***
Нельзя обвинить барда в излишнем любопытстве. Всё-таки вдохновение порыв мимолётный и никогда не знаешь, что именно послужит толчком к нему, поэтому неизбежно: Лютик попытается спросить больше, увидеть больше, услышать больше. Или посмотреть на чужого ребёнка-неожиданность. Почему нет? По его расчётам он доберётся до Цинтры как раз к именинам маленькой княжны и сможет исполнить для неё колыбельную. Он написал её не в самые лучшие свои дни, но именно она помогла ему продержаться. «Именно в тёмные ночи мы ценим свет свечи» - согласился с ним один корчмарь, когда после встречи с разбойниками, обобравшими до нитки, уставший и голодный, менестрель согласился выступить за ужин и возможность переночевать в конюшне. Весёлые песни вставали поперёк горла, да и публика была тихой, располагающей. Баллады о более личных вещах и вещах скромных потекли из него неспешным потоком, заставляя обратить внимание каждого. Колыбельную он исполнил, когда руки уже дрожали от перенапряжения и переохлаждения (он не дал им отогреться, прежде чем начать концерт), а голос совсем охрип. Дочка корчмаря, весь вечер пытавшаяся строить ему глазки, быстрым движением руки убрала слезу с щеки, а её отец неожиданно положил в кружку, куда ему кидали монеты за выступление, ключ, пусть от самой маленькой, но всё же комнаты. Лютик вздохнул, отпуская воспоминания, и натянул вожжи. Его сивая кобылка перешла на лёгкую рысь. На самом деле не песня в той корчме тревожили его, а встреча. Тогда он даже не успел взять последний аккорд, как рука соскользнула с грифа, сбив пару струн, мелодичный плач лютни завершил мелодию. Сердце Лютика пустилось вскачь. Золотые глаза внимательно осмотрели замершего под чужие растроганные всхлипы барда. Юлиан растянул губы в растерянной, усталой, неверующей улыбке, и, когда приветствие для стоящего в дверном проёме ведьмака уже было готово скатится с языка, Геральт развернулся и вышел вон. Бард кинулся за ним, неожиданно резво для самого себя, но друг уже вскочил на свою пегую Плотвичку и унёсся вскачь к выезду из поселения. Как издевательская насмешка прозвучало со стороны какого-то проснувшегося от алкогольного дурмана пьяницы, которого колыбельная видимо не проняла: «А теперь про монету! Спой про монету, Бард!!!» В Цинтру он приезжает в растрёпанных чувствах. Именины княжны - её зовут Цирилла, Лютик говорит ей, что у неё красивое имя - проходят с размахом, но чувствуется всеобщее напряжение, которое виновница торжества то ли не замечает, то ли игнорирует. Глядя на её счастливую улыбку и как она участливо хлопает ладошками в такт его заводных песен, Лютик склоняется к первому. Стоит ему подойти к столу, чтобы всё же познакомиться с ребёнком поближе (узнать что-то помимо имени), он получает предостерегающий взгляд от королевы и понимающе-насмешливый от Эйста. Это путает мужчину ещё больше, но взяв себя в руки, он со скромной улыбкой произносит: - Я не мог обделить Вас подарком, Юная Госпожа, но и чем может удивить странствующий бард такую высокопоставленную особу? - Цирилла смущённо улыбается ему, впрочем, он замечает на дне её глаз озорные огоньки. - Только песней! - провозглашает он и под строгим взглядом Калантэ, едва не стушевавшись, с лёгким поклоном объявляет. - Колыбельная. И несмотря на то, что Калантэ обругала Лютика за новую «тоскливую» песню, спустя неделю после отъезда, он получит от Мышовура короткое, но трогающее сердце послание: «Цири просит пригласить тебя на праздник солнцестояния, надеюсь, ты окажешь нам честь своим выступлением». А сейчас у него есть возможность наблюдать за юной княжной, безмятежно внимающей его песне, в окружении семьи, не знающую забот недостатка во сне, питании, безопасности. Цирилла радуется ещё одному празднику в надёжных стенах Цинтры. Лютик ощущает тугую боль в висках и искренне хочет верить, что это от перепитого хмеля, а не тихих шорохов вельмож, пытающихся передавать друг другу слухи максимально незаметно от королевского стола. Бард покидает город с тяжёлым сердцем, ощущая, что это последний концерт отыгранный здесь, но ругает своё неверное сердце. Через месяц Цинтра горит.***
Дождь настигает его не в самом лучшем месте. За сотни миль нет никаких селений и Лютик слезает с лошади ибо видимость сквозь плотную пелену льющейся воды нулевая, а свернуть себе шею, если кобыла оступится, не хочется. Она будто бы понимающе фыркает и спокойно позволяет вести себя. Мокрая чёлка лезет ему в глаза и он постоянно пытается зачесать её назад, но в итоге только спотыкается, из-за игнорирования дороги и грузно выдыхает в мокрую хлюпающую землю. Он с удивлением замечает свет вдалеке, который не был виден с высоты его роста. Он поднимается, мысленно держа ориентир, и медленно, переставляя ноги боком, чтобы снова не поскользнуться на влажной земле, продвигается вперёд. Начинается овраг и в неверных вечерних сумерках Лютик вспоминает все когда-то заученные им молитвы, надеясь добраться до огонька целым и невредимым. Кобыла испуганно всхрапывает, когда копыта проскальзывают по влажной глине, и это последнее, что осознаёт бард, прежде чем тяжёлая туша животного тянет его за уздцы вниз. После только круговорот тёмной земли, тёмного неба, веток, травы, всё мокрое, в бок с ужасающей силой что-то врезается и глаза заполняет красная пелена боли. А после сознание становится таким же тёмным как и мир вокруг. Первое, что он чувствует, это свой жаждущий влаги рот. Губы слиплись и горло саднит от сухости. Он с трудом продирает глаза и боль обрушивается на него единым потоком, будто ливень так и не закончился, а сменился ядовитыми каплями, раскаляющими его кожу вплоть до внутренностей. Чья-то мягкая морщинистая рука проскальзывает перед взором, он чувствует как со лба убирают огненную повязку, заменяя новой, прохладной. - Рад что ты очнулся, - говорит, видимо, обладатель руки. - Потерпи минутку, я принесу тебе воды. Через чуть больше минуты чужая рука возвращается, чтобы приподнять его голову за затылок, а вторая конечность подносит кружку с прохладной колодезной водой, позволяя сделать лишь пару глотков. Лютик находит в себе силы перевести взгляд на своего спасителя с удивлением обнаруживая старика с глазами, покрытой белой дымкой. «Слепой?» - думает он и губы старика расплываются в искренней улыбке. - А ты смышлёный малый, - хвалит он, потрепав Юлиана по волосам, как большого щенка, будто бы услышав мысли барда. - Меня зовут Януш. - Лютик, - хрипло отзывается мужчина, чувствуя что новый виток лихорадки утягивает его обратно в липкие объятия жара и темноты. - Отдыхай, Юлиан, - слышит он последним.***
