***
- Бакуго, ты на урок идти собираешься? – красноволосый юноша постукивал пальцами по дверце железного шкафчика в ожидании друга: разыгрывающий защитник непозволительно долго зашнуровывал кроссовки. - Да, я просто думаю о расстановке на игре, не уверен, что Каминари нормально покажет себя в роли легкого форварда, - блондин скомкал взмокшую форму, запихнул ее в сумку, закинул на плечо вместе с сумкой с учебниками. - Идём быстрее, сегодня нельзя опаздывать, - атакующий защитник поймал вопросительный взгляд друга, - Господин Иида-сан говорил, что в этот понедельник представит нам нового учителя, - друзья вышли с баскетбольной площадки и направились к зданию школы. - Серьезно? На носу экзамены, а он меняет учителя? – Кацуки пнул камешек носком тяжёлого кроссовка. Он все ещё думал о предстоящей на этой неделе игре. Если его команда одержит победу над одной из сильнейших команд в Сидзуоке, ему дадут дополнительные баллы к поступлению. - Я думаю, это будет учитель химии, потому что Хигучи-сан уже стара, а у тебя с химией все отлично, так что не волнуйся об экзаменах, - защитник выжидающе посмотрел на друга, - Кацу? - Заткнись, не называй меня так, - бросил Бакуго, не то чтобы ему правда не нравилось такое обращение - просто он правда нервничал. Заметив, как друг изменился в лице, он вздохнул и пробурчал следующую фразу, чтобы разбавить повисшую тишину, - Ты там на урок торопился, - блондин пихнул Киришиму в бок и ускорил шаг. Через несколько минут друзья были в школе. Они даже успели запихнуть сумки с баскетбольной формой в шкафчики и прошмыгнуть в класс до прихода Ииды-самы. Директор вошёл в кабинет, стуча по плитке каблуками остроносых ботинок. - Класс, - мужчина в костюме встал перед учениками выпускного класса, поправил очки, - с сегодняшнего дня у вас будет другой учитель математики. Ученики начали переглядываться, перешептываться, а Кацуки скривил лицо в недовольстве и краем глаза посмотрел на реакцию друга. Ну конечно, этот идиот уже достал скомканную бумажку в сотню йен и протянул сидящему сзади Каминари – он спорил с ним на то, что заменят учительницу химии. - Поприветствуйте господина Мидорию-сана, - Иида-сама пригласил в класс нового учителя математики для выпускного класса, и самой разумной реакцией для Бакуго на все это было раскрыть в изумлении рот. Он хотел закричать громогласное «Что?!», опрокинуть парту и ещё что-то в этом духе, но нужно было сидеть тихо, а уже тем более не рушить мебель. Перед классом стоял на вид совсем ещё юноша в белой рубашке, приталенной жилетке и отглаженных до стрелок узких брюках. Его изумрудного цвета волосы завивались в кудряшки, а большие глаза подчеркивали круглые очки в серебряной, поблескивающей от прямого света, оправе. Перед классом стоял тот самый Изуку Мидория, который вчера, краснея, смотрел на обнаженный торс Бакуго. И Бакуго смотрел на своего нового учителя и не понимал, как такое вообще могло произойти – ведь вероятность того, что в этой вселенной миловидный молодой человек, который просто ошибся домом вчера, сегодня станет твоим учителем математики, крайне мала. Изуку заметил Бакуго и сначала даже расстроился, что он в обычной школьной форме, а не в одних домашних растянутых штанах. А потом к нему пришло осознание того, что теперь он будет его учителем математики и будет видеть его в школе чуть ли не каждый день, и ему точно придётся напрямую контактировать с ним. Мидория смотрел на блондина и хлопал пушистыми ресницами, в замешательстве рассчитывая те странные угловые коэффициенты их функций, благодаря которым графики пересеклись таким странным образом. В общем, не трудно догадаться, что их отношения даже начались странно. Под пристальным взглядом директора старшей школы Мидории пришлось вернуть себе дар речи. - У вас есть вопросы к Господину Мидории-сан, пока я ещё здесь? – Иида-сама посмотрел на часы, прикидывая успеет ли добраться до места, где у него назначена важная встреча, если сейчас все решат задать вопросы. К счастью, руку подняла только одна девушка, на голове которой красовался золотистый ободок с изогнутыми рожками. - А сколько Вам лет, Мидория-сан? – спросила девушка. - Мина! – Каминари, сидящий справа, толкнул подругу и, когда та повернулась к нему, посмотрел на неё, разведя руки в жесте вроде «что за?». - Мне двадцать восемь, - ответил Мидория, улыбнувшись. Краем глаза он снова посмотрел на блондина за второй партой среднего ряда – Кацуки с удивлением смотрел на нового учителя. Я же говорил, что Мидории можно дать от силы лет двадцать, или двадцать пять, если я сниму очки и посмотрю издалека. - Все вопросы? – директор снова бросил взгляд на часы. – Тогда я вас оставляю. Мидория, зайдёшь ко мне в конце дня, - Иида неловко коснулся плеча друга и, стуча по плитке каблуками ботинок, удалился в сторону своего кабинета. - Здравствуйте, - как-то слишком тихо сказал Изуку. Он поставил свой портфель на учительский стол, прочистил горло, потому что он, черт подери, волновался и вновь обратился к классу после глубокого вздоха. - Я хочу дать вам небольшую самостоятельную работу на этом уроке, - ученики тут же отреагировали, когда Изуку достал листочки с заданиями: кто-то закатил глаза, кто-то застонал от досады, потому что не успел сделать шпаргалку, кто-то просто недовольно сложил руки на груди. - Не волнуйтесь, тут нет никакой высшей математики. Это просто способ для меня познакомиться с вами и вашими знаниями. Может, прежде, чем мы пойдём дальше по программе, вам нужно будет что-то подтянуть, - объяснил Мидория, стараясь унять недовольства основной массы учеников. Он вытер неожиданно вспотевшие ладони о ткань чёрной жилетки и принялся раздавать задания. - Прошу вас писать полные решения всех номеров, чтобы я видел, что вы действительно знаете, что пишете, - мужчина вернулся на своё место у учительского стола, когда положил листочек на каждую парту, - Там три номера алгебры с двумя подпунктами, два по математическому анализу и одна задача по геометрии. Если кому-то что-то нужно – циркуль, линейка, транспортир, пожалуйста, подходите. Кто-то вздохнул, осознавая неизбежность работы, кто-то недовольно простонал, прочитав задание, а кто-то фыркнул, мол да раз плюнуть, — это все прокатилось единой какофонией звука по кабинету. Кацуки беглым взглядом просмотрел все задания, не нашёл ничего сложного для себя и обратил внимание на подпись внизу листка, под задачей по геометрии. «Не забудь подписать работу и выполнять её разборчивым почерком! Номера могут быть выполнены в произвольном порядке. Удачи!» Нет, Бакуго никакой не особенный, это было написано от руки на каждом листочке и это достаточно логично, потому что, если бы это не было написано, посыпались бы вопросы вроде «а можно не по порядку?». Но почему-то хотелось верить, что учитель написал это только что и только на листке, предназначенном для Кацуки. Не то чтобы Бакуго был настолько самоуверен, будто он сделает все за пять минут, что решил добрые пятнадцать минут посвятить мыслям о Мидории, просто это произошло абсолютно непроизвольно. Юноша сложил руки на парте, подпер кулаком щеку и уставился на зеленоволосую макушку, склонившуюся над ежедневником. «Да какой из него нахрен математик?» — это первая мысль, которую юноша думал минут пять. Потому что выглядит Мидория совсем как студент, и говорит как-то неуверенно, да и задания в этой работе обыкновенные – никакого повышенного уровня сложности, только цифры выведены очень аккуратно. Кацуки кусал кончик карандаша и прожигал взглядом Изуку, который что-то писал в тетрадке. Он, черт подери, планировал прийти к нему сегодня вечером и под предлогом показать район, чтобы он больше не терялся, вывести погулять, а потом, может, предложить зайти на чай... И Мидория наверняка бы смотрелся лучше рядом с Кацуки, снова краснеющий, а не как чертов учитель математики. Да, наверняка, из него никакой математик, и скрывать то, что он исподлобья поглядывает на Кацуки, тоже у него никак не получается. Сразу после звонка по классу пронёсся громкий голос Мидории: «Сдаем работы!». Все сразу закопошились: кто-то начал лихорадочно дописывать, будто после звонка активность мозга повышается на тысячу процентов – своеобразное «плюс ультра»; кто-то ещё пошкрябал ручкой по листку, дописывая пару строк; кто-то начал лихорадочно заглядывать за плечо соседа, сверяя ответы. Киришима заглянул в листок Бакуго, и как обычно не понял ничего – когда Кацуки что-то решал, он писал очень быстро и неразборчиво, чтобы поспевать за мыслями, и черкал много, когда понимал, что мысли завели его совсем не туда, и дописывал решение сбоку, между строк где-то, чтобы не перелистывать страницу – неудобно ведь. Через пять минут все сдали работы, мужчина аккуратно, стараясь не помять листы, уложил их в кожаный портфельчик и вышел из класса, попрощавшись с учениками. Кацуки был одним из последних, кто положил свою работу на край стола, и прошествовал обратно к своей парте, чувствуя на себе пристальный взгляд учителя. Перед уроком родной истории все столпились и вы, наверняка, знаете или помните со школы, как все обсуждают задания и ответы после контрольной. Бакуго же молча сидел на отодвинутом от парты стуле, закинув ноги на парту, засунув руки в карманы, болтающихся на бёдрах форменных брюк, и, почти не моргая, смотрел в окно, покачиваясь на стуле, все ещё думая о том, что делать дальше. Отрицать, что Мидория привлекателен глупо, не ходить на уроки математики, чтобы его не видеть – еще глупее. - Бакубум, - Киришима протянул прозвище, которое придумал для друга с непростым характером сам, считая это слово высшей степенью своей гениальности, и положил руку на плечо одноклассника, - как тебе новый учитель? - Отвали, - бросил Кацуки. Потому что серьезно, теперь Кацуки придётся сидеть за партой и смотреть на мужчину, который вчера краснел и кусал губы, глядя на него. Он вообще не знает к чему это приведёт. - Оу, наша бомба тикает, - сказал красноволосый юноша и повернулся к Каминари. Он сделал вполне логичное умозаключение, что, наверное, Кацуки злится на себя и весь мир, потому что не решил какой-то номер в контрольной или не успел что-то важное дописать. Вообще Киришима привык к такого рода грубым высказывания своего друга – в средней школе все было еще хуже – он грубил одноклассникам, учителям, ежедневно ввязывался в какую-нибудь драку и, конечно, будучи на баскетбольной площадке, кричал соперникам, что убьет их, так что сейчас, судя по его тону, можно сказать, что Кацуки просто не в настроении и все не так уж и плохо. Ладно, к звонку на урок Бакуго придумал другую мысль. У вас когда-нибудь было так, что вам нравится человек, а потом вы узнаете его ближе – узнаете, каков он в общении, что считает правильным и так далее, и вам вдруг становится от него противно или просто происходит что-то, что в разговорной речи называют «разонравился»? Кацуки подумал, что нужно «просто забить», как выражается Каминари. Может, и беспокоиться не стоит? Может, произойдёт вот это самое «разонравился» и перспектива истекать слюной, глядя на обтянутые узкими брюками бёдра учителя математики, перестанет махать Бакуго ручкой. Не буду тянуть, в конце концов в течение этого дня больше ничего примечательного не произошло – Кацуки и Киришима после школы побежали на тренировку, снова кричали на опоздавшего из-за того, что он провожал Ашидо домой, Каминари, а потом плелись уставшие по домам. За домашними заданиями Бакуго даже забыл про Изуку и про здоровый сон, кстати тоже. Самое интересное произошло на следующий день. Сначала Кацуки услышал мелодию будильника, самую банальную, стоявшую по умолчанию, которую уже давно клялся изменить; увидел сообщение от друга, что утренняя тренировка отменяется и снова плюхнулся на кровать, потому что можно было проспать ещё час. Вообще, он так и не уснул, а просто смотрел в потолок и прислушивался к телевизору, который включает обычно мама, которая готовит завтрак, чтобы оставить его для Кацуки перед тем, как уйти на работу. Математика была вторым уроком, так что настроение Бакуго испортилось только к десяти часам. Во-первых, Изуку Мидория все ещё учитель математики, что не особо радует блондина; во-вторых, он раздаёт листочки с результатами контрольной. Бакуго увидел аккуратно выведенную букву в уголке листочка – и захотел взорвать все вокруг, чтобы камня на камне не оставить, потому что этой буквой была «D». Из всех своих желаний: раскурочить мебель, выйти, громко хлопнув дверью, стукнуть кулаком по ненадежно тонкой парте - блондин выполнил только последнее. Кацуки собирался окончить старшую школу с отличием, потому что это будет хорошим бонусом для поступления в университет и поводом дать ему стипендию, и до этого момента у Бакуго за всю жизнь была только одна «D» и то в средней школе. - Итак, вы все увидели свои результаты, но я хочу их прокомментировать, - Изуку встал у своего стола, снял с головы очки и вот теперь Кацуки заскрипел зубами. Со вчерашнего дня ничего не изменилось – его учитель по математике все еще привлекателен, а тем более сейчас, когда изумрудные кудри очаровательно растрепались из-за прежде запутавшихся в них очках; Бакуго все ещё думает, что если бы Изуку не оказался его учителем, то позвал бы его***
Сегодняшней ночью Бакуго не мог заснуть – он до рассвета не закрывал глаз, потому что едва он смыкал веки на их обратной стороне проявлялась сегодняшняя картина. От того, что он не мог уснуть, утром у него болела голова, точно в темечко вбивали острый клин, и это явно не потому, что Каминари решил отметить победу команды и выпить по бутылочке пива. И не потому, что под конец игры, почти в самый решающий момент, Кацуки по голове прилетело тяжелым баскетбольным мячом. Той картиной, которую я упомянул выше, стал Мидория Изуку. Конечно, Бакуго надеялся, что он придёт, но во время игры не было времени просматривать ряды зрителей и ещё как раз за вглядывание в трибуны он получил мячом по голове. Но когда Кацуки сравнивал счёт, забивая мяч в корзину противника, он увидел зеленоволосую кудрявую макушку. Мидория стоял почти прямо за щитом корзины, видимо, он опоздал на начало и не нашёл себе места на трибуне. Из головы Бакуго не выходил тот взгляд, которым на него смотрели большие сияющие зеленые глаза – совершенно воодушевлённо и восторженно. Он ещё приоткрыл рот и сжал руки в кулаки, прижимая их к груди; и это все заставляло Бакуго двигаться быстрее, прыгать выше и даже больше доверять своей команде. В конце все хвалили капитана, обнимали, пока сам капитан смотрел на улыбающегося Изуку, а потом на удаляющегося в сторону выхода Изуку. И конечно, Кацуки не скажет своей команде, что победой они обязаны его учителю математики. Потом он не мог заснуть, думая о том, что это вообще все значит и почему происходит. А ещё он вспомнил, что завтра у него первое занятие дома у Мидории и вообще не знал, чего от этого ожидать. И сейчас он стоял перед дверью знакомого одиннадцатого дома и нервно кусал губы, теребя в кармане толстовки ключи от дома. - Здравствуй, Бакуго-кун, проходи, - дверь открылась, и блондин впервые увидел своего учителя в домашней одежде – белой футболке, черная надпись, заставившая Кацуки усмехнуться, на которой гласила, что это деловая футболка, и мягких домашних брюках. Бакуго пригласили в небольшую кухню, смежную с гостиной, и велели сесть за стол у окна. Больше ничего не произошло, и блондин даже немного разочаровался, хотя чего он ещё ожидал? Мидория-сан и так поздравил его с вчерашней победой, встретив в школе, глупо было бы ожидать, что в более приватной обстановке мужчина бросится ему на шею и признается, что он теперь его фанат. И вообще, скажу по секрету, Мидория никогда особо не интересовался спортом, а на баскетбольном матче вчера был впервые в жизни. - Хочешь чай или кофе? – блондину казалось даже, что учитель нервничал. Мидория дождался отказа, налил себе кофе и наконец сел на стул напротив ученика. Он явно готовился к встрече, потому что на кухонном столе не было ничего лишнего, а только лежали несколько книжек по математике и листок с выполненной блондином контрольной работой. - Давай для начала проанализируем твою работу. Про почерк и аккуратность, я думаю, тебе не стоит говорить, так что давай, по существу. В первом номере ты усложнил себе жизнь тем, что наставил