Женщины мне нравятся больше

Они встретились в клубе и, как говорят в таких случаях, «все завертелось». Заочно — знакомы не менее трех лет, однако кроме коротких кивков и в лучшем случае пары предложений в рамках светской болтовни дела не заходило. Она — девушка занятая. Он — не менее занятая собачка на коротком поводке у правительства. Отсиять на подиуме, сказать привычную чепуху про важность индустрии героев и добро, которое непременно побеждает зло, а затем — новая миссия и новые ублюдки. Иногда — мелкие сошки, иногда — преступные организации, цепочки которых периодически возвышались до самой Комиссии. В таких случаях Хоукс, зачем-то в очередной раз решившийся наступить на грабли «самодеятельности», почти киношно выбрасывал собранную на бесконечной карте памяти информацию в пламя. «Жаль». Хотелось представлять себя в такие моменты одним из антизлодеев Готэма, однако на деле он — бесхарактерная марионетка. Боже. Как же его «вымораживает» это слово. Когда-то он летел на свет, представляя, что коснувшись — станет бессмертным светлячком, который озаряет ночь и помогает ее заложникам почувствовать себя в безопасности. Но вышло так, что огонь — раз за разом пожирал бесплодные попытки сделать этот мир лучше. Чушь собачья. Они встретились в клубе: она танцевала на барной стойке в окружении подруг, он — застыл у стены с третьим по счету коктейлем. Многие посетители, признавшие в парне героя Номер два, не были удивлены его присутствию в клубе. Однако для Кейго такой способ «времяпрепровождения» — редкая удача. Не потому, что ему не нравилось упиваться до беспамятства и танцевать в компании абсолютных незнакомцев, а потому, что свободного времени у юноши — ястреб наплакал. Девушка не сразу узнала фирменные стрелки и спутанные волосы. Она даже не хотела подходить к нему, но «эта его угрюмая мина», как бы она выразилась, «обламывает все веселье». Хоукс слишком хорошо танцует, чтобы прятать очередной свой талант, стоя, как «задрот» у стены. Хоукс — слишком смешной от выпитого, чтобы сдерживать непрекращающийся поток острот и баек из жизни. Хоукс — слишком красив, чтобы уходить из клуба не оттраханным. Эту часть плана Мируко героически взяла на себя. Вспышка. Танец. Вспышка. Такси. Вспышка. Квартира в пяти минутах от центра города и бутылка шампанского. — Я думал, это для твоего бойфренда. День влюбленных на носу, как-никак, — пьяное умозаключение героя, который сейчас скорее поползет, чем полетит домой. Да, разумнее было остаться у новоиспеченной — теперь уже — приятельницы на ночь. — Ой, не сыпь мне соль на рану. И не душни, — Мируко делает большой глоток, оставляя на дне пару капель, и тут же подливает себе еще, но останавливается, взглядом указывая Кейго присоединиться. — Рассталась недавно с одной особой. — Девушка? — удивленно вскидывает кустистые брови Хоукс и все же делает глоток. Хотя пьянеть было уже некуда. — Агамс. А что? — Нет, ничего. — Парни, девушки, небирнарные. Какая нахуй разница! — Действительно, — пожимает плечами Кейго и расстегивает верхние пуговицы рубашки — становилось душно, хотя он, по указу Мируко, и пытался не «душнить». — Сейчас открою окно, — она вскакивает со стула и выполняет свое обещание: в комнату тут же врывается воздушными струями февраль. На улице непривычно тепло для зимы, но Руми стоит прикрыть створку, чтобы ее гость не простудился. — Спасибо. — Ну-с! Минусы клуба — в том, что практически не слышно, что там пиздит твой собеседник. — А что, есть какие суперважные вопросы для обсуждения? Неужто по работе? — Боже, Хоукс, а ты у нас тот еще… Нет, «трудоголик» прозвучит слишком почетно. Ботан, вот ты кто! Ботан от мира героев, — она рассыпается