* * *
Первые деньки Авантюрин, которой быстро выдали прозвище «Аван», среди других самоцветов проходили очень утомительно. Каждый стремился самолично рассмотреть новенькую вблизи, потрогать длинные цвета звёздного ночного неба волосы, потеребить за щёку и обязательно дать наставление с высоты своего возраста. Аван начала испытывать раздражение, кажется, после второго подобного посещения, однако открыто выражать свои мысли она не спешила, вместо этого сдержанным кивком благодаря старших за заботу. Некоторые самоцветы, более проницательные, замечали, с каким слабым энтузиазмом Аван относится к церемонии знакомства со своим новым окружением, и они ограничивались только коротким приветствием и каким-нибудь приятным пожеланием. — Здравствуй, Авантюрин. Меня зовут Гранат. — С добрым утром, Аван! Я Рубин, а это Сапфир, будем знакомы! — Привет… Авантюрин, да? Я Агат. Удачи тебе со всем этим. И хотя все эти имена, лица и яркие, искрящиеся при малейшем движении волосы сливались для неё в одну неразличимую массу, Аван была им за это благодарна. Через пару дней в комнату снова вернулся учитель Адамант, заставив полусонную Авана повернуть голову на звук шагов. Тогда она впервые как следует рассмотрела его. Высокий, широкоплечий мужчина с острыми чертами лица и гладко выбритой головой коротко ей улыбнулся, дождался, пока самоцвет примет сидячее положение, и присел на край стола рядом с ним. Из рукава он извлёк потрёпанного вида предмет, от которого пахло пылью и старостью, и протянул его Авантюрин. С этого момента начиналось её обучение речи, чтению и письму, которое затем перешло на более сложный уровень, а сама Аван переехала из своей просторной залы в специально отведённую для неё личную комнату. Комната была маленькой, особенно по сравнению с исполинским размером залы, но, несмотря на это, нравилась Авану гораздо больше. Огромное окно во всю стену пропускало внутрь свет с улицы и являло взору живописный для неискушённого самоцвета вид на устланную сочной зеленью равнину. Под самим окном со внутренней стороны расположилась клумба, засаженная невиданными Аваном цветами, которые слабо благоухали и разбавляли разноцветными бутонами белый цвет голых стены. По правую руку от входа в комнату в стене была вырезана глубокая ниша с лежаком, отныне и впредь спальное место Авана. Всё здесь было таким же аскетичным, как и в остальных помещениях, но подобное отсутствие убранства даже успокаивало, настраивало на нужный для размышлений лад. Обучение продвигалось неспешно и без особых помех. Аван усваивала материал и тщательно анализировала его, однако предпочитая оставлять результат измышлений при себе. И учитель Адамант, и некоторые самоцветы, с которыми Авану довелось пообщаться, уже заметили, что последняя — личность крайне немногословная и довольно замкнутая, если не сказать мрачная. Сама Аван с этим бы не согласилась, а просто заметила, что не любит трепаться попусту, но её всё равно никто не спрашивал. Так она довольно скоро заработала себе репутацию несговорчивой и таинственной персоны, отчего за первый год, проведённый в школе, интерес большей части учениц к ней заметно поугас. Особенно остро этот вопрос встал, когда подошёл к концу процесс обучения, и для учителя Адаманта настал момент решить, какое занятие он поручит Авантюрин. Она не обладала какими-то выдающимися навыками ни в области познания, ни в области творчества, ни тем более в области, требующей коммуникабельности и красноречия. Чем Авантюрин обладала без сомнений, так это высокой твёрдостью и отличной реакцией. К ней почти невозможно было подкрасться незамеченной, а уж обхитрить уловкой во время тренировочных поединков — невозможно совсем, словно талант к битвам был заложен в ней изначально. Для учителя Адаманта было очевидным решением определить Авантюрин в патруль, но тогда появлялась другая задача, а именно подбор напарницы, которая сначала обучит её всем премудростям должности, а потом научится работать с ней в команде. С этим решением Адаманта в жизни Авана начались определённые трудности. Не то, чтобы ей не нравилась перспектива оказаться с кем-то в паре, напротив, она осознавала, что потенциал командной работы практически безграничен при правильном руководстве. Её беспокоило нечто другое. Никто из её напарниц не задерживался с ней надолго. Было ли дело в том, что Аван любит командовать, несмотря на свой смехотворный возраст? Или в том, что она плохо фильтрует речь, вместе с очередной шуткой выдавая что-нибудь настолько грубое, что отбивало всякое желание продолжать сражаться вместе? В том ли, что она плохо умеет слушать и часто рвётся в бой с отчаянием смертника, в том ли, что быстро выходит из себя, когда кто-то указывает ей на её ошибки, в том ли, что она крайне пассивна и тяжела на подъём… Шли годы, Авантюрин разменяла своё первое столетие, сменила почти десяток напарниц, но всё оставалось по-прежнему. На очередное обвинение в лени и нежелании меняться ради команды, брошенное обиженной Клиноклаз, Аван даже не отозвалась. Она лежала на своей койке, закинув руки за голову и устало изучая потолок ниши над собой, и упорно старалась не уснуть. Она не повернула головы, когда услышала, как Клино возмущённо засопела и, круто развернувшись на каблуках, с рассерженным цоканьем вышла прочь из комнаты, видимо, теперь уже бывшей напарницы. Скорее всего она пошла к учителю Адаманту с просьбой приставить её к другому самоцвету. Но ведь Аван не виновата, что Клино всего лишь двойка-с-половиной? Её и порыв ветра переломит, не говоря уж о лунянах. Скатертью дорога. На Авана накатила лёгкая досада от того, что снова придётся проходить через всю эту волокиту с подбором новой напарницы, через очередное совместное обучение, через скандалы и напряжённые патрули… Но грусти от очередного разорванного тандема она не испытывала точно. Только усталость, чувство вездесущее, преследующее её, кажется, всегда. Идя у неё на поводу, Аван тихо вздохнула и наконец прикрыла глаза, решив, что в ближайшее время она никому не понадобится. Было приятно погрузиться в черноту полудрёмы, отгородиться от раздражающего внешнего мира в тишине собственной комнаты, ненадолго забыть об ответственности. Из коридора эхо донесло чьи-то шаги, которые остановились перед самым входом в комнату Авана, и следом прозвучал робкий стук костяшек пальцев по кварцевой стене: попытка привлечь к себе внимание хозяйки. Авантюрин не сказала ни слова, даже не открыла глаз, но едва заметно качнула носком туфли, этим жестом показывая, что готова выслушать посетительницу. Шаги зазвучали снова, проследовали внутрь комнаты и остановились около ниши. С шорохом одежды их обладательница села на пол около лежака и сложила обе руки на плоской поверхности, укладывая на них подбородок. Аван расслышала слабый, но весёлый смешок, и внутренне напряглась, хотя и не подала виду. — Уж прости, что так вторгаюсь, — голос немного лукавый, высокий, но негромкий, чистый и ровный, словно озёрная гладь в ночную пору. В нём не было слышно ни тени упрёка или поучительности, с которыми в последнее время слишком часто обращались остальные самоцветы к Авану, и она не могла этого не заметить. Аван чуть приоткрыла глаза и скосила их в сторону, с сомнением изучая незванную собеседницу. Это был самоцвет, которого она раньше видела только издалека, и имени его она не помнила. Волосы стрижены по плечи и лежат в лёгком беспорядке, молочно-белого цвета, но в лучах света отливают то нежным голубым, то глубоким синим, то солнечным жёлтым. Её глаза смотрят заинтересованно, но при этом умиротворённо, чуть прищуренные в полуулыбке. Она как будто точно знает, чего хочет и зачем пришла сюда, и не скрывает своей уверенности в том, что добьётся желаемого. Это заставило Авана занервничать. — Ничего, — хмыкнула она, отводя взгляд и возвращая его обратно на потолок, тем не менее снова качнула носком туфли, жестом приглашая посетительницу говорить дальше. — Я видела, как Клино выходила от тебя. Она показалась мне немного расстроенной, — в голосе слышится почти неразличимая усмешка, как будто сказано это было из вежливости; и Аван, и собеседница, обе понимали, что о «немного» не шло и речи. — У тебя снова проблемы с патрульными? — вопрос, заданный с тенью обеспокоенности. Аван не ответила, невольно нахмурившись. Затем она услышала, как её собеседница снова тихо усмехнулась и покачала головой, всё ещё лежащей на её руках. — Не везёт тебе с напарницами, да? — хихикнула та, склоняя голову на бок и загадочно улыбаясь. — Возможно, я смогу тебе помочь. — Зачем тебе это? — Авантюрин вдруг изменила позу, вынув руки из-за головы, и, опёршись на них, привстала, пристально уставившись на сидящий на полу самоцвет. Ей казалось, что почти все ученицы школы уже знают о том