***
Кьёка лежала на смятом, скомканном одеяле, рассеянно теребя воротник свой фланелевой рубашки. Дорожки слез стягивали кожу на щеках, волосы были растрепаны, а в глазах застыла тоска. Девушка едва высидела вечерние торжества, сухо всех поблагодарила и сбежала к себе – слушать музыку и страдать. Ее не волновали обеспокоенные взгляды подруг, робкие перешептывания и сочувственные вопросы, все ли в порядке. Ее не волновала даже Мина, неожиданно притихшая и серьезная. Кьёке не было дела ни до кого, кроме Каминари – дурацкого, неловкого, бесчувственного Каминари, который так и не появился на вечеринке. «И правильно сделал, что не появился!» – сквозь слезы подумала девушка. Кьёка всхлипнула и прикрыла ладонями дрожащие губы. Если бы этот дуралей, этот вечно сыплющий несмешными шутками двоечник знал, как она косится на него на переменах! Как отчаянно ревнует, когда он заигрывает с другими девушками! Как стесняется, и сердится, и думает о нем каждый день... «Дубина!» – Кьёка уткнулась в подушку и сдавленно зарыдала. Разнесчастный Каминари не мог даже подобрать подходящий подарок! Но не серьги так расстроили девушку. Вовсе не они – сережечки были действительно очень красивыми, аккуратненькими, ослепительными, как январский снег, с каплями жидкого солнца в серебряной оправе... «Никогда! – хлюпнула носом девушка. – Мне никогда их не носить, а ты даже не понимаешь, не задумываешься, не хочешь задуматься!» Если бы парень только знал... Как она потеряна. Как одинока. Как ей хочется, чтобы кто-то просто подошел – и узнал ее, узнал ее настоящую, узнал ее поиски, и терзания, и все то, что ей нравится, все, что вызывает улыбку, наполняет надеждой! Все, что так страшно вынести напоказ. Все то, что можно скрыть за тушью для ресниц, и незаинтересованным взглядом, и хмурым выражением лица. «Дурацкий Каминари! – Девушка выдернула ушной штекер из разъема мобильника и осталась лежать в оглушающей тишине. – Ты меня не знаешь! И знать не желаешь! Нафиг ты мне нужен, желтоволосый придурок! Не люблю тебя, слышишь, не люблю, никогда не любила!» Она знала, что врет, и слезы с новой силой покатились по бледным щекам, скапливаясь на подбородке, щекоча шею. «Бесишь! Бесишь, дурак, идиот, не люблю тебя, не... люблю!» Взгляд Кьёки упал на будильник. Металлические, технологично выглядевшие часы показывали без десяти минут полночь. «Вот и день рожденья! – всхлипнула девушка. – Еще немного – и здравствуй, новый день, новая рутина, новые обиды... Бесчувственный, безмозглый Каминари Денки!» Стук в дверь раздался так внезапно. Кьёка вздрогнула и приподняла голову. Кто там еще? Мина? Урарака? – Джиро, я понимаю, что не имею права! – Голос Каминари заставил ее прижать холодные ладони к зарозовевшим щекам. – Ты?! Опять... ты?! – крикнула Кьёка, срываясь. – Чего тебе надо? Пошел вон... – Джиро, ну пожалуйста, не сердись! И не надо шуметь... Просто открой дверь, ладно? – Каминари говорил неожиданно спокойно и тихо, почти заботливо. – Я правила, между прочим, нарушаю, бродя здесь посреди ночи! – Вот именно! – Девушка поднялась с кровати и подкралась к двери. – Сейчас как сдам тебя учителю Айзаве, так будешь знать, дубина! Чего тебе? Извиняться пришел? Больно надо! – Кьёка, – сказал Каминари с нежностью. – Открой. Прошу тебя. Она утерла слезы рукавом, наспех пригладила волосы и включила свет. Отчаянно заморгала, привыкая. Потом повернула ручку.***