слишком много условий – гораздо проще было просто написать, что подкоренное выражение больше нуля, решить два линейных и успокоиться, - Изуку говорил быстро и сопровождал свои слова тыканьем пальцем в написанное. Похоже, что как только он оказался в своей компетенции, он перестал нервничать. - Но, по сути, то, что я написал – правильно? – перебил его Кацуки. В математике он руководствовался данной себе им самим установкой - «Я дошёл до правильного ответа, не важно, как я это сделал». Отчасти эта философия верна, но он вообще когда-нибудь слышал о такой вещи, как «рациональный путь»? - Правильно, не спорю, но ты отнимаешь у себя время, решая два неравенства, одно из которых ещё и иррациональное. Просто такие вещи уже пора научится видеть, - Изуку проигнорировал то, что ученик закатил глаза и продолжил, - Здесь я понял только то, что ты пошёл слишком сложным путём, - учитель показал пальцем на номер по тригонометрии, который в работе Бакуго представлял собой кашу из цифр и букв, громоздившихся друг на друге, доступных для понимания только одному черту. Я уже говорил, что Кацуки часто писал неаккуратно: одно поверх другого, дописывал между строк или сбоку, много зачеркивал, - в основном, когда решал номера по треклятой тригонометрии. Потому что с логарифмами все ясно – у них немного свойств, с производными же все проще простого, в уравнениях есть единый алгоритм решения, а в тригонометрии куча формул и поди попробуй узнай, какую и где применять. Так что Бакуго, пытаясь окутать свои мысли в цифры и буквы, часто ошибался. - До ответа ты добрался, даже условие написал, но здесь все намного проще – неужели не видно, что здесь нужно применить линейную комбинацию? А ты крутил через двойные углы, выводил формулу замены и опять же стремительно сокращал время, которое мог бы потратить на какое-нибудь свидание, - все это Изуку говорил быстро и воодушевленно, будто математика — это действительно очень просто и там все если не очевидно, то по крайней мере каждый может решить любой номер, если чуть-чуть подумать. К слову, после «свидание» Кацуки подавился. И ситуация усугубилась, когда Мидория поднял на него глаза и абсолютно спокойно спросил не дать ли ему воды. Учитель поставил перед ним графин с питьевой водой и стакан, понадеявшись, что с этим Бакуго справится лучше, чем с алгеброй. Но стоило Изуку начать листать сборник с заданиями, как он услышал, как блондин чертыхнулся – на деревянной поверхности стола теперь красовалась лужа воды. - Между молекулами воды и стенками сосуда есть силы притяжения, и если жидкость наполняет сосуд доверху, угол стенки сосуда позволяет жидкости стекать по ней благодаря этой силе притяжения, если увеличить угол, то составляющая гравитации, которая перпендикулярна стенке пересилит притяжение и вода не будет течь по ней, - даже Бакуго, получивший шоколадную медальку в начальной школе за конкурс по чтению скороговорок, не говорил так быстро, и теперь он не понимал ненавидит он Мидорию-сана или ещё больше очарован им из-за этих заумных словечек, сказанных так, будто он делился впечатлениями о новом выпуске «Невероятных Людей Икс». Кацуки вздохнул, подавил раздражение и снова посмотрел на учителя, демонстрируя готовность слушать замечания в сторону своей работы. - В этом номере ты возводишь обе части уравнения в квадрат и благополучно идёшь дальше, но что же ты забыл сделать? – продолжает учитель, после ликвидации лужи воды на столе. - Аккуратно писать? – Бакуго вскидывает брови и делает глоток воды. - А если подумать? - Изуку улыбается и блондину кажется, что он над ним издевается. Зеленоволосый мужчина вздыхает, когда ученик складывает руки на груди, отказываясь думать, что не так, и красной ручкой начинает тыкать в отдельные строчки решения, - У тебя вот тут много написано, но все без толку – ты действуешь по принципу «выписываю все, что вижу», но гораздо легче просто обозначить область допустимых значений при переходе, поставив здесь знак «больше», обусловив равносильность возведения в четную степень, - легким движением руки Мидория перечёркивает половину страницы и заменяет все, что было там, одним знаком, и Бакуго закипает – это все равно, что если бы он сделал целую машину, а ее разобрали, вынули одну детальку и сказали «Вот, это все, что нужно!». - Хорошо, - Кацуки на выдохе опускает руки на стол и берет ручку, - Я решаю вам сейчас что угодно, учитывая придирки, и вы освобождаете меня от занятий, если решу правильно! – потому что чаша весов внутри блондина склонилась в сторону «он меня бесит», причём значительно перевешивая другую сторону - «он мне нравится». Мидория-сан заинтересованно склонил голову вбок, будто он сидит на скучной лекции и внезапно услышал что-то интересное: - Идёт! – пока пальцы учителя быстро порхают по страницам сборника заданий по математике, ученик нервно постукивает пальцами по столу, - Вот, дерзай! – Изуку кладёт перед Бакуго учебник, тыкает в номер, задание которого гласило: «Решите уравнение». Кацуки практически закатывает глаза, потому что учитель выбрал тригонометрическое уравнение, состоящее из вычитающихся друг из друга двойных котангенсов и тангенсов, но переписывает все в листок, который подсунул ему Мидория-сан и начинает мысленно активно перебирать все формулы, которые ему известны. Изуку дождался, пока ученик начнёт что-то писать, поднялся со своего места, поставил у раковины опустевшую кружку из-под кофе, а затем заглянул в листок Бакуго через его плечо. От неожиданной близости Кацуки перестал писать, потому что пробежавшие по шее мурашки будто разогнали все умные мысли. - Ну звони родителям, такими темпами ты всю ночь просидишь тут, - усмехнулся Мидория-сан и принялся мыть посуду, давая ученику время для раздумий. Но думать он начал совсем не о том – почему-то Кацуки представил, что действительно остался тут ночевать, и в общем-то ничего плохого в таком исходе событий не нашёл. - А как мне ещё это делать? – для приличия возразил блондин. - Подумай, вдруг понравится, - ответил учитель из-за спины, принимаясь за грязную посуду, - Всматривайся в выражение, пока оно не начнёт всматриваться в тебя и не подскажет, что делать. Изуку успел вымыть посуду, написать пару сообщений друзьям, прежде чем снова сесть перед учеником. Кацуки мысленно поблагодарил учителя за то, что он сел снова напротив, а не встал рядом, заглядывая через плечо, потому что от этого было неудобно, жутко и как-то жарко. - А ты справляешься быстрее, чем я думал, может, к рассвету дома будешь, - Бакуго зло посмотрел на довольно улыбающегося зеленоволосого мужчину – учителя ведь не должны так делать – открыто глумиться над своими учениками? - Ну вы серьёзно? Я не буду это решать! – Бакуго бросил ручку на стол, потому что с виду простое выражение в левой части уравнения превратилось в такое, что не хватало ширины тетрадного листа, чтобы его уместить. За что вообще Изуку ему так мстит? — Вот наглядный пример того, как важно искать рациональный путь в решении, - казалось, что, говоря это, Изуку испытывал колоссальное удовольствие – это что-то вроде «А я же говорил!», - Переверни котангенс, разложи двойной угол и посмотри, что получится. Блондин не особо доверяет этой фразе, но делает, что сказано. С помощью математического волшебства громоздкое выражение превращается в более простое, левая и правая части уравнения складываются, словно паззл и все становится чертовски просто. Кацуки пишет ответ, громко кладёт ручку на стол и обречённо смотрит на учителя. - Да ладно вам, ну откуда я должен был знать эту формулу? Как я должен был догадаться до того, чтобы вывести ее? – Бакуго готов почти взорвать к черту этот сборник, потому что это несправедливо. — Значит, до линейной комбинации ты докрутил, а перевернуть котангенс ты не догадался? Неужели тебя не смутило то, что выражение уже на лист не умещается – надо было задуматься, попробовать другой путь, а не вот это вот все, - Изуку улыбался целиком и полностью по-доброму, но даже такие лучики солнца не смогли пробиться сквозь тучи, которые повисли над блондином: он все ещё сидел со сложенными на груди руками и зло хмурил брови. Учитель повернул к себе исчерканный синими чернилами листок и начал там что-то писать. - Послушай, я понимаю, что тебе все это не нужно – сидеть тут и, как ты думаешь, терять своё время, но вот это прямой выход в твои выпускные экзамены, - после этой фразы Кацуки удивленно вскинул брови – неужели на нем прям так и написано, что он считает эти дополнительные занятия пустой тратой времени? – Математика учит нас тому, что на каждую проблему в конце концов находится решение, ведь каждая задача в итоге приводит к единому ответу, - продолжил Изуку, - Может, тебе не интересна математика, потому что ты не пытался понять ее сути? Мужчина вернул листок ученику, в конце решённого уравнения аккуратными иероглифами было записано дополнительное домашнее задание для Бакуго. Изуку хотел сказать ещё много чего, что звучало бы поучительно и метафорично, но промолчал и как-то неловко коснулся плеча ученика, сказав: «Можешь собираться». Кацуки так и шёл до дома, шаркая подошвами старых кроссовок и теребя в руке сборник с заданиями, который дал ему учитель для выполнения домашнего задания, даже не заткнув по обыкновению уши наушниками. Почему-то его очень впечатлило то, как Изуку с легкостью определил его настрой – Бакуго действительно был уверен в своих знаниях по математике и считал, что ходить на дополнительные занятия значит впустую терять время, ведь он итак правильно решает все, что будет в экзамене. И что это было такое про суть математики? Разве ее суть не в том, чтобы просто решить чертово уравнение или что бы там ни было? Или Мидория-сан просто хотел казаться мудрым старцем, говорящим загадками? Когда Кацуки пришёл домой и открыл сборник с самой первой страницы, снова испытал смешанные чувства: на форзаце было написано от руки «Моему мальчику Мидории Изуку. Тошинори Яги». Дело в том, что Тошинори Яги - известный педагог, преподающий в Академии UА на факультете прикладной математики – его уважают даже те, кто к математике не имеет никакого отношения. Его как-то даже прозвали Всемогущим, потому что он доказал одну из самых сложных теорем за считанные минуты. А если Изуку его ученик, то значит, что Бакуго вряд ли может продолжить задавать себе вопрос «Какой из Мидории математик?» Весы внутри Бакуго так и качаются из стороны в сторону примерно месяц: каждый раз, на каждом уроке в школе и на каждом дополнительном занятии, по грамму веса добавлялось на каждую чашу. Вчера перевешивала «он меня жутко бесит», а сегодня «я от него без ума», и Кацуки ничего не мог с этим сделать. Еще в сентябре, после месяца дополнительных занятий, Кацуки заметил собственные успехи в математике – теперь у него по меркам Мидории была твердая “B”, и путаницы в голове из формул, теорем и аксиом поубавилось. Даже домашнее задание и решение его стали приносить некоторое удовольствие, будто ему передался безумный настрой Изуку, как вирус. Хорошо, что при виде какого-нибудь задания блондин не говорил: «Смотри какая красота!», как это делал его учитель. В одно из занятий Бакуго решил испытать судьбу: задачи с параметром он никогда не решал – предыдущий учитель говорил всему классу, что это задание для них «прыгнуть выше головы», да и юноша всегда набирал на пробных экзаменах почти самый высший балл, еще три балла за это задание ему погоды не сделают – оценки выше «А» еще ведь не придумали. Но что-то подсказывало ему, что если он решит такого рода математическую задачу, то не только потешит свое самолюбие, но и утрет нос Яойорозу! И вот Кацуки пришел к Мидории, сел, по обыкновению, за стол на кухне и тыкнул пальцем в задание: - Как это решать? – взглянув в учебник, мужчина сразу улыбнулся – юноша рад, что он не озвучил своего привычного «Какое красивое задание!», а только растянул губы в улыбке, весьма миловидной. - Давай тетрадь, - мужчине была подана раскрытая тетрадь, где кроме номера задания и его условия была только разметка полей, отчего Изуку вскинул брови и уставился на ученика, - Но ты ничего не сделал. - Если бы знал, как делать, не спрашивал бы у вас, - блондин откинулся на спинку стула и выжидающе посмотрел на учителя. - Послушай, - Мидория весьма угрожающе поправил очки на переносице, и они ослепительно блеснули серебром, - Ты сейчас сидишь в бескрайнем поле и спрашиваешь меня, как идти. Но как я подскажу, как идти, если не знаю, куда тебе идти? Юноша почти закатил глаза: его учитель, который выглядит совсем, как ровесник или одноклассник, любит говорить загадками и красноречивыми примерами вроде этого, что в глазах Бакуго добавляло зеленоволосому мужчине весьма привлекательный ареол мудрости. Все, что привлекало юношу в учителе, его раздражало. - Есть три пути решения: аналитический – хорошо, если можно решить методом мажорант или на области допустимых значений, графический, где ты разбиваешь условие на функции и чертишь их графики, и плоскость-параметр, где переменную-параметр ты принимаешь за одну из осей координат и строишь график, - это единственная подсказка, которую Изуку настроен дать ученику. Если вывести потерявшегося человека из темного леса, он облегченно выдохнет и пойдет дальше, надеясь, что больше сюда никогда не вернется, но если он выберется сам, то больше не будет никогда бояться этого места. Так Бакуго «прыгнул выше головы» - первое задание долго не давалось, он вечно заворачивал на своем пути в другую сторону, ходил кругами, подолгу стоял на месте, но в итоге, с помощью Мидории, помноженной на собственные усилия, юноша выбрался из темного леса. Утереть нос Момо Яойорозу он еще не мог, уравнения с тремя переменными и дополнительными условиями все еще были чем-то новым для Кацуки, но он широкими шагами, как на баскетбольном поле, шагал к совей цели. По крайней мере, теперь Кацуки мог отказаться от дополнительных занятий с Мидорией – где-то глубоко внутри он понимал, что становится зависим от встреч, на которых мужчина совершенно домашний и мягкий. А все, что привлекает юношу в Изуку, его раздражает. Все, что связано с Изуку – тоже. Так, Бакуго первое время ещё пробовал ставить ультиматум «Вы мне сейчас даёте решать что угодно, я делаю правильно, и вы освобождаете меня от дополнительных занятий» и Мидория-сан всегда так радостно улыбался и давал блондину задание: вообще создалось такое впечатление, что у учителя есть где-то секретная база данных под паролем, которая называется «На случай, если Бакуго-кун будет думать, что знает математику». Вчера Бакуго не решил уравнение с параметром, и, скажу по секрету, где-то на задворках своего сознания он даже рад, что продолжит ходить к Мидории – потому что молодой зеленоволосый мужчина с очаровательными веснушками поселился в сердце блондина на постоянной основе, а эти занятия остаются единственным шансом побыть наедине с ним. На занятиях теперь даже стало весело, потому что оба перестали нервничать: Бакуго перестал отказываться от кофе и печенья из вежливости, а Мидория посреди занятия мог перебить рассуждающего о решении какого-нибудь задания Бакуго подобными словами: «Назови минимальное трёхзначное число, кратное двадцати одному, в котором числа стоят в порядке возрастания». Иногда, когда Мидория говорил, что они оба сегодня хорошо поработали, последние минуты занятия превращались в посиделки с чаем и вкусностями, во время которых они могли узнать что-то новое друг о друге – Мидория-сан до сих пор не может пройти мимо полки с комиксами и мангой в книжном магазине, его любимый супергерой, как и у юного Бакуго – Капитан Америка, и ещё он в детстве хотел завести кошку, но у его матери аллергия, потому Изуку до сих пор лелеет мечту о пушистом создании, которое вечерами сворачивалось бы у него на коленях клубочком. В такие моменты, когда Мидория-сан не объяснял алгебру и не говорил о рациональном мышлении, Кацуки упорно пытался прогнать мысль о том, что он влюблён в своего учителя. Что касается «он меня жутко бесит» то причиной тому, что эта чаша весов внутри юноши могла накрениться в любую секунду, проведённую с Мидорией рядом, это поиск недостатков, а вернее результат этого поиска. Когда-то Кацуки сидел в компании своих друзей, Каминари завёл тему романтических комедий, и Мина сказала, что если