нерадивом самоцвете-патрульном, от которого все бегут, как от огня. Так с какой же радости кому-то захочется самой подписаться на обречённый с самого начала тандем? — Почему-то мне кажется, что мы с тобой подружимся. Авантюрин, — произнесённое таким нежным и доброжелательным, но при этом твёрдым тоном собственное имя заставило Авана удивлённо вытаращиться на собеседницу и поджать губы. Она изучала расслабленные черты её лица и думала о том, стоит ли принимать это предложение. В сущности, почему нет? Очередной временной напарницей больше, не пройдёт и пары лет, как она сбежит, как и все остальные до неё. Само же предложение объединиться в пару определённо избавляло Авана от утомительной работы с учителем Адамантом по поиску новой кандидатки. — Делай, как знаешь, — коротко бросила Аван, наконец приняв решение и устало вздыхая. Она снова прикрыла глаза и откинула голову назад, упираясь затылком в стену. По какой-то причине внутри неё зрело ощущение, что её только что обманом заставили принять предложение дьявола или что-то подобное. Другой самоцвет словно только и ждал этих слов. Она счастливо улыбнулась, жмуря глаза от удовольствия, и подняла голову, садясь прямо и протягивая Авану руку с открытой для рукопожатия ладонью. — Спасибо, что дала мне шанс, Авантюрин. Я, кстати, Лунный Камень. Но ты можешь звать меня Муной.* * *
С Муной было просто. Пожалуй, даже слишком просто, особенно по сравнению с любым другим самоцветом, с которым Авану приходилось работать сообща. Оказалось, что Муна — самый старший самоцвет из ныне живущих, и возраст её давно перевалил за пять тысяч лет. Даже от попытки вообразить себе, что такое пять тысяч лет, у Авана разболелась голова, и она перестала пытаться понять. Однако, несмотря на безоговорочный статус старшей, Муна, казалось, вела себя как полная противоположность оной. От неё ожидались излишняя серьёзность, может, строгость, любовь к нравоучениям, но чем больше времени Аван проводила вместе с ней, тем яснее она осознавала, что в Муне не было ничего из этого. Муна была очень податливым самоцветом, гибким, если можно так сказать. В противовес упрямой и предпочитающей доминировать Авану, Муна без лишних препирательств соглашалась на любую авантюру, послушно делала всё, о чём её просила напарница, легко становилась в их тандеме ведомой и никогда, никогда ни в чём не упрекала её. Авану думалось, что именно это так цепляло её в Муне: полнейшее отсутствие какого-то взрослого самодовольства и готовность мириться со всеми её особенностями. Когда бы Муна ни обнаруживала Авана мирно посапывающей в самых случайных местах, даже если на носу у них был патруль, она никогда не возмущалась и не требовала от неё пресловутой ответственности. И она стоически переносила подколы Авана в свой адрес за прерванный сон, неумело отшучиваясь в ответ. Она не пыталась указывать ей на ошибки, вместо этого мягко предлагая к рассмотрению своё видение ситуации и спокойно отступая, если Авану что-то не нравилось. Но самым странным было то, что её саму, казалось, всё полностью устраивало. Муна всегда выглядела счастливой и удовлетворённой, когда кто-то из других самоцветов расспрашивал её о паре с Авантюрин. Сама Аван наверняка бы решила, что хвалебные речи о ней Муна рассказывает только непосредственно в её присутствии, чтобы не обижать напарницу, если бы не тот факт, что иногда она натыкалась на беседующую с кем-нибудь другим наедине Муну, которая повторяет те же самые слова. «Аван очень интересный самоцвет, правда, никогда нельзя понять, что творится у неё в голове. Она для меня как одна большая загадка.» «У Авана такое нестандартное видение боя, что каждый раз, когда мы с ней дерёмся, я удивляюсь, как она придумывает такие необычные приёмы! Думаю, у неё многого можно набраться, если научиться слушать.» «Аван может казаться замкнутой и грубой, но она просто не очень хорошо умеет выражать эмоции. Мне кажется, она думает, что действия важнее слов. Мне нравится это в ней.» Насколько противоестественным это было для Авана, настолько же естественным было говорить подобное вслух для Муны. Напротив, она предпочитала выражать свои чувства и эмоции достаточно прямо и открыто, неважно, по отношению к Авану или к другому самоцвету. За это её ценили почти все, и остальным ученицам школы нравилось разговаривать с Муной о своих проблемах и переживаниях. Многие относились к ней с гораздо большим теплом, нежели Аван, но, несмотря на это, Муна никогда не выражала желания оставить напарницу позади. Сколько бы Аван ни боялась этого, сколько бы раз ни представляла, как однажды Муна подходит к ней и говорит, что им пора разойтись, сколько бы ни смотрела с замиранием сердца на то, как мило её старшая подруга болтает с остальными, годы неумолимо шли, а Муна никогда не оставляла её. Да, с Муной было просто.* * *
2. В денном и нощном патрулировании острова Аван провела ещё два столетия своей жизни. Под незаметным влиянием Муны, которая неизменно присутствовала рядом с Аваном, физически или в мыслях, последняя стала чувствовать себя более свободно в обществе других самоцветов. Муна показала ей, что не так страшно хотя бы иногда разговаривать с самоцветами словами через рот, что не так плохо пытаться поддержать беседу, и что совсем точно невредным будет изредка слушать, что тебе говорят другие, а потом уже решать, прислушиваться к ним или нет. Почему-то Авану хотелось доказать напарнице, что она не так плоха, как все о ней думают, и что её — Муну — она слушает. Таким образом, несмотря на внутренние противоречия, Аван начала пытаться более дружелюбно держать себя с вынужденными сожительницами. С кем-то из самоцветов она даже установила относительно тёплые связи, с некоторыми из своих бывших напарниц она сумела помириться и неуклюже извинилась за причинённые неудобства, на что получала в большинстве своём отмашку и заверения, что всё давным-давно в порядке. В общем, жизнь Авана в обществе самоцветов, по крайней мере с Муной под боком, понемногу налаживалась. Если не считать периодических нападений лунян, которые с каждым разом становились немного агрессивнее, их существование можно было бы даже назвать мирным. Впрочем, для Авантюрин в этих нападениях заключалась сама суть её существования. По большей части жутко сонная и ленивая Аван превращалась в неиссякаемый источник энергии и пышущего азарта, когда замечала в небе расползающееся чёрное пятно, быстро разрастающееся в стороны остроконечными лучами. Луняне были её противниками номер один, её любимыми спарринг-партнёрами, они увлекали её с головой и заставляли забывать о любых мерах предосторожности. Ничто на свете не приносило Авану большего удовольствия, чем грядущая битва с лунным народом. Муна в этом плане была персонажем куда более пассивным, хотя и являлась отменным бойцом. Сказывался многовековой опыт. Аван не видела в ней того же восторга, которым преисполнялась сама, встречая лунян, и вместо него по лицу Муны обычно блуждало странное, совершенно нечитаемое выражение, от которого Авану подчас становилось не по себе. Муна мастерски управлялась двумя серпами — своим индивидуальным оружием, которое было изготовлено для неё по просьбе учителя Адаманта, и, глядя на неё, Аван понимала, что тоже хочет себе что-нибудь поинтереснее, чем обыкновенная катана. Конечно, оба самоцвета и со стандартным оружием Обсидиан обращались искусно, но только с оружием, созданным специально под них и под их стиль боя, они смогли бы превосходить себя. Так, с лёгкой руки Муны, которая упала в ноги сначала учителю Адаманту, а затем Обсидиан, Авантюрин заполучила себе длинный и тонкий трезубец, который в её руках становился самым смертоносным орудием. Она не уставала благодарить Муну за подаренную ей возможность.* * *
