Дегустация

Кэйа ждет. Его ожидание нетерпеливое, но намеренное, он выглядит, как обычно, расслабленно, и даже пытается заигрывать. Кэйа приходит в таверну в особенный час в определенный день, обязательно ночью, потому что знает — там будет пусто. Там не будет никого: ни уснувших пьяниц, ни бодрящихся рыцарей, забежавших за чашечкой кофе с каплей горячительного во время патруля. Там останется один только бармен, и все его время будет посвящено одному единственному клиенту. Кэйе страшно это признавать, но этих встреч он ждёт сильнее, чем любого приключения, да и вообще, сильнее, чем что-либо. Их связь сложно назвать чем-то определенным. О ней не скажешь ничего вслух, ее, можно сказать, нет, и тем не менее, она настолько сильна, что когда Кэйа думает о красных волосах и спокойном взгляде, позади которого вспыхивают огненные искры, он не может дышать нормально и стоять спокойно. Он даже взял в привычку подбрасывать монетку каждый раз, когда его мысли забредали куда-нибудь в сторону виноградников. Эта связь нестабильная. Поверхностная. Глубокая и буйная, как океан под коркой черного льда, и горячая, как пламя вокруг Дилюка, когда он делает удар. Дилюк однажды предложил ему пробовать новые вина, и Кэйа не отказался. Он и в самом деле любил вино, только вот дело было не во вкусе и даже не в пристрастии к пьянству. Кэйа сидит за барной стойкой, на стуле без спинки, по другую сторону Дилюк наполняет бокалы. В таверне, кроме них, ни души, за окнами уже давно стемнело, рассвет оказался ближе заката, а входная дверь была заперта. — Итак, что сегодня в программе? — спрашивает Кэйа. Он сидит, слегка наклонившись и подперев голову рукой, с лёгкой улыбкой и озорным блеском в глазах. Он надеется, что Дилюк видит только это озорство и привычную игривость, и что совсем не замечает, что глаза Кэйи блестят от волнения. — Сегодня классика, — отвечает Дилюк. В двух бокалах — золотистая жидкость, она наполнена солнечным светом и переливается ветряными вихрями. — Одуванчиковое. Только здесь больше цветов и сахара. Дилюк поднимает один бокал и передаёт его Кэйе. Их пальцы соприкасаются всего на мгновение. Кожа у Дилюка такая же холодная, как и его манера разговаривать с незнакомцами и непрошенными гостями. Но всем известно, сколько на самом деле в нем кроется огня, такого болезненно обжигающего и острого, что он мог бы поджечь целую вселенную. А Кэйа мог бы написать не одну книгу о том, как спровоцировать его и раскалить добела. — Попробуй и скажи, как тебе. Голос Дилюка спокоен и сдержан. Сейчас он даже лишен той привычной агрессии и вызова, которые то и дело проскальзывают в его интонациях, когда он обычно обращается к Кэйе. Дилюк делает глоток, совсем небольшой, едва пригубив, и смотрит в ожидании. — А сам что скажешь? — спрашивает Кэйа, не прикасаясь к своему вину. Он смотрит на Дилюка в ответ, и ему совсем не хочется, чтобы этот момент заканчивался. За все время, что они знакомы, на протяжении всего пути, где они были друзьями, братьями, соперниками, Кэйа успел рассмотреть каждое выражение его лица. И ему все было мало, все хотелось изучить в нем что-то новое, вытащить из-под маски спокойствия и сдержанности. Наверное, именно поэтому он часто дерзил ему и нарывался на драку. Было в этом свое особенное очарование. — Пей уже. Зря что ли тут сидишь. Кэйя усмехнулся и сделал глоток. Вино оказалось замечательным. — Вино, как вино, — сказал Кэйа. — Вроде, все как обычно, вкусно. — Мне кажется, оно слишком сладкое и терпкое, — сказал Дилюк. — В этом и был