. — какая тебе в жопу разница… сколько я здесь пробуду, если ты победил? нет, рил, все! «свободы» нет! почти… иди, вон, не знаю… отмечай… флаг вашей поганой группировки повесь… оставь меня, сука, в покое, я так устал! — вдруг локи зарыдал. неожиданно начал плакать, сидя согнувшись, пока рядом стоял шульга и не решался положить руку ему на такое костлявое сейчас плечо. — уебок… выставь меня на улицу хоть прям… прям хоть щас выставь, сука! давай! ты же меня ненавидишь! я же наркоша! а то что у меня в жизни творится такой пиздец, что тебе и не снилось, это так, это похуй, надо же прийти покачать права! засунь себе эти права… — локи, ты не в адеквате. мне позвать врача? — иди нахуй! иди… иди… н… он будто забыл, как разговаривать: лепетал что-то и беспорядочно открывал-закрывал рот в надежде договорить. слезы текли ручьями по коже лица, капали на давно потерявшую белый цвет простыню, оставляли темные пятна на ворсинках совкового ковра; казалось, что локи решил дать волю накопившимся за какой-то срок эмоциям, и они выходили из него вместе с криками и водой из глаз, заставив подполковника опешить и замереть. все это его почему-то не бесило, теперь он ощущал какую-то досаду, скрутившую в узел кишки. наверное, если бы он не пришел, этого всего бы не было. нужно тогда уйти. смыться, мол, ничего не произошло, но локи не думал заканчивать истерику, наоборот, вцепился длинными пальцами в ткань растянутых спортивных штанов, что носил, заикался. страдал. — володь… заслышав свое имя, свободовец вдруг подался вперед, как если бы хотел встать, но ноги его были против, и упал на пол, ровно как и вчера. а потом его снова стошнило. и снова он потерял связь с реальностью, захрипел, дергаясь. опять пришлось бежать за врачом.***
прошло два дня. тот самый отряд, посланный ворониным, наконец соизволил появиться на станции, чему шульга был, конечно же, рад. он сразу же приказал наводить на ней и в округе порядки, а некоторых отправил с концами проверить, не осталось ли на свободовских складах какого-нибудь добра, которое еще не успели вынести. локи откачали еще раз. в тот вечер он ничем не закинулся, просто словил нервный срыв или нечто схожее. что ж, ладно. подполковник повертел в руке кружку с кофе. он его спас, по сути, уже дважды. судьба? совпадение? насрать, потому что они не общаются. виделись, так, когда один зависал в баре, а второго все так же волокли в туалет, вот и все. — кость! — вдруг окликнул гаваец и попросил подойти. — ты щас единственный свободный тут, так что отнеси вовке, будь добр. шульга подошел к барной стойке и посмотрел на поднос, который ему тут же вручили. на нем стояли стакан воды, судя по всему минеральной, тарелка супа; на крохотном блюдце рядом расположилась пара кусков хлеба с толстыми ломтиками колбасы на них, а в качестве финального штриха, чуть в сторонке, подальше от центра, сиротливо ютился какой-то батончик. вот это перекус. — хорошо. теперь дверь в кабинет была открыта настежь. через части окна, не заткнутые цветастой тряпкой, чтобы радиация и мусор не проходили, настойчиво пробивались лучи редкого на затоне теплого солнца. непривычно. — привет. — здорово. — гаваец сказал тебе отдать, — шульга поставил еду на стул около кровати и кивнул. локи с интересом приподнялся на локтях и моргнул пару раз, пытаясь сфокусировать взгляд. облизнулся, потом сел. — помоги мне поесть, — схватил за запястье и с надеждой заглянул ему в глаза. — у меня руки дрожат, я не смогу. — ладно, — согласился он не без тени смущения и поставил поднос на стул. — прости за… я не помню, когда это было, но прости. я не понимал, что говорю. у меня мозги не в том состоянии были, клянусь. — да похер, — отмахнулся подполковник и взял в руки ложку и миску с супом. — сильно противно было со мной возиться? — терпимо. шульга зачерпнул немного бульона, подождал, пока лишнее стечет, и отправил его в рот наклонившегося для удобства локи. — спасибо. — можно спросить? — да… да. — что это было вообще? — мяу. — а? — мефедрон. наркотик. — я… я думал, ты не колешься, — скорее спросил, чем утвердительно сказал шульга, когда локи проглотил еще