В прошлый раз нападение лунян для самоцветного сообщества окончилось не слишком удачно. Пара Авана и Муны, которые в тот момент патрулировали Высокие Равнины и пересеклись с Азурит, угодила прямиком под пятно лунян. Двое из троих были отменными воительницами, да и Азурит была неплоха, поэтому самоцветы решили, что смогут справиться с пятном своими силами. Азурит неосторожно поймала стрелу головой. Её раздробило так, что она лишилась сознания, безжизненно осев на землю. Авана же вдруг оттолкнула Муна, загораживая её своим телом и получая стрелу аккурат в плечо. С угрожающим хрустом стрела прошла навылет, и отколотая рука Муны безвольно упала в траву. Следующая стрела угодила ей в бедро, попадая в одно из направлений спайности и ровно откалывая ей обе ноги и нижнюю часть туловища. Прошло меньше минуты с момента, как появились луняне, но уже двое из бойцов потеряли всяческую дееспособность. Аван, от толчка Муны упавшая на спину, оказалась один на один с достаточно крупным пятном, из которого на неё сверху вниз смотрели несколько десятков пустых белых глаз, и весь мир вокруг наполнился трелью сонма флейт и эфемерным звоном. Она понимала, что даже при её скорости реакции она не успеет подняться, выхватить оружие и дать врагу отпор, и перед ней замаячило осознание, что сейчас она может доживать последние мгновения своей жизни. Выпущенная в сторону Авана стрела, пронзая воздух, остановилась в каком-то метре от её головы, чтобы мощным порывом ветра быть отброшенной обратно. Вместе со стрелой этим порывом луняне были сметены с поверхности небес, растворяясь в розово-золотом тумане и иссякая совсем вместе с пятном. — Авантюрин? — строгий голос раскатиcтым громом раздался над Аваном, и та испуганно вжалась в траву, втянув голову в плечи. Учитель Адамант только что спас её и двоих павших, оказавшись на месте как раз вовремя. И, конечно, он был в ярости, пускай и старался это скрыть. Тут же к месту битвы подбежали другие самоцветы, принимаясь собирать в деревянные миски осколки Азурит, а Аван, выслушав нотацию от учителя Адаманта, пристыженно кивнула в знак того, что поняла указания, и, поднявшись с земли, подошла к разбросанной по траве Муне. — Как ты? — пытаясь придать голосу живости, полюбопытствовала Аван, склоняясь над моргающей в небо Муной. Та улыбнулась и почесала оставшейся при ней рукой затылок, неловко смеясь. — Да вот, никак не могу собраться, сама видишь, — и кивнула подбородком на отколотые руку и ноги. Аван коротко хмыкнула, скрывая рвущийся наружу смешок. Не хватало ещё, чтобы Муна решила, что научилась шутить. Аван подошла к остальным самоцветам, взяла у них свободную миску и, вернувшись к Муне, принялась подбирать с земли её осколки. Аван привыкла собирать Муну по кускам. Несмотря на давно установившуюся в их тандеме иерархию, Муна всё равно постоянно лезла на рожон, обладая какой-то больной страстью прикрывать Авана собой, когда в ту летят стрелы или целятся мечи. Авана это в какой-то степени трогало, было приятно осознавать, что кто-то готов так отчаянно жертвовать собой в бою ради напарницы, несмотря на общую нелюбовь к битвам, но это её также и раздражало. Её интересовало, как за свои пять тысяч лет с подобным отношением к собственной безопасности Муна оставалась жива и до сих пор не оказалась на Луне. Однако Муну невозможно было переубедить. Она просто пожимала плечами, обещала, что больше так не будет, и снова закрывала своим телом Авана, когда в спину той летел лунянский снаряд. Что ж, у каждого должны быть недостатки, верно? Аван усмехнулась, поднимаясь с коленей и прижимая к боку миску, полную мелких осколков Муны. Её ноги она понесёт в руках.* * *
После этого несчастного случая учитель Адамант настрого запретил самоцветам самим вступать в бой с лунянами, если у пятен оказывалось больше трёх лучей. Сказать, что это правило разозлило Авантюрин — не сказать ничего, но она была не в том праве, чтобы оспаривать решение учителя. Ей пришлось умерить гордость и пыл, а во время патрулей спешно бежать назад, к школе, чтобы вызывать подкрепление, когда ситуация накалялась. Так прошло какое-то время. Аван научилась искать положительные стороны даже в битвах с трёхлучными пятнами лунян, Муна же, в свою очередь, сделалась более задумчивой, чем обычно, словно что-то беспокоило её, но сама старшая подруга делиться с напарницей не собиралась. Не то, чтобы Аван намеренно пыталась вытянуть это из неё, но по лицу Муны было заметно, что советчика она себе не ищет. Очередной день встретил вышедших в патруль Авана и Муну чуть прохладным ветерком, шевелившим невысокую траву над землёй. Солнце светило ярко, небо было усеяно мелкими облаками, и хотелось верить, что сегодня посещений не предвидится. Аван была расслабленна, вертела в руках трезубец, срубая острым лезвием одинокие травинки, и вальяжной походкой шла впереди процессии. Муна брела позади, крепко сжимая в руках свои серпы, как будто готовилась к чему-то. На заданный ранее вопрос она отшутилась, что просто давно не держала в руках оружия, сменила тему, а Аван не стала давить. Они прошли ещё немного, Аван уже успела смежить веки и начать дремать на ходу, когда из-за её спины раздался взволнованный оклик Муны: — Аван, смотри! Луняне! Резко распахнув глаза, Авантюрин задрала голову к небу, пристально всматриваясь в его слепящую голубизну. Прямо восточнее от солнца на чистом, не подёрнутом облаками участке неба начала расползаться чёрная точка, быстро утратившая осмысленные очертания и начавшая выбрасывать лучи в стороны от себя. Один, три, пять… Дело плохо. Ещё свежи были воспоминания о недавнем боевом позоре и о гневе учителя Адаманта. — Я сообщу учителю о пятне! — коротко бросила Аван через плечо, резво разворачиваясь на каблуках и быстрым шагом устремляясь в направлении школы. — Быстрей! — согласно крикнула ей Муна, не сдвигаясь с места. Аван предположила, что Муна хочет попробовать сдержать лунян, отвлекая их на себя, а значит, ей стоит поторопиться. Воздух уже начали заполнять нежные перезвоны лунянских украшений и переливы флейт, и лунные бойцы уже наверняка вышли из своего укрытия, возводя орудия на изготовку. Муна — способный боец. Она не дастся им так просто, она ещё измотает их так, что они пожалеют, что прилетели сюда. … Ведь так? Авантюрин вдруг замедлила шаг, напряжённо глядя себе под ноги. В последнее время с Муной что-то было не в порядке, словно её снедала какая-то неясная тревога. Аван старалась проводить с напарницей как можно больше времени, пытаясь убедиться, что с ней всё в порядке, и Муна упрямо делала вид, что всё в порядке, но зачем она пыталась обмануть? Беспокойство тугим узлом начало скручиваться где-то внутри у Авана, когда она совсем остановила шаг и задумалась: а правильно ли она поступает, оставляя Муну одну? Всего лишь секундный порыв, обычное желание убедиться, что все сомнения напрасны, убедиться, что всё будет в порядке, заставило Авана обернуться ещё раз. То, что она увидела, заставило её похолодеть изнутри. Муна стояла прямо, свесив руки по обеим сторонам своего тела, и задрала лицо к пятну. Её плечи устало ссутулились, серпы, лишённые крепкой хватки, упали на землю и лежали у её ног, ненужные. Она не шевелилась, замерев в своей странной позе, и неотрывно смотрела вверх, на пребывающих лунян. Вот Аван увидела, как первые ряды обнажили луки и начали поднимать их, целясь в одиноко стоящего посреди бескрайнего поля самоцвета, и она громко окликнула Муну, пытаясь привлечь её внимание, но та не отозвалась, даже не дрогнула. Она стояла и ждала, пока будут спущены с тетивы первые стрелы. — Муна! — Аван развернулась так стремительно, что выдранная из почвы трава вперемешку с землёй фонтаном вырвалась из-под её каблуков. Она, едва ли не спотыкаясь, побежала к напарнице на почти негнущихся от страха ногах, протягивая к ней руку. Раздался пронзительный гул рассекаемого ветра, и с высоты небес сорвался град золотистых стрел. Все они летели в сторону самоцветов. Аван стиснула зубы, из последних сил в два прыжка преодолела последние метры и на полной скорости врезалась в Муну, отпихивая её с места. Почти в ту же секунду рогатая стрела со свистом пронеслась перед носом у Авана, задевая его и с хрустом снося собой половину лица. Большая часть зрения распалась на множество преломляющихся под всевозможными углами изображений, затрудняя видимость, уцелевшая половина же треснула от мощного удара, но не раскололась, сохраняя Авану второй глаз. — Ты что, с ума сошла?! — чуть не плача, Аван схватила Муну за плечи и как следует встряхнула, заставляя посмотреть на себя. Муна выглядела растерянной, она встретилась со взглядом Авана лишь на секунду, затем тут же спрятала глаза и поджала губы. — Больше никогда так не делай, ты меня поняла?! — очередной грубый рывок за плечи, не удостоившийся ответа. Аван зарычала от злости, разочарования и обиды. Она отпустила Муну и выхватила свой трезубец, с ненавистью поднимая покалеченное лицо к небу, к лунянам, которые уже повторно возводили луки. Она не позволит им забрать её.* * *
