«Ведь солдат — слуга здесь, лязгай, голос, как обрез, Стучится в череп тебе словесный тяжеловес, Я взорву, я бодрячком, пусть этот дым глаза мне ест, и Нахрена война мне? Я качаю смехом себе пресс». - Преподобный Сергей. Fatum, Akt 1, Kapitel I. DIE ERTRÄGLICHE SCHWERE DES SEINS
Где-то на задворках Галактики Гиперион, что находится далеко-далеко от Родины — Священной Терры, на одной из ничем непримечательных планет, в одном из Ульев... ... ничего не происходило от слова совсем. Всё было тихо. Происходили местные локальные скрипты, но не более того — это и жизнью-то не назовёшь, в масштабах громадного Города, выполненного скорее в форме сот, хаотично расположенных друг к другу. На небосклоне не было луны. Не было ничего примечательного — просто фиолетовое небо, ядовитые столпы дыма из труб, которые, казалось, и держали всё на своих плечах. Завод не останавливал свою работу ни на секунду, и вот-вот должна была произойти пересменка. К счастью, сегодня не случилось слабого или сильного ветерка, который тянул бы с «моря» (так местные называли огромное, неестественного цвета, озеро, в которое сливались все отходы производства), и можно было вздохнуть не то, чтобы спокойно и уверенно, но просто с некоторым облегчением. Мануфактура была столь обширна, что, буквально, строилась не одним поколением: этим и заслужила свой причудливый ансамбль совершенно разных архитектурных стилей, которые по-хорошему не должны сочетаться, но здесь, все вместе, они смотрелись весьма и весьма неплохо, особенно учитывая, что это и вовсе не жилые здания. Производственный комплекс по площади достигал сумасшедших нескольких сот гектар, на которых производились всякие товары потребления: народного и не очень. Конкретно эта история началась в секторе II-B, находившегося достаточно близко и к «морю», и к Проспекту — большой трассе, одной из главных артерий Города, соединяющей центр со многими окраинами. Как всегда, было по-осеннему тепло: когда можно не носить утепляющей верхней одежды, но и без простейшей накидки становилось прохладно. Этот скрип старой, потрёпанной временем зажигалки остался незамеченным в бурной жизни улья. Статная фигурка огня, вырвавшаяся словно струя пламени из сопла древних ракет, нежно прикоснулась к мягкой бумаге, наполненной табаком. А затем — короткий металлический звон крышки. Медленная затяжка, и дым проникает в недра лёгких. Становится легче. Возле чёрного входа, ряженного бесконечным числом подъёмных ворот, своим железом понуро спрятавшихся во тьме черного, беззвёздного неба, своим загробным ощущением — аркой — украшавших залитую лучами фонарей мощёную брусчаткой небольшую площадь, быстро топтали несколько человек, перемещая с выступа с готовой продукцией ящики и заржавевшие бочки к пузатому грузовику. Эти чаны, со стороны больше походившие на мусорные, затем со скрежетом и надрывом поднимались в кузов, а когда их наконец-то ставили, предварительно закрепив верёвкой к стенкам, чтобы во время поездки они не упали, рядом с ними можно было услышать едкое шипение, и звук лопающихся пузырей, надутых потоком кислорода. Все знали, что в бочках. Кислота. Вернее, разведённая кислота, или щёлочь. А в деревянных ящиках — мины. Поэтому здесь требовалась особая осторожность и внимательность. Он сидел на бетонном выступе, в стороне от кипящей работы. Отдыхал. Нерасторопно делая затяжки, его на доли секунды уносило в другие миры, полные блаженства и спокойствия... но это лишь на мгновения. Затем, очередной громкий гогот его товарищей по работе приводил в чувства уставший мозг, назад в реальность. Свет от промышленного сектора, оставленного где-то на окраине муравейника, был столь мощным, что на небе не было ни единого светила, словно кто-то, очень могущественный и древний, собрал с чёрного бархата россыпь бриллиантов назад в узорный шерстяной мешочек, и унёс с собой, далеко-далеко за границы видимой Вселенной. Отличительной особенностью завода считалось почти полное отсутствие автоматизации, что даже по меркам галактики Гиперион — относительно спокойного сектора Империума, который сильные напасти обходили стороной уже большое количество времени, что давало очень хороший толчок развитию технологий, было по-меньшей мере странно. Здесь всем заправляли люди, от начала, и до конца — перелив горячего металла, почти вся ковка, сборка и сварка, пайка, проверка и даже погрузка. Именно поэтому, Гарри, Терри и