Кобылку жалко. Раньше Лютик не понимал одержимость Геральта своими лошадьми, но в этот раз ему действительно жаль. Януш сказал не напрягаться, но Юлиан, как только смог спокойно передвигаться по маленькой хибарке своего спасителя, взял лопату и ушёл в злополучный овраг, на дне которого лежала его верная спутница, пару раз действительно спасшая его своим животным чутьём от разбойников и лесных чудищ. Странно, что её тушу не обглодали дикие звери. Игнорируя боль в отбитых рёбрах и вывихнутой руке, он выкопал яму за несколько часов. - Чтобы восстановиться тебе нужно хорошо есть и не напрягать повреждения, - окликнул его старик, аккуратно присаживаясь на вершину крутого склона. Бард задался вопросом, как же слепец смог вытащить его полуживого из этого оврага, который скорее напоминал погребальную яму для огромного чудища. - Юлиан? - ещё раз окликнул его Януш. Вопрос, откуда спаситель знает родное имя мужчины остался без ответа первые два дня после нормального пробуждения, и, бард сомневался, что вообще когда-нибудь услышит его. Старец пропускал большую часть вопросов в принципе, оставаясь загадочной личностью, постоянно удивляя Лютика своей полной дееспособностью несмотря на незрячие глаза. Они немного пугают Юлиана. - Здесь осталось немного, я скоро вернусь, - наконец выдавливает он. - Не беспокойся, единственное, что напрягает меня, это запах разлагающейся плоти. Старик согласно хмыкает и не сдвигается с места, однако, ничего больше не сказав, предоставляя барду возможность снова вернутся к своим мыслям. - Голоден? - протягивая руку карабкающемуся наверх Лютику, спросил Януш. - Как волк, - усмехнулся мужчина, принимая помощь. - Что ты успел сварганить? - Похлёбку. Отлично подойдёт, что для бардов, что для их белых волков, - знающе протянул старик, а Юлиан тут же стушевался. - Ты и про это знаешь, - уже не удивившись, потухшим голосом лишь высказал он. - Удивительный ты всё-таки человек. - Человек ли? - задумчиво пробурчал старик себе под нос, но музыкальный слух позволил барду услышать и задаться ещё большим количеством вопросов. Ответы неожиданно обнаружились этим же вечером. Несмотря на полную загруженность дня: после утренней возни в овраге он пару раз сходил к колодцу и нарубил дров для очага на ближайшие пару дней - больше не позволила уже невыносимо заболевшая от нагрузки рука. Он вышел на крыльцо дома, присев на ещё не промёрзшие от ночного холода ступеньки и зябко поёжился. Януш присел рядом. - Не спится? - спросил бард. - Голоса мешают, - отмахнулся старик. - Голоса? - с твёрдостью человека, решившего получить ответы на все, мучающие его вопросы, надавил мужчина. Слепец лишь молча поднял рукав своей рубахи, позволяя увидеть танцующие на коже предплечья чернильные буквы. - Святая Мелитэле, - вздох Лютика отразился белёсым паром в морозном воздухе. Мужчина с благоговением провёл дрожащей рукой по змеящимся на чужой коже словам. - Ты им нравишься, - с рассеянной улыбкой доверительно прошептал Януш. - Видишь? Было дико слышать от слепого старца подобный вопрос, но бард начал понимать, почему «лесник» будто и не лишался глаз вовсе. Он вновь ощутил тихий гул букв старшей речи на чужой коже, которые сложились в разбередившее его душу «отважный, честный, милосердный» под кончиками музыкальных пальцев. Собственные глаза резко запекло от непролитых слёз, и Юлиан поднял взгляд на небо. Звёзды встретили этот взор ярким сиянием, словно пытаясь полностью завладеть его вниманием. Януш похлопал соседа по плечу, спросив со странно-болезненной нежностью (такая бывает, когда пастух копает могилу своему верному скакуну, отслужившему многие годы; Юлиан поймал себя на мысли, что скорей всего разговаривал также с телом своей кобылы, пока тащил её в вырытую яму): - Не лучшее ли это, что видел ты в своей жизни? Лютик вспомнил солнечные зайчики, скачущие по потолкам съёмных комнат постоялых дворов, поля подсолнухов вдоль трактов и расплавленное золото чужих, теперь очень далёких глаз, и криво усмехнулся. - Нет, - честно прошептал он. - Я бы не стал петь об этих звёздах. - Не вся красота должна быть воспета в балладах, Юлиан, - наставительно сказал ему старец. - Некоторую красоту мы храним в своём сердце только для себя. - О красоте ли ты говоришь, Януш? - не отрывая глаз от звёзд, проницательно подметил бард. Слепец неопределённо хмыкнул. - Ты вертлявый в разговорах как и письмена на твоей коже, мой друг. - Мы не друзья, юный бард, - мягко поправил Януш, в то время как Лютик с трудом сдержал дрожь от этой болезненно-знакомой фразы и, наконец, посмотрел на собеседника. - Иначе, мне бы пришлось признать, что я виноват перед тобой. - Старик встал, не давая мужчине задать вопрос. - Запомни эти звёзды, Юлиан. Это настоящее везение, что сегодня гроза отступила и небо ясное. В таких краях это редкость. Надеюсь, твоя удача и дальше будет сопутствовать тебе, - загадочно пожелал он. «Он хотел бы извиниться» - сказали письмена на ближайшей к Лютику старческой руке. - «Ему правда жаль». Резко напала сонливость и бард почувствовал как его тело, будто под действием ведьмачьего Сомна, валится вниз, на теперь уже промёрзшие ступени и только небесное полотно замерло перед его медленно закрывающимся глазами. Звёзды действительно прекрасны этой ночью.***
