Беркут и ласточка

Ехал Буркит пыльной дорогой на атласном коне, конь дрожал от обиды, удила кусал, подчинялся сильной руке. Справа поле сухое, слева степи сухие. Долго глядел Буркит на небо голубое, с облачком одиноким, задумался Буркит. Конь тихонько в поле пошел, не заметил Буркит, рука упала, мысль долгая. А опомнился Буркит, подхватил поводья – дорога уже позади, а перед конем юноша стоит, его бархатную морду рукой гладит, будто нет тут Буркита, и один он наедине с уставшим конем. Юноша худой, как хворост сухой, лохмотья на плечах висят, босые ноги черные, и глаза черные, кроткие, как у девицы. - Ты коня моего с дороги сбил, зазвал? – спросил Буркит. – А ты знаешь, кто я, и сколько стоит капля моего времени? - Я знаю, - ответил юноша, - ты Буркит, батыр самого Абулхаир-хана. Капля времени твоего так же бесценна, как капля воды в горной реке, как пылинка в песках, как листочек на дереве. Нет ничего бесценнее твоего времени, Буркит-батыр. Задумался батыр. Не скор был на расправу, загадки разрешать любил, мудрые слова слышать любил. Юноша голову поднял, заглянул в глаза Буркиту. Черные глаза, сливы-глаза, уголь-глаза, ночь-глаза на лице-змее, лице-птичке, лице-девушке. Шум крыльев почудился батыру, и подхватил его ветер, в сердце ворвался горький пыльный ветер степей. В уши влился, в глаза вполз, в рот пробрался юноша-ягода, юноша-змея, юноша-птица. Много знал батыр девиц, знал, что красота разная бывает: звериная бывает, когда девица – кобылица, атласная, с грудями тугими, с глазами синими, с лоном глубоким и широким. Древесная бывает – когда девица – былинка, тростинка, травинка, шелестит, лепечет, обвивает, неглубока и суха… Медовая бывает: когда девица сладкая, соками полная, с грудями-кувшинами, с лоном текучим… Знал и девиц ядовитых, злобных, каменистых, неровных, с грудями-камешками. Знал девиц безумных, знал скромных, знал плененных, знал негодующих, многих девиц знал батыр, но не видел он прежде девицы-змеи-птицы-ягоды. А этот и не девица вовсе. - Кто ты и есть ли сестры у тебя? - Я Карлыгаш, и трое сестер у меня: Гульнар, Гульнур и Гульсана. - Раз так бесценно время мое, то укравшие его смерти заслуживает, - сказал батыр, - но смотри: солнце садится! До захода солнца приведи мне свою сестру, и за это жизнь тебе сохраню! Усмехнулся Карлыгаш: усмешка змеиная, глаза нежные, взгляд острый. - Будет тебе моя сестра, Буркит-батыр, - сказал он. До захода солнца привел Карлыгаш Буркиту-батыру сестру свою, Гульнар, и упала Гульнар на богатые покрывала под крышей батыра. Маленькая, кругленькая, с глазками быстрыми, влажными. Оседлал батыр Гульнар как смирную, теплую кобылицу, и до утра вспархивала она, как птичка, губками клевала батыра в лицо, мягкое сердечко отдавала в руки и остренькими грудками билась о его широкую грудь. Утром поднялась, отряхнулась, напилась и залилась песенкой. Подарил глупой пташке батыр браслетов золотых, тканей редких, и отпустил. Вышел под утреннее солнце хмурый, а там Карлыгаш сидит, ноги поджал, хохочет-заливается. - Ну что, батыр? – спрашивает. - Жизнь оставишь мне? Глянул на него Буркит, свел брови, а Карлыгаш хохотать перестал, на ноги вскочил, отряхнулся птицей, ускользнул змеей. - Знаю-знаю! – крикнул издалека. – Будет тебе вторая моя сестра! И привел к ночи Гульнур. Та как тетива – тугая, звенит и маленькой головкой покачивает, словно кобра. И глаза – кобры – холодные, не в душу смотрят, а смерть призывают. Усмехнулся батыр, свернул змею кольцом и содрал с нее сухую чешую, оседлал, как кобылицу злобную, дикую, и словно в муравейник сунулся – колет она его, щиплет, кусает, все яды свои извела, устал батыр от злости, остыл от холода ее и отпустил заутро, одарив рубинами красными и желтыми янтарями. - Не заслужил ты жизни, Карлыгаш. Карлыгаш уже не смеется. Раскачивается, будто гюрза, глаза нежные, не язык - жало, не лохмотья – перья. Трясет перьями, дразнит жалом. - Третью сестру тебе приведу, батыр. А сам задумчив. Гульсану привел. У той пот сладкий, словно дынный сок, волосы мягкие, как густая трава, груди молочные, живот – чаша. Овеяла запахом ягодным, меж белых столбов ног показала персиковую косточку, и истекала вся, словно вареньем в жару разлитым… Оседлал ее батыр, как жеребчатую кобылу, тихо и долго ехал и устал от сладости ее, от приторности устал, и утром выпил чашу кислого вина, а ей подарил чаши золотые и серебряные. - Не заслуживаю я жизни? – спросил Карлыгаш. – Что же делать мне, если на пути твоем я встретился и коня твоего с дороги сманил? - Приготовься к смерти, Карлыгаш, - ответил Буркит, - ноги омой, одежду чистую надень и приходи ко мне до захода солнца. Пришел Карлыгаш вечером, под мышкой – узелок, в узелке – дары батыровы: драгоценные камни, чаши и ткани. - Не сердись, Буркит-батыр, но Гульнар моей браслеты ноги жмут, Гульнур изумруды глаза колют, а молоко в чашах твоих киснет… Наказали вернуть тебе подарки, батыр. Велели передать: беркут задавленной птахе даров не дарит, убитых змей в ткани не заворачивает, склеванную ягоду в чашу не кладет… Говорят, не обессудь, возьми дары назад, хвались своей удалью, гордись своей силой, но ласточку не тронь, просят. И крылья сложил. Змеиные веки опустил – ослеп. Сладкие губы облизнул. Взял его Буркит, положил на драгоценные ткани и оседлал, как жеребенка ломкого, дрожащего. Тонкую спину нахлестывал, пряную кровь ягодную выпил, тугие кольца змеиные развернул, птичий трепет усмирил, а Карлыгаш все смеется и смеется. В лицо смеется, и снова – то змея, то птица, то ягода. Пять раз схватывался с ним батыр, пять раз излил жемчужные реки, и все никак не насытится: то в силки ловит, то ногой придавливает, то губами вкушает. И утро уже скоро, и остыло молоко, пенкой покрылось, и клинки на стенах засветились, а Карлыгаш все вспархивает, ускользает, падает. И злой он, и сладкий, и легкий, и нет сил больше у батыра. - Останешься со мной? – шепчет батыр. – Все тебе отдам, жизнь твою сохраню, в сундук тебя положу, как изумруд, на плечи тебя накину, как плащ, в колчан тебя опущу, как стрелу, на коня тебя посажу, ветром будешь, пыльным ветром со мной будешь. Карлыгаш головой качает. - Не догнать беркуту ласточку. - А любишь меня? Молчит Карлыгаш. Рассвет, и клинки сияют на стенах. Выбрал Буркит-батыр клинок драгоценный, с золотой рукоятью, с лазоревыми камнями. - Нет для батыра непокорных, - сказал. И ударил Карлыгаша драгоценным клинком. Нет другой судьбы для змеи, как быть убитой беркутом, айя! Нет другой судьбы для птицы, как быть убитой беркутом, айя! Нет другой судьбы у ягоды, как быть склеванной беркутом, айя! А ласточка свою судьбу сама выбирает, айя!