Парча и позолота

Ребекка держит спину прямо, словно к ее позвоночнику примотали чугунный лом. Взгляд пронзительных синих глаз — словно у ангелов других и не бывает — сканирует учеников, сидящих за партами. Кто-то прилежно, словно на иллюстрации Нормана Рокуэлла, держит руки на парте. Кто-то вальяжно развалился на стуле, в тщетной попытке продемонстрировать свое пренебрежение к происходящему. Кто-то глазеет в окно, кто-то боится сделать лишний вдох, кто-то грызет ногти, портя идеальный маникюр. — Тема сегодняшнего занятия, — голос Ребекки мягко стелется по классу, она выходит из-за стола, не прячась за мебелью от учеников. — Авраамические людские религии, — она обернулась спиной к классу, лицом к грифельной доске. Мел дробно застучал по гладкой черной поверхности: Ребекка выводила букву за буквой, в столбик перечисляя людские выдумки о Шепфа. На слове «христианство» мел запнулся: ангел почувствовала спиной взгляд. Чьи-то глаза жгли белое платье и кожу под ним, прямо между крыльями. Она повернула голову, но лишь слегка — за крылом легкое движение подбородка было даже незаметно. Разглядев наглеца — красные глаза, алые крылья, татуированная шея — ангел подавила вздох. Сынок Сатаны, конечно. Ее предупреждали о нем перед практикой в Школе. Сколь бы ни пыталась Ребекка быть непредвзятой к демонам, у нее не всегда получалось оставаться в безопасном нейтралитете. Сейчас ей захотелось развернуться всем корпусом и спросить по-простому — чего пялишься? Но она помнила о своем новом звании (пусть и временном). Она учитель — пусть это лишь короткая практика перед более высокими должностями, Ребекка Уокер не может не справиться с таким простым заданием. Дописав, она стряхнула с пальцев меловую крошку. Развернувшись корпусом к классу — все та же картина, ангелы готовы ловить каждое ее слово, а демонята будто случайно сюда попали — будущий серафим продолжила лекцию. — Как мы видим, — Ребекка потянулась крылом к словам, написанным на доске. — Люди всегда были весьма изобретательны в плане религии, — ее прервал резкий звук — кто-то прочертил по полированному дереву парты крепким демоническим ногтем. Ребекка не дрогнула и продолжила рассказ, но звук повторился. Ей не нужно было искать виновника: нарушитель откровенно царапал парту и все смотрел на учительницу, прожигая ее алыми глазами. Ребекка могла поклясться, что почти физически ощутила этот взгляд на своих животе и груди. На секунду ей стало жарко (и приятно), но она отринула эти чувства так же рьяно, как когда-то отвергала любовь престола Фенцио. Это всего лишь взгляд демонического мальчишки. Ничего такого, что стоило бы и толики ее внимания. Самое время продолжить лекцию: пауза затянулась почти до неприличной. Но стоит Ребекке начать говорить, к ее голосу приплетается другой, наглый такой, с хрипотцой. — Не понимаю, — говорит Люцифер. — Не понимаю, к чему нам знать эти людские сказочки. — Это входит в программу, — ответный голос ровен и чист, не к чему зацепиться. Но он находит. Алые глаза останавливаются на хрупком ангельском горле и движутся вниз, до впадинки между ключицами, стыдливо выглядывающей из целомудренного платяного выреза. Взгляд осязаем и жгуч: Ребекка невольно прикрывает рукой уязвимое место. — Все свои вопросы можете задать серафиму Кроули лично, если вас что-то не устраивает. Если ты закончил, Люцифер, — его имя звучит с ее губ кошачьим фырканьем. — Я продолжу, — чугунный лом из позвоночника лязгает в голосе, глаза ангелицы темнеют. Урок продолжается.