хочешь разлюбить – найди недостатки у этого человека: если упорно искать, то найдёшь столько, что точно разлюбишь! Правда, у неё это с Денки не особо получалось, но не суть – это единственный любовный совет, которым располагал Бакуго. Так вот, недостатки. Мидория-сан не замечает, когда прозвенел звонок с урока, или когда закончилось занятие. Он теряет очки на голове и смешно морщится, когда пытается вытащить их из непослушных миртовых кудрей. Вместо того, чтобы прямо ответить на вопрос, говорит: «Подумай». Он не разбирается в спорте, а единственный его вид, который он иногда смотрит – биатлон, который сам Бакуго терпеть не может(ну потом что, что это вообще такое? – стрельба и гонки на лыжах? Может, в баскетбол еще на коньках играть?). Он любит чай с травами, а Кацуки больше любит чёрный кофе. Последние два пункта и не недостатки вовсе, но Бакуго был готов привязать все, что угодно, чтобы избавиться от этой чёртовой тяжести в груди, и более того – внизу живота. Следовать совету Мины не получалось. Чем сильнее блондин пытался найти у Мидории-сана недостатки, тем больше он понимал, что такие черты характера мужчины, как забывчивость и рассеянность, именуемые недостатками, покрываются достоинствами Изуку: он умный – когда Кацуки показал ему исписанные листы с заданием, которое сам не смог решить, учитель с минуту что-то бубнил себе под нос, а потом объяснял решение; улыбчивый – он всегда очаровательно улыбается, заходя в класс или открывая дверь в свой дом; внимательный – он всегда замечает, что ученика не было на уроке и спрашивает, как он и что случилось; отзывчивый – если кто-то не справляется с заданием или не понимает тему, он всегда готов помочь; и, чего таить, красивый и сексуальный. Итак, по прошествии трёх месяцев, в течение которых Бакуго видел Изуку чуть ли не каждый день, блондин смирился с тем, что он испытывает самую сильную за все семнадцать лет жизни влюбленность. Почему он сделал такой вывод? Во-первых, его интерес к любым другим персонам пропадал быстро, особенно, если они не отвечали взаимностью – тогда у Кацуки получалось следовать совету(и по совместительству жизненному принципу) Каминари – «забей»; во-вторых, о мыслях о ком-то блондину всегда удавалось избавиться, если заняться домашней работой или тренировками, но с Изуку получалось почему-то наоборот; и в-третьих, поделюсь пикантной подробностью – даже в пятнадцать ему не снились такие сны. Естественно, он пытался отрицать эти чувства – загружал себя работой, тренировками, даже пошёл на какую-то сомнительную вечеринку Мины – делал все, чтобы не пачкать мозги мыслями об Изуку Мидории, но выходило тщетно: алкоголь только загонял в бездну мыслей о зеленоволосом мужчине, уравнения не решались, выдыхался быстро при беге и вообще Кацуки превратился в бомбу, которая может взорваться в любую секунду. Отрицать он свои чувства пытался, потому что на семьдесят процентов был уверен, что они не взаимны – вероятность того, что Изуку очень профессионален и умело скрывает свои чувства к Бакуго при работе, крайне мала. Гораздо вероятнее то, что блондин для него обычный ученик, которого он готовит к экзаменам, ведь иначе бы он точно вел себя по-другому, верно? На одном занятии с Мидорией, Бакуго был на грани того, чтобы разорвать тетрадь в клочья – Изуку готовил чай и заглядывал в записи ученика через его плечо, стоял так близко и чуть ли не дышал на ухо. Блондин сделал вывод, что, видимо, он совсем не нравится Изуку, раз тот так спокойно находится рядом с ним и касается, в отличие от самого Кацуки, практически дымящегося от случайных прикосновений. Киришима даже начал беспокоиться о том, что за своей, как кажется, беспричинной агрессией Кацуки прячет какие-то переживания, но спрашивать не решался – Бакуго вряд ли ответит. К переживаниям друга Эйджиро вообще относился с мудрым «захочет – расскажет». И сейчас на очередное сообщение от Эйджиро с текстом «Все в порядке?» Кацуки отвечает сухое «Да» и нажимает на звонок, стоя у двери квартиры, почти что ненавистной, из-за того факта, что так не хочется уходить из неё. Мидория открывает дверь и в недоумении смотрит на ученика перед собой: - Бакуго-кун? - Я просил перенести занятие на сегодня из-за важной тренировки, но Вы, наверное, забыли. Я, кажется, не вовремя, так что я пойду, - быстро проговорил Бакуго, перестав разглядывать учителя в домашней юкате. - Нет, проходи, я действительно забыл, что ты перенёс занятие, так что я сейчас найду тебе интересных задач и мы порешаем их, - Мидория-сан как всегда очаровательно улыбается и закрывает за учеником дверь, почему-то чувствуя себя безумно неловко перед ним в юкате – будто мама нашла в истории браузера что-то неподобающее. - Можно мне в ванную? – Бакуго, по обыкновению, кладёт на небольшой стол на кухне учебники и тетради и поворачивается к учителю. - Конечно, - Изуку берет рубашку и домашние штаны в гостиной, смежной с кухней, и скрывается в своей спальне, в то время как Бакуго хлопает дверью ванной комнаты. Он умывается холодной водой несколько раз, но щеки не перестают гореть, а в животе тем более не перестаёт тянуть. Его мысли так взбудоражил тот факт, что юкату надевают после душа на голое тело, и фантазия так услужливо рисовала Бакуго соответствующие картины, что, кроме этого, он больше не мог ни о чем думать. - Я тут на днях такую геометрию красивую нашёл – задачка решается с применением теоремы Минелая, давай, попробуй, - когда Бакуго вышел из ванной, бросив тщетные попытки успокоиться, Мидория, уже одетый в белую рубашку, листал сборник задач по геометрии для экзамена. Кацуки сел перед ним, открыл тетрадь и снова закусил губу чуть ли не до крови и сжал руки в кулаки – Изуку спешно одевался, потому что не подобает учителю ходить в юкате перед учеником, и не успел застегнуть две последние пуговички рубашки – из-под воротника выглядывают ключицы, и этого достаточно для того, чтобы у юноши снова заныло в паху. Он на секунду закрывает глаза, делает глубокий вздох и начинает читать задачу. - Выглядит… Сложно, - констатирует Кацуки. Эта задача сложная хотя бы потому, что он читал ее дольше, чем все остальные, пытаясь собрать свои расплавленные от горячих мыслей мозги. - Да, она сложная, но если знать теорему Минелая, то в две строчки решится, представляешь! - Изуку как всегда воодушевленно говорит о математике, то ли специально игнорируя состояние своего ученика, то ли действительно он так увлёкся геометрией. Кацуки делает чертёж: ужасно кривой, с жирными линиями – потому что Мидория наклонился прямо перед ним, уложив руки на столе и опираясь на них, – и у Бакуго карандаш валится из рук, потому что он буквально чувствует запах геля для душа с цитрусовыми и какой-то травной аромат, и тепло, исходящее от Изуку. Он сжимает одну руку под столом в кулак, впиваясь коротким ногтями в ладонь, и кусает губы, и пытается писать решение задачи, и записывать какие-то теоремы. - Ну что ты пишешь, зачем тебе тут теорема синусов? – Изуку не видит до конца, что пишет ученик и потому отодвигает его руку, накрывая своей полностью механическим движением учителя, а у Бакуго уши вспыхивают от этого жеста. И тогда Кацуки решается – он больше не хочет терпеть эти невыносимые мучения. Лучше он признается – Мидория-сан не тот, кто посмеётся над ним или возненавидит, он, наверное, просто промолчит, как-то виновато отведёт взгляд или просто отменит дополнительные занятия, в худшем случае. Бакуго сделает это для себя: он больше не хочет забивать себе голову накануне экзаменов вопросами о том, как же к нему относится Изуку; больше не хочет злиться на себя за то, что его голову занимает только Изуку; хочет выбраться из своеобразной бутылки Клейна, в которой он злился на самого себя, потому что собственная злость и агрессия портит жизнь. - Мидория-сан, - и язык у юноши заплетается и руки дрожат от волнения, и вдруг он от злости на самого себя ломает в руке карандаш – он не пятнадцатилетний мальчишка, влюбившийся в старшеклассницу! – Вы мне очень нравитесь. На несколько минут повисает тишина, и кажется, что все это время сердце Кацуки бьется так, что сотрясает весь дом, а уши полыхают огнем. Почему же даже после репетиции этих слов трижды у себя в голове все равно так холодеет в животе и горят уши? Он сотню раз просчитал риск и с математикой у Бакуго все в порядке. Блондин роняет голову на сложённые на столе руки и чуть ли не рычит в исступлении: он ведь и ожидал такой реакции, почему он так ужасно чувствует себя сейчас? Ему хватает времени, чтобы мысленно назвать себя идиотом и пожалеть о том, что не существует машины времени и он не может отмотать время назад, прежде чем Изуку возвращает себе дар речи и снимает большие круглые очки. Он хмурится и трёт переносицу, будто в уме считает тройной интеграл. - Бакуго-кун, - начал зеленоволосый мужчина. Он легонько коснулся блондина похолодевшими от волнения пальцами, чтобы тот отнял лицо от сложенных на столе рук и поднял на него свои красно-оранжевые глаза. - Ты мне тоже очень нравишься, - Изуку не может сдержать улыбку на дрожащих губах, когда видит, как в глазах напротив разгораются огоньки надежды, - Я даже не могу перестать думать о тебе со дня нашего случайного знакомства, - мужчина нервно вертит в руках очки, а огоньки те превращаются в пламя, - Но я твой учитель, а ты мой несовершеннолетний ученик, - Мидория планировал сказать это уверенно и строго, а получилось с сожалением и грустной улыбкой. - Уже через месяц мне исполнится восемнадцать, а через два месяца я и вовсе напишу выпускные экзамены и не буду вашим учеником, - теперь Кацуки, кажется, уже не остановить, - И кто вообще сказал, что кто-то об это узнает, - блондин пытается поймать руки Изуку, теребящие очки. - Дело не в том, что об этом может кто-то узнать, а в том, что это неправильно, - Мидория старается смотреть куда угодно – на свои пальцы, на учебник геометрии и на тетрадь, но не в глаза юноши напротив, но, когда тёплые ладони Бакуго перехватывают его холодные руки, мужчина вскидывает голову. - Не вы ли говорили мне, что что-то, что мы считаем правдой, может оказаться ложью? – не то чтобы Бакуго Кацуки не привык получать отказ, просто он правда не понимал – если он Изуку действительно не безразличен, то зачем менять счастье на чертовы правила? – и от этого блондин почти закипал. – Иида-сама ведь ваш друг, неужели он никогда не влюблялся? Он вас поймёт, если узнает об этом. - Именно потому, что он мой друг, я не хочу его разочаровать. Он взял меня на работу посреди третьего триместра, и я не могу подвести его, - Мидория снова опускает взгляд и теперь смотрит на свои руки, сжимаемые ладонями блондина, в которых так тепло, что действительно хочется забыть о правилах и законах, ведь тут не физика, и тем более не математика, тут – жизнь, - Послушай, осталось ещё три месяца, и ты меня больше никогда не увидишь. Просто постарайся забыть, потому что... Мидория не успел договорить: Бакуго оставил его руки, вскочил и начал быстро сгребать со стола свои вещи, так что очки мужчины отправились в свободный полет, и на плиточному полу прозвенел осколочек – и если это были не очки, то точно разбитые надежды уходящего юноши. Мидория не оглянулся, когда услышал хлопок дверью, а в отчаянии уронил голову на сложённые руки и тихо простонал от досады.***
Бакуго не появлялся в школе две недели: там он обязательно столкнётся с Изуку. Не ходил на тренировки: там его начнут донимать расспросами Киришима и Каминари, или ещё чего хуже – Мина, которая приходит иногда посидеть на трибунах. Проще всего было сидеть дома, писать одноклассниками сухие сообщения «Заболел, скоро буду в школе», для приличия узнавать задание и просить фотографии конспектов – хотя он и не собирался читать их - и медленно превращать все, что попадается под руки, в боксерскую грушу. Первые три дня мать пыталась кормить Кацуки таблетками, потому что он пропускал школу под предлогом плохого самочувствия. Потом Мицуки села перед ним и попыталась поговорить – все вылилось в «Захочешь – расскажешь, делай, что считаешь нужным». Когда Кацуки уже вторую неделю отсиживался дома, почти не показываясь из-за двери своей комнаты, пока родители дома, он услышал, как они в гостиной ссорятся. «Иди и поговори со своим сыном!», «Игнорирование проблемы - не выход из неё!», «Я пыталась с ним поговорить, он даже есть отказывается!» слышал блондин из-за стены. Сегодня Мицуки, во вторую по счету субботу, в которую Бакуго-кун сидел в своей комнате и пропускал тренировки, впустила в квартиру Киришиму. Кацуки долго подпирал собой дверь, пытаясь прогнать друга, но сдался после десяти минут разговора сквозь дерево двери: - А я тебе кое-что принёс, вот не впустишь и не узнаешь, что! - Ты хоть Денки с собой не притащил? – Бакуго уже вертел ключом в замочной скважине. Киришима как обычно улыбался своими острыми зубками и выглядел так, будто пошутил у себя в голове очень хорошую шутку – казалось, что он светился так ярко, что блондину пришлось зажмуриться. - Почему тёплое, идиот? – спросил Кацуки, когда друг торжественно вручил ему баночку пива после того, как закрыл за собой дверь. - Ты говорил, что болеешь, я подумал, вдруг у тебя горло болит, - Эйджиро пожал плечами, присел на край кровати и открыл свою баночку с характерным звуком, точно как в рекламе «Пепси». Он огляделся и понял, что его догадка верна – Кацуки совсем не болеет, во всяком случае точно не гриппом: на столе скопилась гора – почти что целый Монблан - грязной посуды и кружек; на полу покоится задачник по алгебре с выдранными из него листами и в углу комнаты скомкана майка – такого блондин не допустил бы, если бы и серьезно болел. Бакуго слишком любит порядок, он даже, приходя к Эйджиро домой, начинает раскладывать по местам хаотично лежащие на столе тетради и учебники, а если комната блондина сейчас в таком состоянии, то он болен чем-то посерьёзнее какой-нибудь инфекции. - Что случилось? – Эйджиро убирает короткие красные волосы в хвост и поворачивается к другу, - И не говори, что просто отравился йогуртом. - Плохо себя чувствовал, - бубнит Бакуго. - Ты говоришь это своему другу детства – уж я-то знаю, что если бы ты так серьёзно заболел, то все равно бы пришёл на факультатив по физике и сидел бы на трибунах на тренировках и кричал бы на нас с Каминари, - Эйджиро даже улыбается уголочками губ, когда представляет это. - Просто меня бесит Мидория. Видеть его не хочу. Доволен? - отвечает Бакуго, надеясь, что слишком проницательный сегодня Киришима, получив такой ответ, отвяжется. - Оу, мужик, ну ведь нельзя надеяться, что, если ты будешь игнорировать проблему, она исчезнет, - Эйджиро все ещё уверен, что за этим кроется что-то ещё и он кусает губы, пытаясь подвести разговор к теме этой самой вещи, - Полгода он тебя устраивал, а сейчас перестал? Для этого точно есть какая-то причина. Бакуго зло посмотрел на друга – его глаза практически метали молнии – смял пустую банку из-под пива и бросил в урну под столом. - Да отъебись ты! – Эйджиро едва успел увернуться от удара кулаком, и сразу же закрылся рукой от следующего удара. От удара коленом под ребро увернуться не удалось, так что Киришима отвешивает другу оплеуху в ответ, а блондин сбрасывает его с кровати и друзья детства, сцепившись друг с другом, продолжают кататься по полу около пяти минут, сойдясь в не дружеской перепалке – мама Кацуки даже заволновалась, услышав звук удара об пол и крики. Только, когда тяжело дышащий Бакуго оказывается прижатым к полу сидящим на нем Киришимой, который ещё и сцепил руки блондина за его спиной мертвой хваткой, звучит фраза: - Ладно, я все расскажу, только слезь с меня. Теперь они сидят на полу потирая ушибленные места и считая синяки – Киришима насчитал больше, что его не особо расстроило, другу нужно было выпустить свои эмоции и Эйджиро готов пойти ради него на такие жертвы. - Я сказал ему, что он мне нравится, - бросил Бакуго и отвернулся, разглядывая гору грязной посуды, взгроможденную на письменном столе, чтобы не видеть удивленного лица Эйджиро. - А он тебе правда нравится или ты просто неудачно пошутил? – юноша медленно оценивал масштабы трагедии, переделывая хвостик. - Да, он мне правда нравится, - Кацуки казалось, что после драки на полу, у него даже на грубость сил не осталось, не то что на подзатыльник другу, - И он ответил, что мы не можем быть вместе, потому что он мой учитель, а я несовершеннолетний ученик, хотя я ему тоже не безразличен. - В такой ситуации я мало что могу посоветовать, но нужно во всем искать положительные стороны, - после долгой паузы отвечает Киришима, - Тебе помешали бы отношения, а сейчас нельзя отвлекаться на посторонние вещи – на носу экзамены, к тому же ты хочешь получить стипендию. Расставь приоритеты и, возможно, тебе будет легче это перетерпеть? Бакуго только хмыкнул в ответ и растянулся прямо на полу, глядя в потолок.***