смехом и бьет ладонью по коже черных брюк. — Тебя хлебом не корми, дай поиздеваться, да? Тот еще токс. — Прости, милый, — она деланно сожалеюще поправляет прядку Кейго и тут же несильно похлопывает его ладонью по щеке. — Просто я тебя пригласила не для того, чтобы в тысячный раз пиздеть о злодеях-злодеях и, мать его, злодеях. Эта крольчиха уже совсем замоталась. А ты разве нет? Так что давай забудем хотя бы на один вечер о всей этой лабуде и просто отдохнем. — Учитывая, что все, что нас связывает, — геройская работа, разговор о ней был бы очень даже логичным. — Но не сегодня же! Давай, в клубе, в окружении фанаток и юных твинков ты был гораздо разговорчивее! Поговорим о чем-то мегатупом и мегапростом! Например, — она садится к Кейго на колени, заводя руку за спину, — например о Старателе. Ха, думаешь, не знала? — Ох, и ты туда же? — Кейго закатывает глаза и, если бы не Мируко, сидящая у него на бедрах, он бы непременно скрестил руки в недовольстве. — Да ла-адно тебе, я уж точно осуждать не буду! Как там у вас? Переживаю за ваши отношения больше, чем за свои. Тем более после расставания с этой креветкой. — Пфф, — Таками чуть ли не выплевывает шампанское. — Креветкой? — Не знаю. Первая ассоциация с ее причудой. — В общем, между нами ничего нет, — Кейго смотрит Мируко прямо в глаза и выглядит он в этот момент до удивительного трезвым. — Я люблю и женщин, и мужчин, Руми. Это так. Но Старатель — мой наставник. Правда. Да и женщины мне, все-таки, нравятся больше, — это он добавляет тише и вновь делает глоток, пряча глаза от Номера пять. — Очень убедительно, даже поверю тебе. И какие же женщины нравятся нашему голубку? Ой, простите, — она забавно хрюкает во время смеха, так, что кончик носа подергивается. Говоря начистоту, она вся забавная, смешная, громкая, но это нисколько не противоречит ее образу женщины-скалы, способной надрать задницу даже Номеру один. Мируко сочетает в себе все: экзотичность и нетипичную красоту с силой и взрывным характером. Странное, но цепляющее чувство юмора и вместе с тем нечто, что располагает к ней людей. Ей хочется доверять, ей хочется довериться. Разумом и… Телом. — Ам… Разные, — Мируко мягко берет лицо Кейго в руку и убирает свой бокал в сторону. Она зарывается пальцами в гнездо из волос и вынуждает Кейго вытянуть шею. — А если конкретнее? О… Не нужно слов, я уже знаю ответ. Тебе не нужно быть экстрасенсом и иметь животное чутье, чтобы признать под своими бедрами стояк. Никаких пистолетов в кармане — Хоукс просто рад ее видеть. Рад чувствовать на себе вес и натяжение мышц. Рад оказаться в ее каменных объятиях. Рад ощущать укрывающие его спину длинные пряди белых волос. Рад тому, как ее острые ногти спускаются от кадыка к ключицам и нетерпеливо проникают под рубашку. — Что это, Хоукс? — неприкрытое удивление, легкий шок, но вместе с тем — жар внизу живота. — Это… — Кейго тут же заливается румянцем и отводит взгляд куда-то в сторону. — Сбруя? А ты не так прост, Номер два. Это началось полгода назад, когда Кейго в порыве шопоголизма, вызванного стабильным стрессом на работе, забрел в какой-то секс-шоп и залип на разнообразие выбора. Эксперименты с игрушками — достаточно понятная вещь, однако это он отложил до «лучших времен», а точнее — до появления времени на секс с живым человеком (чаще удавалось столкнуться в битве с очередным злодеем, чем с потенциальным половым партнером). Но вот «специальная» одежда захватила его внимание. Поразительным образом эти глупости помогают почувствовать себя сексуальнее. Даже если их не видно. Никто в жизни не догадается, что скрыто под широкими штанами, и никто не увидит тонкий чокер на шее с непритязательной надписью «SLUT». «Шлюха у которой даже нет времени на секс, ха», — часто подстебывал сам себя Кейго в душе, а после — медленно натягивал на себя кожаные стринги, разделяющие упругие ягодицы, которые из-за плотной и свободной ткани были скрыты от заинтересованных (а их было немало) взглядов. Вот и думает теперь весь интернет, что Кейго обделен вселенной — но, нет. Таками был мечтой мужчин и женщин, склонных выбирать себе в партнеры феминных (по внешности и характеру) людей. Может, характер, по крайней мере, на публике у него был далек от стереотипно феминного, но фигура — напротив: чересчур тонкая для мужчины талия, мягкие черты лица, большие глаза, волосы средней длины, отказывающиеся расти мышцы, скрытые за мягкостью бедер, и упругая задница — за которую Руми ухватилась при первой же возможности. — А-а-а, — так сладко стонет, что на кончике языка отдает малиной после поцелуя. Так полустеснительно выгибается и закатывает глазки, что у Мируко дух захватывает. Она не торопится срывать с него рубашку, скрытую под кожаной курткой. Сочетание формального с чем-то интимно-извращенным вызывает гораздо больше искр в ее разуме, чем если бы он был просто раздет. Мируко не любит торопиться с выводами, но так уж повелось: она очень быстро раскусывает людей и их натуру. Особенно когда дело касается их злодеяний и… Предпочтений в сексе. И Таками был чуть ли не стереотипным сабом, жадным до внимания, но вместе с тем далеким от образа Принцессы на горошине. Кейго — из тех, кто любит, когда его направляют указами и прикосновениями. И первое, что она захотела сделать — чтобы Кейго лег на спину, на ее огромную кровать, и дотронулся до себя. Он понял это без слов: Кейго не хуже Номера пять читал людей — для него, как для шпиона, это было обязательным качеством. Требованием номер один. Руми нависла над ним, наблюдая за тем, как он, слегка стыдливо (и черт отличит: актерская ли это игра на радость публике или он действительно был той еще, как бы выразилась Усагияма, «стесняшкой») водит рукой, смотря в глаза героине Номер пять, и на расстоянии вкушает, как она аппетитно облизывает пухлые губы. — Стоп, — говорит она слегка охрипшим не то после вечера в клубе, не то от поднимающегося к горлу и почти что удушающего возбуждения, — теперь дело за мной. Функция одежды — скрывать наготу, и логично, что в сексе ее принято снимать, но Усагияма готова спорить с этим «обязательно» до конца. Ей нравились барьеры. Нравилось начинать акт до того, как главные герои скинут с себя якобы все «ненужное». Ей нравилось играть с рубашками, нравилось дразнить сквозь нижнее белье. Нравилось устраивать легкий бардак, чтобы выжечь проведенный совместно вечер в памяти случайного (или не очень) любовника. Поэтому она губами припадает к паху Хоукса и со второй попытки находит его головку. Теперь уже сложно сказать — намочил ли ткань своим возбуждением парень или же это — нетерпеливый язык героини, но кто будет разбираться? Кто будет разбираться с тем, как мастерски героиня вылизывает его сквозь плотную ткань? Что даже этого достаточно, чтобы Кейго без крыльев коснулся облаков и почувствовал, как сияет в лучах восходящего оргазма. — Не так быстро, — девушка отрывается, и Кейго, обессиленный от разочарования, откидывает голову на простыню. — Твой член — это обоюдоострый меч. «Что бы это ни значило», — думает Кейго и нервно сглатывает. Хотя что может пойти не так? Над ним нависла самая горячая из героинь «Топа 10», которая определенно точно знает, что делает, и его нутро подсказывает поддаться ей. Идти на поводу у нее и вручить всего себя в эти сильные руки. — Ты в моем вкусе. Особенно сейчас, — шепчет она ему на ухо сквозь тонкую