Жребий брошен

Энакин умер на Мустафаре, когда Падме испустила свой последний вдох. Отныне все величали его Дарт Вейдером, и он предпочитал не вспоминать о прошлом, полном надежды, которое должно было обратиться в славное будущее. Все былое превратилось в пепел. Все, чем он жил когда-то, так предательски теперь сыпется сквозь пальцы. Порой ему хотелось все забыть: жаркие объятья жены, прикосновения нежных пальчиков к его щеке, заливистый и самый искренний смех, когда Скайуокер снова выдавал какую-нибудь глупость. Но забыть, выжечь все воспоминания по щелчку пальцев – непозволительная роскошь. Он должен помнить того наивного юнца, джедая с великим будущим. Он привязал все те горькие чувства к себе, посадил Энакина Скайуокера на ржавую цепь и натягивал ее посильнее, когда тот пытался полностью раствориться в Вейдере и уйти в забытье. Боль позволяла образу Падме не покидать его грезы.

Она являлась ему каждую ночь. Сначала Вейдер выгонял ее, старался не спать, кричал, что Энакина больше нет. Но позже начал упиваться ночными видениями. – Обещай, что найдешь меня, – умоляюще шептала она, уместив голову на его широкой груди, которая в кои-то веки не была закована в темную, как бездна, броню. Прикосновения Падме обжигали льдом. Скайуокер готов был поклясться, что кожа под женской рукой плавилась, словно на нее вылили расплавленное золото, но он терпел – иначе она исчезнет по дуновению ветра. Энакин шумно выдохнул, когда она начала вырисовывать незамысловатые узоры на его коже, будто тот был чистым холстом, а она – художником, торопящемся исправить это дело. И все же, он продолжал молчать. Скайуокер лишь уткнулся носом в взлохмаченные волосы, наслаждаясь речным запахом, смешанным со свежей зеленой листвой – те, что царят в воздухе Набу, в том месте, где когда-то они поклялись друг другу в верности. Он держит свое слово по сей день. Казалось, что прошло всего несколько дней с того рокового момента. – Молчишь, значит, – разочарованно пролепетала Падме, отрываясь от него. Ее глаза как-то слишком яростно блестели в темноте, как у дикой лани, загнанной в ловушку нерадивым охотником. Она злилась на него?.. Что ж, возможно, она имела на это полное право, признал Энакин. Внутри он тоже начинал закипать. Он всегда все делал только ради нее: обезглавливал джедаев, убивал даже детей, сеял вокруг крах и хаос. Скайуокер ухватился за клокочущий гнев, вцепился в него зубами и поклялся, что вытравит джедайскую погань из всей необъятной Галактики. Падме никогда не поняла бы его мотивов, не приняла бы его путь. Но всего, чего он когда-либо хотел в этой жизни – продлить ее дни. – Я каждый раз молю тебя о помощи, а ты нем, как рыба, – нежный голос лился, успокаивая Энакина. Он загнал ярость в самый мрачный уголок своей души, пообещав, что тот еще сможет вырваться. А пока пусть крепнет, напитывается всем отрицательным, что только было в нем. – Палпатин затуманил твой разум, мне не пробиться… – Не уходи! – Наконец выпалил Скайуокер, схватив Падме за запястье, когда та собралась подняться с постели. – Останься еще ненадолго, – Энакин не желал слушать про Императора. Портить такой прекрасный момент было сущим преступлением. Но если она того хотела, то он готов и это вытерпеть. Лишь бы она не покидала его, лишь бы слышать ее голос, который избавлял от головной боли и любовно ласкал его слух. – Нам не быть вместе, пока ты так глух, Эни, – Падме наклонилась над ним, ее локоны приятно щекотали мужские плечи. Она неуверенно потянула руку к его лицу, а затем остановилась на полпути. – Мы больше не сможем… – Женщина прикусила нижнюю губу, и Энакин накрыл длань жены механической рукой, притянув ее к своей щеке. Он знал, что близится конец. – Мы сможем, – убеждал он Падме, понимая, что у них остались лишь полные горечью сновидения. Он провел своей ненастоящей рукой по тонкой женской шее, опускаясь все ниже и ниже. Кожа под его прикосновениями проваливалась, словно была слеплена из тончайшей бумаги, темнела и синела. Комната постепенно наполнялась запахом гнили. Глаза Энакина защипало от слез. – Джедаи предали нас, – оповестил он жену, которая задыхалась на его руках. Падме казалась такой крошечной по сравнению с ним. От былой красоты не осталось ничего. Энакин держал в объятьях лишь жалкую тень супруги, но и этому был рад. В любом виде Падме была поистине прекрасна, настоящим произведением искусства. Он любил ее всегда, даже когда она отвернулась от него и примкнула к Оби-Вану. – Я спасу наших детей. Клянусь, – Скайуокер прикрыл безжизненные глаза жены навсегда. В тот момент ему бы и в голову не пришло, что на другом конце Галактики кое-кто разделял его видения.