Нарро — вот эти трое, сейчас и делали всю основную работу. Да, Лайдент, спокойно размышляющий о жизни во время перекура в сторонке, должен быть сейчас среди них, но так уж получилось, что сегодняшняя смена выдалась особенно сложной, отчего организм остро требовал хотя бы небольшой передышки. Да и они, вроде бы, без него хорошо управлялись, раз через каждые пять секунд звучал новый анекдот... — ... короче, эта шляпа была ему как раз! — подытожил очередную шутку Гарри. И вновь, все залились хохотом, на этот раз и Лайдент. Он уже бросил окурок, вдавив его в неровный рельеф булыжника, и подошёл к машине, помогая поднять последнюю бочку и крепко завязать её. Теперь, вроде бы, всё было готово... но его обязанности на этом, к сожалению, не заканчивались. Теперь оставалось чуть ли не самое важное (по-крайней мере, как он сам думал) — проконтролировать доставку груза до точки назначения. Сегодня, судя по накладным, этим местом служил некий военный склад, не так уж и далеко отсюда — в двадцати километрах к северо-западу от завода. — Ладно, ребята, — обратился он к Терри и Нарро, — вы можете идти, ваша Schicht уже окончена. Думаю, мы вдвоём с Гарри сможем быстро довезти посылку, если поедем по кольцу, и-- внезапно, откуда-то с Проспекта, с их спин, вихрем промчался отвратительный, впечатывающийся в память до боли, звук, хотя таковым его можно было назвать лишь с большой натяжкой — протяжный вой из премерзких глубин Космоса, резкий лай Адской Гончей, зов Преисподней, как угодно, но только не привычным словом «звук», потому что ЭТО не может заставить содрогнуться и потерять сознание, не может причинить такую острую, ломящую резь в ушах, отчего тонкой струйкой начинала сочиться кровь. Он мгновенно закрыл их руками, и крикнул (насколько мог, этот гром, кажется, гасил бы даже свист пуль на поле битвы) своим товарищам сделать то же самое. Пытаясь изолироваться от жуткого вопля, он слышал, как его сердце начинает биться всё быстрее, и быстрее, а на мгновения, его мозг заполняли картины давно ушедших дней. Что случилось? Война? Нападение мутантов? Устранение? Что случилось?! В голове неслись мысли разного толка, но все они пробуждали в недрах уже древние инстинкты, выработанные не слишком давно, но об этих умениях предпочитаешь забыть как можно скорее. Но они вновь поднимались из бездонных глубин, чтобы... Это длилось всего две секунды, но показалось, что прошёл целый час. Когда все разжали глаза, то первым делом увидели, насколько сильно досталось заводу: все стёкла выбиты, случайные кирпичи повылетали из стен здания, орошая ноги и брусчатку своими острыми осколками, бетонный фундамент сотрясся, а труба, слава Богу, находившаяся в соседнем секторе, вот-вот была готова обвалиться, скрежетом своих стальных опор предвещая это. Моментально сориентировавшись во всём происходящем, Лайдент крикнул: — Все в машину, sofort! И быстро подбежал к остальным, помогая им встать, схватив за подмышки и поднимая их. Он, вместе Терри и Нарро, молниеносно запрыгнул в кузов, в это же время сам вскочил Гарри, пулей сев за руль. Когда все были по местам, он скомандовал: «Газуй!», и заведённый со второго раза грузовик быстро рванул прочь с этого, пару минут назад мирного уголка, но в настоящем — поля боя. Его будто шатало из стороны в сторону, он подпрыгивал на каждой ухабине, но вот — уже общая дорога на выезд, на которой почему-то пусто... вот, уже вдалеке виднеется разрушенный блокпост, к счастью, открытый, а по пути к нему мост между корпусами здания, который на вид крепко стоит, но-- новая волна, стремительно прокатившаяся, ужасной синевой будто всё окрасила в красный цвет, цвет ярости и гнева — а затем было и вовсе ничего. Этот всплеск был сильнее предыдущего, из-за чего в это же мгновение всё окружающее подверглось ещё большим разрушениям: перед машины сжало с такой силой, что капот превратился в плоский блин, кузов «атаковали» многочисленные осколки всего, что было рядом, а мост, находящийся прямо над нами готов был в любой момент обвалиться. Снаряды, до этого мирно сидевшие в деревянных коробках, готовились разорваться, уничтожив всё изнутри, хотя из живых остался только он, изначально сев возле бочек, — Нарро и Терри лежали, их бездыханные тела, с алыми струйками крови — остатками больших «фонтанов», вызванных порезами то в районе бёдер, то в районе шеи. Они лежали в углу, рядом друг с другом. Лайденту повезло успеть