***

Она не забыла его: своенравного студента, пытавшегося всякий раз вступать в спор по любому поводу, словно ему необходимо было это, как дышать, как есть или пить шипучий глифт. Уроки превращались в поле брани: теологические споры, свистящие сюрикенами аргументы, лобовые столкновения. Ребекка дрожала от плохо скрываемой радости, когда ей удавалось заставить сатанинского сына скрежетать ногтями по крышке парты, срываться на крики и некрасиво брызгать слюной. Мальчишка. Лицо ангелицы цвело не-ангельской вовсе улыбкой, когда Люцифер терял прославленный апломб и налет дерзости. Бывшая Непризнанная понимала умом, что мальчишка возрастом постарше нее самой будет, что родился он задолго до того, как сама Ребекка даже обозначилась в проекте, но ее положение — место за учительским столом — неизменно заставляло чувствовать себя старше. Мудрее. Опытнее. И не было ответа на простой вопрос: почему же такая мудрая и разумная женщина так ценит свои победы в спорах над мальчишкой. Этот сладкий вкус тает на языке, когда Ребекка — архангел, престол, херувим, серафим — вспоминает свое недолгое учительство. Он прекрасно смягчает вкус утреннего кофе без сахара, когда школа, увязнувшая в войне с Мальбонте, остается без провизии. История циклична, правду говорят. Все повторяется: Ребекка вновь в школе, и теперь на ее плечах ответственность за этот хрупкий механизм. Самовенчанный директор натягивает на бледные плечи платье тяжелой парчи, закрепляет на плечах украшения, будто вериги юродивых. Будто бы вес одеяний придаст веса и авторитету Ребекки, здорово расшатавшемуся в последнее время. Будто бы золотой блеск цепей и наплечников отвлечет оголодавших, озлобленных юнцов от того, чтобы порвать директрису на бинты для лазарета. Только у Ребекки нет других средств для собственной уверенности и ответов на все их вопросы. Идет война, и она стала полководцем — по своей собственной воле (или глупости, тут теперь не рассудишь). Ее армия, конечно, далека от совершенства, но молодые и горячие, если их подстегнуть в правильном направлении, могут творить чудеса. Она делает шаг за пределы своих покоев, и чья-то рука больно впивается в ее шею. С глухим стуком тело серафима впечатывается в стену; золоченые оплечья царапают потрепанную штукатурку, высекают искры о голые кирпичи, кое-где проглядывающие. — Убери руки, — шипит Ребекка, носками туфель едва доставая до холода. Татуированные пальцы жмут ее горло, а алые глаза мечут молнии. Люцифер слишком близко, ангелица может ощутить его дыхание, пропитанное глифтом настолько, что после нескольких глубоких вдохов Ребекка рискует и сама впасть в опьянение. — Пьешь с утра? — она саркастично кривит губы, но не оставляет попыток разжать стальную хватку, мешающую дышать. — Совсем чокнулся? Нападение на директора… — Заткнись, — новая волна глифтового флера обдает Ребекку, и она кашляет. От запаха перегара, от недостатка воздуха, от пыльной взвеси в коридоре, давным-давно позабывшим, что такое банальная уборка. — Заткнись, я сказал, — Люцифер отпускает шею Ребекки, но теперь давит на грудь и плечи Ребекки рукой, все еще вжимая ее в стену. — Ты и твоя дочь… — Хватит связывать меня с этой идиоткой, — ангелица прекращает бороться и обвисает под рукой сына Сатаны. — Из общего у нас только несколько лет земной жизни, а на небесах это аннулируется. — Но не убийства, — Люцифер сверкает пьяными глазами. Идиот, мальчишка, совсем не вырос. Ребекка ловит его взгляд своими сапфирами и пытается влезть в его мысли, в его нутро, задеть струнки, понять, чем (кроме изрядного количества небесного бухла) было вызвано это нападение. Из-за того, что демон пьян, а Ребекка все-таки не первый