Milky boy

Он на людях постоянно отталкивает мемберов, когда они идут к нему обниматься, кривит свою милую моську и фыркает на любое проявление заботы и любви. Юнги холодный, часто бывает сам по себе, излучает вайбы ледяного принца, промокшего под дождём котёнка, выброшенного на улицу, который то и дело гнёт спину и шипит на каждого, кто пытается проявить доброту. Всё меняется, когда они остаются одни в общежитии. Стафф уходит по домам, кто-то этажом ниже, чтобы не тревожить айдолов, камеры выключаются, вокруг становится тише. И тогда Юнги только показывает своё настоящее лицо: жалкий, беспомощный, способный только на то, чтобы развести широко ноги и позволить каждому мемберу трахнуть себя так, как они того пожелают. Юнги мог бы сказать, что это принудительно, но он сам идёт на это, сам провоцирует и получает за свои действия сполна. Мог бы рассказать, что это унижает – так и есть, но он никогда не откажется от такого рода наказания. Юнги отчаянный в своём желании кончить, когда его заполняют одновременно двое, грубо вбиваясь в простату до дрожи, глубоко так, что, кажется, опустит глаза и увидит внизу живота выпуклость под кожей. Юнги не молчаливый на самом деле. Он до безумия любит болтать, болтать так, чтобы получать за это болезненные шлепки по худой заднице, прогибаться и уходить от больших ладоней, отхватывая ещё сильнее за подобное. — Ненавижу то, что вы не можете нормально меня трахнуть. Я и звука не издаю под вами, — шипит дерзко. А в ответ лукавое: — Котёнок, тебе нужен третий член в глотку, чтобы болтать меньше. Тэ, помоги ему с этим. И Юнги давится, когда длинные пальцы мальчишки вплетаются ему в чёрные вихры, насаживая на себя до основания беспощадно совершенно. Юнги давится без конца, горлом сжимая ствол, бьёт Тэхёна по бёдрам и мычит так жалобно, сверкая слезами в уголках кошачьих глаз, пока тот не отпускает его затылок, позволяя хрипло закашляться. Юнги нравится сосать, нравится сосать глубоко, чувствуя тяжесть члена на языке, носом упираться в коротко стриженные волосы и до боли втягивать щёки, пока губы не покраснеют, пока не онемеют от трения. Юнги нравится, как выглядят члены его парней: разные, но он безошибочно знает вкус каждого, их эрогенные зоны и то, как языком доставить максимальное удовольствие. — Послушным котятам дают молоко, — произносит Тэхён, медленно вытягивая собственный член из влажного рта. Слюна вязко тянется от головки к языку, остаётся на губах и щеке, когда Тэ несильно шлёпает хёна членом по скуле, размазывая по бледной коже смазку. — Не пролей ни капли, Юнги-я. Никакого уважения от младших. Они хёном зовут только для того, чтобы после спросить ехидное «Каково это скакать на двух членах? Расскажи нам», зная, что Юнги не может ответить. Он захлёбывается в слюне. От темпа, в котором прыгает на Чимине и Хосоке, сильно устают ноги, он не успевает сглатывать обильно выделяющуюся слюну, кашляет, закатывает глаза и стонет низко. Он не может ответить, частично из-за того, что вот-вот дойдёт до оргазма и язык просто прилипает к полости. Он не желает отвечать сейчас, а это не нравится остальным. Чонгук останавливает его за плечи, прижимая к бёдрам Чимина и Хосока полностью, заставляя насадиться до основания. Но для Юнги это не проблема, его задница растрахана так, что свободно принимает в себя два, из неё течёт после предыдущих заходов сперма и смазка остальных мемберов, а толчки хлюпами разносятся по всей комнате. Чонгук не даёт двигаться, и Юнги скулит. Снова скулит, извиваясь, двигает тазом, чтобы дать себе хоть каплю стимуляции, но на такое получает болезненный щипок за чувствительные соски. И плачет. Плачет от того, что так сильно хочет кончить прямо сейчас, пока подступившая волна удовольствия не отхлынула назад. — Юнни, — ласково шепчет Чонгук, большим пальцем стирая слёзы на впалых щеках. Юнги смотрит ему в глаза, не пытаясь подавить скулёж от выражения лица младшего. — Я, кажется, попросил тебя рассказать нам о том, что ты чувствуешь, когда твою узкую дырку разъёбывают два члена. Озвучишь или оставить тебя так? Юнги не хочет так, Юнги хочет член Чонгука в себе после того, как Чимин и Хосок закончат. Каждый трахает его по-разному, по-своему желанно. Например, Намджун любит хёна сверху, в позе наездника, откидывается спиной на изголовье и смотрит-смотрит-смотрит на то, как Юнги скачет на нём. Он упирается узловатыми пальцами в широкую мускулистую грудь, соблазнительно выгибаясь так, чтобы Киму удобно было играть с его сосками. Юнги чувствительный во всех местах, всхлипывает и дрожит от невесомых касаний, от грубых прикосновений, от языка и от сухих