закрыть уши руками и, зажав глаза от смятения, выпрыгнуть прочь из этой капсулы смерти. Взрывной волной его пронесло вперёд, отчего приземление на твёрдую дорогу было очень мучительным, и, кажется, стоило ему большого пальца, который он не успел сжать в кулак, и который первый столкнулся с брусчаткой. Он выгнулся в другую сторону, приняв болезненный вид. Острая боль прожгла всю левую руку, в особенности, ладонь. Стиснув зубы, он схаркнул плотный сгусток крови и, глубоко выдохнув, сначала встал на колени, а потом уже и в полный рост. Надо было идти дальше, во чтобы то ни стало. После оглушительного цунами из какофонии отвратительных шумов, настали привычные его уху симфонии — треска стекла, резкого обвала чего-то массивного, криков, и отголоска чьего-то властного, премерзкого смеха... от грузовичка не осталось ничего: он оказался погребённым заживо под новоиспечённым строительным мусором перехода между корпусами, через который теперь предстояло пройти, чтобы попасть до КПП, до Проспекта. Совсем идти нечего — метров тридцать! Но как их надо пройти... Было достаточно сложно определить, что хрустело под ногами: осколки или же чьи-то кости; окрашен ли в красный был переход изначально, или всю работу сделали тела — вдалеке, слева, ближе к разрушенной стене, было видно даже женскую руку, которая дёргалась в предсмертных конвульсиях. Всё это навеивало крайне неприятные воспоминания о прошлом, отчего убежать отсюда хотелось всё сильнее и сильнее, но быстрее продвигаться никак нельзя было: малейший шаг, что называется, не туда, и можно провалиться. Или упасть и сломать ногу. Ни первый, ни второй варианты не внушали оптимизма. Чем ближе он подбирался к своей цели — Проспекту, тем отчётливее и отчётливее он слышал мерзкий, громкий и басистый смех, раскатывавшийся по всей округе. В голове всё ещё не созрел ответ на вопрос о том, что вообще происходит, и не совсем было ясно, что делать, если ему придётся встретиться лицом к лицу с тем, что стоит по ту сторону развала... человек ли это вообще? Почему, судя по смеху, он один? Загадок становилось всё больше, а разгадок не хотелось получать от слова совсем. Тем не менее, вот он, полосатый, длинный шлагбаум. И рядом стоящая будочка охранника тоже здесь — сметённая будто ураганом, скошенная под ноль. Трупа не было видно, вероятно просто потому, что дежурный каким-то чудом успел выбежать, и двинулся в сторону источника звука... или, быть может, просто дал дёру. Сейчас это слабо его волновало. Он аккуратно перешагнул это небольшое препятствие, и оказался на восьмиполосном шоссе, вокруг — секторы фабрики, и ничего больше. А в ярком, но абсолютно мёртвом, бледном свете ртутных уличных ламп — высокая полная фигура, в экипировке космодесанта, увешанное флагами с неясными символами, в череп которого входили какие-то провода — искривлённое нечеловеческой улыбкой, и сдавленные хохотом лёгкие которого порождали адские звуки, издалека похожие на слова неизвестного языка. В руках он держал большую звуковую пушку (иначе её и не назовёшь), которая и исторгала все кошмарные вскрики. Вокруг него, преимущественно на почему-то абсолютно пустой дороге, столпилась стайка теней: какие-то отбрасывала его экипировка и он сам, но бóльшая их часть — немногочисленные мёртвые тела. Всюду каплями, лужами и большими пятнами на осколках и стенах лежала кровь, вокруг — ничего целого. Звуковой волной была полностью сокрушена проходная мануфактуры: красивый, богато обставленный зал для официальных приёмов, украшенный большими витражами, великий во всех смыслах слова — ныне обрушенная, как карточный домик, груда пепла и мусора. Довершением картины, финальным штрихом, служил бесконтрольный смех, который разливался по абсолютно безлюдной улице, словно рябь на воде после брошенного в неё камушка. — Mein Gott!.. — почти что в безмолвии, роптал Лайдент. Но затем, тут же спохватившись, он закрыл свой рот руками, простоял пару секунд, в надежде, что его не заметили, и только затем стал аккуратно, пятясь, уходить, всё ещё продолжая таращиться в сторону неизвестного космодесантника-террориста, но стараясь смотреть как будто сквозь. Ещё неизвестно, обладает ли этой телепатией или чем похуже... Наконец, тьма полностью укутала его, словно старый камзол, что позволило ему отвернуть взгляд и, пригнувшись, побежать, стараясь держаться подальше от дороги, ярко освещённой лампами, наоборот, прислонившись