день в ангелах, ей удается прорваться в красную муть из дыма и вспышек. От чужой боли у нее мутнеет в глазах и коленки предательски подгибаются. Люцифер же, почувствовав вторжение, выпускает Ребекку и принимается трясти головой, заламывая руки, словно ошпаренный. — Если ты убьешь меня, это не уймет твою боль, — холодная рука ложится на его разгоряченную шею. — Люцифер, посмотри на меня, — она не ожидала этого, но сын Сатаны действительно доверчиво поднял голову и взглянул ей прямо в лицо. Плана у Ребекки на этой случай не было, поэтому она сделала то, что первое пришло в голову. Надавила на податливое пьяное сознание, используя самый простой инструмент — самый основной инстинкт. Люцифер поддается — Ребекка чувствует это. Шея под ее рукой покрывается мурашками. Ангелица улыбается, надеясь выглядеть всепрощающей, отнимает ладонь и собирается уйти. Но ее тело снова впечатывают в стенку: на сей раз пальцы давят не горло, а плечи, и жадный рот, пропитанный алкоголем, тычется в ее губы. Передавила, — осознает Ребекка, попавшая в свою же ловушку. Она просто хотела, чтобы Люцифер подумал о чем-то пошлом, отвлекся от горестных мыслей. Что же, она этого добилась. В каком-то смысле. Пока жадный рот исследует ее шею и плечо, с которого когти сорвали платье, смяв тяжелые кованые наплечники, словно кусок фольги, Ребекка пытается собрать в себе волю, чтобы оттолкнуть его. Извечный кусочек тьмы в душе, с которым бесполезно бороться, шепчет ей, что останавливаться не обязательно. Но ангелица берет себя в руки, а Люцифера — за голову. — Не здесь, — ласково командует она, кивая на двери своих покоев, откуда несколько полуторачасовых минут назад ее выдернули грубой хваткой. Люцифер глотает воздух и смотрит на Ребекку — пьяный пуще прежнего. Серафим придерживает рваное с левого плеча платье и царственно, насколько позволяют подрагивающие колени, шагает в сторону комнаты. В пучину греха, — подсказывает неокаменевшая от вседозволенности часть мозга, и Ребекку кривит в улыбке. Люцифер идет за ней — Ребекка сомневается, что ее мягкое касание в сознании могло бы быть столь действенным и долгоиграющим. Она смотрит в лицо демона, когда садится на край кровати напротив него, и пытается понять, чего там больше — внушения, пьянства или… Он наверняка понимает, что делает, ведь так? Ведь так? Ребекка все еще задается вопросом, когда Люцифер опрокидывает ее на спину и вжимает своим весом в матрас. Ткань жалобно постанывает, пока демон расправляется с ней, разрывая в тонкие полоски. Платья жаль; Ребекка поворачивается на живот, встает на четвереньки, неустойчиво на мягком матрасе, выгибает спину. Люцифер шуршит рубашкой и гремит ремнем. Его пальцы впиваются в ее бедра — раскаленные тиски. Он не разводит церемоний; его движения быстры и резки, темп нарастает до нечеловеческого. У Ребекки темнеет в глазах, мир заволакивается дурманом, ангелица тонет в нем, с наслаждением вязнет в липком черном чувстве, поднимающемся из глубины живота, и наполняющем ее всю. Они заканчивают одновременно; Люцифер рвано выдыхает и грязно ругается. Ребекка, закусив губу, давит стон и валится на бок. Когда матрас рядом проминается, она смеется, пряча почти истерический хохот в тыльном стороне ладони. Тяжесть с матраса исчезает; сквозь упавшие на лицо волосы, Ребекка разглядывает голого демона, собирающего свою одежду по всей ее спальне. Люцифер уходит молча, только бросается в нее через плечо знакомым колюще-режущим взглядом. Ребекка остается одна. Жаль платья: она перебирает лоскутки пальцами, крутит из них жгуты и косички, складывает в неровную кучку. Уничтоженный наряд остается меньшим из зол, с которым ей предстоит столкнуться.