Уже вечером того же дня Авантюрин, более мрачная, чем когда-либо, сидела у Рутил, пока та склеивала ей лицо и приводила его в порядок. — Что у вас там случилось? — как бы невзначай спросила она, приклеивая очередной осколок над бровью Авана, чтобы разбавить напряжённую атмосферу и отвлечь пациентку от невесёлых мыслей. — Муна. Случилась, — односложно ответила Аван, не испытывая желания продолжать разговор. Ей предстояло ещё о многом подумать, прежде чем она сможет поделиться этими мыслями хотя бы с напарницей, не говоря уж о чужих ей самоцветах. Рутил на это лишь понятливо кивнула и продолжила выполнять свою работу молча. Движущаяся на чистой, бесконтрольной ярости, Авантюрин смогла в одиночку разметать пятиконечное пятно, метким броском трезубца развеяв центральную фигуру и прервав вторжение, поэтому иного ущерба, кроме как её лицу, понесено не было. Починка заняла меньше часа, и Аван была отпущена восвояси ещё до полуночи. Она устало брела по пустынным коридорам школы, шаркая подошвами туфель по полу, и думала, думала, думала. Зачем Муна сделала это? Почему не попыталась убежать, почему не стала драться, почему стояла и… ждала? Что творится у неё на уме... Аван дошла до жилого крыла школы и собиралась было отправиться к себе в комнату, чтобы забыться сном без сновидений, но помедлила, останавливаясь перед входом в комнату Муны. Судя по шуршанию одежды, доносившемуся изнутри, напарница была у себя, и Аван неуверенно постучала костяшками пальцев по стене рядом, заставляя Муну обернуться. Эта ситуация вызвала у Авана воспоминания о том дне, когда её подруга впервые пришла к ней, и сейчас это повторялось. Только на этот раз всё было совсем по-другому. — Муна, — Аван нерешительно вошла в комнату, наблюдая, как её напарница стягивает с плеча форму и оставляет её болтаться на поясе, а затем разворачивается к ней всем телом, печально улыбаясь. — Авантюрин, — вторит ей она, неловко перебирая пальцами край формы. Муна знает, что сейчас ей будут задавать вопросы, и она понимает, что Аван намерена добиться ответов. Она не станет спускать всё на тормозах, только не теперь. И Муна была готова дать эти ответы. — Можешь объяснить, зачем ты… — Аван осеклась, складывая руки на груди и неопределённо кивая в сторону. Они обе и так знали, о чём речь. — Зачем я пыталась позволить им забрать меня? — со слабой улыбкой закончила Муна вопрос, дожидаясь от Авана кивка. Авана пугала эта улыбка. В ней не было ничего весёлого. — Ты ведь знаешь, кто я, Авантюрин? Что это за вопрос такой? Аван раздражённо нахмурилась. — Ты самоцвет. Ты моя напарница. Ты Муна. Какого ответа ты ждёшь? — Верно, но… Как меня зовут полным именем? — улыбка почти пропала, и лицо Муны приобрело серьёзный вид. — Лунный Камень, — нетерпеливо отвечала Аван, откровенно не понимая, к чему шёл этот разговор. — Так и есть, — дождавшись ответа, Муна удовлетворённо кивнула, вздыхая. Она погладила себя по голому плечу, пытаясь унять беспокойные руки, и обернулась к окну своей комнаты, выглядывая на улицу. Посреди чернильно-чёрного неба висел серо-белый диск, проливавший свет на мир, раскинувшийся под ним. Луна. — Я хочу вернуться на Луну, — тихо проговорила Муна, не оборачиваясь на Авана. — В смысле «вернуться»? Ты никогда не была там, ты ведь родилась здесь, на Земле, из Пуповины, как и все мы! — Аван почти не верила в то, что ей приходится проговаривать подобное вслух, ведь это то, что знал каждый самоцвет. Они — дети Земли, а Луна — дом их злейших врагов, что испокон веков убивали самоцветов и забирали их с собой, чтобы те больше никогда не вернулись. — Я ведь Лунный Камень, Авантюрин. Луна — мой дом. Я хочу вернуться туда и воссоединиться с ним всем телом, больше всего на свете, — дрожащим, почти неслышным голосом пробормотала Муна, повернувшись к окну, ставая спиной к подруге, и обхватив себя за плечи. — Ты не понимаешь меня, потому что ты — совсем другой самоцвет. Ты не можешь почувствовать то, что чувствую я, когда вижу лунян, когда смотрю на Луну. Я слышу её зов, Авантюрин. Аван остолбенела, во все глаза уставившись на напарницу. Что такое она несёт? Откуда все эти мысли? Почему она вбила себе в голову, будто родом с Луны? Этого просто не могло быть, не говоря уже о том, что на Луне её ждёт только смерть, а никак не успокоение. Стиснув кулаки, Аван глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. Она вдруг вспомнила, насколько Муна была старше. Сколько лет, сколько веков, тысячелетий она живёт с этой мыслью, с этой тоской по «родной» Луне? И тем более странно для неё, при этом её желании, до сих пор оставаться здесь, на Земле. Как долго она живёт с этой жаждой, совершенно одна, не понятая никем? Аван прошла вглубь комнаты и, подойдя к Муне со спины, осторожно обвила её плечи руками, стараясь случайно с ней не стукнуться. Она не собиралась даже пытаться понять мотивы Муны, не собиралась потакать её безумной идее, которая может повлечь беды для них обеих. Единственное, что её беспокоило — их тандем, такой прочный и такой надёжный, что и допустить мысль о его распаде было невозможно. Муна мелко дрожала, не проронив ни звука, а Аван только крепче стиснула напарницу в своих объятиях и пробормотала больше себе под нос: — Я не позволю тебе улететь. Ни за что.* * *
3. Сдерживать своё обещание оказалось достаточно просто. Цена этому обещанию была высока, но, пожалуй, Аван не стала бы ничего менять, если бы ей предоставили возможность. Она готова была платить эту цену, лишь бы сохранить Муну, удержать её рядом с собой. Каждое утро Авантюрин просыпалась с твёрдой уверенностью: сегодня всё повторится. Она ходила в постоянном напряжении, дёргаясь от любого звука, весь день не спускала с Муны глаз, почти никогда не теряя её из виду, и успокаивалась только тогда, когда на землю опускались сумерки. Особенно тяжело ей давались патрули, из некогда приятной рутины превратившиеся в настоящее испытание. Муна выглядела во время них так же, как и всегда: со странным, как будто ожидающим выражением лица и короткой улыбкой, ни весёлой, ни печальной, с привычной ей лёгкостью в движениях и живым вниманием к окружению. Словно никогда не происходило того инцидента, словно её не заботило, что рядом с ней находится самоцвет, чуть не лишившийся подруги. Для неё это было лишь очередной неудачной попыткой, не более того. Но не для Авана. Авантюрин боялась. Боялась каждую минуту, пока они патрулировали, опасливо поглядывая на слишком весёлое для её состояния голубое небо, пристально всматриваясь Муне, идущей впереди, в спину, пытаясь предугадать, не взбредёт ли ей в голову снова выкинуть что-нибудь безумное. Доверяла ли она ей? Сложно было ответить на этот вопрос однозначно. Конечно, она продолжала прикрывать Авана собой, когда могла, но с этим Аван научилась мириться, и это не было для неё чем-то необычным. В бою Муна продолжала ассистировать с неизменной искусностью и неумолимостью, воспроизводя их групповые приёмы, отработанные за долгие годы, без тени замешательства. У неё было множество шансов претворить свой план в жизнь, достаточно было лишь остановиться и позволить лунянским копьям пронзить Авана… тем не менее, к подобному Муна не прибегала никогда. Она могла совершить подобное ещё задолго до того злополучного дня, ещё тогда, когда Авантюрин ничего не подозревала, значит, у Муны не было цели саботировать их работу. В отношении боёв и своей собственной безопасности Аван могла доверять ей без сомнений. Но доверие Авана к Муне вне работы, доверие к ней, как к подруге, заметно ослабло. Она ставила под сомнение любое её слово, любое предложение и идею, размышляя, какие мотивы движут ей. Она с подозрением относилась к расслабленному и приподнятому настроению Муны, когда та крутилась вокруг, занимаясь своими делами. Авану было физически сложно принять тот факт, что её напарница не вынашивает очередной план по побегу на Луну. Ей всегда казалось, что за действиями Муны кроется некое второе дно, какой-то подтекст, которого она — Аван — рассмотреть не может, и это её тревожило. Всё её существование превратилось в нескончаемую тревогу, которой она не могла поделиться с самым близким ей самоцветом. Всё-таки именно этот самоцвет и был источником её тревоги. Несмотря на это, Аван всё ещё любила Муну. Так, как не любила никого и никогда за свою короткую жизнь. Попытка Муны сдаться лунянам напомнила Авану, насколько глупая старшая подруга дорога для неё, насколько ценно было время, что они провели вместе, и Аван изо всех сил пыталась вновь начать наслаждаться этим союзом, как наслаждалась когда-то. Ей не хотелось, чтобы их отношения, выстроенные на безоговорочной вере друг в друга, в одночасье обратились прахом, не хотелось, чтобы единственный самоцвет, который увидел в ней кого-то большего, чем склочную лентяйку, исчез из её жизни. Одна мысль о том, что Муны не станет, вселяла в Авана такой неподдельный ужас, что иногда, просыпаясь посреди ночи от кошмара, она хваталась за голову и, сжимаясь в комочек, пыталась сдержать жалкие всхлипы, рвущиеся наружу из немеющего от крепкой хватки страха горла. Порой кошмары были такими яркими и насыщенными, такими реальными, что Аван вскакивала с лежака, почти слепая от нахлынувших эмоций, распахивая рот в беззвучном крике, и её лицо тут же покрывалось сетью мелких трещин, наполняя звонким хрустом сонную тишину общежития. Приходя в себя, Аван опускала глаза на собственные осколки, отколовшиеся от разбитого лица, и молилась о том, чтобы однажды откололась та её часть, что хранила в себе воспоминания о Муне, о её теплоте и своеобразном предательстве. Но ощущение было такое, словно теперь вся Аван состоит из мыслей о Муне. И неважно, сколько бы её ни раскалывали. Она всегда будет помнить.* * *