к кирпичным и бетонным основаниям завода, стараясь быть как можно более незаметным. Окончательно он почувствовал себя в безопасности лишь когда переступил границу между производственным сектором и жилым. Здесь пересекалось несколько главных шоссе улья, отчего концентрация народа была непомерно высока, даже для перенаселённого муравейника. Прислонившись к основаниям гигантских зеленоватых сверхнебоскрёбов, он шёл по широким освещённым тротуарам, весь запачканный кровью, местами своей, местами чужой. Но в густой толпе людей и инопланетян никто этого не замечал — все толкались, кричали, пытались пройти сквозь огромную человеческую пробку. Здесь стоял шум и гам, до сегодняшнего дня несравнимый ни с чем, но даже после ужасного события на фабрике, этот бесконечный топот, мириада посторонних голосов, галдевших в унисон пролетавшим машинам и ави казался непомерно громким, воинственным, вызывающим. «Das ist seltsam, — подумал Лайдент, — почему там, позади, было совершенно пусто?» Это действительно было неестественно: на пути не было никаких блокпостов, препятствий, а участок Проспекта возле его места работы обычно отличался если не большим, то хотя бы средним потоком машин и людей. Видимо, пока он его погибшие товарищи занимались погрузкой, за их спинами случилось что-то такое, что обратило множество в бегство. Навряд ли это было само явление боевика, и навряд ли его первый удар — тогда на дороге было бы достаточно жертв, покорёженных автомобилей. Значит, причиной такой формы паники послужило нечто другое, тихое, но ужасающее. Впрочем, чем именно мог быть такой «тихий мрак» — оставалось загадкой не для его ума. По берегам двух артерий города недвижно стояли высокие мастодонты-дома, отдающие слабым тёмным зеленоватым свечением, фасады зданий были грязными, и никто за ними не следил — как и за неуправляемой оравой людей и прочих существ. Где-то далеко, через два километра, если постараться, можно было разглядеть центральную турбо-кольцевую развязку двух скоростных шоссе. Всюду мчали громкие и приплюснутые к земле машины, пролетали ави. Неизвестные голоса гоготали в ужасный темп, сновали вокруг, тут и там, и не было от них ни проходу, ни уходу. Резали глаза рекламные вывески, расположенные везде: панели, вмонтированные в тротуар или голографические транспаранты в воздухе над автострадами, многочисленные плакаты... зазывалы всех мастей на площадях и не только. Ночного неба здесь было совсем не видать: только громоздкий потолок следующего уровня, расположенный высоко-высоко, держащийся на огромных колоннах-опорах, испещрённый светящимися дырами разного диаметра (через которые, как пчёлы в ульи, сновали ави), украшенный свисавшими мусоропроводами, трубами водоснабжения, бесконечными гроздьями проводов теле-, видео- и голографо-коммуникации, и прочими техническими дарами сорокового тысячелетия. Это многогранное сборище живых существ со стороны можно было бы спокойно назвать сбродом: каждый кто во что горазд — во внешнем виде и стиле, в манере говорить, в расе. И разлиться одной капельке в этом огромном океане было проще простого, но как же ему это что-то напоминало!.. Те же необозримые ряды двуногих, снующих тут и там, словно жирные, почерневшие мухи, крики, резко срывающиеся с губ, кривые и заигрывающие шипения, как перешёптывания, циничного радио, синие экраны голофонов, неприятный хруст пластиковой одежды, и ощущение, будто всё так, как должно быть. Но и чей-то пристальный взгляд со стороны просто так не отпускает, не отпускает... Забежав в первый же попавшийся фасад аптеки, блекло выделявшийся фиолетовым неоновым свечением указателя на фоне тысяч таких же, он наконец-то не слышал ничего. Спокойная, умиротворённая тишина. Весь шум пролетавших людей и машин остался за панорамным стеклом витрины. Он подошёл к окошку, за которым показался аптекарь: — Мне, пожалуйста, Verband, перекись и что-нибудь от... этого, — он протянул руку вверх, показав провизору уже опухший сломанный палец. Пару секунд подумав, видимо, что-то вспоминая, он удалился за стенку, послышался шорох возни в бесконечных коробках, и, спустя пару минут, тот вернулся назад, держа в руках небольшую кипу различных упаковок. Выложив их все на прилавок, он назвал сумму к оплате. Недолго раздумывая, Лайдент стал нащупывать в кармане накидки необходимую сумму здоровой рукой, характерный звон — и пару золотых монет с отчеканенным гербом