Он почувствовал себя в чьих-то объятиях, ещё до того, как окончательно пришёл в себя. Нежные руки ощущались родными, давно позабытыми, но ностальгически тёплыми. Как и воды, что омывали его тело. Удержаться на этих волнах получалось без малейшего усилия и все тревоги будто оставили его тело и разум, глаза открывать не хотелось. - Где я? - почему-то голос не был хриплым со сна, как это случается каждое утро, наоборот, наполненный силой, как после распевки; он будто всколыхнул всё окружающее пространство. - На границе, - ответил ему чарующий женский голос. - С Нильфгаардом? - Нет, глупый, - видимо его предположение очень позабавило собеседницу, она рассмеялась чудеснейшим грудным смехом, напоминающим перелив арфы. - Это граница между миром живых и миром мёртвых. Такой ответ не обеспокоил мужчину в полной мере, его тело всё ещё безмятежно пригревалось в чужих руках. - И что же? Я умер? - лениво поинтересовался он. - Нет, Радость моя. Просто я очень хотела тебя увидеть. Любопытство засвербело внутри грудной клетки и бард открыл глаза. Перед ним простиралось знакомое небесное полотно с россыпью звёзд. - Я хотела, чтобы ты запомнил небо таким, - продолжил голос чуть сверху, а тонкая ладонь обвела лютиков контур челюсти. Он наконец смог чуть перевернутся и вмиг оказался стоящим на ногах в бескрайнем океане золотой дикой пшеницы. То тут, то там проглядывались озорные ярко-жёлтые Лютики. Как только он пытался смотреть на женскую фигуру перед собой, его зрение будто теряло фокус, оставляя лишь изящный контур силуэта и цветные пятна одеяний. - Чем я заслужил такую благосклонность Госпожи? Незнакомка подошла чуть ближе, но чёткость не приобрела, однако тепло ладони, обхватившей его собственную бард почувствовал. - Важно ли это? Вот мы здесь. Сердце неожиданно кольнуло. - И всё же? - У меня не так много времени. Я хочу предупредить тебя, Дитя моё. - Миледи, мне буквально больше сорока. Я знаю, я хорошо сохранился, но... - Лютик начал свыкаться с этим местом, поэтому его привычное красноречие начало по крупицам возвращаться к нему. Поток слов был остановлен аккуратным пальчиком на его губах. - Януш прожил долгую жизнь и ты был юным, очень юным для него, представить трудно насколько дольше него прожила я. Для меня ты совсем кроха, Юлиан. От того моё сердце вновь тревожится. За тебя, и за то бремя, что я кладу на твои плечи. - О чём Вы, Миледи? - он наклонился чуть ниже, надеясь хотя бы мимолётно уловить её облик. - Я много даров подарила людям. О некоторых, я иногда жалею, некоторые дали прекрасные плоды, но этот дар… он другой. И для особенных людей, милый мой Юлиан. Всегда помни, что ты особенный. - Он почувствовал нежный поцелуй на своём лбу. Так матери целуют своих непослушных детей, пытавшихся спрятать разбитый горшок и в итоге порезавшись об него. - Письмена присмотрят за тобой. - Письмена? - он опустил взгляд на свои зудящие предплечья. По ним чернильными кляксами растекались изречения на Старшей речи. «Великий дар: видеть сквозь время, но плата в том, что так не видно явь», - сложилось на его левой руке. На правой же один за другим, расцветали Лютики. Юлиан приблизил рисунок поближе, заметив странную обрывистость контура и понял, что он сложен из очень маленьких букв. Это почему-то вызвало в нём улыбку. Письмена, резво расплылись в большую кляксу, прежде чем вновь завиться нитью, обрисовавшей чужой портрет. Чернильный Геральт, смотрел на него с собственной кожи, чуть приподняв уголки губ, именно такой была последняя улыбка ведьмака, перед злополучной «ссорой». Разрозненные кусочки наконец сложились у барда в голове и он растерянно поднял взгляд на молчавшую собеседницу, снова видя лишь размытые цветастые пятна. - Я больше ничего не увижу? Как Януш? - воспоминание о чужих, поддёрнутых белой дымкой глаз отозвалось холодом внизу живота, а в горле пересохло. Мужчина на сухую сглотнул. - Да, Радость моя. - чужая рука, убрала непослушную кудряшку его волос за ухо, а голос всё-также, с грустной нежностью продолжил. - Януш заслужил отдых. Он ходил по земле многие годы, и я надеюсь, что ты тоже с гордостью пройдёшь отмеренное тебе время, помогая этим слепцам. Каждый из них, мой нежно любимый ребёнок... помоги им, Юлиан. - Я не справлюсь. - Откуда в тебе эти сомнения? Что поселило их в твоём сердце?.. Или кто? - он буквально почувствовал как её взгляд переместился с его лица на предплечье, с которого всё ещё улыбался ведьмак. - Важно ли это? - вернул он ей. Она снова засмеялась. Этот звук, больше не умиротворял Лютика. -Прощай, мой отважный мальчик. Я верю в тебя. Всё потухло. Мир погрузился в тьму.***
Всепоглощающие холод и темнота встретили Лютика при пробуждении. Он моргнул. Ещё раз. Тёмный бархат застыл перед взором, будто он проснулся в глубокой пещере, но запах сосновых деревьев и ощущение отсыревших ступеней давали понять, что он очнулся где и засыпал: на крыльце дома Януша. Солнце щедро грело лицо, но бард лишь безуспешно тёр глаза, надеясь увидеть хотя бы размытые силуэты. Под веками было темно. Пусто. Юлиан осторожно огладил собственное лицо с проступившей щетиной. Как он будет бриться теперь? У Януша была длинная борода. «Мы не друзья, юный бард. Иначе, мне пришлось бы признать, что я виноват перед тобой». Мысли роем жужжали в голове. Конечности било лёгкой дрожью от переохлаждения. «Ему хотелось бы извиниться». Это письмена начертали на чужой коже. За что? За то что Юлиан теперь не увидит мира, за которым наблюдал всю жизнь? Или за обман? За всё сразу? «Ему правда жаль». Что ж, жалость никак не поможет. Ему тоже было жаль кобылу, которой он копал могилу, но это не срастило её переломы и не оживило. Что теперь делать самому барду? Найти чародея? Сможет ли Лютик дойти? Гул в голове нарастал с каждым вопросом, а солнечный жар вызвал чесотку на руках и шее. Мужчина провёл пальцами по особо зудящему правому предплечью и тут же испуганно отдернул руку. Он подумал, что счастлив быть один в этот момент, потому что жар стыда опалил его щёки из-за затрясшихся пальцев, которыми, он найдя в себе силы, всё же вновь провёл линию по собственной руке. Шрам? Нет, это было что-то знакомое… Мысленный гул прошило незнакомым оглушающим «Великий дар: видеть сквозь время, но плата в том, что так не видно явь». Он почувствовал маленькую прохладную капельку прокатившуюся по горячей щеке. За ней появилась ещё одна и ещё. Чародей не поможет, никто не поможет. Богиня была так нежна, так щедра на этот проклятый дар. Боги всегда так жестоки? Лютик не захотел рассуждать об этом больше. Он горько заплакал, придавив невидящие глаза ладонями. Письмена, скрутившиеся браслетами на его запястьях ласково шептали: «Мы убережём тебя». «Мы обещаем».***