В тот же день я зашёл по пути домой в полюбившийся ресторан «Лёд и Пламя» и нашёл там никого иного, как Изуку Мидорию, которой сидел по своему обыкновению у барной стойки на высоком стуле и разговаривал с владельцем заведения. - Помнишь того парня, про которого я тебе говорил? – Изуку даже не смотрел на друга, а прослеживал глазами траекторию движения ложки в кофейной пенке и, возможно, судя по его задумчивому выражению лица, вычислял угловую скорость, с которой ложка движется по окружности, - Он сказал мне, что влюблён в меня. - И почему ты тогда выглядишь так, будто на тебя помои вылили? – Шото не знал, чем занять свои руки, потому начал протирать бокалы, и так уже начищенные до блеска барменом. - Потому что между нами ничего не может быть. - И то верно, - ответил мужчина, хотя он уверен на восемьдесят процентов, что его даже не услышали. - К тому же он подросток, а мне хочется стабильных отношений, - Мидория попытался соврать самому себе, - Вспомни себя в семнадцать, - он пришёл скорее выговориться нежели попросить совета, поэтому не услышал, как друг пробормотал «В свои семнадцать я тоже влюбился в тебя», и продолжил рассуждать, - У подростков гормоны пляшут, они влюбляются по сто раз на дню и каждый раз на всю жизнь, - все это звучит так, будто Изуку ищет оправдания для своих слов, что ранили юношу, - Так что ничего, потерпит, разлюбит. - Но, судя, по твоим словам, он вынашивал это признание почти полгода, так что я бы не делал таких выводов. В любом случае, до экзаменов осталось немного, думаю, он просто решит заняться учебой и забудет, - Тодороки долго подбирал слова. Он не был согласен с Изуку, просто старался говорить то, что тот хочет услышать – в противном случае, если бы Шото высказал своё мнение, Мидория бы почувствовал себя ещё более виноватым, чего мужчина с гетерохромией совсем не хотел. - Да, ты прав, - тихо ответил Мидория; Шото даже казалось, что друг всхлипывает, — Это все подростковый максимализм – не появляется в школе, не отвечает на звонки, с друзьями не разговаривает. Думает, на мне свет клином сошёлся. «У меня так и не разошёлся», - мысленно ответил Тодороки и спросил сделать ли Мидории ещё кофе. Чёрный кофе, в чашку с которым Изуку будет смотреть и вспоминать, что Бакуго тоже любит чёрный кофе. Без сахара. Когда друг допил вторую чашку кофе и покинул ресторан, Тодороки решил, что в ближайшее время они не увидятся – когда Изуку вылезет из кипы тетрадей для проверки, тогда он и заглянет. Но Шото ошибался: вечером сквозь шум воды в душе он услышал, как кто-то бьется в неистовом желании попасть к нему в квартиру – чередует стук со звонком. Увидев в небольшой монитор у двери Мидорию, с виноватым выражением лица топтавшегося у двери, Тодороки открыл дверь, предварительно повязав на бедра полотенце. - Извини, что не открывал долго, просто ты не предупреждал, что придешь, - мужчина пропускает друга в квартиру и закрывает за ним дверь, - Что-то случилось? – последний раз Мидория был в квартире Шото, когда они еще состояли в отношениях, вернее в их подобии. Изуку выглядел мрачно – он так и посмотрел на друга, вскинув голову - с нахмуренными бровями и складочкой между ними, с поджатыми губами, точно он пришел сюда от безысходности. Зеленоволосый мужчина приближался к Тодороки по миллиметру, мелкими шажками, оттеснял ничего не понимающего друга к стене, и вот влажная обнаженная спина Шото соприкоснулась с обойным покрытием, и мужчина лишился пути к отступлению, оказавшись в углу собственной прихожей. Одного поцелуя Тодороки достаточно, чтобы понять, зачем Изуку пришел к нему. Он отчаянно искал избавления от чувств, что испытывал к тому юноше, искал разрядки и звенящей пустоты в голове, и просто знал, что Шото не откажет – он будет только рад почувствовать Изуку своим хоть на несколько минут. Мидория обвивает руками шею друга и сминает своими губами его белые, точно бескровные губы – не со страстью, лишающей возможности думать, не с нежностью, с которой целуют любимого, с которым давно не виделись, а с безмолвным криком о помощи. Тодороки притягивает друга к себе, укладывая руки на талию, и отвечает на поцелуй, сжимая его в своих руках. Шаг за шагом, не прерывая поцелуй, они приближались к спальне, в которой Изуку был последний раз около года назад, в которой с тех пор ничего не изменилось. Изуку даже закрывает дверь за ними, словно это поможет ни о чем не помнить и не жалеть с утра. Прежде чем толкнуть мужчину на кровать, Шото стянул с него футболку, что тот наспех натянул перед тем, как заказать такси до выученного наизусть адреса. Тодороки нависает над распластавшимся на атласной простыне Изуку, цепляющимся за его плечи, как утопающий за спасательный круг. Шото принимается покрывать поцелуями сливочно-белую кожу на шее – засасывает не сильно, прихватывает кожу зубами совсем чуть-чуть – понимает, что не нужно оставлять следов, ему достаточно того, что Мидория снова выгибается в его руках, прижимается ближе к горячей коже и томно выдыхает от ласк, Шото не нужно оставлять меток. Ласкает губами розово-персиковые соски, пересчитывает пальцами ребра, обтянутые бархатистой кожей – воспоминает, каков Изуку на ощупь, на вкус. Естественная реакция организма не заставляет себя ждать, и Изуку невольно давит Тодороки на плечи, потому что в джинсах ужасно тесно, а кожа будто загорается в местах, где Шото ее целовал. Мужчина с гетерохромией стаскивает с друга джинсы и белье, отбрасывает в то место, где с его бедер свалилось полотенце. Тодороки укладывается между раскинутых ног, целует нежную кожу внутренней стороны бедра и упивается драгоценными минутами обладания Мидорией. Он усыпает мелкими поцелуями низ подрагивающего живота, не сдерживается – на бедренных косточках Изуку расцветают небольшие красные следы. Истомленные вздохи зеленоволосого мужчины сменяются тихими стонами, когда Шото проходится горячим языком по стволу члена, и Мидория жмурится, словно боится смотреть в сверкающие глаза с разного цвета радужками, в которых зрачок растекся, обнажая внутреннюю пустоту. Он только дрожащими пальцами путается в мягких волосах Шото, щекочущих чувствительную кожу, когда Тодороки принимает его полностью в рот. Изуку вдруг становится совестно, что он сначала нарушил гордое одиночество друга, а теперь лежит в его постели, сминает руками атласные простыни и постанывает от удовольствия. Он неаккуратно тянет Шото за волосы, чтобы тот снова навис над ним и целует – глубоко и страстно, и поглаживает большим пальцем кромку ожога по его лице – помнит, как Шото считал его ужасным. Мидория толкает Тодороки, чтобы тот оказался под ним и тянется к тумбочке, где раньше мужчина всегда хранил тюбик смазки. - Позволишь? – тихо спрашивает Изуку, усаживаясь меж раскинутых длинных ног. - Растягивать придется долго, - Шото только ухмыляется, шире разводя ноги и сгибая одну в колене, чтобы было удобнее. Мидория вовлекает его в поцелуй, будто благодарит за разрешение, данное после всего, что было и после слов «Прощай, я ухожу»; проводит ладонями по поджарому телу – он всегда считал, что Тодороки красив, и сжимает между пальцев соски – помнит, что от этого мужчина всегда тихо охал в его губы. Спускается губами ниже – глупо не дать Шото его порцию ласки, особенно если знаешь его тело наизусть. Мидория действует по сухому алгоритму: знает, что, если засосать кожу на шее, прямо над бьющейся венкой, Тодороки издаст короткий мелодичный стон; если провести языком дорожку до пупка, мимовольно щекоча сочащийся смазкой член шелковыми кудрями, Шото выгнется и подастся бедрами навстречу; а когда Изуку прослеживает языком каждую пульсирующую венку, слизывает прозрачную капельку смазки и нежит чувствительную головку на языке, Тодороки сжимает в кулаках ткань простыни и протяжно стонет. Ищущие пальцы зеленоволосого мужчины натыкаются на брошенный в постели полупустой тюбик. Он долго и методично, почти теряя терпение, растягивает Шото, поглаживая гладкие стенки внутри, иногда целуя его и глотая тихие стоны. Шото и после долгой растяжки остается узким, так что первые движения даются с трудом, и Мидория задушено стонет от того, как мужчина под ним стискивает его. - Изуку… - хрипло зовет Шото, просит дать ему время, чтобы привыкнуть, и Мидория нетерпеливо выдыхает, отвечает ему что-то неразборчивое, отчего мужчина улыбается уголочками губ. Когда Тодороки позволяет ему двигаться быстрее, Изуку закидывает длинные ноги себе на плечи и держит его бедра почти на весу, проникая глубоко и резко, второй рукой отчаянно цепляясь за плечо изгибающегося, подающегося навстречу, податливого Тодороки. Он меняет угол и Шото хватает губами воздух, и выгибается, а Мидория не сдерживает сдавленное в горле исступленное рычание от того, как мужчина под него подстраивается, как пылко отвечает его тело на каждое движение. Изуку забывается, и в висках стучит кровь, так что остальные звуки в комнате: стоны Тодороки, частые шлепки кожи о кожу, ритмичное поскрипывание кровати и тихое хлюпанье смазки – сливаются в единый фон. И ноет челюсть от того, как он сжимает зубы, и ноги налились свинцовой тяжестью от такого положения, но Мидория, зажмурившись до звездочек перед глазами, вдавливает взмокшего Тодороки в кровать сильнее, навалившись на него собственным весом, и двигается уже в совершенно сбитом темпе. Шото только успевает встречать каждое движение стоном и выгибаться как от удара током, ему определенно не придется выкрикивать что-то вроде «Сильнее!», он только старается принимать Мидорию полностью. Тодороки хочет закинуть руки ему на плечи, оставить красные полосы от коротких ногтей на спине, а не комкать постельное белье в руках, но знает, что нельзя – остается только погрузиться в удовольствие и смотреть сквозь подрагивающие ресницы на прекрасное лицо Изуку – на изломанные брови, прилипшие ко лбу волосы и раскрытый в беззвучном стоне рот. Тодороки так сжимает Мидорию, будто старается чувствовать каждый его миллиметр и каждую вену, что Изуку хватает еще нескольких движений в этом животном темпе, чтобы кончить с гортанным стоном. А Шото доводит себя до разрядки рукой, стискивая горячими гладкими стенками внутри себя член Изуку так, будто пытается заставить Мидорию с ним слиться, или хотя бы остаться еще на немного. Зеленоволосый мужчина выпутывается из ног Тодороки, ложится на смятые и испачканные простыни и пытается перевести дыхание. Рядом с ним лежит Шото, его губы растянуты в какой-то грустной улыбке, его грудь тяжело вздымается и опадает. В голове у Изуку спасительная пустота, в теле – приятная усталость, и у него, кажется, даже появился аппетит. Шото поворачивается, ложится на бок, подпирая голову кулаком. Он заботливым движением убирает несколько миртовых прядей, налипших на лоб Мидории, и немного осипшим от стонов голосом спрашивает: - Хочешь еще чего-нибудь? - Чаю разве что, - отвечает Изуку и стыдливо отводит взгляд, потому что знает, что Шото даст ему все, о чем бы он не просил. И Изуку не хочется ничего больше просить: он не сможет дать ничего взамен. Тодороки набрасывает юкату на голое тело, и, шлепая босыми ногами по паркету, удаляется на кухню, оставляя друга созерцать натяжной потолок спальни. За такими увлекательными занятиями, как разглядывание собственного едва различимого отражения в полотне потолка и прислушивание к тому, как Шото гремит чем-то на кухне, Изуку наслаждался звенящей пустотой в голове и подбирающейся сонливостью. Отчего-то он вздыхает и закрывает лицо ладонями, будто пытается спрятаться. Тодороки вернулся в спальню с подносом, на котором красовались чашка с дымящимся зеленым чаем и миска с печеньем. Изуку приходится отнять руки от лица и принять более удобную позу. - Лучше? – Шото снова укладывается на кровати, наблюдая за другом, усевшимся с чашкой чая и закутавшимся в простыню. И Мидория понимает, что спрашивают его не про степень готовности чая или его жажды. - Ты не злишься на меня? – Изуку не планировал, что друг воспримет его ночной визит как надежду на воссоединение. - Злиться могут только соседи, которые пытались уснуть все это время, - мужчина мягко, с ноткой грусти, улыбнулся, - Я ведь мог просто не открыть тебе дверь – все в порядке, глупо обижаться, если сам согласился, - Мидория почти физически ощущал то усилие, что приложил Шото, чтобы придать своему голосу безразличную интонацию. Нет, владелец ресторана «Лед и пламя» не рассчитывал на то, что его друг вдруг осознает, что с ним ему так хорошо и спокойно, и останется с ним. Бросит работу в школе и будет встречать каждый вечер Шото с работы. Просто Тодороки никак не мог отпустить прошлое и цеплялся за каждую возможность снова заключить Изуку в свои объятия. Мидория виновато опускает глаза в чашку и думает о том, что долгожданное облегчение, которое он искал совершенно мимолетно, будто он нес все это время тяжелые, как его судьба, сумки несколько десятков километров, а сейчас поставил их на землю, чтобы немного отдохнуть – только вот предстояло идти еще столько же десятков километров. С такими же тяжелыми сумками.***
К среде Киришима все-таки вытащил Кацуки из его отшельничества, заставил побриться, надеть гакуран и прийти в школу, потому что директор собирал выпускной класс в своём кабинете ровно в десять утра. Как оказалось, собрал директор не только выпускной класс, но и учителей. Кацуки, две недели к ряду просыпавшийся в одиннадцать, опоздал от непривычки на пять минут и только поэтому сел рядом с Мидорией – рядом с ним было свободное место подальше от остальных, с самого краю длинного прямоугольного стола. Пока блондин слушал затянувшуюся «короткую» вступительную речь Ииды-самы про то, что высшее образование не обязательно, но если кто-то намерен поступать в университет, то должен определиться с профильными предметами и с самим ВУЗом как можно скорее, его голову посетила не совсем светлая мысль. Кацуки ещё раз посмотрел на учителей, сидевших ближе к директору, на одноклассников, клюющих носом, и медленно опустил одну руку под стол, а второй подпер щеку и сделал вид, что он увлечённо слушает речь Ииды-самы. Когда ладонь Кацуки легла на колено Изуку, сидящего рядом, мужчина едва заметно изменился в лице – он только чуть нахмурился и покосился на блондина. Блондин чуть сжал худую коленку, несколько раз обвёл ее пальцем, провёл самыми кончиками пальцев по всему бедру и улыбнулся, когда почувствовал, как Изуку вздохнул от пробежавшихся по позвоночнику мурашек. Все время пока Иида-сама разговаривал с учительницей химии, рука Кацуки медленно блуждала по ноге Мидории, разглаживая складочки ткани. Бакуго поглаживал учителя математики, изредка снова пробегаясь кончиками пальцев по бедру, обтянутому тканью классических брюк, игнорируя попытки Изуку как-то отодвинуться. Часы неумолимо тикали, отсчитывая минуты, директор разговаривал с учителем иностранного языка, а ладонь Кацуки находилась в опасной близости от паха мужчины -будто случайно с нажимом проходилась по внутренней стороне бедра и по миллиметру двигалась выше. Тогда Изуку, с уже наливающимися румянцем щеками, опустил руку под стол и, пробормотав что-то гневное, убрал руку ученика от столь уязвимого места. Когда третий учитель покинул кабинет директора, Мидория уже подумал, что Бакуго успокоился, но он ошибся – горячая ладонь снова легла на колено и, не спеша, прошлась по бедру, разгладив складки брюк с высокой посадкой, к паху. Бакуго старался сохранять спокойное выражение лица, что удавалось ему на самом деле не особо хорошо, потому что ему сейчас так хотелось самодовольно ухмыльнуться – Мидория покраснел и тяжело выдохнул только от того, что указательный палец юноши прошелся по ширинке брюк. Не смог сдержать ухмылку Кацуки, когда он почувствовал, какой Мидория твердый и как