смысл. Вкус довольно глубокий. Это вино выдержано в других условиях, а некоторые ингредиенты добавлены немного позже, чем обычно. Я чувствую горечь, но не яркую, и запах ветряных астр. — Да ты мастер описаний, — сказал Кэйа. Он подвинулся чуть вперед, заглядывая в лицо напротив, снизу вверх. — Звучит так здорово, что мне прямо-таки хочется ощутить то же самое. Я бы хотел попробовать так, как чувствуешь это ты. — И каким же образом? — спросил Дилюк, скрестив руки на груди. Какой же он всё-таки… Даже Кэйе потребовалось собрать воедино все свою дерзость и силы, чтобы сказать: — Например, с твоих губ. Дилюк ничего не говорит. Его лицо не меняется, ничего не происходит, и может даже показаться, что он пропускает фразу мимо ушей. Он молча берет свой бокал, аккуратно взбалтывает вино, и, кажется, раздумывает над чем-то. Он внешне спокоен, но точно такое же спокойствие появлялось на его лице перед тем, как он срывался с места, снимал с пояса меч и мчался на Кэйю, чтобы если не убить, то уж точно покалечить. Дилюк выходит из-за барной стойки, медленным шагом огибает ее и встает напротив Кэйи. Его спина прямая, а плечи гордо расправлены. Он смотрит Кэйе в глаза, подносит бокал ко рту и, пригубив вино, говорит: — Пробуй. Улыбчивая заносчивость исчезает с лица Кэйи. Он разворачивается и впервые за долгое время не знает, что делать. Скорее всего, это можно воспринять как провокацию, очередной вызов и игру, и если подумать, то это вполне в стиле Дилюка попытаться вот так обыграть его. И Кэйа должен это понимать. Он просто не имеет права проигрывать, особенно когда их соперничество вышло на совершенно новый уровень, а новый уровень между ними подразумевал и другое соперничество. Все так переплелось, и голова от этого кружилась. Он мешкает всего пару секунд, и надеется, что снова выглядит так, будто он специально все это задумал. Внутри него все кипит, словно огонь Дилюка уже добрался до него и выжигает все на своем пути. Ледяные щиты тают, ограждения плавятся, и от кипящего пара сердце готово взорваться в любой момент. Кэйя наклоняется вперёд, не забыв протянуть руку к красным волосам и схватиться пальцами за один из локонов. Он знает, что Дилюка бесит, когда трогают его волосы. Чем ближе становятся их лица, тем острее Кэйя ощущает аромат вина. Он и раньше его чувствовал, но теперь он слышит другие ноты, которые звучат притягательнее и слаще. Когда Кэйа касается его губ, он боится вздохнуть. Он чувствует влагу одуванчикового вина, которая теперь кажется ему невыносимо сладкой и вязкой, как молодой мед. Он медленно всасывает ее, пробует, и только тогда делает вдох. Вокруг так тихо, что он слышит свой собственный тихий стон на выдохе. Губы Дилюка совсем не холодные, на них жар от вина и тонкое цветочное послевкусие. — Ммм, — произносит Кэйа, нехотя отстранившись. — Этого мало. Знаешь, недостаточно глубоко. Не могу как следует распробовать. Его лицо все еще слишком близко к лицу Дилюка. Он смотрит на линию его рта, все ещё слегка влажную, на аккуратные скулы, но не решается посмотреть в глаза. Грудная клетка потяжелела, и ему кажется, что он выпил уже целую бочку — настолько он пьян. Дилюк не отвечает и молча подносит бокал к губам. На этот раз он пьет больше, немного держит вино во рту и только потом глотает. Кэйа смотрит на движение его горла. Больше Дилюк не спрашивает. Он просто целует, не дав Кэйе опомниться или как-то отреагировать. Он настойчиво прижимается к его губам, а затем углубляет поцелуй. Во рту у Дилюка жарко, и Кэйа тонет в этом огненном