Однажды, после особенно насыщенной на кошмары ночи, Аван не успела прошмыгнуть к Рутил с утра пораньше и столкнулась с Муной в коридоре. Старшей хватило одного взгляда на лицо Авантюрин и затем на горсть осколков в её руках, чтобы понять, что с ней происходит что-то нехорошее. В ту же ночь Муна наведалась к напарнице в комнату, пытаясь развлечь её разговором на сон грядущий. Пока Аван оставалась на своей койке, закинув руки за голову и хмуро глядя перед собой, Муна расположилась на полу рядом, упираясь локтем в лежак и укладываясь на собственном плече. Неудобная поза мало её беспокоила, и она болтала о чём-то отвлечённом: о местных медузах, которые, кажется, захворали и стали слабее светить ночью, о неурожайном сезоне для конопли, о похолодании, предвещающем скорый приход зимы… Аван молчала в ответ, только изредка хмыкая и давая понять, что всё-таки слушает, и Муне этого было достаточно. Совсем скоро она выдохлась и задремала в той же самой позе, уткнувшись затылком в косяк спальной ниши. В присутствии Муны, умиротворённо посапывающей под боком, Авану становилось немного спокойнее. В конце концов, приснись ей очередной кошмар о том, как разбитую Муну забирают луняне, она просто откроет глаза и увидит подругу рядом, живую и здоровую. Это повторилось на следующую ночь, и на следующую, и продолжило повторяться почти каждый день. Муна приходила к Авану, явно намереваясь усыпить нервную подругу, но неизменно засыпала первой, замирая в какой-нибудь смешной позе, и Авану не оставалось ничего, кроме как благодарить её за эту попытку и пытаться уснуть самой. Иногда даже получалось.* * *
Изредка, может, раз в несколько десятилетий, Авантюрин набиралась храбрости, чтобы поговорить с Муной об их проблеме. Иллюзия спокойствия, упрямо создаваемая Муной, в некоторой степени благотворно влияла на Авана, и порой ей даже казалось, что всё позади, и её напарница, осознав, сколько боли причиняет подруге, оставила свою глупую идею. Но каждый раз, когда Аван поднимала эту тему, она убеждалась в обратном. Муна никогда не забудет про свою «глупую идею». На самом деле, одной этой идеей она и живёт, и отнять её у неё — всё равно, что отнять у неё личность. Авану было горько это принимать, было горько слушать пустые аргументы и оправдания, которые из раза в раз повторялись. «Авантюрин, пойми, вовсе не так плохо быть растёртой в порошок. Ты не хуже меня знаешь, что мы не умираем, мы просто погружаемся в долгий сон. А заснуть, воссоединившись с родным домом всем телом — самое приятное, что может быть!» «Муна, ты издеваешься? Луна — не твой родной дом, дойдёт до твой тупой головы или нет?!» «Зачем ты так, Аван… Ты ведь даже не пытаешься понять меня. Почему ты настолько против? Я ведь не прошу тебя лететь со мной!» «Да потому что это безумие, Муна! Ты не можешь просто взять и улететь, забыть про всех нас, кто останется на Земле и будет тосковать по тебе! Ты можешь хотя бы иногда думать не только о себе?!» «А почему я должна? Разве не ты здесь думаешь только о себе, Авантюрин? Я никому не помешаю, если улечу. Я так устала… Я хочу домой. Я хочу этого больше всего на свете...» Обычно этот разговор прерывался разбитой табуреткой, за которую потом обеим прилетало от Сфен, или сокрушительным ударом в стену школы, от которого оставалась вмятина, которую потом приходилось латать под строгим надзором учителя Адаманта. Так или иначе, поговорить у обоих самоцветов никак не выходило. Они не слышали друг друга и стояли на своём, и о том, чтобы одна переубедила другую, не могло быть и речи. Аван даже пыталась советоваться с учителем Адамантом, тяжело переживая очередную ссору с Муной, но и тот, несмотря на свою неоспоримую мудрость, мало чем помог ей. Он посоветовал прислушиваться к Муне и не давить на неё так сильно, на что Аван рассеянно кивнула и ушла к себе в комнату. Как будто учитель Адамант самолично дал ей разрешение улететь на Луну, как будто ему было всё равно, что одна из его учениц — потенциальная самоубийца и вечно бросается под вражеские стрелы. Смотреть на Муну, по вечерам украдкой бросающую полные тоски взгляды на лунный диск, Авану было невыносимо. Но ещё невыносимее было представлять себя без Муны. Они принадлежали друг другу, дополняли друг друга как два кусочка паззла. Авантюрин не бывает без Муны. Муны не бывает без Авантюрин. Эта мысль была такой простой и очевидной, что даже становилось смешно. Она согревала душу, вселяла уверенность в их тандеме, наполняла жизнь Авана смыслом. Ради этого союза, ради них обеих, Аван была готова платить любую цену. Что угодно, лишь бы удержать Муну рядом с собой.* * *
4. Шёл семьсот сорок второй год, как Авантюрин вышла из Пуповины. Многое за эти годы поменялось: она выросла как личность, накопила немного жизненного опыта и оставила детскую порывистость, потеряла нескольких подруг в битвах с лунянами и многих спасла от рук захватчиков, на пару с Муной рассекая эфемерные тела верными клинками. У неё появились собственные младшие, над которыми она верховодила и о которых заботилась, как когда-то заботились о ней, и, несмотря на некоторые трудности, жизнь её текла достаточно размеренно. Они с Муной всё ещё были в паре, Авантюрин научилась жить с особенностью подруги и перестала обвинять её, решив вместо этого сосредоточиться на защите своей старшей. Муна, в свою очередь, старалась не давать Авану поводов усомниться в её верности. До этого года.* * *
Аван начала замечать это за Муной совершенно случайно, по привычке бросая на неё короткие взгляды и подмечая необычные детали. Муна никогда не была мрачным самоцветом. По большей части она сохраняла приподнятое расположение духа и старалась подбадривать окружающих, но от Авана никогда нельзя было скрыть многовековую тоску, которая таилась за всем этим. Муна просто маскировала свою неуёмную печаль, не показывая её чужим, но она никогда никуда не исчезала. И Аван была единственной, кто могла чувствовать, что творится на душе у Муны на самом деле, за ширмой её показного благодушия. Именно поэтому ей было очень странно в какой-то момент осознать, что энтузиазм, с которым Муна носится по школе, вдруг перестал казаться поддельным. Было странно осознать, что извечная слабая улыбка, царившая на губах у Муны, вдруг перестала быть пустой и теперь имела смысл, будто что-то на самом деле заставляло её улыбаться. Её отсутствующее выражение лица, появлявшееся, когда она патрулировала, сменилось выражением просветлевшим, более живым и полным какого-то довольного предвкушения. Вокруг них ничего не поменялось, совершенно ничего, но Муна словно очнулась от наваждения, и вместо печали её мысли заполнило томительное ожидание. Но ожидание чего? Аван никак не могла получить от неё ответа на этот вопрос. Однажды она даже поймала Муну, пока та проходила мимо её комнаты, затащила внутрь и силой усадила на свой лежак, сама встала над ней и упёрлась руками ей в плечи, не давая встать. Она испытующе посмотрела на Муну сверху вниз, прищурившись и сведя брови к переносице, заглянула в её большие, широко открытые глаза, пытаясь увидеть в них хоть что-нибудь. — Аван? — с неловким смешком позвала её Муна, коснувшись своей ладонью напряжённой руки напарницы на плече, когда немая пауза слишком уж затянулась, и Аван вздрогнула, приходя в себя. К сожалению, читать мысли Муна не умеет. — Муна, — отозвалась Аван, в обеспокоенном жесте чуть стискивая плечи старшей подруги, — ты в последнее время какая-то слишком радостная. Что происходит? — О чём ты, Авантюрин? — с виноватой улыбкой и откровенным недоумением в голосе уточнила Муна, ободряюще похлопав Авана по руке. Можно было подумать, что это Аван ведёт себя странно, а не Муна. — Не пытайся делать вид, будто ничего не понимаешь. Ты всегда была такой потерянной из-за этой твоей дурацкой Луны, но теперь ты на неё даже не смотришь. Меня ты никогда не слушала, так почему вдруг ведёшь себя так, будто передумала улетать? Муна, продолжая глупо улыбаться, приподняла брови, словно переспрашивая, и медленно покачала головой. — Я правда не понимаю, что ты имеешь в виду, Аван. Со мной всё в порядке, честно. Ты переутомилась, — чуть склонив голову на бок в сочувственном жесте, Муна коротко вздохнула, аккуратным движением убрала с плеч руки Авана и встала, проходя мимо неё к выходу из комнаты. — Не переживай за меня, Авантюрин, — сказала она напоследок, исчезая в проёме и растворяясь в мраке коридора. Наученная горьким опытом, Авантюрин не умела не переживать. Только не с Муной, у которой обычно на уме одна Луна. С ней определённо что-то творилось, но она наотрез отказывалась делиться и избегала вопросов. Аван вдруг поняла, что ей жилось гораздо спокойнее, пока Муна просто бредила Луной. Теперь же она и близко не могла предположить, что было у её напарницы на уме, и это неведение пугало ещё сильнее, чем перспектива потерять Муну в бою.* * *