ему тесно в классических брюках. Изуку с полностью алыми щеками пытался уйти от прикосновений, но это получалось не очень естественно – после того, как Иида спросил: «Изуку, все в порядке?», он оставил эти попытки, только смиренно развел ноги шире, потому что ему казалось, что иначе возбужденный член разорвет чертовы зауженные брюки. - Что касается математики, я заменил вам учителя недавно, доволен ли класс? – наконец дошло до обсуждения учителя математики, чему Изуку не особо обрадовался, потому что сомневался, что сможет связать сейчас два слова. - Да, в классе вчера проводилось голосование и выяснилось, что многим Мидория-сан нравится больше, чем прошлый учитель, - ответила Яойорозу. -Изуку, как идет подготовка к экзаменам? - Хорошо, - выдавил Мидория, пытаясь совладать с чувством стыда, - Я… Занимаюсь дополнительно с учениками, которые имеют какие-то пробелы в знаниях в прошлых темах и, если они попросят им помочь. - Надеюсь, у тебя сложились хорошие отношения с учениками? - на этой фразе директора Кацуки сжал Изуку сквозь ткань брюк, и учитель тихо охнул, но вовремя замаскировал этот звук под кашель. - Да, не могу пожаловаться на кого-то из них, надеюсь, они на меня тоже, - Мидория выдавил улыбку, но вышло как-то криво: он ужасно возбужден и ему ужасно стыдно, отчего уши горят и бросает то в жар, то в холод, и во рту пересыхает. - Что насчет поступления в ВУЗы, есть ли ученики, которые хотели бы связать свою жизнь с математикой? - Нет, - Изуку облизывает пересохшие, как Аральское море, губы, - Но многим, кто пойдет на технические и естественно-научные специальности, придётся сдавать дополнительные экзамены и те будут заниматься дополнительно одной группой. - Хорошо, ты можешь идти, если что- то будет нужно, я позову тебя позже, - ответил Иида. Скорее всего, он просто не стал задавать больше какие-либо вопросы, потому что ему казалось, что Изуку чувствует себя плохо. Вслед за учителем математики, прикрывающимся тетрадью с заметками и ежедневником в районе паха, из кабинета вышел Бакуго, попросившись в туалет. Как только Мидория зашел в класс, в котором ему предстоит вести урок, дверью этого же класса хлопнул блондин – мужчина едва успел прислониться к холодной стене и выдохнуть. - Бакуго-кун, что это было сейчас? – Изуку пытался напустить на себя важный, строгий вид, но сдвинутые брови и решительный взгляд в сочетании с ломающимся от эмоционального напряжения голосом, пылающими щеками и топорщащимися брюками, скрывающими своей тканью налившийся кровью член, не давали нужного эффекта. Кацуки сначала хотел придумать остроумный ответ, выдать какую-нибудь колкость, но вместо этого щелкнул замком двери и, толкнув учителя математики к стене, прижался своими губами к его – блестящим и влажным от постоянного облизывания – оставляя Изуку право выбора: ответить на поцелуй или снова говорить о правилах. И Изуку отвечает так, что Кацуки тихо охает – страстно, будто дал себе мысленно обещание, что это их первый и последний поцелуй, и ему нужно взять от этого все – он засасывает нижнюю губу, розовую и по-мальчишески нежную, прихватывает зубами, добавляя остроты, и проникает языком в рот юноши, сплетая языки. При этом мужчина слабо упирался ладошками в широкую грудь капитана школьной баскетбольной команды, будто оправдывал себя, мол, я правда пытался его оттолкнуть, но куда мне против спортсмена. Бакуго пытался делать все сразу: пылко засасывать губы мужчины, ласкать его язык, а получалось буквально вылизывать его рот, получались мокрые поцелуи почти вне полости рта, точно их кто-то гонит и нужно «надышаться перед смертью», получалось вжиматься друг в друга бедрами и жаться друг к другу плотнее, будто им хочется слиться воедино. Когда губы Изуку оказываются истерзанными Бакуго, мужчина возвращает себе способность мыслить и отталкивает юношу. Кацуки же воспринимает этот легкий толчок в грудь, как сигнал к дальнейшим действиям – он целует уголки губ, подбородок, оставляет на шее краснеющий след, целует ключицы, насколько это позволяют две расстегнутые пуговицы белой рубашки, а Мидория покорно опускает руки, тихо скуля, точно от тянущей боли, от своего внутреннего конфликта – тело так голодно до прикосновений, так отзывчиво в руках этого прекрасного юноши, от возбуждения ноги подкашиваются, а нужно остановить это все – иначе Изуку нарушит правила, подведет друга; нужно прекратить это – ничего хорошего из этого не выйдет. Мидория позволяет себе забыться, всего несколько минут, тогда он точно успокоится – об этом так слезно просили несколько месяцев одиночества и сердце, толкающее его в объятия импульсивного юноши – он облегченно выдыхает в поцелуй, когда Бакуго расстегивает узкие брюки с высокой посадкой, и забывает вдохнуть, когда блондин опускается на колени. - Бакуго-кун, не надо, ты не должен этого делать, - тихо говорит, почти лепечет, Изуку, смотря в красно-оранжевые затуманенные глаза. Ответа мужчина не получает – юноша только невозможно ухмыляется и показывает ему средний палец, стараясь за подобным выражением лица и жестом скрыть смущение и волнение, от которых стучало в висках и тянуло в животе. Он спускает брюки Изуку до колен вместе с бельем, и мужчина, залившись краской отворачивается чуть в сторону, чтобы не попасть в этот красно-желтый трепещущий ад, потому что юноша несколько секунд смотрит на возбужденный член перед собой, почти любуется ровным стволом, обтянутым сетью чуть проступающих вен, и блестящей от естественной смазки головкой, а потом, облизнув губы, берет чувствительную головку в рот. Кацуки не дает себе привыкнуть к солоноватому привкусу, сразу вбирает глубже, смыкая губы плотно, щекоча языком уздечку, а Изуку уже плавится и тихо стонет, а стоны похожи больше на отчаянный скулеж – он еще долго будет ненавидеть себя за то, что поддался слабости. Бакуго пытается взять глубже, давится практически, даже отстраняется раз, кашляя, но задает быстрый темп, отчего Мидория зажимает рукой рот, сдерживая стоны, когда чувствует, как стенки горла судорожно сжимают воспаленную головку. Он почти что крошит пальцами второй руки стену, сдерживая желание надавить на затылок, сжать волосы у корней и толкнуться в самое горло; он жмурит глаза почти до слез и брови его темные изломаны – Изуку не может смотреть на то, как Бакуго со свойственным ему упорством, втягивая щеки, пытается опуститься по пульсирующему стволу ниже, уткнуться носом в мягкие темные волосы у основания, как раскрасневшиеся припухшие губы блондина обтягивают его член, как по подбородку юноши из уголка губ стекает слюна, иначе мужчина рискует кончить, не продержавшись и пяти минут. Кацуки все хмурит брови и почти что рычит, посылая по горлу вибрации, то ли от того, что Изуку так прекрасно тихо стонет, закусив ладошку, и его член такой тяжелый на языке, и Бакуго это нисколько не противно; то ли от того, что собственное возбуждение все еще зажато в тесных форменных брюках, а челюсть ноет. Блондин выпускает член изо рта с непристонейшим звуком и снова кашляет, и Мидория открывает изумрудные глаза: от карминово-красных искусанных губ тянется ниточка слюны к головке его члена, а юноша, стоящий перед ним на коленях, смотрит в зеленые глаза совершенно голодно – и от этого зрелища становится практически больно в самом низу живота, и Изуку с глухим стоном роняет голову назад и закрывает лицо руками. Кацуки проходится горячим языком по всей длине, прослеживает бьющиеся венки и снова принимает член мужчины во влажную теплоту своего рта, теперь помогая себе рукой, оставив попытки пропустить член в горло. Мидории хватает несколько ритмичных движений, чтобы содрогнуться от спазма, будто струны железные внизу натянулись – одна наверняка порвалась, и кончить с коротким несдержанным стоном. Кацуки не дал себя отстранить – сжал руками бедра Изуку со всей силой, не выпуская его, и теперь блондин морщится от горького привкуса вязкой спермы во рту. Мидория дрожащими непослушными руками надевает брюки, вытирает об их ткань взмокшие ладони и несколько секунд смотрит на поднявшегося с колен блондина: как он отряхивает форму, вытирает обратной стороной ладони рот и недовольно кривит губы, когда замечает на рубашке белесое пятно, которое он скрывает потом гакураном. - У вас салфеточки не найдется? – хриплым голосом спрашивает Бакуго, протягивая испачканную собственной спермой ладонь – Изуку настолько забылся от удовольствия, что не заметил, как юноша опустил руку, расстегнул форменные брюки, облегченно выдохнув, и обхватил собственный, ноющий от невозможности кончить, член. Мидория выглядел до смешного нелепо, будто у него пятилетний ребенок спросил, что такое секс, и чувствовал себя до смешного неловко. Он руками, напоминающими ему самому вареные макароны, принялся искать в своем портфеле салфетки, при этом пытаясь не встречаться с юношей взглядом. Получив влажную салфетку с запахом мяты, вытерев ей руки, Кацуки бросил ее в мусорное ведро под учительским столом, скомкав, и вышел из кабинета с абсолютно непринужденным «До свидания, Мидория-сан», оставляя Изуку одного. Мидория сполз по стеночке, тяжело осел на пол и уронил лицо, с которого так и не сошел румянец, в собственные ладони и тихо простонал от отчаяния и стыда. Он чувствует себя так, будто его заперли в маленьком помещении без окон и дверей, а в этом помещении всего одна лампочка, и та мигала, сопротивляясь слишком высокому напряжению сети, силясь еще немного погореть – все раздражает, а деться некуда. Изуку бы мог сейчас оправдаться перед собственной Совестью, которая сейчас на мысленном суде в кудрявой голове, возвышалась, точно Нангапарбат над уровнем моря, над скорчившимся под ее гнетом мужчиной, говоря, что он просто жертва обстоятельств – он был одинок почти год, а у Кацуки такие сильные руки, не дающие вырваться, и такие голодные глаза, что Мидория просто не смог сопротивляться. Но не он ли сам всегда говорил себе: «Не вини подошвы, если сходишь с дистанции»? Потому мужчина принимает приговор Совести: он подвел друга, поддавшись своей слабости. Хочется выколоть эту точку из собственного графика, вот только если это сделать – так и не поймешь возрастает твоя функция или убывает. А делать вид, что ему все равно, Изуку не умеет. Вынесению приговора помешал звонок. Мидория даже встать с пола почему-то побоялся, когда в голове с непослушными миртовыми кудрями появился вопрос: «Что будет дальше? К чему приведет этот перегиб на графике их пересекающихся странным образом функций?» Встать и отряхнуться пришлось, потому что за дверью послышались голоса и шаги второгодок старшей школы, возвращающихся с урока физкультуры. Изуку еще несколько минут смотрит в окно, прежде чем повернуться к открывшейся двери и улыбнуться ученикам.***
- Ненавижу себя теперь за это, - вздохнул Изуку. Ох, конечно, он винил в произошедшем себя. Кацуки – подросток, поддавшийся мимолетной страсти, невинная жертва любовных страстей - что с него взять? А Мидория, взрослый мужчина, сначала сказал ему, что между ними быть ничего не может, а потом дал надежду. - Говоришь так, будто этот парень тебя изнасиловал, - женщина, на поджатых коленях которой покоилась кудрявая голова мужчины, ответила с ноткой пренебрежения в голосе – она, должен сказать, не понимала тяжести душевных терзаний друга. По его словам, в него влюбился шикарный парень из выпускного класса, которым он сам грезил все эти три месяца, а он теперь пытается отрицать эти чувства. Очако никак не могла понять, что за пустой тратой времени Мидория занимается. - Ох, как я мог ему сопротивляться – он набросился на меня, как голодный хищник, и целовал так пылко, что ноги сразу подкосились, - Мидория прикрыл глаза и так томно вздохнул, что Урараке стало вдруг неловко, будто она застала своего друга с этим юношей в постели, причем на самом интересном месте. - Прошу избавить меня от подробностей, - проговорила женщина, - Вспомни, как Тенья бегал за мной в старшей школе. Если он и застанет тебя с тем парнем, просто припомни ему это, - Очако опустила руки и запустила пальцы в непослушные кудри. — Это другое. Он же не был твоим учителем, он просто был на год старше, а отношения второгодок и выпускников в старшей школе не запрещены, так что этот аргумент, скорее, сработает против меня. - Ты просто боишься трудностей, поэтому ищешь оправдания – так неправильно, так – нельзя, - уверенно ответила женщина, посмотрев в изумрудные глаза. Она не собирается молчать, как Тодороки, который решил, что будет лучше, если он просто согласится с мнением друга, пришедшего к нему лазаря петь, - Шото боялся задеть чувства Изуку. Урарака же спешила пролить свет на истину. - Трудностей отношений с несовершеннолетним мальчиком? – Мидория вскинул брови, сложив при этом руки на груди – такова всегда защитная реакция мужчины при разговорах, в которых так или иначе собеседник задевает его чувства. - Он не такой, как ты говоришь – «влюбляется по сто раз на дню, и каждый раз на всю жизнь», и ты это прекрасно понимаешь, потому и бежишь от него, как черт от ладана, только бы не серьезные отношения, ведь придется решать проблемы, а не задачки по математике, - голос женщины прозвучал строже, чем она хотела, и Мидория почти испугался. Он посмотрел в глаза подруги над собой и отвернулся - не отнимая головы от ее колен, повернулся на бок, чтобы только не видеть укоризненно смотрящих на него шоколадных глаз. Изуку, как математик, и правда любит определенность и стабильность, ненавидит спонтанные решения друзей: перегибы выводить на мелкомасштабном графике всегда трудно. Он не любит перемены и бежит от них, как бежал и от Шото, когда тот захотел чего-то больше, чем кофе по утрам, редкие бессонные ночи и их неловкое подобие отношений. Он тогда придумал миллион причин: характеры у них не сходятся, нет времени на встречи, они взрослые люди, а до сих пор оборачиваются на любой шорох в районе спальни, когда вместе, и так далее. Сейчас Мидория пытается придумать столько же причин, чтобы сбежать от Кацуки. Пока он только спрятался в мире своих придуманных истин – нужно сохранить работу и игнорировать чувства, потому что это правильно. Да, лишить себя возможности чувствовать головокружительную тяжесть в паху, когда этот пылкий юноша бросается на него и целует, почти кусает; лишить себя возможности слышать тихие стоны и закипающее в горле рычание, когда Изуку ему отвечает; и ранить чувства Бакуго. Но сохранить свою стабильность, за которую Мидория хватается невесть зачем, – работу, за которую платят, так что хватает денег на жизнь, и доверие друга. Так продолжалось недели две – Мидория убеждал себя в том, что поступает правильно, поглядывал на Кацуки, склонившегося над тетрадкой, на уроках и запрещал себе влюбляться еще больше. Изуку даже казалось, что Бакуго успокоился: не писал и не звонил, хотя в записной книжке смартфона юноши имелся контакт «Мидория»; на удивление не попадался больше учителю на глаза с голым торсом; и в глаза изумрудные заглядывал редко. Мужчина, должен сказать, был в какой-то степени разочарован – как в той ситуации, когда тебе в гостях предлагают угощение, ты его очень хочешь, но отказываешься из вежливости, надеясь, что предложат еще раз – «Ну хоть кусочек! Ты ведь даже не попробовал!» и тогда ты согласишься, а не предлагают. С другой стороны, догадка Мидории подтвердилась – выходит, Бакуго получил, что, как он подумал, ему нужно, и понял, что это совсем не то. Выходит, юноша поэкспериментировал и взялся за ум. Выходит, теперь, упустившему свой шанс понежиться в объятиях капитана школьной команды по баскетболу, мужчине придётся тосковать по сильным рукам, не дающим отстраниться, по глубоким поцелуям и взгляду янтарных, от прямого солнечного света, блестящих глаз. И тут, как в ситуации с угощением не получится сказать: «А знаете, что? Я передумал! К черту диету, давайте пирог!». Тут пирог уже достался кому-то другому. Его уже, наверное, съели. Имея, не ценим, а, потерявши, плачем, как говорится. Изуку, конечно, не плакал, а просто с лицом, на котором была сосредоточена вся людская скорбь и скука, наблюдал из окна сквозь стеклышки разбитых очков за маленькими синими точками, имитирующими броуновское движение, на баскетбольной площадке. Все ведь, наверное, к лучшему. Все эти размышления привели к тому, что сейчас мужчина