стену волос и улыбается. Он не видит ее оскала, но чувствует нотки самодовольства в голосе. Следующие мгновения происходят в тумане алкоголя и дымке оглушающего возбуждения: Мируко тянет Кейго, заставляя его сесть, устраивается рядом и кладет голову героя себе на колени. Он точно не из тех, кто должен заслужить называться «хорошим мальчиком» или кто вечно стремится надеть на себя ярлык «плохого». Кейго уже выиграл свою награду, а вместе с тем — наказание. Впрочем, для него не было принципиальной разницы. Кейго сделает, что ему скажут. В любом случае. Он в любом случае лег бы на ее колени. В любом случае помог бы расстегнуть узкую блузку, пуговицы которой чудом не стреляли от напора груди. Он в любом случае бы стал ее милым малышом и без лишних вопросов взял бы грудь в рот. — Ты слишком худой, Ястреб. Мамочка это исправит. Это ее «мамочка» — очередной кинк, который Кейго не ожидал обнаружить в себе. Но всего две секунды и он пьет ее, пусть это и заключено лишь в их воображении. Он сосет ее страстно и практически отчаянно. Он непроизвольно толкается тазом вверх и стонет в чувствительную кожу, на что его новоиспеченная мамочка (как она может отказать своему мальчику?) касается рукой паха и ласкает его. — Ммммм, — стонет он выше благодарностью. — Да, да, вот так, теперь другую, — и он с еще большим рвением выполняет ее мягкий указ. Лицо Мируко укрыто идеальным спокойствием. Ни единой морщины и эмоции — лишь благоговение и полная отдача Хоуксу. И, боже, как же у нее от происходящего мокро между ног. — Ммпрфф, — стонет Кейго громче, но даже не думает отрываться. Даже когда достигает оргазма. — Молодец, умница, — она позволяет Кейго остановиться и нежно проводит рукой по лбу, вытирая проступившие и почти незаметные капли пота. — Так сладко кончил, — она меняет позу и все же решает, что настало время второго акта: когда сопротивляться наготе больше нет сил и хочется почувствовать разгоряченную кожу партнера. Поэтому она быстро, но аккуратно стягивает с Номера два брюки и убирает их в сторону. Вслед за ними идет рубашка и куртка: Усагияма оставляет на Таками лишь кожаную сбрую и съехавшие, чересчур миниатюрные для его на удивление большого члена стринги. — Я даже рада, что у вас со Старателем ничего нет. Не во всем же этому старику быть первым. В этой битве, о которой Энджи Тодороки и не подозревал, неоспоримо побеждала Усагияма, потому что перед ней, детской уязвимостью и сабмиссивным зельем разливался ее новый приятель. Нет, друг. Нет, уже нихрена не друг. — Мамочка? — она ждала этого. Ждала до очередной капли, растворившейся в светло-розовом кружевном белье. — Да, милый? — Я хочу быть полезным. Что мне сделать? — О, нет, тебе ничего не нужно делать. Просто расслабься и доверься мне, — она укрывает его губы указательным пальцем, на что он, точно котенок, проводит головой из стороны в сторону, ластясь и требуя заботы. Таками из тех сабмиссивов, которые живут ради крох внимания. Взгляд, слово, даже просто легкие прикосновения — все это на весь золота. И чем больше, тем лучше. Хоукс почти что разочаровывает своей предсказуемостью, но вместе с тем — он лучший подарок, о котором мечтает мягкий доминант. — Ты такой послушный, Хоукс, — на это Кейго завороженно кивает, приоткрывая рот. — Но даже тебе нужно многому научиться, — она берет Кейго в рот, подводя головку к щеке и поднимая взгляд на невинно лежащего Кейго, неловко раскинувшего руки в разные стороны. — Мамочка будет есть тебя долго, потому что ты ужасно нравишься ей… — она слизывает полупрозрачную каплю, чуть сильнее сжимая ствол. — Но не переживай, я не садистка. Когда почувствуешь, что сдерживаться больше нет сил, просто