Подняться по ступеням, чтобы согреться внутри дома, получилось лучше, чем он рассчитывал. Хотя, Лютику пришлось мысленно заверить самого себя, что он не выглядит глупо со стороны, размахивая руками и шаркая по старым доскам, дабы не споткнуться, если он попробует переступить теперь невидимый порог. Лучше уж немного ударить пальцы ног, нежели свалиться беспомощным кулем на пол. Ему повезло, что помещение уже было обустроено под незрячего человека, поэтому он осторожно ощупал скудное убранство, воспроизводя в памяти то, что уже видел и решил, что лучше взять одеяло с кровати, пока он не придумает как развести огонь в промёрзшей за ночь хибарке. Но в кровати он нашёл холодное тело Януша. Тот был завёрнут в одеяло, как в кокон бабочки, которой только предстояло выбраться в этот мир, раскрыв свои крылья. Письмена снова дали о себе знать гудением в голове и едва ощутимым покалыванием по коже ладоней. Лютик продолжил думать о цветастых насекомых, пока трясущимися руками тащил одеяльный куль наружу, при каждом шаге боясь оступиться. Тихие голоса письмен переплетались с шумом дневного леса. Бард старался их не слушать. Они напевали поминальную песнь для Януша и Юлиану с трудом удалось вспомнить некоторые, совсем устаревшие слова. Мысль о том, чтобы найти лопату и вслепую копать могилу отозвалось подкашивающей ноги тошнотой, но его падение всё же случилось из-за корней дерева, до которого он смог дотащить тело старца. Теперь, передвигаясь на коленях, как младенец, он всё больше терял уверенность, что его небесно-голубой костюм удастся сохранить в приличном виде. В нём резко выросла мысль, что голубой больше не его цвет. Вряд ли теперь он сможет подчеркнуть красоту его глаз. «Какие они теперь? Молочно-белые? Или тусклые, как озёрный лёд?» Простые мысли о костюме, глазах и бритье помогали отвлечься от происходящего вокруг кошмара. Он не хотел осознавать. Он ослеп. Он пытается похоронить человека ничего не видя. Один, в этой глуши. «Ты не один!» - возразили тихие голоса. Лютик почувствовал как письмена лентой протянулись от кончика указательного пальца к плечу. - Я о Вас не просил! - бессильно прокричал он, сжав пальцами свежую траву. Запах влажной земли мгновенно забился в ноздри, оглушив своей силой на несколько секунд. Слёзы полились неуправляемым потоком, как ливень в тот злополучный день, когда Лютик, видимо навсегда, изменил свою судьбу. Он завыл как воют дикие звери потеряв свою стаю, как воет мать по своему мертворождённому ребёнку. Вся боль, копившаяся в нём столько лет, начиная с ухода из дома, шпынянием от людей за его музыку и тексты песен, заканчивая его несчастным сердцем, которое брали в любящие объятия только на одну ночь или совсем отказывались даже от дружеской любви. Письмена молчат. Только странное тянущее чувство появилось на левой ладони. Грязной рукой Юлиан провёл по сосредоточению этой пульсации, ощутив под пальцами аккуратную выпуклую стрелку. Грустная усмешка окрасила лицо барда. Он чуть икнув, громко шмыгнул и постарался успокоиться. Вдох. Выдох. «По крайней мере», - подумал он, - «лопата всё же нашлась».***
«Левее», - прошептали письмена. Лютик чувствует как они танцуют абстрактным рисунком на его левой ключице. Он поджимает губы и упрямо проводит в том же месте, что и раньше, после ощупывая кожу кончиками пальцев, проверяя наличие оставшихся волосков. Старшая речь обиженно замолкает. Бард знает, что надолго их не хватит, но удивляется собственной выдержке. Трудно игнорировать собеседника, который буквально в твоих мыслях, но пока ему удаётся не выходить с ними на контакт. Он не просил. Впрочем его никто и не спрашивал. Он смешливо фыркнул от представления этого диалога. «- Лютик, я хочу наградить тебя непонятным даром из-за которого ты потеряешь зрение и постоянно будешь слышать живые чернила на своей коже! Зато ты будешь стареть очень медленно, возможно вообще не умрёшь в ближайшем тысячелетии!!! - сказала бы ему Богиня. И он бы ответил: - Но я не хочу! Я хочу всё так же странствовать по миру, разнося свою музыку до скончания своей короткой смертной жизни! Богиня бы задумчиво помолчала. - Хорошо, прости за моё бестактное предложение, - смиренно бы склонила голову она, - Вот тебе запас удачи до скончания твоих дней! - и растворилась бы в утренней дымке». Письмена робко хихикнули позабавленные этой фантазией и Лютик не смог сдержать ответной мягкой улыбки. «У богов есть способы уговорить человека на что угодно. Но обычно они просто не спрашивают волю смертных», - доверчиво шепчут чернила с ключицы. Бард тяжело вздыхает, но оставляет чужую реплику без ответа. Письмена расстроенно сворачиваются в рисунок его первой лютни, у неё было самое минорное звучание из всех его инструментов - снова рылись в его воспоминаниях - и смиренно бурчат: «Ты пропустил парочку волосков рядом с ухом». Лютик раздумывает с минуту и всё таки аккуратно проводит лезвием по указанному месту. Чернила робко перетекают на гладковыбритую щёку в рисунок скрипичного ключа. «Возможно это и правда хорошее начало», - думает Юлиан.***
Он чувствует, что эта ночь последняя в этом доме. Он хоть и свыкся с ним, но это дом Януша, тем временем как Лютику хочется вернуться к странствиям, пусть и не так, как раньше. Он нежно поглаживает письмена, свернувшиеся на выступающей косточке запястья в рисунок чёрной кошки, и вдыхает морозный ночной воздух. Ему кажется, что небо сегодня такое же ясное и звёздное, как и в ночи, когда Геральт не спеша собирал свои пожитки, думая, что бард спит и не обнаружит его ухода до самого утра. Как и в ночь, когда Юлиан навсегда лишился зрения, но приобрёл дар. «Ты не тоскуешь по звёздам» - удивлённо замечают письмена. Их тихие нежные голоса похожи на трели ракушек подвешенных за ниточки. Как только подует ветер, они обнимаются между собой, раздаётся «тринь ди линь», а на душе как-то спокойнее сразу. Может поэтому Юлиану удалось так быстро свыкнутся с ними. Они не осуждают, просто любопытствуют, как маленькие дети, но тонко чувствуют, когда вопросы задавать не стоит. О чём спрашивать нельзя. О ком тоже. Он впервые мягко отвечает им вслух, голос чуть дрожит от долгого, многомесячного молчания. - Трудно тосковать по тому, что напоминает о боли. О расставаниях, которых не хотелось. Или о любви, которая никогда не найдёт ответа. - «У всякой любви есть свой ответ». - У безответной тоже? - с усмешкой вопрошает он в пустоту. - «Отказ это тоже ответ. Как и незнание, что делать с чужими чувствами», - говорят они тише обычного. Видимо, опасаются, что Лютик снова разозлится и будет их игнорировать, лишь изредка принимая помощь. - Вы куда мудрее меня, - с теплотой замечает он. «Но у тебя тоже есть чему нас научить», - возвращают они комплимент. Лютик горько вздыхает. Ночной воздух на вкус, как пепел и соль.***