раздал листочки с заданиями, выведенными от руки красивыми иероглифами и цифрами, для самостоятельной работы в первом классе старшей школы, в конце которой было написано как обычно пожелание удачи; сел за учительский стол, сложил руки на раскрытом ежедневнике и уставился в окно, осознавая, что безнадежно влюблен в своего ученика. Он резко обернулся на скрип двери, приготовившись отчитывать ученика, опоздавшего на самостоятельную работу, но только удивленно вскинул брови – в дверях стоял Кацуки. Он махнул ученикам первого года, чтобы те опустили головы и начали снова работать. Кацуки прошел к учительскому столу: - Мидория-сан, - он неловко коснулся плеча мужчины, - У меня первого урока нет, я тут посижу, домашку пока сделаю, - кажется блондин ухмыляется именно потому, что замечает трещину на больших круглых очках в посеребренной оправе. Изуку не менял очки с того самого дня, как Кацуки ушел из его квартиры, хлопнув дверью. - Только первая парта свободна, садись, - Изуку кивает и через несколько минут понимает, что это ошибка. Сначала мужчина берет ручку и начинает что-то писать в ежедневнике, потому что теперь перед ним сидит Бакуго и нужно имитировать деятельность, хотя бы чтобы не сидеть просто так перед Кацуки, и чтобы не было соблазна во все глаза разглядывать закусывающего от усердия губу, решающего что-то блондина. Минут через десять юноша бросает ручку и стягивает тесный гакуран. Мидория пытается не смотреть исподлобья на ученика, оставившего на себе белую форменную рубашку с коротким рукавом. Изуку уже кусает губы от эмоционального напряжения, повисшего между ними, и пытается писать заметки по учебной программе и какие-то планы в ежедневнике, чтобы выглядеть занятым и делать вид, что ему полностью все равно на то, что Бакуго сейчас сидит напротив него и буквально насилует кончиком ручки свой рот. - Не подскажите, что дальше с этим делать? – Кацуки подсовывает учителю тетрадь с заданием и показывает на нужный номер. - Пишешь уравнение касательной в общем виде, ищешь оттуда точку пересечения с графиком функции и находишь, что тебе там нужно, - мужчина обводит красной ручкой переменные и вспоминает дополнительные занятия, - Только не забудь про знак углового коэффициента, если ищешь через треугольник. Вспоминает, как Кацуки говорил, что ненавидит математику; как демонстративно складывал руки на груди, говоря, что решать «это» не будет; как восхищенно смотрел на Изуку, когда он говорил такие простые вещи, но с использованием математических терминов. - График потом по производной чертить, а к нему касательную в точке? - А ты умеешь как-то по-другому? – это Мидория уже говорит, уткнувшись в свои заметки по учебному плану по математическому анализу для третьего года старшей школы, потому что, когда он смотрел на Бакуго, сидящего так близко, что можно было почувствовать запах его геля для душа с лимоном и базиликом, фантазия мужчины устраивала хит-парад воспоминаний, связанных с этим учеником, перед его глазами. Бакуго ищет в пенале линейку и затупившийся, в длине составляющий меньше длины пальца самого блондина, обрубок с отметинами от зубов на кончике, громко именуемый карандашом, и начинает чертить координатную ось, сосредоточенно закусив губу. И вот Мидория рвано выдыхает, потому что вспоминает, каковы его мягкие губы на вкус, как юноша тихо охает в поцелуй, если прихватить зубами нижнюю губу. Мидория вспоминает, как эти губы, уже малиновые от долгих терзаний, целовали головку его члена, и сжимает руки в кулаки, снова выдыхая, тщетно пытаясь выровнять сбившееся от подскочившего давления, дыхание. Нет. Изуку не вспоминает, он благополучно себя и вас обманывает – чтобы вспомнить, нужно сначала забыть. А он всегда, как бы не пытался стереть его из памяти, держит в голове все, что связано с этим блондином, и прокручивает перед глазами на ночь, совсем как мальчишка, тихо постанывая, сжимая свободной рукой простыню и толкаясь в собственный кулак. Кацуки ухмыляется, глядя на мужчину, подпирающего голову руками, и продолжает строить график. Бакуго так доволен собой – он смог довести взрослого мужчину до такого состояния, совершенно ничего не делая: у Мидории уже стоит, и он смотрит в янтарные глаза напротив с такой безнадежностью и отчаянием, будто загнанный в угол зверек перед хищником. Бакуго смотрит в затуманенные, цвета драконьей зелени глаза, в которых зрачок почти затопил радужку и кусает губы. Он довольно улыбается уголочком губ, глядя на то как Мидория дышит тяжело и облизывает пересохшие губы, комкает во взмокших ладонях свой короткий красный галстук и смотрит в красно-оранжевые глаза, как оголодавший волк. Скоро звенит звонок. Ученики, привыкшие к порядку, который установил Мидория-сан, дописывают до последней цифры и на выходе из кабинета кладут листы с решением на краешек учительского стола. Кацуки начинает нарочито медленно складывать вещи: копается зачем-то в сумке, укладывает карандаш в пенал так, будто он глиняный, закрывает учебник, листая по страничке, а затем медленно шествует до двери, замыкая цепочку учеников первого года, удаляющихся на обед. Кацуки, обернувшись, бросает «До свидания, Мидория-сан» и, удовлетворенно улыбаясь, направляется к лестнице. Последние минуты перемены Мидория провел в школьном туалете. Даже будучи учеником средней и старшей школ, он никогда не закрывался в кабинке туалета, не толкался бедрами в собственный кулак, не пачкал ладонь белесыми каплями спермы. И раз уж я взялся рассказывать вам эту историю о нравственном выборе и различного рода убеждениях и заблуждениях, которые мешают нам жить, то вынужден здесь еще немного поразмышлять над тем, что же вышеупомянутый эпизод значит. За данной не прозаичной ситуацией скрывается то, что Изуку наконец-то перестал бегать от проблем (или это они его догнали) и принял свои чувства. И что намного более важно, понял, что если не бежать от них, то жить на самом деле будет проще – его вдруг осенило, что он будто привел дроби к общему знаменателю и сократил ненужные множители, упростив громоздкое до этого выражение. Сделать тяжелый выбор мужчине помогли действия Бакуго, юноша дал понять, что выбор за Изуку – этот самый выбор стал почти призрачным: говорить, что ничего не может быть, после всего совершенно нелогично, а логику Изуку ценит в людях и отношениях больше всего. Нравственный выбор сделать всегда нелегко и не нам судить, был Мидория прав или нет, выбрав любовь, – все-таки Совесть на мысленном суде в кудрявой голове еще не стукнула деревянным молоточком и не произнесла: «Полностью оправдан!» Мужчина благодарен Бакуго за то, что он дал ему время подумать, сделать выбор – просто ушел тогда, только ухмыльнувшись. Кацуки не звонил ему, не пытался остаться с ним наедине, только один раз прислал в мессенджере фотографию сложного интеграла и спросил, что с ним делать, и, конечно, смотрел на него на уроках особым взглядом, говорящим «ты мой». Они почти никак не контактировали даже вплоть до дня рождения юноши. И сейчас Мидория, в одной руке сжимающий портфель с тетрадками и своим блокнотом, а в другой – подарочный пакет, приближался к дому Бакуго. - Мидория-сан, доброе утро! – знакомый задорный голос остановил Изуку у двери нужного дома. Мужчина сразу же начал испуганно озираться и ничуть не успокоился, найдя взглядом знакомую красноволосую макушку. Черт, как он мог забыть! Бакуго каждое утро бегает вместе с Киришимой, который тоже живет по соседству! - Доброе, Киришима-кун, - смущенно ответил Изуку, пытаясь спрятать за черным учительским портфелем подарочный пакет. - Идете поздравлять Бакуго? Уверен, ему понравится ваш подарок! – Эйджиро, как всегда, сиял ярче солнца и улыбался, обнажая белые зубки. - Спасибо, - ответил Мидория, растерянно разглядывая носы своих пыльных ботинок. Он чувствовал себя сейчас очень глупо и виновато – теперь, из-за того, что Изуку просто-напросто забыл, что Киришима живет рядом и сопровождает своего друга на пробежках, у Кацуки, наверное, будут проблемы – Эйджиро будет его расспрашивать о их отношениях, расскажет Каминари, а потом все это разлетится по всей старшей школе. - Не волнуйтесь, Мидория-сан, я все знаю и никому не скажу, - красноволосый юноша попытался изобразить какой-то жест руками, но получилось только эмоционально ими потрясти в воздухе, - До свидания! – крикнул Эйджиро и, громко топая тяжелыми кроссовками, так что эхо разносилось практически по всей улице, побежал в сторону своего дома. Мидория улыбнулся своему ученику и, сделав глубокий вздох, нажал на кнопку звонка. - Мидория-сан? – Кацуки был действительно удивлен, когда увидел на пороге своего дома учителя, причем одетого так же, как и в тот день, когда они познакомились, он даже очки новые надел – поменял те, что с трещиной, - у блондина даже возникло чувство дежавю. - Проходите, - невесть зачем он прилагал титанические усилия, чтобы не дать улыбке тронуть губы. - Хотите чаю или кофе? Пирога? – Бакуго продолжал вести себя так, будто совершенно не понимал, зачем его учитель здесь. - Можешь обращаться на ты? И перестать делать вид, что не знаешь, зачем я пришел, - Изуку беззлобно улыбнулся, когда блондин изумленно вскинул брови. Кацуки пожал плечами, видимо, мысленно отвечая себе на какой-то вопрос, и направился в свою комнату – в гостиной ему было с Изуку некомфортно: в ней незримо присутствовали родители юноши. В комнате Кацуки теперь было чисто, все строго лежало по местам. На фоне оранжевых обоев выделялись плакаты супергероев и какой-то баскетбольной команды, рамка с фотографиями Бакуго, состроившего недовольное лицо, находящегося в объятиях друзей – когда-то одноклассники, движимые идей Киришимы, подарили это ему на день рождения. Изуку огляделся и присел на краешек кровати, увенчанной плакатом Росомахи. - Не обращай внимания, эти плакаты тут с начальной школы – снять руки не доходят, - пробубнил Бакуго, усаживаясь рядом. - У меня до сих пор в спальне часы с Капитаном Америка, - Мидория пожал плечами и невольно подумал, как Кацуки может тут жить, когда на него со всех стен взирают либо мужчины в баскетбольной форме, либо суровые герои в обтягивающих трико, — Это тебе, - вспомнив, зачем пришел, мужчина вручил блондину сверток с подарком, - С Днем Рождения! Бакуго под пристальным взглядом разорвал упаковочную бумагу и тут же поднял глаза и в недоумении посмотрел на улыбающегося зеленоволосого мужчину: под бумагой с каким-то рисунком скрывался сборник задач по математике для подготовки к вступительным экзаменам – тот самый, подклеенный, залатанный, который Изуку подписал Тошинори. Под подписью учителя Мидории теперь была другая – «Моему любимому ученику Бакуго Кацуки. От Мидории Изуку». — Это же он тебе отдал, - блондин сжимал в руках книжку, по которой учился, наверное, сам Тошинори. Кацуки бы никогда такую вещь никому не отдал. - Тебе сейчас нужнее, - Мидория неловко поправил на плече блондина растянутую черную майку, продолжая очаровательно улыбаться. - Спасибо, - Бакуго отложил свой подарок на столик рядом с кроватью, боясь, что оттуда вывалятся пожелтевшие затертые страницы, - Тогда ответь на один вопрос. Мы теперь вместе или … - он не договорил, потому что не знал, как может быть иначе – его учитель просто пришел поздравить его с Днем Рождения лично, просто так? Мидория очень тяжело вздохнул и, кажется, занервничал. - Понимаешь, - мужчина мял в руках полы своей жилетки, - Я никогда толком и не был в отношениях, и мне, - он пожал губы, подбирая слова, - не хотелось бы брать на себя какие-то обязательства. - Ты говоришь так, будто я собираюсь залететь от тебя и утащить под венец, - вопреки ожиданиям Мидории, Бакуго только посмеялся, - Я тоже не был в отношениях, да и целовался до тебя только в средней школе с Киришимой на спор, - у Каминари, возможно, сохранилось видео, - И уравнения с параметрами до тебя никогда не решал и теорему Чевы не знал, - и минет тоже не делал, но это блондин решил не добавлять, - Разве, чтобы проводить со мной время, тебе нужен какой-то опыт? Изуку продолжил буравить взглядом собственные ноги в полосатых носочках. Действительно ли ему так нужна та стабильность, за которую он так хватается, и почему он решил, что рядом с Кацуки он ее утратит? Может, он просто не хочет признать, что ему уже осточертела размеренная жизнь, в которой все по расписанию и такая же взрослая жизнь его друзей, просто жить ей проще. Изуку, как математик во всем стремится к упрощению, но не сам ли он говорит, что если задание слишком простое, то его решать не интересно? - Послушай, я совершенно не хочу вешать на тебя какие-то обязательства вроде «звони мне каждый день и пиши ровно по пять раз», - Бакуго откинулся назад и упал на подушки, устремляя взгляд в потолок, - Разве смысл отношений не в том, чтобы быть вместе и просто получать удовольствие? – может, конечно, Кацуки не понимал, зачем люди вступают в отношения, но для себя видел одну причину. Он не стремился громко называть Мидорию своим парнем, просто согласно устойчивым представлениям общества, так нужно, чтобы просто смотреть по вечерам фильмы с любимым человеком, спать в одной постели и уж тем более заниматься сексом. — Значит, не пойдешь за меня замуж? – смеясь, спросил Изуку, нависая над растянувшимся на кровати блондином. - Ну только если хорошо попросишь, - усмехается Кацуки и притягивает мужчину к себе для поцелуя, знаменующего начало того, что теперь их можно называть громким словом «пара». Изуку впервые целует Кацуки так, как и хотел все это время: он не набрасывается на него, не засасывает грубо губы, а нежно целует, ласкает, будто извиняется за то, что их первый поцелуй был совсем не таким, как подобает, согласно романтическим фильмам; не прижимает к себе вплотную, а едва ощутимо поглаживает скулы. Извиняется за свою несдержанность и обжигающую страсть, показывает какой он настоящий. А настоящий Изуку целует медленно, чуть касается пальцами щеки, но только от этого кружится голова. Утыкается в ямку межу ключиц, вдыхает терпкий аромат с нотками лимона, проводит языком по шее, так что чувствует бьющуюся венку и целует адамово яблоко, так что Кацуки томно выдыхает, запрокидывает голову, подставляясь под ласки, и забывает, что им нужно быть в школе через двадцать минут. - Мне так неловко – за мной сейчас смотрит старик Логан, - Мидория утыкается в плечо блондина, пряча налившиеся румянцем щеки. Бакуго тоже тихо смеется над ухом и толкает мужчину, пробормотав что-то про то, что нужно собираться. - Да, а то мне нужно еще к уроку готовиться, - мужчина встает с кровати и поправляет одежду. Кацуки стягивает домашнюю майку и снимает с вешалки на шкафу белую рубашку с коротким рукавом. - Сделай лицо более убедительным, а то не видно твоего желания идти в школу, - блондин ухмыляется и играет мышцами, пока Мидория демонстративно не отворачивается. В это же время Иида-сама вышел из дома и сел в свою машину. Дорога оказалась подозрительно пустой, он доехал за десять минут до здания старшей школы и припарковался на личном месте, где была табличка с номером его новенькой, блестящей на солнце, «Ауди» и подписью «Другие машины не ставить. Место директора». Закончил разговаривать по телефону Иида как раз тогда, когда к зданию школы подходили Мидория Изуку и ученик третьего года Кацуки Бакуго. - Мидория, - позвал Иида, выйдя из машины и щелкнув на кнопочку ключа. Бакуго обернулся и, заметив директора, поспешил войти в здание школы, предварительно вежливо кивнув. - Доброе утро, - учитель математики поспешно спрятал руки в карманы брюк от подступающего волнения, - Иида, я уже давно хотел тебе сказать, что… - Как у Бакуго дела? Он долго пропускал занятия, - перебил его Тенья. Изуку тяжело выдохнул, пытаясь успокоиться. Значит, признаваться во всем еще рано? - С его знаниями все в порядке, просто надо поработать над оформлением заданий, - все еще неровным голосом ответил Мидория. - Хорошо, если что подтяни его, у него есть все шансы поступить в хороший университет тем более, что он половину жизни посвятил баскетболу, чтобы получить стипендию. Ты что-то хотел мне сказать? – Тенья положил руку на плечо друга, - Я буду у себя в кабинете и освобожусь к часу, если что приходи. Мидория ещё раз глубоко вдохнул, вытер взмокшие ладони о ткань брюк и направился в школу. Он не готов рассказать обо