Каминари прикрыл глаза ладонью, защищаясь от яркого света. В коридоре было темно, так что до комнаты Кьёки он добирался почти наощупь, и теперь страдал. – Ну, чего тебе еще надо? – прошептала девушка, появляясь на пороге. Проморгавшись, Каминари сделал коротенький шаг вперед. – Слушай, Джиро... – пробормотал он. – Я... – Я же сказала, не нужны извинения! – Понимаю. – Юноша вздохнул. – Тогда... просто возьми. Сейчас без пяти, так что технически это все еще твой день рожденья. Он протянул ей результат своих долгих и неумелых трудов. Ради этого пришлось бегать в главный корпус Академии, умолять Погрузчика дать доступ к мастерской... Там работала Хацуме Мей, так что у Каминари была хоть какая-то, пусть и совсем ненужная компания. Он трудился до самого закрытия, а времени все равно не хватило. Уговорил Хацуме «потерять» до утра ящичек с инструментами. Продолжил работать в общежитии – и вот наконец результат. Кьёка осторожно взяла в руку пару удивительных украшений. В них все еще можно было узнать сегодняшние сережки, но серебро было перепаяно, янтарные капельки перемещены... – Как... как ты это сделал? – пробормотала девушка, рассматривая подарок. Назвать их серьгами теперь можно было с большой натяжкой. Серебряные лозы, струящиеся ослепительными, горящими на свету росчерками, были скручены в изящные спирали. Янтаринки блестели на них крохотными ягодками, все такие же теплые и прекрасные. – И... что это? – Кьёка поднесла украшения к ушам. – Что молчишь, Каминари? – Ничего, – улыбнулся парень. Не мог же он сказать: «Любуюсь тобой, Джиро». Вместо этого он предложил: – Давай, помогу. Девушка бросила на него короткий взгляд и густо покраснела. – Дурак, – машинально отреагировала она. Фыркнув, Каминари накрыл ее ладони своими. – Отпусти, дубина! – Я только взять сережки. Закрой глаза. – Еще чего! – Кьёка, просто... – Юноша терпеливо вздохнул. – Пожалуйста. – Нет! – Красная, как малина, и забавно сердитая, Кьёка опустила взгляд. Ее ушные штекеры угрожающе заизвивались. Задержав дыхание, Каминари протянул руку и коснулся пылающей щеки девушки. Раз, два... – Все, готово. Можешь смотреть. Не говоря ни слова, Кьёка захлопнула дверь перед его носом. Раздались приглушенные ковролином шаги и короткий щелчок. «Ну, вот, – подумал парень, прислоняясь плечом к стене. – Все от меня зависящее я сделал...» Резь в глазах, дрожащие пальцы – многочасовая работа с увеличительными стеклышками, паяльником и другими инструментами сильно сказалась на Каминари. Но Кьёке об этом знать было не обязательно.***
Девушка открыла дверь в ванную комнату и включила там свет. Подошла к зеркалу, и... – Каминари! – тихонько пробормотала она, закрывая лицо ладонями. Сережки – если их можно было так назвать – сидели на ее ушах, как влитые. Волшебно сверкающие холодные спиральки обвивали основания штекеров, а янтарные ягоды горели на фоне бледной кожи, как настоящие солнца. – Идиот! – всхлипнула девушка. – Денки Каминари! Осторожно, словно боясь, что иллюзия рассеется, она коснулась украшений кончиками пальцев. Их можно было легко снять – просто потянуть на себя, одновременно поворачивая... И вот она снова обыкновенная, заплаканная, смущенная Кьёка. Надеть обратно небрежным движением... И снова – ледяное сияние январского полудня, и солнце в прозрачных кристаллах, и искрящееся, как снег в воздухе, серебро! Ей не скрыть, не спрятать своих истинных чувств. Она красива. И ей хочется оставаться такой. Хочется быть такой. Рассказать, кто она. Что ей интересно. О чем думает. Что заставляет ее сердце биться быстрее... – Каминари! – Кьёка вспыхнула и кинулась к двери. Парень все еще стоял, облокотившись на стену, со страхом и надеждой в глазах. – Каминари, ну что ты... – Ее голос сорвался. – Что ты наделал, придурок! Чего смотришь?! Юноша неуверенно улыбнулся ей: – Тебе очень идет... Ну, и судя по тому, что я еще жив, ты со мной согласишься. Кьёка схватила его за воротник. Ушные разъемы отчаянно трепетали, в глазах стояли слезы – но убегать и прятать их не хотелось. Не хотелось злиться и бить Каминари по голове. Девушка забормотала: – Придурок, придурок, что ты наделал... Сколько времени потратил? И как я покажусь в этом перед всем классом?! Ты хоть иногда думаешь? И нечего улыбаться! Чего ты улыбаешься... – Любуюсь тобой... Кьёка, – все-таки осмелился сказать Каминари.