«Кошка?» - мысленно спрашивает скорее самого себя, нежели письмена, заслышав тихие, ещё больше приглушённые травой лёгкие шаги. Старшая речь на его ключицах озорно хихикает, явно предвкушая грядущую встречу барда с его неожиданным гостем. Он мягко улыбается и возвращается к сбору трав. - Почему вы босой, Мастер Лютик? - девичий голос сбивает его с устоявшегося ритма и зверобой выпадает из хватки. Он не спешит оборачиваться. - Мне не хотелось сильно придавить здешние травы, юная госпожа. Думаю, много людей собирает здесь что-то для себя, - он лукавит и оба собеседника понимают это, но слышит тихое согласное хмыканье и приближающиеся шаги. Теперь совсем почти неслышные. - Вы сняли ботинки? - запоздало понимает он. - Я тоже не хочу примять драгоценные травы? - она невинна и застенчива. Лютик рад, что события её жизни не сломили это. - Вы меня спрашиваете? - смеётся он. - Нужны ли Вам какие травы, княжна? - Цири. Зовите меня Цири, мастер Лютик. - Тогда ты можешь звать меня просто Лютик. Или Юлиан. Как тебе больше понравится. - Юлиан - красивое имя, оно дано вам от рождения? - И на ты. - Оно дано тебе от рождения? - Разумеется, - по-доброму усмехается он. - Раньше я откликался только на Лютика, но за время последних моих странствий, как я покинул... - он заминается, не зная как продолжить. - Как ты покинул Цинтру? - спокойно спрашивает она, может не голосом человека, у которого всё отболело, но человека, который уже способен не давать тяжёлым и страшным воспоминаниям над собой власти. - Да, с тех самых пор, меня чаще звали по родному имени, нежели приобретённому. - он заканчивает собирать зверобой и ромашку в поясную сумку и аккуратно нащупывает завязки, проверяя кромку мешочка, чтобы случайно не пережать стебли выглядывающих из него трав. «Справа, по диагонали», - шепчут письмена. Он протягивает руку в указанном направлении, легко проводит кончиками пальцев по макушкам цветов. - «Ниже», - направляют они и он нащупывает необходимое. Бархатные лепестки ласкают его большой палец, пока он придерживает им цветок, разрывая стебель. Он чувствует на своей руке внимательный девичий взгляд и наугад протягивает зажатый цветок в сторону тепла чужого тела. - Я не мог обделить Вас подарком, Юная Госпожа, но и чем может удивить странствующий бард такую высокопоставленную особу? - Цири смеётся, явно вспоминая как мужчина уже говорил ей это. - Только цветком! - провозглашает он теперь и она смеётся пуще прежнего. Он слышит сдержанные слёзы в её смехе и благодарность. - Как только я возьму его, откроется портал и мне придётся уйти, - её голос, всё ещё звенящий от смеха, отражает ноты грусти. - Мне бы хотелось ещё побыть с человеком, с которым у меня есть хорошие воспоминания из Цинтры. - она гулко сглатывает и Юлиан вторит ей. Эта честность и открытость заставляет его чувствовать себя неуютно, будто он совершает преступление, вот так разделив счастливые моменты чужой жизни из праздного любопытства. Но Цири берёт его за запястье и ведёт руку выше, к его лицу. Он понимает её намерение и закладывает нежный цветок за собственное ухо. Он на сухую сглатывает, когда перед глазами после разрыва их кожи, мелькают Нифльгаардские флаги на некогда великих стенах Цинтры, теперь закопчённых от долгих ночей поджогов и мародёрства. - Лютик действительно твой цветок, Юлиан, - с теплотой говорит она и он отвечает ей чинным поклоном, прогоняя увиденные картины. Соцветия тысячелистника щекочут его лицо, а чужой смех слух. Бард не обувается как его спутница, когда они выходят с цветущего луга по еле протоптанной тропинке в сторону старого, но добротного домика, стоящего на возвышении. Цири не комментирует его босые ноги снова, как и то, что его глаза неподвижны. Она всё понимает и мужчина с удивлением обнаруживает в себе благодарность за её молчание. «Удивительная» - шепчут письмена с правой ключицы, - «Очаровательная», - закручивается старой речью на левой, - «Сильная», - поддакивают им откуда-то из-за пазухи. - Почему ты так улыбаешься? - всё-таки любопытствует княжна, разрывая «тишину». - Мне очень приятна твоя компания. Сколько времени у тебя ещё есть? - Достаточно, - по-детски проказно хихикает она, - Я вернулась на закате, хотя уходила утром в последнее путешествие по порталам. Думаю, меня не хватятся ближайшую половину дня точно. - В чём они заключаются? Твои испытания порталами? - Лютику действительно интересно и Цири рада, что он не видит её растроганного лица. Она не уверена, когда в последний раз её кто-то с таким участием, интересом и вниманием слушал. Геральт создаёт впечатление человека, который слишком погружен в свои собственные мысли и не слышит рассказов совсем, да и... ну он Геральт, а у Трисс просто нет времени: она разрывается между помощью академии и взращиванием магических талантов девочки. - Моя учительница загадывает мне предмет, а я должна найти его. В прошлый раз, я оказалась в горах с просьбой найти «серебряные нити». - Паутина? - пробует Лютик. - Да, но в заснеженных горах сложно найти пауков. Мне повезло набрести на очень тёплые пещеры. - Тебя не боятся отпускать одну в такое неспокойное время? - бард слишком взволнован, что даже не одёргивает письмена, которые любопытно выползают на его шею, окольцовывая её изящным чернильно-кружевным узором. - Если мне будет угрожать серьёзная опасность не по силам, меня сразу вытянет порталом в Каэр-Морхен, это крепость ведьмаков. Моя учительница - сильная чародейка. -Не сильнее тебя, полагаю, - успокоенный, ласково журит её Юлиан. - И почему же в этот раз лютики? - Трисс сказала найти отражение глаз Геральта, моего второго учителя, он ведьмак. У него жёлтые глаза, знаешь. На той поляне и в лесу, куда я вышла из портала, не было ничего жёлтого, кроме них. - Цири затихает осматривая дом, к которому они наконец подошли, а сердце барда пропускает удар, после будто падая куда-то вниз с оглушительным звоном. Могло ли это задание чародейки быть насмешкой? Знала ли она, что Лютик здесь? Нет, это невозможно. Письмена скрывают мужчину ото всех, даже самые искусные колдуны не найдут его своей магией, да и от неприятных встреч барда отвадят если что. Но что это тогда - совпадение? Впрочем, он знает Трисс только со скудных рассказов Геральта, а она сама возможно и не слышала о нём никогда. - Юлиан? - Цири трогает его запястье и он чувствует щекотку от того, что буквы старшей речи стремительно перетекают с ключиц, поближе к чужим пальцам. Чужие случайные воспоминания наполняют голову барда, но благо никаких чётких сцен или связанных с ними предречений не формируется. Он сосредотачивается на том, чтобы мысленно пресечь этот