Попытки добиться от Муны вразумительного или убедительного ответа не увенчались успехом. Аван несколько раз начинала их разговор заново, заходя с разных сторон, но итог всегда был один и тот же: Муна отмахивалась от снедаемой тревогой Авана и вновь повторяла, что она всё себе придумывает, и в ней совершенно ничего не поменялось. Авана даже в некоторой степени оскорбляло то, что Муна не считалась с её наблюдательностью и умением читать атмосферу. Они столько лет провели бок о бок, они знают друг о друге практически всё, и после этого Муна считает, что хорошо скрывается от внимательных глаз подруги. Это было настолько же больно, насколько и возмутительно, и это только ухудшало настроение Авантюрин. Она забыла, когда в последний раз испытывала на душе что-то кроме раздражения, недоумения и страха, и даже своих приятельниц она начала избегать, стараясь выкроить побольше времени для того, чтобы понаблюдать за непутёвой напарницей. Аван безрезультатно охотилась за Муной почти месяц, и она уже готова была сдаться, сойдясь на том, что, видимо, за столько тысячелетий самоцветы имеют свойство трогаться умом, когда ей вдруг улыбнулась удача. Впрочем, удачей это назвать можно было с натяжкой, потому что сделанное открытие не сулило ничего хорошего. Однажды, отдыхая от своей напряжённой слежки и бесцельно прогуливаясь по школе, Аван забрела в библиотечное крыло, намереваясь укрыться в тишине читальных залов и попробовать подремать в окружении учёных книг. В коридорах вокруг не было ни души, и Аван, рассчитывая, что никто не станет прерывать её короткую передышку, направилась ко входу в библиотеку. Уже подходя к широкой арке, она вдруг услышала голоса, один из которых был ей до боли знаком. Так тихо, как только могла, Аван прильнула к стене и слилась с ней, стараясь занять как можно меньше места, затем начала мелкими шажками подбираться ко входной арке. Голоса становились громче и отчётливей, стало слышно возбуждение в голосе Муны, но её собеседницу Авантюрин опознать так и не смогла, как ни прислушивалась. Самоцветы говорили достаточно тихо, вполголоса, явно не обманываясь обычно пустующим библиотечным крылом, а местное эхо и вовсе лишало шанса подслушать беседу. До Авана долетали обрывки слов, из которых было проблематично составить осмысленный разговор. Но это было не так важно. Она наконец-то что-то обнаружила! Муна, несмотря на свой возраст и достаточно дружелюбный характер, ныне редко общалась с кем-то кроме Авана, а если и общалась, то зачастую в её присутствии. Зачем же ей тогда понадобилось уходить с собеседницей в дальнюю часть школы, да ещё и общаться таким заговорщицким тоном? Муна явно трепетала при этом разговоре, словно самоцвет, с которым она разговаривала, значил для неё нечто особенно важное. Она никогда не разговаривала так ни с Аваном, ни уж тем более с кем-либо из ей знакомых учениц. Всё сводилось к единственному умозаключению: та, с кем Муна общается сейчас, прямо или косвенно имеет отношение к изменению в её поведении. Одна мысль об этом заставила Авана стиснуть зубы и кулаки в злобе и нетерпении. Так долго гоняться за нарушителем спокойствия и наконец, спустя столько нервов и сил, отыскать. Авантюрин решила, что за все свои мучения она заслужила взглянуть на проблему своими глазами. Несмотря на ворох сомнений, она начала подбираться к проёму арки. Аван не могла определить, как далеко от входа находились беседующие, и не могла узнать, в какую сторону они смотрят, поэтому это мероприятие грозило ей немедленным рассекречиванием с последующими неприятными расспросами, наверняка. Но ей нужно было узнать. У самого края арки она коротко перевела дыхание, бегло осматривая коридор в обе стороны. Убедившись, что её попытку шпионить не заметит никто посторонний, Аван повернула голову в сторону и медленно высунулась из проёма, надеясь, что тёмный цвет волос хоть немного скроет её присутствие в тени от стены. Ей крупно везло в этот день. Муна и незнакомый Авану самоцвет стояли у дальней стены библиотеки перед большим резным окном, и обе они были повёрнуты к ней спиной, устремившие свои взгляды куда-то на улицу. У незнакомки были такие же молочно-белые волосы, как и у Муны, но гораздо длиннее, и в лучах солнца в них переливались жилки самых разных цветов, от огненно-красных до синевато-зелёных и голубых. Она махнула рукой, указывая на что-то за окном, но Аван не могла толком ничего рассмотреть из-за своего угла обзора. В ответ на этот жест Муна понятливо кивнула. Авана раздражала таинственность как явление, а то, что тайны от неё появились не у кого-то, а у Муны, раздражало её особенно. Любопытство было утолено лишь отчасти, ведь теперь Авана распирало желание ворваться в библиотеку прямо сейчас и прервать этот проклятый разговор, возможно, перевернув при этом пару столов. Усилием воли усмирив первую вспышку гнева, Аван тем не менее решила пойти на поводу своей прихоти, пускай и в менее радикальной форме. Она снова скрылась за проёмом, собираясь с мыслями, а затем отлипла от стены и, напустив на себя безучастный вид, лениво двинулась внутрь библиотеки, тут же привлекая внимание собеседниц. Они одновременно повернули головы: по лицу Муны скользнуло что-то, похожее на опасение, но исчезло оно практически моментально, так что Аван не была уверена, не показалось ли ей. Муна приветливо улыбнулась Авану и направилась к ней, не удостоив собеседницу даже прощальным кивком. — Привет, Авантюрин, какими судьбами здесь? — добродушно поинтересовалась Муна, поравнявшись с невольно напрягшейся напарницей и пихнув её в плечо кулачком. — Неужели в тебе проснулась жажда знаний? — Что-то вроде того, — проворчала Авантюрин, быстро взглянув на Муну и затем переключая внимание на незнакомого самоцвета, который не двинулся с места. — Не переусердствуй тогда, когда будешь читать, а то голова заболит. Всё должно быть в меру, — хихикнула Муна, чуть прищурившись, и не было понятно, подозревает ли она Авана в том, что она могла подслушивать. На её лице не было написано ровным счётом ничего. Она прошла мимо Авантюрин, помахав ей напоследок рукой и направляясь к выходу. — Увидимся перед вечерним патрулём! Аван кивнула, не отрывая глаз от незнакомки. Та держалась невозмутимо, сохраняя полностью спокойное, даже скучающее выражение лица, и смерила Авантюрин взглядом в ответ. Кем бы она ни была, она её явно не боялась. Видимо, решив, что стоять у окна без собеседницы просто так смысла нет, она сошла с места и тоже пошла в сторону арки, сопровождаемая колючим вниманием Авана. Когда она проходила мимо, Аван резко взметнула руку и поймала её за плечо, сжимая несильно, но требовательно. Незнакомка послушно остановилась, вопросительно взглянув на неё. — Ты ведь… Опал, да? — напрягая память и мысленно пересчитывая население школы, предположила Аван, вглядываясь в белёсые с цветными искрами глаза напротив. Они казались отстранёнными и пустыми, не выражая ничего лишнего, и это только подогревало сомнения Авана. — Да, — просто ответил загадочный самоцвет, в нетерпении глянув в сторону выхода и тем самым намекая Авану поторопиться с расспросами. — О чём вы… говорили с Муной? — не став бродить вокруг да около, спросила Авантюрин, решив подыграть прямолинейности Опал. Та на секунду замерла, понимая, что всё-таки их разговор не был полностью конфиденциальным, но быстро собралась, пожимая плечами. — Да так, обсуждали новые боевые техники. Ничего особенного. — Зачем было для этого прятаться в библиотеке? Почему не поговорить вместе с остальными бойцами? Со мной? — не отводя взгляда, продолжала Аван, всё больше хмурясь. — Муна боялась рассказывать сразу всем, хотела сперва обсудить это наедине, уточнить кое-что. — Это ведь из-за тебя она ходит сама не своя. Опал приподняла брови в озадаченном жесте, ошарашенная неожиданным обвинением. — Не понимаю, о чём ты. — О, а я думаю, как раз ты понимаешь в этом больше, чем кто-либо другой. Что такое ты ей рассказываешь, из-за чего Муна вечно как на иголках? — голос Авана становился ниже и ниже с каждым словом, приобретая угрожающие нотки, а ладонь крепче сжала плечо Опал. — Не. Понимаю. О. Чём. Ты, — Опал наконец-то тоже изменилась в лице, несильно хмурясь и холодно сверкая глазами. Она не склонила головы и не отвела взгляда, не выказывая и тени страха перед начавшей терять самообладание Авантюрин. Опал аккуратно убрала с плеча чужую руку и, не говоря больше ничего, удалилась из библиотеки, оставив Аван наедине со своей злобой. Та зарычала, глядя удаляющейся заговорщице в спину, но не пошла следом, понимая, что ничего от неё не добьётся. Что бы Опал ни замышляла, своими планами делиться с Авантюрин она не собиралась, тем более теперь, после более агрессивной попытки это узнать. Но Аван не унывала. Теперь она знала, в чём, вернее, в ком была причина расстройства Муны. Всё, что оставалось Авану — ограничить общение Муны с Опал и проследить, чтобы последняя не распространяла своё тлетворное влияние на её напарницу. Даже если это означает, что придётся привязать себя к Муне и находиться с ней рядом сутки напролёт. Аван собиралась спасти Муну, чего бы это ни стоило.* * *