супа и хмыкнул. — я тоже так думал. — ты решил попробовать из-за того, что у вас происходит? — да. у нас, — свободовец усмехнулся, произнеся последнее слово. — пиздец. миклуха чуть не прикончил лукаша, макс собирается съебываться. очень весело, в общем. — а тебя зачем вызвали? — ну а смысл мне тут торчать? у меня даже охраны нет, а бойцов вообще семеро осталось. миклуха решил, что не нужно распыляться и терять людей попусту. супа в тарелке со временем становилось все меньше, из-за чего ее в какой-то момент пришлось наклонять. шульга прикинул: — я бы тоже так сделал. ну, тоже свернул лавочку. — надеюсь, миклуха хоть как-то поправит положение. иначе… не знаю, что будет иначе. — только не колись больше. локи замолчал. свел брови к переносице, не поверил услышанному. — я имею в виду, что ты хороший боец. ты много сделал для «свободы» и будет грустно тебя потерять. твоим соратникам, в смысле, — уточнил подполковник и сунул тому в руки кружку с водой. — тебе уже полегче? — да. но пока тяжеловато. костоправ сказал, что хуже точно не станет. — а у тебя была ломка? — нет. я меф раньше не гонял, и ее быть не должно. по идее. этот локи не был похож на самого себя несколькими сутками ранее. сегодняшний выглядел заебанно. измотанно, невероятно грустно, еще и вкупе со слабостью во всем теле и отекшим лицом. но он хотя бы не блевал и не просил в истерике своих парней прикончить его, чтобы не мучаться. такой локи шульге нравится больше. больше того, который, неизвестно, доживет ли до утра или нет, потому что его терпение кончилось, а ненависти к себе значительно прибавилось. свободовец винил себя за то, что никак не мог повлиять на то, что происходило вокруг него и давило тяжелыми бетонными блоками; бесился, что его потуги завербовать обратно примкнувших к нейтралам не сделали ни капли лучше. — все, хватит, а то меня сейчас стошнит, чую, — локи на миг накрыл руку шульги своей, но только чтобы отвести ее от себя. — спасибо, что помог. еще раз. — да не за что. я тут оставлю? — да.***
прошло еще три дня, за которые со станции вынесли всякий ненужный мусор типа пустых коробок. гаваец стал думать о том, чтобы тоже уйти на армейские склады, азот с карданом размышляли, где достать бензин, а шульга заглянул к локи, одетому уже не в домашнее, а в свою привычную зеленую броню. — пошли пройдемся. заодно проверим, осилишь ли ты дорогу до кордона. договорились отойти недалеко от станции, где безопасно, и не брать оружие окромя ножей да пистолетов на всякий случай. шли медленно. молча и просто любуясь пейзажами. погода на удивление стояла хорошая: после вчерашнего дождя из-за туч потихоньку выходило солнце и сушило всю растительность, что успела намокнуть. — мне что-то хуево. давай присядем, — спустя минут пять предложил локи и лег на мягкую зеленую траву, подсвеченную лучами оранжевого послеобеденного солнца. он сложил руки на груди, как если бы готовился умереть, на что шульга вопросительно изогнул бровь: — ты что-то употреблял? — нет. с того момента — нет. даже не курил, представляешь? почти. — я почему-то думал, что ты только больше начнешь, ну… жрать все это. — думаешь, я трус? — нет. — да ладно, — локи посмотрел на него с хитринкой в глазах и хмыкнул. — когда тут дегтярев бегал, я от твоих только и слышал о том, какие мы лохи. — это было давно. — не так уж. шульга пожал плечами, смотря куда-то вдаль, на мягкие облака, пушистые деревья у линии горизонта и редкие опоры лэп; вдохнул по-странному теплый воздух полной грудью и вытянул затекшие ноги. — все не пойму, почему ты так отреагировал на все, что происходит в «свободе». — понимаешь… мне тяжело было видеть, как из моего отряда уходят. уходят просто так, как будто ребятам в голову что-то щелкнуло, а я… может, я сторчался в конец, но у меня ничего не щелкало, — сказал локи. — я ничего не слышал и не хотел слышать. я расстроился. по-человечески расстроился, сечешь? я поднимал «свободу», отдал для нее все, что у меня было, и по итогу эта ситуация стала для меня похожей на предательство, потому что те, кто сейчас ходит в одиночках, носили у себя на плечах наши шевроны, а потом