поток. Княжна издаёт удивлённый звук, видимо, только сейчас обнаружив двигающиеся рисунки, нет, буквы на теле своего визави. - Извини, я задумался. Надеюсь, тебя не пугают мои... друзья. - запоздало и неловко бросает он. - Они красивые, - она задумчиво осматривает танцующие письмена под своими пальцами и мягко улыбается. Они отражают её улыбку рисунками королевских лилий. - И забавные, - она поднимает взгляд и натыкается на голубые глаза, что безошибочно «смотрят» на её лицо. - Если бы я не заметила, что твои глаза неподвижны большую часть времени, я бы даже не поняла, что ты больше не видишь. - Ты очень наблюдательная, - усмехается он и выглядит прямо как на злополучном балу, Цири чувствует привкус пепла во рту. - Но знаешь, слепота не мешает играть на лютне. Он аккуратно высвобождает своё запястье, надеясь, что она не услышала его облегчённый вздох, и уходит в дом, возвращаясь через пару минут с инструментом. Время до заката проходит за балладами и неспешными разговорами. Когда княжна выходит из портала в столовой Каэр-Морхена, нежно сжимая в руке лютик, Трисс удивлённо выдыхает и растерянно смотрит на ученицу. Геральт поднимает голову от талмуда, лежащего перед ним на столе, и, проследив взгляд чародейки, сжимает руки в кулаки. Его взгляд наполняется тоской. Цири впервые видит чтобы у Геральта был такой взгляд. - Я немного устала бродить по лесу, - говорит она, - Пойду в свою комнату. В этот раз она не отдаёт колдунье найденный ключ. Складывая реакцию своих воспитателей и узнавание их имён на лице Лютика, она немного проясняет для себя ситуацию. Пока ей достаточно того, что она может видеться с новым другом, а что там случилось в его прошлом с её наставниками, она сможет узнать и позже, когда бард расскажет ей сам. Хотя скорей всего о танцующих письменах на своей коже, он расскажет ей раньше.***
- Здравствуй, - в очередной раз нежно воркует бард, заслышав знакомый шорох снимаемых ботинок. Он поражается, что всего за два месяца постоянных встреч уже успел запомнить каждый звук, воспроизводимый юной княжной. Она шлёпает босыми ногами по сырому песку берега озера, где в этот раз её встречает Лютик, и присаживается на большой плоский камень рядышком с ним. - Слепые умеют рыбачить? - с доброй насмешкой интересуется она. Он отвечает ей искренней улыбкой, надеясь, что направил глаза в нужную сторону. - Желаешь помочь? - подхватывает бард. - Ни в коем случае. Я пришла отдыхать. - она устраивается поудобнее на выбранном камне, стараясь не задеть близко сидящего мужчину. Она заметила, что он не очень то жалует прикосновения. - Неужто так сильно нагружают тебя? Помнится ты говорила, что Ламберт вместо тренировки с тобой предпочёл компанию бочонка с вином - Весемир ещё не знает? - имена всех обитателей Каэр-Морхена уже уложились в голове Лютика с той же ясностью, что и звук дыхания девочки, а из-за её случайных, но частых прикосновений, он казалось бы, уже ни за что не забудет ни их лиц, ни внутреннего убранства ведьмачьей крепости. - Мне понравился его серебряный клинок, - с напускной небрежностью говорит она, - всё-таки Геральт и Весемир решили пока не давать мне настоящее оружие. - Лисёнок ты… а не львёнок, - журит её Лютик и протягивает раскрытую ладонь с не озвученным вопросом. Цири молча вкладывает рукоять клинка ему в руку, но воздух вокруг буквально трещит от её радости и довольства чужой скрытой похвалой. Мужчина аккуратно проводит от рукоятки по центру лезвия до самого кончика, слыша готовность клинка вонзиться в плоть какой-нибудь твари, он знающе взвешивает оружие в руке и выдыхает, чувствуя приближение чужих воспоминаний. - Вот, - протягивает он дрогнувшей рукой, чувствуя внимательный взгляд княжны. - Хороший клинок. Девочка поспешно забирает его, Лютик слышит как рукоятка глухо шуршит о внутреннюю отделку башмака. -Спасибо, Юлиан... - она вздыхает, явно собираясь с духом, и, набравшись смелости, начинает спокойно, - Я понимаю, что возможно не заслужила твоего доверия, я всего лишь девочка, которую ты видел однажды, и которая приходит тебе надоедать каждый день... - Цири! - Но! - давит она, не давая себя полноценно перебить, - Но я хочу быть тебе другом ибо ты уже мой друг. - он чувствует тепло её руки над своей коленкой, но оно исчезает также быстро как и появилось. Немного неуклюже, но он успевает перехватить девичью руку и не сильно сжать её, отгоняя гул чужих воспоминаний, направляя на это почти всю свою волю. На его лбу выступают бисеринки пота. - Ты мой друг. Правда. Никогда не думай иначе. - он отводит вторую руку, чтобы раскрыть объятия, в которые тут же ныряет Цири. Лютик видит горящую Цинтру и одинокую слезу Калантэ, которая просит девочку бежать. Он чувствует страх, но не знает чей, того солдата, под которым разверзается земля или самой юной княжны, способной уничтожить что угодно одним лишь своим криком. И после, его будто оглушили, в ушах слышно лишь протяжный звон, хотя лес тих и спокоен. Он видит, как Геральт раскрывает свои объятия навстречу бегущему предназначению, что тёплым комком сейчас в его руках. Гул обрывается, он чувствует как его тело дрожит. Цири взволновано держится за его свободную рубаху и дрожит вместе с ним. - Что с тобой, Юлиан? Он не может найти в себе сил ответить. Письмена скользят по его щеке, будто стараясь перекрыть слёзы, он чувствует как чужие тонкие пальцы стирают их. «Храбрая», - вырисовывается на правой щеке, - «Сильная», - над левым глазом. Княжна непонимающе всхлипывает. - Прости, Цири, - хрипит бард. - Это ничего, Юлиан... - он слышит её дрожащую, неуверенную улыбку. - Я рада, что я твой друг. Ты можешь на меня положиться. Лютик не верит, что в конце концов он слышит слова, о которых мечтал столько лет. «Ты их заслуживаешь», - строго одёргивают его письмена. Он снова притягивает княжну к себе ближе, чувствуя как она утыкается своим носом ему под ключицу, чернила с радостным перешёптыванием сразу же следуют туда, щекоткой соприкасаясь с чужой нежной, припухшей от слёз щёчкой. - Спасибо, Цири. - шепчет он, утыкаясь носом в белоснежные волосы. От них пахнет хлопком и вереском. Так для Лютика пахнет дом. Он начинает свой рассказ...***
