***
По своей натуре он прекрасно уживался дома, будучи способным провести в небольшой петербургской квартирке дни, даже недели. Тем не менее, исходя из этого, прогулки не становились для Штрухалева чем-то невероятным и невозможным. Он мог с огромным удовольствием пройтись по улице как в солнечную, так и в пасмурную погоду, хотя нахождение дома для него всегда было значительно приятнее. Как только оказалось, что из дома выходить больше нельзя из-за большого риска подхватить вирус («Ну и ладно, мы уже все и переболели им, наверное», — пожимал на это плечами Антон), он и не думал, что будет испытывать какие-то сложности. Он любил Антона. Так любил, что время, проведенное с ним, тянулось очень медленно, несмотря на то, что он не замечал этого. Они могли делать что угодно: хоть говорить часами напролет, хоть в тишине лежать в обнимку. Это был тот самый комфорт, от которого в душе становится как-то тепло, а в мысли в голове испаряются мгновенно. В обычное время они действительно проводили много времени вместе. Мысли о невозможности выйти на улицу и постоянном присутствии любимого, хоть и иногда надоедливого Антона, уже успели начать беспокоить его, однако что-то в подсознании подсказывало, что зря. Казалось бы, как Устимов вообще способен быть надоедливым, ведь он практически ангел. И поможет, и расскажет, и отвлечет. Последнее как раз стало главной проблемой. Наличие импровизированного карантина не отменяло дедлайны и проекты, поэтому вечера, а иногда и дни, Сережа проводил за ноутбуком в докучливых раздумьях. Что-то печатал, дорабатывал, смотрел, слушал — в целом, был углублен в работу. В одиночестве делать это все было гораздо проще, когда мысли не путаются в клубок, как, например ночью с чашкой кофе, когда Антон, погруженный в царство Морфея, обычно сопит и видит десятый сон в соседней комнате. Работа и проекты не раздражали Штрухалева, скорее наоборот, вовлекали в творческий процесс, заставляя ненадолго выпасть из реальности и отвлечься от действительности. Антон не был против — он и сам не валял дурака и не сидел без дела, но внимания требовал намного больше, чем казалось раньше. Он часто садился рядом с Серёжей на кухне, пока тот что-то просматривал, и, держа в руках что-то съедобное, не отрывая взгляда, смотрел на него. Чтобы вывести из себя, или просто так — непонятно. Тем не менее, это по-прежнему вводило в недоумение и часто раздражало. И вот, столкнулись две не очень совместимые вещи — требовательность Антона, его постоянная жажда к вниманию и объятиям, и неумение Серёжи сосредоточиться на работе, когда родной взгляд карих глаз сверлит его. Иногда он специально уходил в соседнюю комнату, чтобы сесть на другой диван, Пикули словно телепортировался за ним и усаживался рядом. Бывало, он садился так, что их руки соприкасались, а голова его укладывалась на плечо Аниманьяка, словно это ее постоянное место, что, целом, было милым жестом, и Антон со своей детской непосредственностью в такие моменты заставлял его оторваться от экрана. Обычно дальше следовало поглаживание по голове и поигрывание с прядями Устимова, либо же мимолётный целомудренный поцелуй в лоб, словно уже по конкретному сценарию. Сережа не любил отвлекаться от работы, но слишком любил Антона, чтобы этого не делать. В такие моменты и не нужны были долгие разговоры и детские упреки — все решалось молчанием и редкими фразами Сережи, заставлявшими Антона хихикать. — Так, всё, последний раз, не отвлекай меня, пожалуйста, — проговаривает Штрухалёв, поправляя отросшие волосы Антона за ухо. Тот, словно кот, прижимается щекой к его руке. — Разумеется, — уж слишком саркастично произносит он в ответ (его это часто сдает), и приподнимает одну бровь. — Ну ты говнюк.***
Вечера, ближе часам к одиннадцати, они были свободны от всяческой работы. Вместе они устраивались на разложенном диване, взяв всякие какие-то закуски, которые почему-то скрашивали просмотр фильма, даже если тот был очень сомнительным. На экране скачут красочные картинки, Антон комментирует действия персонажей, а Серёжа улыбается и либо соглашается, либо начинает спор, который заканчивается очень быстро. К концу фильма они лежат в объятиях, которые укутывают не хуже шерстяного пледа и согревают ещё сильнее. От кучи подушек и мягкого пледа, укрывавшего их обоих, Серёже становилось жарко. Возможно, не из-за их близости, по причине бесконечного счастья, сидящей рядом. Антон иногда смеялся так, что падал лбом на плечо Серёжи и звонко хохотал, оставляя на футболке того пятна от слез. Казалось бы, ситуация не настолько страшная или сложная, чтобы пытаться с ней как-то справиться. Сережа обычно был согласен с этим, но иногда [милая] прилипчивость Антона приводила к тому, что работа была выполнена через раз и то, очень кое-как, чем первый доволен не был. Человеком, свободным от прокрастинации его нельзя было назвать, но именно в такие моменты, когда объятия Антона казались столь манящими, все свои проекты ему хотелось отложить в долгий ящик на неопределенный срок.***