Империума уже в кассе. Фармацевт завернул всё в пакет, не забыв пояснить, как использовать последнее средство: — Сначала Вам, э-э-э, — он замялся, — надо вывернуть палец назад, а затем намазать это, — он указал на мазь в упаковке, — тридцать миллиграмм, или около двух столовых ложек, за час должно зажить. Но, в препарате нет обезболивающего эффекта, так что тут Вам придётся уже самому... выкручиваться. — А обезболивающее, что, не положили? — Нету, — безучастно пожал плечами продавец, — разобрали всё. Даже наркотические, — и протянул чёрный полиэтиленовый пакет. — Ну... спасибо и на этом тогда. Auf Wiedersehen. Взяв неприметный кулёк, он вышел назад, на улицу, где его сразу же обдал тёплый ветерок живущего Города. Вновь в бесконечную толпу. Вновь в жизнь. Ему было необходимо пройти в районе двух кварталов — не так уж и много, но ноги отказывали уже сейчас — проделать ежедневный путь до работы не то, чтобы пешком, а скорее даже бегом (а расстояние это не самое близкое), для его изношенного временем и событиями организма уже почти что непосильный подвиг. Поэтому, можно сказать, сейчас его нёс нескончаемый поток. Постепенно прислонившись к испорченному фасаду здания, как обыкновенно муха липнет к клейкой ленте. Зеленоватого оттенка сверхнебоскрёб устремлялся вверх, и его шпиль, казалось, достигал потолка — неприветливая табличка красовалась на боку здания, как клеймо: «#3, д. 1122», да, точно его дом. Мрачные статуи горгон, химер и демонов, местами потресканные от времени, тяжёлым взглядом окидывали окружающее пространство, жадно раззявив пасти, полные острых клыков. Он даже и не понял, как здесь оказался — кажется, только-только покинул аптеку. Глаза закрывались сами собой, и вроде бы хотелось спать, но острая боль перелома не давала о себе забыть. Поэтому с этим надо разобраться как можно скорее. В пользу этого говорила и наступающая тьма, которую вряд ли могли скрыть фонари. Поднявшись по первому крыльцу, он зашёл в свой подъезд — боковой неф. Справа красовались высокие витражи, почти не пропускавшие свет из-за толстого налёта грязи, а слева был ряд сетчатых шахт, скрывавшихся в неясной синеватой дымке, в которых располагались элеваторы, ведущие на разные этажи. Если пройти далее, можно было наткнуться на каменную резную лестницу, узорным винтом также уходившую очень высоко, чьи балюстрады создавали причудливый эффект распределения и без того почти отсутствующего света; на ней обычно засыпали бездомные. Но сейчас никого не было: лишь звенящая тишина от пустоты и хруст разбитых бутылок из-под алкоголя под ногами, тлеющие на сухом пыльном бетонном полу окурки, рассыпанные как древний снег. Внутри всё заскрежетало, поржавевший металл души начали быстро-быстро царапать давно умершие кошки. Почему-то всё это, бывшее нормальным, теперь перестало таким казаться, и острое желание покинуть эту реальность любимыми возможными методами заполнило отяжелевшую от ужасного дня голову. Медленно подойдя к шестому по счёту лифту, он нажал на кнопку и дверь неспеша открылась. Зайдя внутрь и машинально выбрав свой этаж, двери кабины закрылись. Начался плавный подъём наверх. Всё скрипело и жужжало, пока вокруг мелькали одни и те же пейзажи непомерно огромных витражей, за которыми не было ничего, кроме синеватого тумана: словно кто-то вырезал картинку за ними, скрыв всё сущее и оставив только внутренности этого огромного вампира-троглодита, где всё жило своей жизнью и не подчинялось никаким законам логики. Проплывали бесконечные в высоту резные колонны, корнями уходившие в стилобат ещё с первого этажа. Полу-прозрачные стены этой несчастной кабинки видели лучшие времена: измалёванные, заплёванные, полностью забытые и покинутые. Никто не следил за состоянием — того гляди и рухнет, никто даже не заметит. Наконец, поездка была окончена — лифт добил свои последние щелчки, заглушив их в собственном моторе, и двери (уже с другой стороны) открылись. Это не был самый последний этаж, но и не самый первый. Отсюда уже виднелись красивые дуги нервюр потолка, а за узорным витражом виднелись остроконечные башенки — пинакли, робко выглядывавшие из-под кирпичных полудуг — аркбутанов. Также было видно и абаки — их тоскливые концы упирались в мрачный и отрешённый смрадный воздух, наполненный дурными предчувствиями и вредными химикалиями. Он по обыкновению безэмоционально прошёл по галерее, где уже слева были небольшие квадратные