- Трисс говорит, что я достаточно потренировалась, - Цири озлобленно пинает камень и он с шумом пропадает в высокой траве, растущей вдоль дороги. - Ты действительно быстро находишь вещи, подходящие под заданные параметры, - задумчиво говорит Лютик, чувствуя в кармане дублета склянку с пчелиными сотами, которые они с боем достали из улья диких пчёл. Укус одной особо агрессивной жужелицы зудит на его левом предплечье, письмена собрались вокруг бесформенной кляксой и танцуют, переживая, поэтому девочка изредка хмыкает, глядя на эти волнения под кромкой подвёрнутого рукава. - Ты не понимаешь, Юлиан, - говорит она. - Мне и так с трудом удавалось уговорить Трисс открывать порталы недалеко от твоих остановок, но теперь я не знаю как мне быть. Я надеялась, что мы сможем посмотреть на море вместе... - Я могу остаться у моря и подождать тебя там, - без тени шутки предлагает бард, поворачивая к собеседнице голову. Его руки прекращают перебирать струны лютни и он в смятении ждёт ответа. Цири кладёт свою прохладную ладонь на его зудящее предплечье и несильно сжимает в немой благодарности. - Кто знает, когда меня готовы будут отпустить из Каэр-Морхена. Я не хочу заставлять тебя ждать так долго. Да и, без прямых порталов найти тебя будет сложнее. Даже если мы обговорим точку твоей остановки, как делаем сейчас, может случиться что угодно, и тебе придётся ждать меня в другом месте... Слишком рискованно! - подводит итог она. - Побережье не такое большое, да и Януш прожил один в лесу почти сотню лет. Я тоже вполне способен, да и, - он немного тушуется, смущённо продолжая, - Может сейчас и легче переносить таверны и постоялые дворы, но постоянные видения чужих жизней всё-таки сильно изматывают. - Они стали не такими яркими? - взволновано интересуется девочка, сжимая предплечье сильнее нужного: всё-таки ведьмачьи тренировки не проходят даром. - Да, но я всё ещё не научился закрывать своё сознание от них. Это может и неплохая тренировка концентрации, но я вполне понимаю Януша и его стремление скрыться от людей. - Пусть и провидец, но ты остался бардом, Юлиан, - с доброй насмешкой напоминает ему собеседница. - Не пройдёт и месяца, как ты обнаружишь себя посреди танцующей под твои баллады толпы в самой ближайшей к тебе таверне. - она фыркает сдерживая смех, а Лютик поворачивается к ней с лицом полным абсолютного возмущения. Одна из букв старой речи трансформируется в жирный восклицательный знак на его щеке, отчего Цири хохочет так, что почти падает на дорогу. Бард мгновенно сдувается и отвернувшись обратно к дороге бурчит под нос «предатели», веселя юную княжну снова. Переливчатый смех двоится в его голове, а гул, привычный перед воспоминаниями и видениями, нарастает, но уже без боли, как было до встречи с Цири. Лютик останавливается, чтобы не упасть во время видения. Перед его внутренним взором море. Чуть подросшая княжна несётся по прибрежной линии, чей-то знакомый рычащий голос выкрикивает её имя, но она лишь отмахивается, с широкой улыбкой влетая в объятия барда. - «Я же говорил, мы встретимся под Новиградом». - «Глупо было тебе не поверить», - сквозь слёзы радости говорит она, - «Спасибо, что дождался меня». Видение обрывается знакомым перешёптыванием письмен, и он сжимает руку разволновавшейся княжны на своём предплечье. - Извини, надолго я провалился? - Нет, но ты не откликался. Я всё ещё не могу к этому привыкнуть, - сокрушённо признаётся она. - Если честно, я тоже, - с мягкой усмешкой кивает он и они продолжают путь. - Я думаю, мы встретимся в Новиграде. Точнее где-нибудь под ним. Где есть прямой выход к морю. - Чепуха! - возражает девочка. - Трисс ни за что не откроет портал там, а Геральт... - она задумывается. - В общем, гиблое дело. - Такое же гиблое, как и путешествие одиноких барда и девчонки без оружия? - спрашивает чужой голос откуда-то сверху. «Разбойники», - запоздало сообщают письмена. - «Могли бы предупредить и пораньше», - мысленно бурчит Лютик, слыша хлопок. Видимо их неожиданный визави спрыгнул с дерева на землю. Он скорее чувствует нежели слышит, как Цири тянется к клинку в своём башмаке. Бард не понимает почему не открывается портал в Каэр-Морхен. Будто слыша его смятение, Цири довольно хмыкает и с насмешливым, - Только при опасности, которая мне не по зубам, - бросается вперёд под тихий звон своего серебряного клинка. «Сзади, на уровне плеча», - Лютик перехватывает лютню и разворачивается вбивая тело инструмента прямо в чью-то линию челюсти. - Как думаешь, где они хранят награбленное? - Цири задумчиво вращает свой клинок меж пальцев, пока Лютик заканчивает с последними узлами. - Нигде. Если уж мы справились с ними, то сомневаюсь, что они хоть что-то награбили. - Хей! - возмущается княжна под тихий смех. Одно из привязанных к дереву тел полубессознательно стонет. - Прости прости, просто я не приемлю насилия от своих рук, но посмотри на это, - он взмахивает рукой уже не беспокоясь указал ли в нужную сторону или нет. - А теперь дай-ка я осмотрю тебя. Цири покорно подставляет лицо под мозолистые пальцы друга, который аккуратно оглаживает лоб и щёки. Большой палец задевает ранку рядом с губой, которую она получила не успев увернуться от неожиданного удара горе-разбойника. Лютик вздыхает. - Я возьму ту, что будет жечь сильнее всего. Может это послужит тебе уроком. Девочка в его руках начинает жалобно хныкать, чтобы разжалобить друга. Бард вздыхает снова. Ему вторит стон незадачливых разбойников, начинающих приходить в себя. Лютик достаёт скляночку с мазью из своей походной сумки и аккуратно наносит её на ранку. Цири с удивлением приподнимает брови, не ощущая ничего кроме холода там, где мазь соприкасается с ободранной кожей и благодарно смотрит на барда. - Не смотри на меня так, - чувствуя как изменилась атмосфера, говорит он и его щёки трогательно окрашиваются в бледный розовый. - На самом деле ты заслужила. Я бы, скорей всего, отдал этим горемыкам свои сбережения не будь здесь тебя. - Он чувствует прядь волос на своей руке и осторожно (он всё-таки ещё не настолько привык всё делать на ощупь) заправляет её за ушко княжны. - Я горжусь тобой. - Ты довольно воинственно размахивал своей лютней, - пытаясь скрыть собственное смущение говорит она, - Я бы точно не связывалась с таким агрессивным бардом. - привычно взяв спутника под локоть, чтобы не мешать ему перебирать аккорды на лютне и в тоже время направлять его в случае непредвиденных неровностей дороги, она возобновляет их путь, игнорируя злобные оклики очнувшихся бандитов-неудачников. - Ты мне льстишь, - парирует Лютик, - Да и мне бы не хотелось повторения такой ситуации. Боюсь во второй раз лютня может