Пальцы бежали по клавиатуре, а на экране то и дело появлялись соответствующие буквы. Звук какого-то фонового видео проносился в наушниках Сергея (чтобы Антона не разбудить), и к тому моменту сценарий к видео был практически готов. Несмотря на ранний [для него самого] час, Штрухалев чувствовал себя слишком уж бодрым, вероятно, благодаря паре кружек кофе. На кухне приятно и тепло, по столу проскальзывало кружево теней и бликов, появившихся из-за утреннего солнца. Он отодвинул ноутбук, потер глаза и, между тем, провалился в какую-то глубь сознания, отвлекшись на мимолетную мысль. Через открытое окно доносились вопли играющих на улице детей и рутинное гудение машин, совершенно спокойное и ненавязчивое. Видео закончилось, и по автовоспроизведению началось новое, на какую-то иную тематику, но Серёжа даже и не заметил этого. Несмотря на все эти звуки в квартире было сонно и тихо, удивительно убаюкивающе. Царила та самая неподдельная атмосфера домашнего тепла. Но чего-то, точнее кого-то, здесь не хватало, и он прекрасно понимал кого. Он сделал очередной глоток гадкого растворимого кофе, постукивая ногтями по столу. Сценарий заканчивать хотелось не особо, поэтому крышка ноутбука мгновенно захлопнулась. Между тем, за закрытой дверью послышалось какое-то копошение и непонятный шум, чему Штрухалев не удивился. Деревянная дверь со скрипом отворилась, оттуда появилась чья-то лохматая макушка и выглянула пара любопытных сонных глаз, а вскоре и сам обладатель этой самой макушки. Антон был завернут в одеяло, на щеке отпечатался след от подушки, а во взгляде читалось некоторое недовольство, смешанное с состоянием еще не проснувшегося до конца человека. Пряди темных волос разметались по лбу и шее, торча во все стороны так, что хотелось их убрать за ухо. Это очаровательное зрелище заставило Серёжу улыбнуться, за что в здравомыслящем состоянии Антон недовольно покосился бы на него. Он глядел с какой-то трепетной непередаваемой любовью, словно вид человека в полудрёме его несколько умилял, что было несомненной правдой. — Доброе утро, — бормотал Антон, зевнув. Одеяло забавно волочилось по полу, пока тот шлепал к чайнику. — И тебе тоже. Доброе, — Сережа учтиво кивнул, убрав чашку в сторону и обращая на Антона больше внимания, повернувшись к нему. Чайник зашумел, пока Устимов шуршал упаковкой чая. — Как спалось? — Очень сонно, — констатировал факт он, потирая глаза, и повернулсяк нему, оперевшись на столешницу, ожидая кипения чайника. Чашка Серёжи отправилась в раковину, а он сам занял место рядом с Антоном. Тот глядел в пол, а Штрухалев не отрывал глаз от него. Спустя пару секунд, он, наконец, заметил внимательный взгляд, и посмотрел в ответ, наклонив голову. За одеялом он не следил, оно уже почти упало с плеч, но ему было как-то все равно. Серёжа невесомо клюнул парня в щеку, касаясь руками плеча. Тот мило, но вовсе не смущённо улыбнулся. Чайник щёлкнул, уведомляя о своем кипении, и Устимов отвлекся на чай. — Знаешь, — произнес он, наливая кипяток, — мне сегодня хуйня какая-то снилась. — Ну и что же? — Штрухалев нахмурился. Одно неловкое движение, и горячая вода случайно пролилась на Пикули. От неприятных ощущений он потряхивал рукой и тихо матерился. — Ай, — потирая обоженные пальцы, произнёс он, на что Серёжа смотрел более обеспокоенно. — Все в норме, не волнуйся. — Ладно, — пожимал плечами, а через мгновение уже держал раненую руку Антона и гладил ее, — так что тебе снилось? Антон руку не опускал. — Это было странно, но очень красиво. Я не помню его полностью, в принципе, как и любые сны, после того, как просыпаюсь, — Серёжа отпустил его руку и тот взял чашку с достаточно горячим чаем. — Но там был ты. И еще какой-то космос. — «Какой-то»? — Ты понял, о чем я, — Устимов усмехнулся. — И, в общем, мы путешествовали между планет. Без понятия, как это происходило. Но само зрелище очень прикольное. — Вряд ли бы я согласился на такое. Как это вообще происходило? Закос под «Звёздные войны»? — Летали. Просто летали, — он сделал небольшой глоток чая, замолчал на пару секунд, словно обдумывая свои слова. — Звёзды, галактики, планеты, кометы. Так странно и удивительно. — Твои очередные космические приколы? Антон усмехнулся куда-то в чашку. — Они самые. Ты вообще с этой планеты? * — смешок в ответ. Они молчали. В принципе, им большего и не надо, в этом молчании и правда был какой-то свой комфорт. — Как будто только мы одни в этой вселенной. Даже как-то проспаться не хотелось. Холодный пол, еле прогретый солнечными лучами, скрипел под босыми ногами обоих из-за каждого малейшего движения, а порывы ветра начали легонько проникать в комнату, стелясь по паркету. — Ну, по сути, мы действительно одни в своей собственной маленькой вселенной.