всем другу сейчас, ему нужно сначала продумать, что он все-таки скажет. И написать заявление об увольнении по собственному желанию, и найти другую работу. Однако чувствовать покалывание в животе от волнения, жжение на кончиках ушей и вспотевшие вмиг ладони мужчине не понравилось. Неужели ему теперь весь последующий день и ещё какое-то время, которое пройдёт, пока не наступит тот момент, когда Изуку поймёт, что пора, ему придётся чувствовать себя так? Вздрагивать от голоса директора школы, время от времени забываться посреди урока в собственных мыслях и бояться лишний раз поговорить с Бакуго в стенах школы? Нет, так совсем не хотелось – Мидория не мальчишка, который боится, что мать застанет его курящим на балконе, в ближайшее же время он положит заявление об увольнении Ииде на стол. Всю текущую неделю Изуку носит написанное от руки аккуратным учительским почерком заявление в своём портфеле и честно пытает принести его директору на подпись, потому что Иида улетал в Токио. Но почему-то судьба каждый раз распоряжается людьми так, что, когда Мидория подходит к кабинету Ииды, его либо нет на месте, либо он очень занят и велел никого не впускать. После того, как секретарь отвечал, что Изуку не может сейчас войти в кабинет директора, мужчина мысленно радовался тому, что смог оттянуть этот момент, ничего сам не делая, мол, все видели, я пытался, но не судьба. Сегодня, в субботу, когда учился только выпускной класс и присутствовали только те учителя, которые ведут у них дополнительные занятия, Изуку позволил себе заговорить с Кацуки на выходе из школы. - Что делаешь сегодня вечером? – на самом деле у них за все это время, прошедшее со знаменательного поцелуя под плакатом Росомахи, выдался единственный совместный вечер, и то потому что Кацуки принёс сложные задания по математическому анализу и они разбирали их до позднего вечера. Не без перерывов на чай и поцелуи, конечно, но оба держали себя в руках: близились выходные. - Тренируюсь, собираю команду, у меня ведь завтра важная игра, - Кацуки, поддавшись зову перфекционизма, поправил красный галстук Изуку, который тот по-видимому, торопясь утром, повязал кое-как. - Точно, забыл совсем. Не кричи сильно на ребят там, - Мидория улыбнулся, вспоминая рассказы Киришимы о том, каким вспыльчивым и агрессивным был Кацуки в средней школе, и каким строгим капитаном он может быть сейчас. - Ты же придёшь посмотреть на игру? - Конечно, - Мидория никогда не интересовался баскетболом, но на Бакуго на площадке ему было приятно смотреть. А Кацуки будто чувствовал себя в несколько раз сильнее, выше и быстрее от восторженного взгляда учителя, устремлённого на него. В это время из кабинета естественных наук, находящегося ближе всех к главному вестибюлю школы, вышла Неджире Хадо, юная лаборантка, помогающая готовить Хигучи-сан инвентарь для опытов и лабораторных работ. - Я забегу после тренировки к тебе? - До свидания, Мидория-сан, - девушка с небесно-голубыми волосами голосом выделила имя учителя математики и прошла к выходу из школы, будто специально не найдя места, где пройти, кроме того количества сантиметров, что были между Изуку и Кацуки. - Пока, Неджире, - пробормотал Мидория, пошатнувшийся от того, как стремительно прошла мимо него девушка. - Говорили в учительской как-то, что она неровно дышит к тебе, - дождавшись, когда дверь закроется за лаборанткой, сказал Бакуго. Изуку и Неджире единственные молодые учителя в этой школе, так что не сложно догадаться, что в учительской часто обсуждали, какие старшеклассницы как смотрят на Мидорию-сана и какие юноши проводят взглядом фигуру Неджире-сан, и кого бы могла выбрать такая миловидная девушка. - И косо смотрит, и криво ходит, - Изуку пожал плечами. Может, у него действительно очень плохое зрение, но за предложениями девушки попить чаю он не видел ничего смущающего. Вечером, после тренировки Кацуки, не заходя домой, сразу направился к Изуку. Он сказал об этом только Киришиме, друг только поиграл бровями в ответ и сказал остальным членам команды, что капитан уж слишком устал, чтобы собраться потом у Оджиро дома и смотреть какую-то недавно вышедшую комедию, которую порекомендовала Каминари Мина. Дверь у Изуку была открыта, Бакуго захлопнул ее, войдя в квартиру, по-хозяйски в дверях бросил сумку, в которую спешно уложил форму, чтобы быстрее добраться до этого места, и прошел в гостиную, где пахло свежезаваренным чаем. - Ты закончил тренировку раньше? – спросил Изуку, взглянув на часы. Бакуго не первый раз приходит к нему после тренировок, тем более в последнее время – перед игрой на уровне префектуры у него одни тренировочные игры и товарищеские матчи, почти каждый вечер, но он всегда являлся на двадцать минут позже. - Просто в душ не сходил, у тебя можно? – Кацуки заглянул за плечо мужчины, посмотрел в контрольные работы ребят первого года старшей школы и неловко потрепал мужчину по волосам. - Конечно, - Мидория оторвался от проверки и потянулся, раз его любимый ученик пришел, нужно подготовить для него задания, налить чай и немного отдохнуть, пока он в душе. - Не хочешь со мной? – блондин, не дождавшись ответа, ушел в ванную, шлепая босыми ногами по холодной плитке. Изуку какое-то время покачался на стуле, откинувшись на спинку, пытаясь расслабить плечи, затекшие от долгого сидения над тетрадками, почти что налившиеся свинцом. После приглашения Бакуго, в голову закрались горячие мысли, плавящие мозг, и мужчине показалось, что от них еще сильнее заболела шея. Мидории показалось, что, пока он массировал свои плечи и разминал шею, пытаясь решить проблему с тем, что к мозгу практически не приливала кровь, прошла целая вечность прежде, чем он встал и пошел в ванную. За стеклянной перегородкой, по которой бежали наперегонки капли воды, стоял обнаженный Кацуки, и по изгибам его тела плавно скатывались клубы пены от геля для душа, взятого с полки Изуку. Блондин стоял, запрокинув голову, подставив умиротворенное лицо струям прохладной воды, и потирал предплечья, наверное, о чем-то думая. Он резко обернулся, когда почувствовал, как к нему прижалось горячее тело, как расслабленных под прохладной водой плеч коснулись мягкие губы. - Не смог устоять? – Кацуки ухмыльнулся и развернулся к мужчине лицом, увлекая его под воду. Он впервые видит Мидорию полностью обнаженным: тут же принимается жадно оглаживать отчего-то трясущимися руками плоский живот, чуть выступающие ребра, широкие плечи и оглядывать своего учителя алчущим взглядом. - Ты знал, что не смогу, - Изуку улыбается и понимает, что почти забыл как это – касаться руками чужого обнаженного тела, бархатистой кожи, чувствовать, как под ней перекатываются мышцы, и сейчас он жадно оглаживал широкими ладонями, всей их поверхностью, будто боялся пропустить хоть нанометр сливочно-белой кожи, тело Бакуго, уткнувшись тому в изгиб шеи. Кацуки плавно ведет рукой от ягодиц Мидории до шеи, прослеживая позвоночник, путается пальцами в тяжелых, набравших воды, кудрях миртового цвета и тянет его к себе, чтобы поцеловать. Нетерпеливо кусает мягкие губы, сжимает волосы мужчины у корней, не давая ему отстраниться или хоть немного сбавить темп, а Изуку шипит блондину в рот, будто его обжигает. Они целуются, точно в первый раз – сталкиваются зубами, сжимают друг друга в своих руках, будто боятся, что кто-то из них вот-вот провалится сквозь плитку в душевой, и жмутся друг к другу, сталкиваются бедрами и тихо стонут, сплетая языки. Целуются, точно в первый раз, точно никогда этого не делали и совершенно голодны до прикосновений к обнаженной коже. Мидории кажется, что у него, как у подростка совсем, затянуло внизу живота только от прикосновения к губам этого пылкого юноши. В этот раз ему не нужно пытаться оттолкнуть Бакуго, но мужчина делает это неосознанно, а когда понимает, что блондин сжимает его бедра сильнее и тянет за волосы, потому что он давит ладонями ему на грудь, упираясь, снижает силу давления. Изуку перестает давить, оглаживает мышцы, сжимает между пальцев соски, на что Кацуки сильно прикусывает губу мужчины – блондин не привык к таким ласкам, тем более не привык к тому, как организм отвечает на них. Мужчина буквально чувствует каждую молекулу окситоцина, поступающую в кровь из гипофиза, высвобождением которых сопровождается касание каждого сантиметра светлой мягкой кожи блондина. Бакуго кажется, что кожа Изуку разогрелась до температуры сверхновой звезды, и он так отчаянно жмется к нему, ища таких нужных сейчас трения и единения, что скоро начнет вырабатывать статическое электричество. Блондин толкает мужчину к холодной стене душевой и, может ему и чудится, но от мужчины точно пар идет, когда он попадает под прямые струи воды. Мидория протяжно стонет от контраста ледяного кафеля и прохладной воды с пылающей кожей и жаркими поцелуями. Кацуки ведет от податливости мужчины и от того, как много ему позволили – Изуку всегда останавливал его на поцелуях, зачастую не давал и на шею губами спуститься, а так хотелось любить мужчину руками. Особенно сейчас, когда он так открывается и так отзывчив, так ищет прикосновений. Сейчас, когда Мидория так близко, его стоны, даже едва слышимые, не заглушаются шумом воды и хочется ласкать его в тех самых местах, которые вспыхивают огнем лишь от одного касания. Блондин грубо целует мужчину, засасывает губы и практически глотает ту воду, что стекает по его лицу, и глотает его стоны, давя собственные, сдавливает между пальцев чувствительные соски. Юноша опускает руки - они легко скользят по влажной гладкой коже – и сжимает в ладонях ягодицы Мидории, чуть царапает короткими ногтями мягкую кожу, оставляя красные полосы – ставит метку хоть там, ведь нельзя оставить багровые следы на шее. У Изуку ноги подкашиваются от такого жеста, Кацуки чувствует – подхватывает его, сажает себе на бедра и кажется блондин даже не прогибается под тяжестью мужчины. Мидория почти скулит от дразнящих прикосновений, и Бакуго смотрит на него почти красными – в них пылает бешеное пламя – глазами, из-под сведенных бровей, смаргивая воду, и освобождает одну руку – Изуку теперь опирается о стену и цепляется скрещенными ногами за бедра блондина. Кацуки сжимает своей ладонью два члена, две блестящих головки трутся друг о друга и зеленоволосый мужчина толкается ему навстречу, по буквам выстанывая имя блондина. Юноша снова тянется к пунцовым губам Мидории, стесняясь звуков, что рвутся с его покусанных губ, и двигается синхронно с Изуку, пытаясь еще устоять на ногах на скользком полу душевой. Мидория спускает руку с плеч Кацуки – его лопатки порядком оцарапаны в пылу страсти виснущим на нем мужчиной, и укладывает свою руку поверх руки Бакуго, почти переплетая пальцы, заставляет его сжать ладонь, чтобы громче стали стоны. Тугой узел развязывается внизу живота юноши и тяжелее теперь удерживать цепляющегося за него Изуку, когда в собственных ногах свинцовая тяжесть, и он быстрее двигает рукой, приближая себя и Мидорию к разрядке. Мужчину прошибает судорога – все мышцы натягиваются, будто стальные струны, пальцы на ногах поджимаются, Изуку даже прокусывает нижнюю губу Бакуго, когда кончает вслед за самим блондином. Кацуки еще несколько минут держит на себе мужчину, стоя на трясущихся после оргазма ногах, положив голову ему на плечо и тяжело дышит, смотря сквозь ресницы, усыпанные мелкими каплями, как с рук и животов стекает сперма, смешавшись с водой. Мидории определённо придет большой счет за воду, потому что потом они еще долго отмывались и чуть ли не валялись на плитке, плескаясь, как малые дети, благо душевая в этой квартире большая. Зеркало в ванной комнате тоже сослужило им службу сегодня, Бакуго полюбовался на свою исполосованную спину и краснеющие кровоточащие губы, Изуку – на краснеющие следы на бедрах и пусть едва видные теперь следы от ладоней на ягодицах. Разрядка действительно помогла привести мысли в порядок, теперь они могли смотреть друг на друга без риска в любой момент опрокинуть кухонный стол с учебниками и наброситься друг на друга. - Как думаешь, каким способом лучше решать? – мужчина остановился на задании с параметром, которое показалось ему занятным, и показал его блондину, сидящему напротив. - Найти область допустимых значений, дальше возводить в четную степень через равносильный переход? – Кацуки, почти зевая, произносил заученные термины. Оргазм принес не только ясность мысли, но и приятную усталость. Однако тригонометрия определенно давалась в таком состоянии легче – в голове каким-то образом всплывали нужные формулы, и синусы не путались с косинусами. - Посмотрю я на тебя, как ты будешь с этим мучиться, - любимый аттракцион Изуку – смотреть, как Бакуго, выбрав заранее самый трудный путь или вовсе неправильный, пытается решить задание. Иногда, когда ученик выбирал не со всей силы тупиковый путь решения тех самых заданий, которые мужчина доставал из базы под названием «на случай, если Бакуго-кун будет думать, что знает математику», у Кацуки что-то получалось. - Понял, значит, все-таки графики строить? – недавно Изуку, наблюдая за тем, как блондин старательно выводит пересечение прямых, признал, что блондин одержал победу не только над уравнениями с параметром, но и над собой – усвоил основы рационального мышления, яро проповедуемых его учителем, - перестал хвататься за ручку, как только видел в задании цифру, а сначала думал. - Или плоскость-параметр, как удобно. Давай прогоним быстренько, решение всего-то одно найти нужно на двух промежутках, - зеленоволосый мужчина делает подгоняющий жест руками, а Бакуго все еще очарован тем, что он относится к этим заданиям, точно, как к развлечению. - Ты уже выбрал университет? – спросил Мидория, листая задачник по геометрии. Алгебру и математический анализ Бакуго смог победить, даже теперь прислушивается к рекомендациям учителя по оформлению заданий и справляется с самыми скверными задачками, но с геометрией у нетерпеливого юноши все еще проблемы. - Да, точно, хотел поговорить с тобой об этом, - юноша в момент бросил на стол ручку, - Я сделаю кофе? – хоть теперь математика давалась легче, но сонливость подкрадывалась незаметно. Бакуго даже не дождался кивка, сразу принялся возиться у стола и греметь туркой у плиты, - Я хочу поступить в ЮЭЙ. - На инженерное дело? В ЮЭЙ? – переспросил Мидория, расчесывая пальцами свои непослушные после душа кудри. В Японии много инженерных институтов, а математических еще больше, но Кацуки выбрал тот, в который сложнее всего поступить, и самый востребованный факультет, на который невероятно высокий конкурс. - Да, это же один из лучших технических университетов, - краем глаза блондин поглядывал на кофе в турке, стоящей на плите. - Ты же знаешь, что туда нужно сдавать вводный экзамен по математике? – это помимо мотивационного эссе и других бумажек. - Да, но, если ты забыл, я встречаюсь с учителем математики – выпускником механико-математического факультета ЮЭЙ, - Бакуго самодовольно ухмыльнулся, уложив руки на груди. - Это не гарантирует тебе поступление, - Мидория хмурится. Бюджетных мест там в принципе мало, а на такой факультет, как инженерное дело, их еще меньше, и вряд ли Бакуго помогут заслуги в баскетболе. - Разве ты не подготовишь меня и не напишешь рекомендационное письмо? – лицо юноши исказилось от изумления. - Я сам поступил туда со второго раза. Твои родители не позволят тебе пропустить год, - Изуку не хочет смотреть в глаза, которые начинают метать молнии, поэтому отворачивается и смотрит в окно. - Выбери другой университет, чем тебе не нравится Киотский? Моя подруга там училась, - продолжил Изуку. Мужчине приходится перестать созерцать пейзаж за окном и встать, потому что кофе в турке пенится и грозится обрушиться этой пеной на плиту, - И сейчас она весьма успешно управляет строительной кампанией «Уравити», я бы договорился с работой для тебя. - Блять, ты это из вредности говоришь? – Бакуго испытывает чувство дежавю и голос, которым юноша произнес вышеупомянутую фразу, для Изуку был все равно что скрежет двух металлических пластин друг о друга. Блондин не собирается в этот раз покинуть квартиру учителя, хлопнув дверью и разбив его очки, он пытается унять желание уйти, буквально жгущее босые ступни, или хотя бы разбить чашку, если не схватить Мидорию за грудки его «деловой» футболки. - За языком следи, - бросает