Следовать придуманному плану оказалось не так-то и просто. При всей снисходительности Муны к собственническим заскокам Авана, даже у неё были свои рамки. Когда она поймала Авана на том, что та ходит за ней по пятам и не даёт времени побыть наедине с собой, она закономерно возмутилась. «У тебя разве нет своих дел, Авантюрин? Неужели не хочешь вздремнуть лишний часок?» «Как-то не хочется, если честно. А заняться всё равно нечем, посижу с тобой.» «Может, сходишь поболтать с Азурит? А у Агат какие-то свежие нов...» «Я сказала, что посижу с тобой.» Обычно при этих словах Аван пристально смотрела на Муну, пытаясь взглядом донести, почему она делает это, и Муна, кажется, понимала. Она прикусывала язык и молча соглашалась с присутствием напарницы. Однако атмосфера в помещении всегда сохранялась напряжённая и тяжёлая, они обе это чувствовали, и они обе ничего не могли с этим поделать. Всё как будто вернулось на много лет назад, во времена, когда Муна пыталась позволить лунянам разбить себя. Аван искренне надеялась, что ей больше никогда не придётся подвергать сомнению каждое слово своей напарницы, не придётся следить за ней из страха потерять. Но жестокая судьба распорядилась иначе, вынуждая превращаться в её тень, вынуждая наблюдать за каждым её шагом. Снова, как тогда. Во время патрулей становилось сложнее, потому что в моменты, когда прилетали луняне, следить за Муной было попросту опасно для жизни. Конечно, старшая исправно выполняла свой долг защитницы, но даже в этом, казалось бы, самом простом занятии, что-то не давало Авану покоя. Она поняла, что, когда в один из патрулей зазевалась и поймала рогатую стрелу плечом. Проклятые лунянские лучники в тот день были особенно меткими, и стрела, попавшая аккурат в направление спайности, расколола Авана поперёк груди. Аван безвольно повалилась в траву лицом вниз, ещё сохраняя сознание, и краем глаза увидела, как Муна, оттолкнувшись от ещё не упавшего тела Авана, взметнулась в небо и серпом отсекла головы лучникам. Чистая работа. Сознание начало ускользать, забирая Авана с собой в чертоги забвения, и вот тогда её и осенило. Когда была выпущена та стрела, Муна стояла от Авана всего в паре метров. В такие моменты она практически всегда делала одно и то же, чего не сделала сейчас. Она не попыталась прикрыть Авана собой. В тот краткий момент прозрения Аван промотала в памяти их с Муной последние прожитые месяцы и пыталась вспомнить, оказывалась ли она ещё в такой ситуации, когда, в нормальных обстоятельствах, если их можно было таковыми назвать, Муна бы прыгнула под стрелы. Она вдруг с ужасом отметила, что за последнее время Муна не сделала этого ни разу. Словно вдруг пропала необходимость идти на риск и заставлять лунян забирать её силой. Говорить об этом с Муной было слишком страшно. Авана пугало то, что она могла услышать в ответ на свой вопрос. Об избавлении от этой дрянной привычки Муны Аван мечтала так страстно, как, наверное, не мечтала больше ни о чём. И сильнее всего её злило, что теперь, когда, по всей видимости, Муна и вправду от неё избавилась, Авану это не нравилось. При всей странности Муны, нежелание отдаваться лунянам — ещё более дикая странность. Это было ненормально, словно какая-то значимая часть Муны просто взяла и испарилась. Аван чувствовала, что неумолимо теряет свою подругу, и от осознания этого её захлёстывало отчаяние. Ещё больше её бессилие усугубляло то, что, несмотря на все меры, которые она предпринимала, несмотря на почти постоянное наблюдение, Муна всё равно умудрялась ускользнуть и поговорить с Опал. То в коридоре к Авану пристанет Кварц и не даст проходу, пока не закончит с рассказом, а Муна тем временем исчезнет из поля зрения. То вдруг поймает учитель Адамант, заставляя писать ежемесячный отчёт по патрулям, а Муна, писавшая в прошлый раз, благополучно скроется в глубине школы. Обстоятельства словно всегда были против Авантюрин, а Муна только и ждала подходящего момента. Потом, закончив со всеми делами и убежав на поиски напарницы, Аван неизменно находила её в компании Опал, с криками вырывала подругу из беседы и утаскивала за собой. Опал в такие моменты почему-то всегда смотрела на них с печальным выражением лица.* * *
5. День с самого утра был каким-то не таким. Воздух как будто загустел и застыл, всюду ощущалось неведомое давление, и Авана не отпускало предчувствие, что грядёт нечто. На душе было неспокойно, все вели себя как-то странно: Кварц воровато озиралась по сторонам, обычно общительная Агат ушла в себя и ни на кого не обращала внимания, а Азурит не на шутку нервничала. В школе почти не было слышно разговоров, и напряжение, царящее в залах, казалось почти осязаемым. Муна всё утро не отходила от Авана ни на шаг, и глядя на них было сложно представить, что эти двое в последнее время живут не в ладах. Уже привычное для Муны болезненное возбуждение сегодня словно перешло на новый уровень, и она то и дело выпадала из реальности, устремляя взгляд в окно, при этом загадочно улыбаясь. Аван бросила попытки достучаться уже давно, всё, что она могла — не спускать с напарницы глаз. Но сегодня ей даже не нужно было стараться, Муна не пыталась никуда сбежать. Утренний патруль прошёл спокойно, хотя небо было совершенно чистым, без единого облачка, словно приглашая лунян наведаться на Землю. Это добавляло странности сегодняшнему дню, но не больше, чем добавило бы в иных обстоятельствах. Может, у лунян свои дела. Вернувшись в школу, Аван устало повела плечами и широко зевнула. Из-за неустанной слежки за Муной она сильно недосыпала, а сегодня на неё давила тяжёлая атмосфера, лишая остатка сил. Впервые за несколько месяцев Аван решила дать себе небольшой отдых, предварительно, впрочем, дождавшись, пока Опал не выйдет в дневной патруль. Муна не покидает школу без Авана, так что рандеву с нарушительницей спокойствия можно было не опасаться. Кивнув остальным самоцветам, Аван удалилась в жилое крыло, намереваясь завалиться к себе в комнату и немного вздремнуть. Только её голова коснулась подушки, как все мысли начисто смыло, а вместо них осталась приятная чернота.* * *
Её разбудил раскатистый бой школьного колокола, ветром разносимый на многие мили вокруг школы. Аван резко села в своей нише, спросонья едва ли понимая, где находится, вслепую нащупала под нишей боевую катану, схватила её и пулей вылетела из комнаты, бросаясь по коридору к выходу из школы. Колокол затих, однако эхо его звона продолжало гулять по пустынным коридорам школы, отдавая в затылок. Аван, приладившая катану на пояс, чертыхнулась, что не догадалась взять свой трезубец, и пыталась вспомнить, сколько было ударов. Когда она проснулась, колокол уже ударил как минимум несколько раз, после пробуждения же он ударил четыре раза. «Всем оставаться на месте», — шесть, «Держать позиции до прихода Адаманта», — семь, «Всем собраться вместе и дать бой», — восемь, какой сигнал из этих всё-таки прозвучал? Думать времени не было, нужно было действовать. К помощи колокола самоцветы прибегали достаточно редко, и если кто-то начал звонить в него, значит, дело в самом деле плохо. Аван цокнула языком, понимая, насколько глупо было с её стороны отправиться спать именно в такой день. Поворачивая в очередной коридор, Аван увидела что-то посреди дороги и замерла, как вкопанная. В свете вечернего солнца, что лился сквозь огромные окна, на полу школы переливался мягким жёлтым разбитый самоцвет. По оттенку было похоже, что это Кошачий Глаз, и она не подавала признаков жизни. Кварцевые колонны вокруг разбитой обзавелись вмятинами и крупными трещинами, которых на них раньше не было. Здесь кто-то дрался. И это явно были не луняне, к школе они не подлетают и близко. Как учитель Адамант допустил это? Вернувшись назад и отыскав комнату учителя, Аван заглянула внутрь, обнаружив Адаманта в его медитационной коме. Ну конечно, из всех дней и он выбрал именно этот. Чувствуя, как внутри закипает злость, Аван стиснула рукоять катаны и промчалась мимо поверженной Кошки. Конечно, ей было жаль её, так недавно