выбросили их как, ваши выкидывают артефакты. мне стало страшно. очень страшно, я такого никогда не чувствовал и оттого решил, что лучше… что лучше, ну… уколоться. щас понимаю, что ступил, поступил не как командир, а как полное чмо, но я просто не знал, что сделать. шульга нахмурился, его компаньон продолжил. — каждый день я получал сообщения от миклухи о том, что оружия нет, бойцов нет, нет вообще ничего. стали ходить слухи о том, что воронин собрался склады отобрать, а я что? как я помогу? у меня некем командовать уже. почти. один в поле не воин, так что какая, в сущности, разница, если меня не станет? — володь. я так не должен говорить, потому что мы с тобой враги, но, повторюсь, не убивай себя. пожалуйста. ладно там эти твои самокрутки, еще какая-то хрень, но не колись. ты нужен тем, кто остался на вашей стороне, потому что все знают, какой ты сильный — это же вы первые «янов» заняли. и ты мне еще ебало тогда набил. поэтому не надо. брось всю эту затею и слови лучше пулю в сражении, чем откинься от передоза. ты достоин лучшего, а группировка… ну, вернуть былое величие у вас, может, и не получится, но сохранить то, что осталось, вы сумеете. — если нас всех не убьют. это ты меня почему-то еще не прикончил, а, к примеру, какой-нибудь череп сразу же меня подстрелит. — я попрошу своих дать вам дойти до кордона без стычек. — а тебя захотят слушать? — да. я с ворониным в хороших отношениях. и череп больше не в «долге». — ясно. спасибо. — ты уже раз десятый меня благодаришь, — шульга внимательным взглядом проследил за действиями локи. тот сел рядом с ним, согнув ноги в коленях, и положил ладонь в перчатке ему на плечо. от него ничем не пахнет. ни алкоголем, ни сигаретами, ни наркотиками. у него все такой же уставший вид, бледные губы, синяки под глазами и пара седых волосков на висках; морщины всюду, несколько шрамов от прыщей. спокойное, но свистящее дыхание. может, нос заложен или со слизистой проблемы. — знаешь… я думал, что ты — идиот. а оказывается, что нет, — локи наклонился поближе почти бесшумно, слыша только звуки пальбы где-то вдалеке. приоткрыл рот. — можно я кое-что сделаю? не как свободовец, а как обычный сталкер. — можно. разрешение само вырвалось. само придумалось, само одобрилось дурацким сердцем, само озвучилось. локи смотрел шульге в глаза секунд пятнадцать или даже больше — время зависло. возможно, это какая-то аномалия по типу пространственной; наверное, пси-атака, но от чего-то вдруг стало казаться, что это просто жуткое волнение, которое доселе никогда где-то внутри не появлялось. свободовец дрожал, но не от действия наркотиков или жуткой обиды, а от того же, что ощущал тот, к кому он так опасно находился близко. очень близко, хотя должно быть наоборот. быстрый взгляд очертил темные взъерошенные волосы на голове, радужку под цвет окружения, расширенные зрачки и колючую щетину. локи кивнул сам себе, а потом. поцеловал. прижался своим ртом к чужому, ко рту того, кого должен ненавидеть до дрожащих от злобы пальцев, но в данной ситуации они дрожат от волнения, какого-то потаенного стыда и неожиданного — нежности. буквально недавно шульга видел локи, похожего на зомбированного в последней стадии, помогал привести его в человеческий вид и вытирал рвоту, а сейчас целовался с ним на лужайке. так странно, будто они не из враждующих остатков сильных группировок. — я… я… мне будет тебя не хватать на станции, — промямлил подполковник, как только свободовец отстранился. произошедшее только что можно назвать ребячеством или чем похуже, но никакие колкости в голову не лезут, ибо там, помимо прочих несвязанных никак мыслей, прочно закрепилось ощущение губ другого мужчины, который недавно мог скончаться и который почему-то больше не раздражает. не хочется его послать куда подальше от окрестностей «юпитера», не хочется просто убить. та ненависть, что копилась к нему еще с две тысячи одиннадцатого, куда-то взяла и делась. может, потому что идеологическая война подошла к концу. может, потому что локи и правда не такой уж плохой человек. — да уж ты справишься, — грустно усмехнулся свободовец. — победитель.