тёплых губ на коже. Юнги любит, когда Намджун во время секса легко прикусывает напряжённые соски, всасывая с чмоком их внутрь, смачивает слюной так, что, выпустив, заставляет покрываться мурашками от холода в области влаги. Намджун же любит смотреть, как звучно, как мокро аккуратный член Юнги бьётся о низ его живота, пачкая (после Намджун обязательно заставит послушного котёнка слизать весь этот беспорядок). Джин любит депривацию. Неважно, ноги это, когда без возможности расставить их в стороны проникновение получается многим ощутимее, совсем иным; глаза, чтобы от малейшего взаимодействия с собой Юнги терял голову, выгибался, ёрзал по простыням ступнями и умолял на грани истерики: «хён, прикоснись ко мне, прошу, пожалуйста», «хён, я не могу больше, пожалуйста, пожалуйста»; или всё тело. Шибари – Джин теряет рассудок, перевязывая Юнги ажурными узлами хлопковой верёвки, подвязывая под потолок с раскрасневшимися от множества шлепков ягодицами, трахая на весу и не давая возможности опереться на что-то, кроме собственных плеч, когда Юнги закидывает туда ноги, свисая в неудобном положении. Но Чонгук в корне отличается. Он не делает акцент на толчках, глубине собственного члена внутри хёна, позе и проникновении в целом. Он одолевает словами, грязными словами, от которых у Юнги голова кругом идёт. Чонгук впивается длинными пальцами в бледное бедро, шепча на ухо насмешливое: — Хён, ты сегодня на сцене говорил о том, как я тебя раздражаю, отвлекая от работы, — он почти вбирает в рот хрящ. — Скажи, не ты ли ползал на четвереньках вокруг меня по первому приказу только для того, чтобы я позволил тебе взять мой член в рот? Или нависает сверху, татуированной ладонью сжимая горло Юнги до хрипа, когда повторяет: — Хён, ты такой жалкий. На что ты готов ради того, чтобы тебя качественно выебали? Когда прижимает к себе, входя со спины на боку: — Моё имя ты стонешь чаще, чем произносишь своё, выкрикиваешь, выскуливаешь, просишь, заливаясь слезами – ты скорее забудешь собственное, — и, приподнимая худую ногу, чтобы сделать глубокий толчок: — Откуда такая шлюха вообще затесалась среди нас, а? Тебе гораздо больше подходит давиться моим членом, чем читать рэп на сцене. Больше всего в том, что происходит между ним и Чонгуком, Юнги нравится то, что все остальные смотрят на них. Сидят в паре метров, слышат каждое слово, наблюдают непрерывно похотливыми взглядами и дышат тяжело от движения ладоней по членам. Больше всего Юнги нравится, когда они нависают над ним вшестером, стоя на коленях или на ровных ногах, и доводят себя, смотря на его затраханное лицо, на покрытое алыми засосами тело, на сокращающуюся раскрытую дырочку, вокруг которой и так потёкшая смазка и следы спермы. Юнги нравится, когда капли попадают на живот, шею, грудь, жмурится, когда рядом с глазами, приоткрывает рот, чтобы кончили на язык, а после мурлычет довольно, издавая грудные звуки. Юнги всегда кончает несколько раз, пока это не становится болезненным. Он, весь перепачканный в лубриканте, предэякуляте и сперме, едва передвигает конечностями, когда подползает к Хосоку, сидящему на диване ближе всех обычно. Юнги опускается ему на стопу, прижимается возбуждением к голени и толкается, трётся, двигается так усердно, как только может, насколько хватает сил. Задница пачкает ногу смесью из жидкостей после секса внутри, а на голени остаётся смазка. Юнги абсолютно плевать, насколько это унизительно – так доводить себя до разрядки, словно котёнок, впервые познавший прелести половой охоты. Юнги знает, что на него смотрят, его боготворят и облизывают взглядами, каждое его движение заставляет их члены дымиться. Снова. Юнги знает об этом, а потому ему плевать. В конце концов, Чимин после подхватит его с пола, прижав к себе, и они вшестером помогут своему хёну принять душ, лаская всё ещё чувствительную после оргазмов плоть, дразня едва ощутимыми касаниями к телу, чтобы выбить короткие усталые стоны на грани крепкого сна. У них огромная кровать, в которой Юнги занимает центральное место, словно тот котёнок обхватывает бессознательно руками и ногами горячие тела, залезает на парней поверх и тычется носом в спины и плечи во сне. На людях Юнги холодный и хмурый, совсем не похожий на себя за сценой, шипит и больно кусается. У Юнги невозможно высокое либидо, неконтролируемая потребность принимать члены во все дырки и низкие рычащие стоны, когда он остаётся наедине со своими парнями. А уставший Юнги слишком любвеобильный для того, чтобы отпускать его куда-то за пределы кровати, где он отдаёт всего себя ленивым тягучим поцелуям, переплетённым ногам и объятиям любящих рук.