просто разбиться. - Я стану великой ведьмачкой и куплю тебе лютню на каждый день года. Чтобы ты смог разбивать морду каждому, кому не понравится твоя музыка или кому покажется, что он может отобрать твои деньги. Просто подожди немного, - с неиссякаемой верой (так только дети верить умеют) она радостно подпрыгивает, пытаясь сымитировать удар ногами, видимо, подкрепляя серьёзность своих слов. - Мне хватит и одной лютни, правда. Просто защищай меня от разбойников, а я буду сочинять про тебя баллады. - Только не ту, как в прошлый раз. Я Львёнок из Цинтры, - чопорно провозглашает она, - а не «хитрющий лисёнок обокравший обоз пелёнок», - цитирует она смешную песенку, написанную бардом после задания Трисс найти в качестве ключа к порталу «чистоту». - Прости, прости, как на счёт: «Нет счёта дням, растёт наша львица по часам, и в подражание всем кошкам, она вздремнёт ещё немножко, а после время уж к обедне, но уж в еде она и кошки привередней!», - залихватски тянет он под чужое возмущённое пыхтение. Солнце щедро одаривает теплом его макушку, а звонкий голосок Цири переплетается с тихим смехом отобразивших на его щеке придуманный только что текст письмен и шумом тёплого ветра. Юлиан хочет остаться в этом мгновении навсегда. - Цирилла? - Весемир хмуро осматривает её лицо и она вспоминает про оставленную разбойниками ранку. Она уверенно встречает его взгляд, отсчитывая секунды у себя в голове. Её бард говорил, что ему это помогает, когда нужно выглядеть спокойным и уверенным. - Есть ли что-то, что я должен знать? - в итоге спрашивает мужчина. Она протягивает ему склянку с мёдом. - Я думаю, что мне нужно ещё потренироваться с порталами, - она задумчиво переводит взгляд на кинжал прикреплённый к его поясу. - И что мне не помешает настоящее оружие. Он чуть приподнимает один уголок губ в подобии усмешки на её выпад. - А я думаю, что клинка в твоём ботинке пока вполне достаточно, - она удивлённо выпучивает глаза на наставника, - Как и струны в твоём кармане. Знаешь, иногда оружием может оказаться и совсем не предназначенный для этого предмет. - он убирает жирный излишек заживляющей мази на краю её раны и обтирает пальцы о собственные штаны. - А о порталах советую всё же поговорить с госпожой Мэригольд. Передай ей и мою благодарность за мёд. Он взмахивает склянкой в прощальном жесте. Цири надеется, что удаляющийся стук его ботинок, это не звук уходящей от неё возможности увидеть Юлиана совсем скоро. Её надеждам не суждено сбыться.***
- Ты хоть представляешь какой опасности подвергла себя? - Йеннифер устало падает в кресло, прикрывая лицо руками. Геральт тяжело вздыхает во сне и она снижает громкость своего голоса, - Не рассчитывай, что раз он ничего не сказал, то мы не продолжим этот разговор. Извини, но я не верю в твою жажду испробовать свои приобретённые силы. - чародейка устало оглядывает молчащую девочку, сидящую в ногах уснувшего после выматывающего задания ведьмака. Он тяжело дышит, будто в лихорадке и в повисшей тишине отчётливо слышно его поскуливание. И женщина, и девочка обращают свой взгляд на мужчину, который грузно переворачивается на бок, сцепляя руки, будто пытается закрыться. Цири осторожно переползает за спину ведьмака, и, опираясь одной рукой в кровать, другой отводит упавшие белые пряди с чужого лица. - Геральт? - неуверенно зовёт она, но в ответ мужчина лишь напрягает челюсть, будто сжал зубы и сипло вздыхает. Йеннифер встаёт, магически блеснув глазами, но княжна останавливает её изящным жестом. - Ему не нравится, когда на нём применяют магию вне сознания, - шепчет она. - Это может спровоцировать его на атаку. Чародейка согласно кивает и поджимает губы, раздумывая, что она может сделать в этой ситуации. Цири прочищает горло. И запевает незнакомую колыбельную. Йеннифер неверующе замирает вместе с ведьмаком, который будто настороженно прислушивается сквозь сон. На первом куплете его плечи чуть расслабляются, а линия челюсти становится мягче. Нежный девичий голосок даже не может заполнить комнату, лишь создаёт маленький уютный мирок вокруг кровати, на которой расположилась вместе с ведьмаком. Она допевает второй куплет, ласково перебирая седые пряди и дыхание мужчины выравнивается. Йеннифер, глядя на эту картину, почему-то чувствует себя лишней, с легкой примесью дежа вю. Она видела это раньше. На горе в погоне за драконом. Уставший ручной бард Геральта проникся общим вымотанным настроением на одном из привалов и прижавшись к тёплому боку ведьмака, который по неизвестной причине позволил подобное, запел медленную балладу. Не колыбельную, но хорошую вечернюю песнь, под которую было приятно готовится ко сну. Тогда плечи Белого Волка так же расслабились, а взгляд наполнился странной уверенностью в завтрашнем дне. Это был красивый взгляд, в котором плясали искры горящего костра. И вся эта картина тогда показалась Йеннифер также не предназначенной ни для её, ни для чьих-либо ещё глаз. Это было подарком для «ручного ведьмачьего барда», будто ранее извинение проказницы-судьбы: счастливое воспоминание перед расставанием, когда он мог бы осознать, что его спокойное пение и тепло тела, будто маркер безопасности для Геральта. Точное отображение, что сейчас всё хорошо и что так будет дальше. Глаза чародейки запекло и она отвернула лицо в сторону, больше не в силах смотреть на поющую девочку и теперь спокойно спящего мужчину. Сомнений, кто является автором этой колыбельной, как и в том, из-за кого Цири сбежала из храма Мелитэле, больше не осталось. Карта молчит. Йеннифер испытывает смешанные чувства по этому поводу и переводит взгляд на сцепившихся во сне в один большой клубок конечностей ведьмака и княжну. Возвращает взгляд на карту, желтеющую в мягком свете свечи. Она пытается отыскать Лютика уже который час, но безуспешно. Сомнения сворачиваются в животе неприятным комком. С одной стороны, он мог попросить чары скрытности у какого-нибудь сильного мага, но зачем это свободному барду? С другой, даже если бы он был мёртв, она смогла бы найти его могилу. Но карта молчала, будто Лютика никогда не существовало. Как и мужчины по имени Юлиан: она узнала его имя случайно, услышала в тихом разговоре выпивающих Геральта и Эскеля, которые сразу замолчали, заметив её присутствие. Она снова смотрит на спящего ведьмака. «Понял ли он?», - всплывает мысль в её голове, - «Захочет ли он вернуть свою ручную зверушку?» Ей никто не отвечает.