15 минут

— У вас всего лишь пятнадцать минут на все про все. Помыться, посрать — все в этом роде, и постарайтесь не убить друг друга. Достоевский не знал каким богам взмолился сокамереник, и что такого сделал чтобы их отпустили в душ — вдвоём и на пятнадцать минут. Сам Осаму стоял весь из себя гордый, дабы смог упросить охрану на такую нужную им двоим сейчас вещь. С неким азартом он взглянул на русского, и спокойно прошагал к тюремным душевым кабинкам. Фёдор поспешно прошёл за ним, и охранник повторив, что у них пятнадцать минут, запер металлическую дверь. Дазай стал спешно раздеваться, скидывая с себя тюремные вещи, и побежал в душ чуть ли не светясь от счастья. Достоевский с недоверием взглянул на японца, и раздевшись встал под горячую струю воды. На теле за это время скопилось немало пыли, и ощущение некого «очищения» было прекрасно. — Иди ко мне Дост-кун, — Осаму с ухмылкой поманил его к себе, на что русский неуверенно фыркнул, но все же подошёл. — Тебе спинку потереть? — Знаю я, как ты спинку трешь. Нет уж, откажусь, мне на заднице еще сидеть и сидеть, — Фёдор вздрогнул от неожиданного прикосновения бывшего мафиози к своей груди, но не отошёл. — Если ты на что-то надеялся, когда отпрашивал меня в душ — то зря это. — Ну почему же, Фёдор, — Дазай притянул русского к себе и обвил его талию своими руками. — Ты же должен меня отблагодарить за это. — Пф, я тебя ни о чем не просил — значит и благодарить не за что. Осаму лишь улыбнулся, и медленно коснулся губ русского. Тот сначала дернулся, будто попытался сбежать, но крепкая хватка на талии не позволила. Тогда брюнет тихо вздохнул, и отдал свой рот и себя на растерзание суицидника. Дазай быстро среагировал, облизнув верхнюю губу сокамерника, и сразу же проникая языком в рот. Облизывая его десны и язык, будто запоминая каждую частичку в его рте, и получая такой же пылкий ответ. Осаму переместил одну из рук на ягодицу Дост-куна, а второй сжав его начинающий возбуждаться член. — У нас осталось десять минут, мы не успеем просто. — Дазай лишь заткнул его поцелуем, утягивая пол струю теплой воды. Резко сместив Достоевского и прижав его к стене, Осаму опустился на колени, начиная надрачивать рукой Фëдору. Тот лишь тихо застонал, находясь в неком экстазе. Детектив лишь ухмыльнулся, и на пробу лизнул головку. Сверху послышались непонятные звуки, и Осаму не церемонясь сразу же заглотил наполовину, начиная обильно обсасывать ствол, облизывая каждую венку и стараясь не задевать зубами. Работая рукой, Дазай нашарил упаковку одноразового жидкого мыла и вылив себе на руку, протянул назад, вставив себе сразу два. Второй освободившейся рукой он помогал себе сосать, одновременно растягиваясь, пока ленивый Фёдор лишь царапал кафель и тихо постанывал. Пару минут растяжки и минета, и вот Осаму предстает перед сокамерником не в самом приличном виде. Русский же обвивает его шею руками, и утягивает в поцелуй, при этом придавливая бывшего мафиози к стене. — Сука, — все-таки две минуты растяжки это мало, но боль от первого толчка внутрь не такая сильная, как могло быть. Боль сейчас не имела сильного веса, хотелось просто успеть трахнуться прежде, чем охранник откроет и увидит эту сцену. — Двигайся. Фёдор толкается чуть глубже, и утягивает ругающегося на японском шатена в поцелуй. Следующий толчок уже не такой болезненный, а ещё через три толчка член попадает по простате, и Осаму стонет в поцелуй, уже просто подмахивая и расслабившись. — Блять, ты что придумаешь так... — Заткнись и трахай меня, — взгляд детектива был настолько… будоражищим, что Достоевский лишь хмыкнул, и сразу стал вбиваться в него в два раза сильнее. В тюремном душе были слышны хлюпы, вскрики, стоны и ругательства, а два заключённых стояли под струей воды и один бесстыдно втрахивал в стенку другого. Осаму тихо застонал, и стал быстро надрачивать себе рукой, закусив губу, и уже просто подмахивая Фёдору. Два-три толчка, и на стенку попадает порция спермы. Русский выходит из него откидываясь на стенку, и быстро двигает рукой, скользя по стене вниз. Тихий полувсхлип-полустон, и Достоевский тоже кончает опустившись задом на холодный кафель. Осаму забавно улыбается и брызгает в усталого Фëдора водичкой, а тот лишь слабо улыбаясь поднимается, смывая с себя остатки мыла и спермы. За дверью слышаться шуршание, когда Достоевский надевает на себя тюремную кофту, а Дазай-кун уже полностью одет. Металлическая дверь отпирается, и охранник смотря в пол, грозно произносит: — Пятнадцать минут прошли, на выход. *** — Твою мать, я понимаю что это тюрьма и камеры ВЕЗДЕ, но почему я то должен смотреть на ЭТО? — охранник тюрьмы обреченно вглядывается в искаженные удовольствием лица, и делает недовольное лицо, в душе завидуя этим двоим.