окна, прошедшие через которые остатки света тонули в взвеси пыли, витавшей в атмосфере, а справа — непосредственно квартиры и посередине коридора его серая, невысокая фигура ничем не выделялась, сливаясь с окружающим бедствием спокойствия; достигнув своей двери, открыл её уже заранее заготовленными ключами, позади остался весь ужас мира, все переживания, и теперь можно было попытаться порассуждать на трезвую голову над тем, что же именно сегодня случилось. Это была типичная для планеты жилплощадь: жилая комната, санузел, кухня. Может показаться, будто этого мало — но на одного человека хватало с головой. К тому же, имелись неоспоримые преимущества: хорошая тепло- и звукоизоляция, просторные коридоры, высокие потолки и неплохие узорные элементы на них. В конце концов, в столь высоком доме водопровод работал на удивление исправно. Его поприветствовали свисавшие кучки пальто, и почти голые стены: обставлено всё было по-минимуму. Сняв одежду, он прошёл на кухню. Кухня как кухня. Стандартный стол, плита, раковина, холодильник. Стояло древнее, но рабочее радио, которое он обменял на какой-то из планет, во время своей службы. По заверением продавца, само устройство было прямиком с Терры, и было найдено в древних развалинах прошлого. Но пока что его включать не хотелось — голова словно раскалывалась от удара молота и, прежде всего, хотелось разобраться с этим назойливым переломом, переросшим уже в какое-то наваждение. Первым делом достав мазь, он положил её на стол перед собой, и вытянул палец. Теперь предстояло самое сложное — выправить его назад. И если приблизительное представление как это сделать, Лайдент имел, то вот силы духа... не очень. Обезболивающих дома нет. Что обычно в таких ситуациях делают? Не думая долго, он подошёл к холодильнику и, открыв его, достал квадратную бутылку виски. Коричневатый напиток стал своеобразной призмой, проходя через которую тусклый свет одинокой лампочки приобретал удивительные, порой даже сказочные цвета: радуги и не только. Зубами вытащив пробку и выплюнув её, он залпом выпил всё до дна, после этого сморщившись. Алкоголь жёг внутренности, особенно желудок, ведь когда пьёшь, не поемши, пьянеть начинаешь быстрее, жгло и горло. Буквально через несколько минут, голова уже начала кружиться, а мысли потихоньку становиться попроще. Теперь, когда он находился на пограничном состоянии, между пьянством и адекватностью, можно было проводить саму операцию. Глубоко выдохнув и закусив нижнюю губу, он взялся здоровой ладонью за больной палец, и... — Агрх! ... прозвучал очень неприятный хруст. А затем последовала адская боль, подобную которой он уже испытывал, но очень давно, и о таких ощущениях организм предпочитает сразу же забыть... теперь, когда всё было точно готово, он взял мазь, аккуратно выдавил из тюбика, согласно сказанной аптекарем дозировке, и обмазал вокруг места перелома. Далее, забинтовав бинтом, он принялся обрабатывать остальные раны, ссадины и кровоподтёки: на спине, на руках и ногах, одну на голове... в общем, травм за сегодняшний день было набрано достаточно. Он и не заметил, как в это время, за панорамным окном, сквозь которое открывался вид сверху на этот уровень Улья, пошёл т.н. «дождь» — когда с верхних этажей в ночные часы, когда на улицах обыденно пусто, начинают сливать технические отходы, которые потом идут далее через сливы в систему канализации, спускаясь ещё ниже, пока наконец не уйдут в грунт, или пока не осядут гигантскими наростами в Старом Городе. Вот — желтоватые капли кислотной жидкости медленно стекали по стеклу, пока он, шипя и закусывая нижнюю губу, обливал свои ранения перекисью, затем перематывая их бинтами. Снятую рубашку, штаны, трусы, носки — в стирку, а на себя — свежую одежду. В отличие от более-менее тёплой улицы, в квартире было достаточно холодно, чтобы человек старался надеть на себя как можно больше одежды. Окончив с самодельным врачеванием, выкинув в мусорку вату, бутылку и смоченные собственной кровью и перекисью бинты, он остался сидеть на стуле, сложив руки на стол, уставшим взглядом ведя вслед за каплями дождя. Этот день ничего хорошего не предвещал — ведь ещё на подходе к аптеке он понял, кто именно стоял за сегодняшним терактом. То был член отряда шумовых космодесантников — всего один... всего один! И какие разрушения он создал! Скольких убил! И всё ради пустого наслаждения — так понимали стоны умирающих их