Об экзотике и слишком глубоком вырезе

Дилюк никогда не считал себя ревнивым. Ну, просто — с чего бы? Не было ничего, что он не смог бы принять, и не существовало вещи, которую он не смог бы отдать. Любимый волшебный ночник в детстве или какое-то чувство привязанности, последний стакан сока или уступить право первых объятий от отца… Нет. Он был уверен, что нет — он путешествовал по раскаленным пескам и видел тысячелетние ледяные вершины, он никогда не искал друзей после возвращения… И он совершенно точно не ожидал, что будет подпирать стену собственной таверны, сожалея и одновременно радуясь тому, что не умеет испепелять взглядом. В конце-то концов, никто не мог ожидать, что случится Кэйя! Когда во времена юности все шептались, что Кэйя весьма… необычный? Дилюк никак на это не реагировал, только смотрел вместе с остальными и улыбался, когда Кэйя, вместо заниматься делом, начинал дурачиться и кривляться. Возможно, потому что эта бронзовая кожа и похожие на зимнюю метель глаза были всегда на виду — он привык к провоцирующим улыбкам и… Да, хорошо, Кэйя действительно выглядел привлекательно даже в самых скромных рубашках, застегнутых до последней пуговицы, но это никогда не было проблемой? Дилюк десятки раз видел, как он выходил из бара с пьяно смеющимися девушками, и сдержанно улыбался, слыша очередное «вот бесстыдник» от старших, а в путешествии встречал множество красивых людей самых разных рас. Он понимал, что на самом деле внешность и поведение Кэйи это не что-то особенное; что есть сотни, тысячи людей красивее него и гораздо более… кхм, впечатляющих. Но это не отменяло желания Дилюка убивать каждый раз, когда он видел эти взгляды, устремленные на Кэйю. Оно и началось далеко не сразу после возвращения, если так подумать — Дилюк просто увидел его издалека и сначала даже не поверил. И они еще долго дулись друг на друга, не зная, как подобрать слова и наконец-то выговориться. И после, когда поговорили, они целовались практически в каждом переулке и на каждой поверхности винокурни. И… И Дилюк как никто другой знал, каким горячим на самом деле может быть Кэйя. Льдом не обожжешь? Забудьте. Этот парень просто снимал с себя куртку и в одной только свободной рубашке и брюках выглядел как само воплощение сексуальности на простынях, что уж говорить о том, каким он становился… Когда да. Словом, в какой-то момент, который все упустили, Дилюк понял, что на вырезе Кэйи даже мужчины задерживают взгляд слишком долго, и что слишком уж часто к кончикам пальцев, не скрытым перчатками, стремятся прикоснуться. И от этого внутри все загоралось, он ставил очередной стакан с выпивкой и отворачивался… А потом в подсобке закидывал эти дрожащие смуглые бедра себе на плечи, покрывал их поцелуями и вырывал стон за стоном. И он как-то не думал, что причиной тому могла быть ревность. Злость? Что-то горячее и колющее? Да. Но ревность? А это была она. Ревность жгучая и раздражающая даже больше, чем весь вечер вешающаяся на Кэйю красавица, из-за которой Дилюк не находил себе места — буквально. Он даже вышел, чтобы пообщаться с посетителями, и несколько раз оказывался слишком близко — настолько, что мог чувствовать легкий запах яблок и каллы, исходящие от Кэйи, — и все, на что его хватило, это буркнуть, что цепочка оборвалась. Та самая, на груди. Дилюк даже стойко выдержал сверкнувшие северным сиянием глаза и ушел протирать стаканы, стараясь не думать о Кэйе, о том, что чертову цепочку сейчас наверняка найдется кому починить, и о том, что он чертовски ревнует, тоже. Хорошо, Кэйя был не просто экзотичным или необычным! Любой бы потерял голову от густых черных ресниц, словно углем очерченных, от полного зимней тоски взгляда… и от этой кожи сладкой даже просто на вид. Особенно, если учесть, что легкий шёлк рубашки вообще ничего не прикрывал, и дело даже не в вырезе; хватило чуть более сильного порыва ветра или проливного дождя, чтобы видно становилось абсолютно все. Кэйя был прекрасным и удивительным, и он знал себе цену, но это ни капли не успокаивало, а только разжигало огонь внутри сильнее. — «Жаркий поцелуй», пожалуйста, — обожгло ухо внезапно. Кэйя сидел за стойкой вместе с этой оборванной цепочкой и улыбался — этими своими пухлыми мягкими губами, все еще хранящими вкус вина и помнящими вчерашние поцелуи. Взгляд все равно задержался на цепочке, а потом на впадинке между ключиц и ниже, ниже… Дилюк знал, что там, на солнечном сплетении, все еще должны быть следы, и все равно сердце тоскливо ёкнуло, стоило Кэйе на секунду отвести взгляд. — Остался только сок. — В твоей-то таверне? — Для тебя — только сок. Кэйя засмеялся. Тихо так, приятно, прикрывая рот двумя пальцами, чтобы не привлекать слишком много внимания, а потом повел плечом, заставляя Дилюка обратить взгляд к острой ключице и капельке пота, что стекла вниз в ту секунду — стало слишком жарко. Дилюк облизнул пересохшие губы, откладывая стакан. — Виноградный или вишневый? — В жизни бы не подумал, что молодой господин умеет ревновать. … В яблочко. Пришлось приложить немного усилий, чтобы привычно не дать ему подзатыльник. Намного больше усилий ушло на то, чтобы не потянуться за ингредиентами для коктейля. — Ты похож на ёжика, когда дуешься, я говорил? — холодные кончики его пальцев скользнули по тыльной стороне ладони Дилюка, заставляя чуть ли не подпрыгнуть на месте. Кэйя очертил порозовевшие костяшки, взобрался под рукав всего на мгновение не отрывая взгляда — захотелось съязвить и руку отдернуть, но Дилюк все еще не был настолько идиотом. Ну, он так считал. Он еще раз посмотрел на Кэйю исподлобья, облизывая губы и думая о том, что эта золотистая цепочка оставляет мерцающую пыль на его коже. Она зазвенела, стоило Кэйе наклониться через стойку, и рубашка прекрасно открыла вид и на грудь, и на то, что ниже — Дилюк мог видеть каждую метку; стоило только задержать взгляд на мгновение, и ему определенно снесло бы крышу прямо здесь. — Цепочка, — только и смог выдавить из себя. Получилось гораздо более хрипло и несдержанно, чем хотелось бы. — Цепочка, — кивнул Кэйя. — Отвлекает? — Немного. За их спинами пьяно смеялись посетители. Становилось все жарче. — Предлагаю пойти и ее… Застегнуть? Да, определенно надо. — И успокоить молодого господина. И обязательно подразнить. В конце концов, к его красным волосам тоже немало желающих притронуться.