родиться и оказаться разбитой кем-то из своих, но из всех учениц школы была только одна, чья судьба по-настоящему заботила Авана. И последняя намеревалась отыскать её и спасти. Ценой своей жизни, если потребуется. Выбегая из школы, Аван задрала лицо к небу и увидела нечто, поразившее её до глубины души: семь или восемь трёхлучных пятен раскинулись вширь над Мысом Свободы, и к земле опускались лунянские флотилии в таком количестве, что разбегались глаза. На Мысе стояла кучка самоцветов, слишком маленьких и далёких, чтобы различить, кто есть кто, и некоторые из них отбивались от своих же друзей, пытаясь защитить лунян? Глаза Авана расширились, когда она увидела, как кто-то взвился ввысь, пытаясь дотянуться до ближайшей облачной платформы, но тут же был сбит на землю другим самоцветом, прыгнувшим следом. Муны не было рядом, когда Аван проснулась, и Муны не было в школе. Единственное место, где она могла быть сейчас — на Мысе. На чьей стороне? В глубине души угадывая ответ, Аван завыла от распирающего её отчаяния и рванула в сторону Мыса, намереваясь предотвратить то, что там происходит. В сознании билась одна-единственная мысль: уберечь Муну, не дать её в обиду. Приближаясь к Мысу, Аван увидела, как к самому его подножию опускаются лунянские платформы, оттесняя воинственно настроенных самоцветов. Удивительным было то, что оружие было не у всех, тогда как обычно они были вооружены до зубов. Обнажая катану, Аван напряглась и вложила в ноги всю прыть, какая у неё была, с каждым шагом, больше похожим на прыжок, вырывая каблуками комья земли. Она стремительно сократила расстояние до Мыса, подходя к нему с другой стороны от сражающихся самоцветов и взбираясь на верхушку. Тогда-то она и увидела их. Муну и Опал, стоящих к ней спиной и смотрящих в окрашивающееся багровым небо, в котором, прямо над их головами, формировалось пятилучное пятно. Опал обернулась на шаги, и её лицо исказилось испугом и беспокойством, когда она увидела взмыленную Авана с катаной наперевес. Муна бросила недоуменный взгляд через плечо и, тоже увидев Авана, вздрогнула. Они с Опал снова посмотрели на небо, наблюдая за стремительно увеличивающимся в размерах пятном. Авану показалось, что её мир треснул. Будто в мгновение раскололся надвое, опустошая её, лишая чувств, эмоций, сил. Будто в груди образовалась зияющая дыра. Авану показалось, что треснула она сама. Она беспомощно смотрела на Муну, которая повернулась к напарнице всем телом и неловко заламывала руки, не находя в себе храбрости посмотреть ей в глаза. Аван сделала нетвёрдый шаг вперёд, сжимая катану, словно это её последняя опора, взмахнула рукой вокруг себя, дрожащим голосом спрашивая: — Всё это… это ваших рук дело?.. — её глаза забегали между Муной и Опал, которая прикусила губу и стиснула кулаки, тревожно поглядывая на пятилучное пятно. — Авантюрин, послушай, — начала Муна, в примирительном жесте поднимая ладони и наконец решаясь взглянуть на свою напарницу. В её глазах плескалось сожаление. — Опал сумела как-то договориться с лунянами, и они могут забрать её… нас на Луну. Аван криво глянула на Муну. — Ты думаешь, что ей можно доверять? Думаешь, можно доверять той, кто работает с лунянами? Они на протяжении веков убивают нас и уносят с собой, что заставило тебя подумать, что они не поступят с тобой так же? — в голосе Авана начали прорезаться нотки истерики, но она перестала пытаться контролировать эмоции. Сейчас ей было не до того. — Они разумны, Авантюрин, — коротко заметила Опал, на что получила свирепый взгляд и содрогнулась, быстро умолкнув. — Они не станут нас трогать. Они покажут нам свой мир и расскажут, для чего они всё это делают. Ты тоже можешь полететь с нами, Аван, — с надеждой в голосе подхватила мысль Опал Муна, охотно закивав. Её грустное лицо озарилось тем самым томительным ожиданием и детским восторгом, который Аван видела так много раз. — Муна, это безумие. Ты не понимаешь, что делаешь. Пожалуйста, послушай меня, останься. Ты погибнешь там, — Аван ещё немного приблизилась к Муне, покрепче перехватив катану. Они были окружены лунянами, и она одна с этим оружием не значила против них ничего. Но так ей было спокойнее, будто катана добавляла её словам вес. — Пожалуйста, хоть раз… подумай не только о себе. Я не смогу без тебя, без твоей поддержки, без твоей заботы. Ты нужна мне, — по мере того, как Аван говорила, её голос становился всё тише и на последнем слове надломился, сорвавшись. О, она заплакала бы, если бы могла. Её губы задрожали, но она понимала, что, как бы ни пыталась, она не сможет переубедить Муну. Именно сейчас память решила подбросить ей самые яркие из её воспоминаний: их первую встречу, первую тренировку, первый патруль. Она снова переживала радость образования новой дружбы, переживала рождение их надёжного тандема, самого крепкого на всей Земле. И всё это рушилось, рушилось уже давно и неотвратимо, неизбежно приближая этот самый момент. Момент, когда из пятна появилась платформа с безоружными лунянами, простирающими к самоцветам руки. — Ты ведь знаешь, Авантюрин. Я не могу остаться. Мне нужно домой, — таким же тихим голосом ответила Муна, и Аван готова была поклясться, что мир Муны тоже сейчас треснул. Слишком малая цена за ту боль, которую Муна готова была причинить своей напарнице. Аван сделала ещё шаг и замерла. Она взвешивала. Свои чувства, свои мысли, свои принципы. Она осмотрелась, увидев, как на платформы из других пятен запрыгивают её приятельницы: Кварц, Агат и Азурит. Они не обращали на стоящих на самой верхушке Мыса никакого внимания, позволяя лунянам опутывать себя эфирными шёлковыми лентами. Просто пополнение в кучке предателей, невесело усмехнулась про себя Аван, возвращаясь взглядом к Муне. Муна терпеливо ждала, глядя на Авана с надеждой. Даже после всех слов она всё равно верит, что Аван полетит вместе с ней. — Авантюрин, пожалуйста. Полетели с нами. Полетели со мной, — Муна повысила голос и протянула руку к Авану, предлагая взяться за неё. — Они уже рядом, — оповестила их Опал, нервно наблюдавшая за разворачивающейся драмой. Эта странная Муна, вечно покладистая, послушная и добрая, даже сейчас она верит, что сможет оставаться рядом с Аваном, как и раньше. — Пожалуйста, Авантюрин. Может, она не сильно и ошибается. Взмах катаны рассёк воздух перед Аваном. Глаза Муны расширились, когда её шея взорвалась осколками и отделилась от плеч, а затем потухли, лишённые сознания. Её обезглавленное тело рухнуло наземь, а отсечённая голова покатилась вниз по склону. К ногам Авана. Опал рвано вздохнула и отступила к краю Мыса. Луняне уже опустились к ним, и стоящих на обрыве самоцветов окружили трели флейты и переливы украшений. Аван отбросила катану, наклонилась, поднимая голову Муны на руки и заглядывая в её пустые глаза. Сколько жизни они вмещали в себя, сколько печали, надежды. Было слишком больно лишаться всего этого. Она опустила Муне веки. Аван взглянула на Опал. Та прижала руки к груди, а тем временем персиковые шёлковые ленты опутывали её тело. Она испуганно смотрела на голову в руках Авана, а по её лицу, собираясь на глазах и срываясь вниз по щекам, струилась какая-то жидкость. Аван припоминала, что у людей это называлось «слёзы». Самоцветы не умеют плакать. Но Опал плакала. Это было что-то чужеродное. Такое же чужеродное, как и сама Опал. Аван перевернула голову лицом к Опал и подняла повыше, чтобы та могла хорошенько всё рассмотреть. Никто и ничто не сможет забрать у Авана Муну. Ни силы природы, ни луняне, ни даже другие самоцветы. Муна останется с Аваном. Так или иначе. Лунянские платформы погрузили мятежных самоцветов и начали быстро отбывать. Аван не переставала смотреть на Опал, поднимая голову Муны выше по мере того, как удалялась ввысь лунянская процессия. Она хотела, чтобы Опал видела, к чему привели её высокомерие и самоуверенность. Она хотела, чтобы Опал поняла: нельзя переходить дорогу Авантюрин. Когда облачные корабли скрылись в пятнах, а те в свою очередь растворились в красках догорающего заката, Аван опустила голову перед собой и посмотрела на неё ещё раз. У Муны было умиротворённое выражение лица, как если бы она спала. Расшалившийся ветер раскачивал траву и трепал напарницам волосы. Аван убрала выбившиеся пряди с лица подруги и прижала её голову к себе, глядя на бескрайнее море, раскинувшееся перед Мысом Свободы. Они принадлежали друг другу, дополняли друг друга как два кусочка паззла. Авантюрин не бывает без Муны. Муны не бывает без Авантюрин. Эта мысль была такой простой и очевидной, что даже становилось смешно. Она согревала душу, вселяла уверенность в их тандеме, наполняла жизнь Авана смыслом. Ради этого союза, ради них обеих, Аван была готова платить любую цену. Что угодно, лишь бы удержать Муну рядом с собой.