извращённые мозаичные лабиринты мозга под влиянием витиеватых и розовых щупалец-обещаний Хаоса. Во время службы он повидал много ужасов, но с таким он сталкивался, пожалуй, впервые. Ему доводилось много слышать об этих ужасных тварях, внешне похожих на людей, и когда-то бывших ими, но вживую — никогда... это, должно быть, второе день рождения! А быть может, и намёк Костлявой... как правило все, кто когда-либо смог пережить стычку с ними — бесследно исчезали, вслед за ними — их семьи, а те редкие друзья, что пытались навести справки о своих пропавших товарищах, неизменно сталкивались со вполне прозрачным намёком: «не лезь» — навряд ли такое могли проделать сами десантники. Нет, здесь стояла сила более могучая, более... имперская. Он тут же осёкся от таких мыслей. Быть того не может. Просто слухи, не более... но, что, если придут за ним? Случаев нападения со стороны этих порождений Хаоса много, но все они связаны одним элементом — преступники появлялись из ниоткуда, и туда же ныряли, причём никто не мог вспомнить, откуда вообще они могли вылезти и все имевшиеся строительные планы стабильно показывали, что никаких потайных ходов нет и не могло быть, но... откуда-то же они вылезали? И куда-то же они скрывались? Здесь навряд ли ключевую роль играла телепортация, так как никаких остаточных следов не находилось — по-крайней мере, так он слышал от сослуживцев. Но, впрочем, он не должен... и не может о таком думать. Всё, что сейчас ему действительно хотелось — просто лечь спать и выйти из реальности часов на двенадцать-четырнадцать, а затем, со свежими силами, прийти как ни в чём не бывало на своё место работы — и под молчаливые вопросительные, легко пожимая плечами, отвечать: «Вы же знаете, какое у меня прошлое», да-да, пожалуй, он так и сделает... Кое-как встав, и, шатаясь из стороны в сторону, он дошёл по коридору до спальни — тумбочка, кровать, обширная и полная книжная полка, а также читальный столик, на котором лежала пара очков и давно начатая «Мир Z: Мифическое Поколение» — древняя книжка, напечатанная Бог знает, сколько лет назад... завалившись в постель, он позволил туману в голове заполнить всё пространство разума, провалившись в das Reich des Morpheus...***
— Ни шагу назад! — воинственно прогремел призыв к последнему рывку. Те немногочисленные реки, что не были осушены адским пламенем термоядерных боеголовок и те немногочисленные поляны, что не были осквернены чумой и завалами трупов были здесь вовсе не к месту — ведь небо давно окрасилось в кроваво-оранжевый, цвет бесконечных взрывов воздушных баталий; миллионная пехота беготнёй истоптала многочисленные города и зелёную траву, даже пожухлой не осталось, в то время как где-то на околокосмических орбитах всё было ничуть не лучше — пару раз с высоты прилетали невыразимо большие обломки кораблей, а останки этих штурмов добавили планете второе кольцо — кольцо мусора. Здесь было настолько тяжело дышать, настолько было много людей, каждую секунду над головой маячил хитрый трасер от пули-дуры, которая только что убила твоего боевого товарища, но тебе некогда это замечать — ведь каждые сутки, час за часом, ваша армия пробивается на помощь другой, и красные белки глаз от лопнувших капилляров стали обыденностью, и боевые стимуляторы — сон был пять суток назад, тяжёлая винтовка в руках, не дающая никакой боевой мощи — всё это стало сносной тяжестью бытия. Вас, безусловно, поддерживает та немногочисленная авиация, что есть, и куча техники — но каждую минуту на поле битвы раздаётся не только крик солдат, но и страшный гул пробитой машины — и её закономерное падение, начинается невыразимая давка, дезориентация, и вновь — трасер от хитрой пули-дуры, только что промчавшейся сквозь три головы, всего в пяти сантиметрах от тебя. Главное — идти вперёд, или хотя бы не останавливаться, стоять на одном месте, потому что печальный исход в таком случае гарантирован. Здесь, на войне, либо ты приспосабливаешься к окружающей среде, мимикрируешь под обстоятельства и стараешься выжить, предоставив самого себя базовым инстинктам, либо тебя отпевают на Родине. Отсюда уезжают либо победителями, либо в оцинкованных гробах. Только в таких условиях раскрывается истинный потенциал человека — когда тебя запирают в мрачной клетке, без доступа к воздуху, начинаешь искать пути к свободе, именно это и становится главным мотиватором в жизни, ведь вся жизнь — как одна сплошная