попроси. Что нужно сказать, когда ты чего-то очень хочешь, милый? — П-пожалуйста! — с решительной робостью восклицает Кейго и тут же снова краснеет. — Умница, — она посасывает его головку, слегка оттягивая крайнюю плоть. Она расставляет руки, несильно сдавливая ими тонкую талию краснокрылого героя. Она поедает Кейго мучительно медленно и тихо, но вместе с тем до того аппетитно, что герой мог бы кончить лишь от одной этой картины: Мируко, которая не смотрит на него, ни на секунду не отвлекается от процесса, ее светлые волосы, которые укрывают бедра и — слава богам — не закрывают обзор. Дышит через нос беззвучно и совершенно не торопится спускаться ниже. Пресс Кейго напрягается, и он едва заметно приподнимает бедра: как бы он ни сдерживал разум, его тело стремится дать намек Номеру пять. Но они так не договаривались, верно? — Мамочка, пожалуйста… Ах, глубже. Хотя бы чуточку. — Все для тебя, — говорит, отрываясь на мгновение, чтобы в следующее — опуститься ниже и толкнуть колени Кейго, вынуждая его согнуть ноги и раздвинуть их шире. У Таками забавно дергается пресс от возбуждения и начинает сводить шею от неудобной позы, но лучше так — чтобы не пропустить ни секунды. Ненасытная Мируко не обманывала, предупреждая, что любит есть не торопясь. Проходит пятнадцать минут, и Кейго уже с трудом может совладать с собой. Все тело будто сводит судорогой, изо рта стекает слюна, а шею больше нет сил держать, поэтому он безвольно смотрит расширенными зрачками в потолок, стараясь не толкаться и не двигаться. Его не нужно мотивировать ласковым «будь хорошим мальчиком». Потому что Кейго — лучший из них. — Мамочка… Пожалуйста… Прошу… — Мм? — не отрываясь от процесса вопрошает она, поднимая взгляд на Кейго. — Я больше не могу. Я ужасно хочу… — он даже звучит сейчас, как ребенок, который умоляет родителя подарить ему ту-самую-игрушку на День рождения. — Пожалуйста, — даже короткая пауза ощущается вечностью. — Мамочка, умоляю… Мируко не отвечает, но набирает скорость, и уже через несколько секунд Кейго наполняет ее горло теплой спермой, а комнату — жарким стоном. Он закрывает лицо обеими руками и даже спустя минуту не может восстановить дыхание. Мируко хороша. Чертовски хороша во всем. Особенно, когда она берет в рот член. Им совершенно не странно, что всего сорок минут назад они, будучи на равных, обменивались любезностями, а сейчас — приняли совершенно другие роли названного родителя и послушного сына, который сделает все ради внимания и одобрения, ради крох похвалы и капель оргазма. Так и сейчас: забираясь на своего партнера, она аккуратно насаживается на его обмякший, но все еще эрегированный член, непременно выждав нужное количество времени, чтобы ни в коем случае не причинить Номеру два дискомфорт. Она положит его горячие ладони себе на грудь, делясь сердцебиением. Она мысленно попросит сжать себя сильнее и не отпускать ни на секунду. Она будет проглатывать взглядом каждый его вздох и выпивать каждый стон, пока медленно дарит ему нечто, в сотни раз дороже самой пафосной игрушки, — свое тело, впитавшее в себя самое лучшее от женского и от мужского. Мягкая кожа и каменные мышцы. Пышная грудь и широкие плечи. Большие ладони и упругие ягодицы. Острые скулы и вместе с тем — до невозможного длинные ресницы. — Мамочка, ах… — Что такое, мой мальчик? — спрашивает она взволнованно-сексуально. — Можно… Быстрее? — Конечно, дорогой, — она касается его щеки и ускоряется, доводя Кейго до оргазма и наслаждаясь раскрасившим ее изнутри теплом его наслаждения. А что потом? Опьяненные февральским вечером и количеством выпитого в клубе они уснут: Мируко на спине, с раскинутыми руками, а Кейго — у нее на груди.