потоке со вкусом солнечных виноградников и порхающих бабочек. Он ощущает на языке терпкое вино из одуванчиков, все его оттенки и нюансы, видит Монштадтские закаты и звёзды над крышей винокурни. Он слышит тысячи невысказанных слов, отчаянных признаний, как своих, так и чужих, и звучат они громче, чем если бы их просто сказали вслух. Он чувствует руки Дилюка на своих бедрах и подается вперед, обхватывая ногами его торс. Кэйа чувствует, как ломается лед, как сильно полыхает это огромное, бездонное чувство внутри него, и воздуха не хватает. Но поцелуй кажется ему важнее, чем вся его жизнь, и это открытие обескураживает его. Он не просто выпил бочку вина, он утонул в этом вине. Он прижимает Дилюка ближе к себе, крепче обхватывая ногами, пока тот не опомнился и не сбежал, пока его пальцы скользили по бёдрам в такт с поцелуями. Он кладет ладонь на его талию, совершенно прекрасную и крепкую, сжимает одежду и проводит по торсу. Ему хочется сказать что-нибудь непристойное и дразнящее, в силу своей натуры, но выходит только бездыханный комментарий: — А винцо-то крепкое оказалось. И что самое удивительное, Дилюк усмехается, как будто соглашаясь. Он дотрагивается до волос Кэйи, одной ладонью проводит по шее и надавливает на ключицы. Кэйа понимает, что жадность не доведет его до хорошего, но уж точно доведет Дилюка, и поэтому опускает руку ниже по его телу, тянется к паху и с ликованием ощущает, как сильно тот завелся. Он сжимает его и в качестве награды чувствует ответную дрожь. Это могло бы продолжаться бесконечно, Кэйа готов был предложить продегустировать все вино из погребов винокурни на любом участке его тела. Сладкое, полусладкое, из красного винограда и черного, можно было бы забыться в дурмане из возбуждения и головокружения. И поэтому он очень удивлен и крайне недоволен, когда со стороны входной двери в таверну раздается шум, откуда-то с улицы, а затем и громкий барабанящий стук. Таверна была заперта. На двери снаружи висела табличка, что заведение закрыто ещё минимум час. Но, видимо, громкая компания на улице не посчитала нужным прочитать ее. Дилюк отстаняется и хмурится. Они ничего не говорят и только пытаются отдышаться. Стук и требования открыть не стихают. — Я должен узнать, в чем дело, — тихо произносит Дилюк. — Так иди и узнай, в чем проблема. — Тебя не должны здесь видеть. Уходи. Кэйа знает, что он прав. Только вот почему-то от его слов становится так холодно, словно он только что вдруг переместился на Драконий Хребет, на самую высокую гору. Ему должно быть комфортно в холоде, но сейчас он ощущает… разочарование. Это слово, «уходи», сказанное губами, которыми он владел ещё пару минут назад, на самом деле, обижает. — Я понял, — отвечает он, пожимая плечами, опускает ноги и слезает со стула, отталкивая от себя Дилюка. — Сделаем вид, что меня здесь никогда не было. Он успевает сделать только шаг, когда Дилюк хватает его за руку. Он привлекает его к себе и совершенно очаровательно и скованно целует в уголок рта. — Человек на смену придёт через час, — тихо произносит Дилюк. — До рассвета ещё есть время, а на винокурне гораздо больше вина, чем здесь. — Ты предлагаешь мне дождаться тебя? — говорит Кэйа, улыбаясь. — Я ничего тебе не предлагаю, иди уже. Дилюк отворачивается и идёт к двери, при этом посильнее запахивая передние края одежды, но Кэйа успевает заметить, как покраснело его лицо. И тогда Кэйа уходит, совершенно не представляя, как же ему провести в ожидании этот ужасный час и думает: «Твою же мать, что же ты со мной делаешь».