военная кампания. Это был почти что Финал — грандиозный разгром сил противника, виртуозная победа генералов и одиозный, воодушевлённый выживший народ; не по красным дорожкам конечно, но с медалькой на груди — таким представлялся путь домой, к тем, кто остался. У него не было никого. Первое, что здесь замечаешь — масштаб. Второе — смерть. Третье — скотские условия. И только четвёртое, последнее — глобальный замысел. Кому выгодно, кто развязал, кто поддержал, а кто заморозил, кто пытался вставить палки в колёса, а кто просто промолчал. Всё это вызывает непредвиденные приступы рефлексии, которые позже, на фоне психических и физических травм, вырастают в целые и комплексные проблемы, остающиеся на всю жизнь. Плотные струи огня вылетали из стройных огнемётов пироманов, прикрывая наступающие орды — в это время где-то в тылу возводится спешно лагерь — рядом кому-то оторвало ногу от неподалёку пронёсшегося взрыва, но никто ему не поможет, ведь полевых медиков на всех не хватает, вероятно, он так и погибнет и его лик будет реликтом, регулярно всплывающим в памяти. В рациях раздаются нескончаемые крики о помощи, приказы, информационные сводки: погода, направление противника, какой-то непонятный график, военные шифры и послания отставшим (бедняги), и всё смешивается в такую... В этот самый момент происходит что-то такое, что в памяти не отложилось из-за своей чрезмерной жестокости, вульгарности и правдивости, что-то, что убеждало в реальности всех смертей больше, чем погребённые в могильном морозе метровых сугробов безмолвия бесконечных каменных табличек бесконечных армейских кладбищ, и что-то, что долго будет напоминать о своём отсутствии: частичка памяти исчезла из мозга, эту пустоту хочется заполнить каким-то фрагментом, но ни один туда не встаёт, по форме не подходит. ... кучу! Какофония нескончаемых звуков, светящееся от хода битвы небо и прогорклый от запаха пороха и умерших воздух, тысячи человек, полное отсутствие каких-либо ориентиров. Возможно, это и было свободой? В каком-то отдалённом, извращённом смысле — да. При таком раскладе всё сразу становилось на места, и было ясно, почему человек так отчаянно стремится к саморазрушению.У меня на душе есть дыра бездонная, Я её заливаю, заливаю, заливаю, Мне уже мерещится будущее стрёмное — На него забиваю, забиваю, забиваю--
— Откройте! — жёстко прогремел слегка сиплый голос, в унисон — отчаянные удары кулаком в дверь. Он распахнул глаза — кровавые небеса медленно накладывались на реалистичный потолок, и правда стала просачиваться в мозг, но не сразу, — поначалу находясь в немом шоке. Кто? Откуда? Зачем? Неужели за ним пришли? Если да — что делать дальше? За окном «дождь» шёл, не переставая, а вскочив, он не знал, что и делать. Аккуратно выйдя в прихожую, он посмотрел на висящие часы, медленно отстукивающих четвёртый час ночи. Бежать некуда — да и зачем? Даже если бы была такая возможность, куда можно было бы податься? Нашли бы везде, и нашли бы быстро — поэтому, приготовившись к самому худшему и заранее достав из тумбочки в спальне все нужные документы, он открыл дверь. В ночном полумраке подъезда, спрятавшись за длинными чёрными плащ-пальто и шляпами, стояло четверо мужчин. Их вид был более чем угрюм, но страшнее всего было то, что он их когда-то уже видел. Но где именно — точно вспомнить сейчас не сможет. Не долго раздумывая, самый ближний по расположению к двери, начал говорить: — Доброй ночи, Лайдент, — холодно начал силовик, — думаю, кто мы такие — разъяснять не придётся. Давайте я буду краток: у нас есть ордер на допрос, так что я попрошу Вас проехать с нами. — И вам не хворать, — постарался быть не то вежливым, не то спокойным, военный, — разрешите уточнить, допрос по поводу?.. — По поводу сегодняшнего... инцидента на месте Вашей работы. Даём Вам сто двадцать секунд, чтобы собраться и привести себя в порядок. Мы ждём здесь. Даже не закрыв дверь, он быстрым шагом направился в уборную, где, в первую очередь, хорошо умылся, а во вторую — сходив в туалет. Проверив, всё ли на месте — очки, паспорт, ключи от квартиры, рабочая виза и удостоверение рабочего, он наспех накинул пальто из плотного пластика, закрыл дверь, и... отправился в холодную тьму лифтовых шахт, вниз, на неприветливую улицу. Сейчас имело место только два вопроса — «Чем всё это закончится?» и «Что будет дальше?».<Kapitel 1:das_ENDE> <Nächstes Kapitel:"MANHUNT"> <??.??.2021>