Изуку, не смотря в глаза цвета спелого боярышника, в которых точно что-то взрывается, и мужчина забавно предполагает, что источником запаха пригари является именно Бакуго, а не сбежавший кофе – Мидория слышит закипающее в горле юноши рычание, похожее на звук кипящей воды. Мужчина игнорирует и раздражающе громкий в этой тишине хруст костяшек пальцев его ученика, наливая кофе. Покончив с добавлением в черный дымящийся кофе сахара и молока, мужчина принял закрытую позу, облокотившись спиной на дверцу холодильника и скрестив на груди руки, насколько это позволяла чашка с кофе, и выжидающе посмотрел на Кацуки. Говорил все это Мидория, конечно, не из пресловутой вредности – когда тебе почти тридцать, вредности, к счастью или нет, убавляется. Дело в том, что шансы Бакуго поступить в желанный универститет на место с государственной стипендией определенно не равны нулю, но и не превышают трех десятых, что скептичный математик Изуку привык называть «предел последовательности стремится к нолю». Родители юноши точно не позволят ему потратить год на подготовку к поступлению в ЮЭЙ, потому что это чревато потерей учитывающихся при поступлении индивидуальных спортивных достижений, а учебу по контракту в этой академии потянет разве что человек ежегодно продающий почку, и Мидория сомневается, что в семье Бакуго есть столько лишних органов. И, конечно, над всеми этими причинами, как Джомолунгма над остальными восьмитысячниками, возвышалась еще одна – мужчина не хочет брать на себя ещё большую ответственность за поступление Бакуго. Родители юноши итак довольно скептично относятся к Изуку: как и все родители выпускников, они сомневаются в квалификации двадцати восьмилетнего учителя, подкрепленной отсутствием жизненного опыта, который готовит их ребёнка к выпускным экзаменам, и особенно недоверчиво относятся к дополнительным занятиям, на которых их сын проводит, если не все своё свободное время, то его добрую половину точно. Первым закончил прожигание друг друга взглядом Мидория, таким образом демонстрируя своё нежелание обсуждать данную ситуацию. Мужчина нашёл очень интересной кухонную плитку, на белоснежном фоне которой выделялись его супергеройские тапочки, изображающие расплывчатую яркую цветовую гамму, когда Изуку смотрел на них без очков. - Ладно, сам справлюсь, - Бакуго подавил злость – в средней школе ему приходилось посещать кабинет школьного психолога, чтобы научиться этому, - взял со стола чашку поостывшего кофе и задачник с тетрадкой и уселся на диване в гостиной, смежной с кухней, прекрасно зная, что Изуку не любит, когда на диван садятся с напитками и едой. Мидория ещё какое-то время стоял вот так, подпирая спиной холодильник, слушая скрежет твёрдого карандаша о бумагу, приятно удивленный выводом, который сделал юноша. Кацуки решил положиться на себя самого, так же, как и Мидория когда-то. «С такой уверенностью можно работать,» - подумал Изуку и, допив кофе, направился к блондину с намерением разрешить небольшую ссору путём нахождения наименьшего общего кратного, то есть компромисса. - Я подготовлю тебя, - голос мужчины прозвучал неожиданно громко для Кацуки, - Но при условии, что ты будешь рассматривать для поступления не только ЮЭЙ, - блондин смерил учителя недовольным взглядом, - Ты же понимаешь, что твои шансы поступить не особо велики, так что необходимо перестраховаться. Блондин просто вздыхает и двигается на диване, уступая место у подлокотника, и это первое занятие по математике, на котором Изуку сидит, поджав под себя ноги на месте соединения подлокотника и спинки дивана, а Кацуки черкает в тетрадке на коленке, откинувшись на грудь учителя. Мидория находит эту позу весьма удобной, потому что ему не нужно стоять, опираясь локтями о стол, или перегибаться через спину блондина, чтобы смотреть, что он пишет или чертит, сейчас достаточно просто положить голову на плечо ученика. Покидает учителя Бакуго уже в десятом часу, дома мать встречает его фразой «И чем вы там так долго занимаетесь?!» и порицающим взглядом, а когда Кацуки говорит, что голоден, его отец, читающий какой-то журнал на кухне, с усмешкой говорит «Твой драгоценный Мидория-сенсей тебя не покормил?». На удивление у блондина нет сил грубить, и он просто садится за стол, чтобы молча приняться за еду. За едой Кацуки заводит разговор с родителями, и Мицуки с радостью обнаруживает, что сын довольно в хорошем расположении духа, потому что обычно его разговоры с ней и Масару заканчиваются на «Как себя чувствуешь?» и «Как дела на работе?». Для женщины остается загадкой, что послужило причиной хорошего настроения ее отпрыска, но она определенно рада тому, что Бакуго не огрызается, когда его пытаются обнять, и даже дает потрепать себя за волосы, прежде чем отправиться в свою комнату.***
Утром Бакуго просыпается не от привычного хлопка дверью в квартиру, который знаменует то, что уже ровно семь тридцать утра и что родители юноши ушли на работу, а от стандартного рингтона уведомления своего мобильного. В такой ранний час абонент «Мидория» пишет: «Не смогу зайти за тобой утром: Иида срочно вызвал к себе». Кацуки зевнул и снова упал на подушку, ответив «Ок», потому что можно полежать в постели еще двадцать минут, и сознание еще заволочено пеленой сна. Примерно спустя десять минут после того, как блондин ответил на сообщение Изуку, в его сознании буквально загорелась красная табличка с надписью «что-то не так». Спросонья юноша даже не дочитал текст сообщения до конца – ему хватило того, что Мидория не зайдет утром за ним, причина Бакуго не особо волновала в тот момент. Но сейчас он понял, что что-то действительно не так, если Изуку, всегда планирующий все на неделю вперед и ненавидящий внезапные изменения в своём расписании или распорядке дня, не придет к Кацуки утром. Блондин перечитал сообщение и буквально сразу же схватился за голову – Мидорию вызвал к себе директор, хотя до ближайшего собрания учителей еще три дня, и это вряд ли дружеская встреча, раз вызвал он его с пометкой «срочно». Бакуго сделал один вывод – Иида-сама каким-то образом догадался о связи учителя с его учеником. Организм Кацуки, двадцать минут назад видевшего десятый сон, в момент мобилизовался – от желания спать ничего не осталось, как и от утренней слабости и нежелания идти в школу. Сейчас юноша слушал гудки в телефоне, звоня абоненту «Киришима» уже две минуты. На третьей минуте прослушивания коротких гудков блондин хриплым ото сна голосом выругался, а на четвертой услышал мычание Эйджиро. Разбудив друга и озадачив его своей проблемой, Кацуки привел себя в порядок, чтобы до конца избавиться от следов сна, и сразу же натянул школьную форму. Сегодня Бакуго впервые проснулся еще до отъезда родителей на работу, схватил с тарелки, оставленной посреди стола его мамой, сэндвич и оставил Мицуки и Масару пребывать в легком недоумении после крика «Удачи на работе!» и хлопка входной дверью. Юноша, придерживая сумку с учебниками, побежал в сторону дома Изуку – нужно поговорить с ним, спросить, что делать дальше – его наверняка уволят, а самого Бакуго могут исключить. Дома Кацуки учителя уже не застал и, в беспомощной злости пнув дверной косяк, развернулся и побежал на остановку, откуда ездил автобус, останавливающийся у ближайшей станции метро. Как на зло запрыгнуть на подножку уходящего автобуса блондин не успел, а в метро не смог войти в первый поезд, потому что каждый вагон был набит людьми, так же, как и он, спешащими по своим делам. Весь мир решил играть против Кацуки сегодня – по дороге к школе, его чуть не сбил мужчина на велосипеде, а мимо пробегавшая девушка облила его кофе. Еще у главных ворот школы блондин, надевая все это время, зажатый под мышкой гакуран, заметил, как за стеклянными дверями в главном вестибюле Киришима нервно меряет шагами расстояние между колоннами, изображая циклично движущийся объект. - Яомомо уже здесь, - вместо приветствия сказал Эйджиро, соприкоснувшись своим кулаком с кулаком Бакуго в привычном дружеском жесте. Красноволосый юноша явился сегодня в школу без укладки – зачесанных наверх при помощи лака жестких волос, потому что проснулся тоже раньше обычного и побежал в школу, едва успев позвонить старосте класса. - Кто еще? – блондин сразу направился к лестнице. В тишине раздавались тяжелые шаги двух юношей по мраморной лестнице. - Студсовет собирать нет смысла: у параллели Мидория пару раз замену брал, от того, что его уволят им не будет ни холодно, ни жарко, - Эйджиро шел в ногу с другом, быстро минуя этажи, - Здесь Яойорозу и Джиро, Каминари, Ашидо и Шинсо. Вышеперечисленные одноклассники стояли в рекреации у кабинета директора. Бакуго, поднимаясь на четвертый этаж школы, думал, что такое нужно сказать президентке студсовета, чтобы мотивировать ее защитить Мидорию, и что же сказал ей Киришима, чтобы она раньше времени пришла сюда. Едва увидев виновника собрания у дверей кабинета Ииды-самы, девушка напустила на себя грозный вид и направилась ему навстречу. - Я сделаю все, что в моих силах, чтобы Мидорию-сенсея не уволили, но только потому, что он хороший учитель, а не потому, что я собираюсь прикрывать твои прогулы, - отчеканила Яойорозу, прожигая осуждающим взглядом одноклассника. Бакуго и Киришима переглянулись, блондин коротко кивнул в знак благодарности – друг смог придумать что-то, чтобы Момо пришла сюда и ничего не заподозрила. - Думаю, пора, - сказала Джиро. До этого она стояла, прижавшись ухом к дереву двери в кабинет Ииды, и оценивала ситуацию по поручению подруги: вдруг Киришима позвонил Яойорозу и переполошил всех напрасно, и Иида-сама вызвал Мидорию-сенсея не для увольнения. Рядом с одноклассницей нетерпеливо переминались с ноги на ногу Каминари и Ашидо, почти немигающим взглядом смотря на Кацуки и Эйджиро. Блондин с заразительной решимостью преодолел расстояние до двери и под пристальным взглядом всех собравшихся нажал на ручку двери. Иида-сама тут же опустил на стол в характерным стуком чашку с кофе, Изуку испуганно обернулся. Когда в просторную комнату ввалились все ученики выпускного класса, толпящиеся до этого в пустующей без секретаря приемной, директор напряженно сжал переносицу, подвинув очки, а Мидория сделался еще более испуганным. - Иида-сама, прошу, выслушайте нас, - заговорила Яойорозу. Она толкнула Кацуки в спину, чтобы тот показался из-за Киришимы и поддержал ее – в конце концов это он вечная проблема 3-А класса. - Не увольняйте Мидорию, - блондин запнулся под пристальными взглядами холодных синих глаз и широко распахнутых зеленых, - Мидорию-сенсея. От этого пострадает несколько классов старшей школы, а виноват во всем один лишь я, - Иида смотрел на блондина поверх строгой оправы очков. - Средний балл по математике нашего класса на плановых тестах и пробных экзаменах повысился с приходом Мидории-сенсея, статистика показывает, что ребята из параллельного класса, посещающие факультативные занятия, тоже стали показывать более высокие результаты, - староста класса положила на стол директора сводки с оценками за последний год, - Более того, открытую лекцию по механике в главном зале, которую провел Мидория-сенсей в рамках недели физики, посетило более восьмидесяти процентов учеников старшей школы, что на двадцать процентов больше посещаемости прошлого года. Каминари вопросительно посмотрел на стоящую рядом Джиро – действительно ли Момо успела провести такой анализ за то время, что у нее было? Девушка пожала плечами – статистику оценок староста подготовила еще давно для предстоящего собрания студсовета, а вот остальное, видимо, Момо просто уверенно придумывала. - Мидория-сан научил меня брать интегралы, я раньше никак не могла понять, как это, - негромко добавила Мина, решив, что это добавит весомости словам подруги. Изуку благодарно улыбнулся и кивнул ученикам и, вздохнув, повернулся обратно в сторону Теньи. Он для приличия заглянул в сводку успеваемости, сделал глоток кофе и вздохнул. - Хорошо, Яойорозу, я приму это к сведению. Мидория и Бакуго, останьтесь, - после этих слов директора ребята вздохнули, надеясь, что они сделали все, что смогли, и вышли из кабинета, оставив в нем троих. Бакуго спрятал руки в карманы форменных брюк без ремня, болтающихся на бедрах, и прислонился к стене. Мидория снял очки и принялся теребить их в руках. Иида встал со своего кресла и принялся мерить шагами расстояние от стола до панорамного окна, периодически вздыхая. - То есть все они знаю о том, что между вами весьма близкие отношения? – Тенья закончил ожидание неизвестно чего и развернулся лицом к Изуку и Кацуки. - Нет, они думают, что это все из-за моих прогулов и того, что я много тем и пробный экзамен пропустил, - весьма странная причина, чтобы уволить учителя, как только Яойорозу смогла поверить? - И как давно это все происходит под моим носом? – не то чтобы Тенья смотрел на Изуку как на предателя или как Ленин на буржуазию, но под строгим взглядом пронзительных синих глаз заставлял зеленоволосого мужчину чувствовать себя врагом народа. - Совсем недавно. Иида, я честно носил две недели в своем портфеле заявление об увольнении, но ты то в командировке, то занят… Я сделал выбор и был готов к последствиям, - последняя фраза Мидории прозвучала так уверенно, что Кацуки почти зарделся – мужчина был готов пожертвовать местом на работе ради него. Повисла тишина, но в это раз ее тяжесть не ощущалась на плечах и не давила. Иида постукивал пальцами по столу, Мидория вертел в руках очки, сгибая и разгибая тонкие серебристые дужки, Бакуго разглядывал побитые носки старых кроссовок, изредка поглядывая исподлобья на Изуку. - А отсутствие Бакуго как-то связано с этим? – прежде чем заговорить, директор пропустил около двух тиков минутной стрелки. - Нет, - поспешно ответил блондин, - Эмм, - протянул он, когда понял, что слишком резко ответил, - Я имел в виду, что я действительно долго болел и пропуски никак не связаны с Мидорией-сенсеем. - Ребята правы, Изуку, - Иида вздыхает и смотрит поверх очков куда-то сквозь зеленоволосого мужчину, - Успеваемость учеников действительно повысилась – что и следовало ожидать от ученика Тошинори, и экзамены на носу, я не могу поменять учителя, - мужчина поджимает губы, - Да и исключать ученика, когда учиться осталось меньше месяца никуда не годится. - Иида, я понимаю, что нарушил правила, и подорвал твое доверие, - Мидория перестает вертеть в руках очки и наконец использует их по назначению, - Я не прошу ничего кроме возможности выпустить этот класс. Тенья кивает. - Мне жаль, что придется утратить хорошего учителя. Но ты сделал выбор, даже если бы я не узнал от Неджире о ваших близких отношениях с Бакуго, ты бы все равно ушел, - мужчина улыбается уголочками губ: он все-таки понимает, что чувствами управлять сложнее, чем решать задачи по математике. Изуку сделал выбор и был готов оставить рабочее место по собственному желанию, это уже достойно похвалы – он не собирался продолжать отношения, противоречащие правилам, за спиной своего друга. - И как это у вас так все получилось? – после долгой паузы, которую он провел, созерцая свое отражение в кружке недопитого остывшего кофе, протянул Тенья. Бакуго и Мидория сразу переглянулись, будто мысленно задали друг другу вопросы: «Действительно, как?». - Да, как-то само вышло, - бросил Кацуки. Изуку улыбнулся и кивнул. Действительно, само – юноша ставил его перед выбором в то время, как Изуку видел лишь один выход из ситуации. - Ладно, скоро первый урок начнется. Идите, - Иида вскинул голову, прекратил смотреть то на поверхность своего стола из ценной породы древесины, то в кружку с кофе, - Только ваши отношения все еще вне правил. Если ты еще не исключен, это не значит, что теперь можно не скрывать, - строго добавил он. - Конечно, Иида-сама, не беспокойтесь, - Кацуки пытался сдержать улыбку, и результатом этого стал неуместный кривой оскал. - Спасибо, Иида, - у Изуку улыбка выходит искренней, почти детской. Из рекреации у кабинета директора всех ребят выгнал секретарь, пришедший на свое рабочее место, и теперь все толпились у приемной. Подошли и другие одноклассники Бакуго, которые просто заметили толпу у приемной директора. Когда Мидория и Бакуго вышли, их обступили ученики третьего года старшей школы. - Ну что, Мидория-сан? – нетерпеливо спросил Каминари. - Как оно, Бакубум? – поинтересовался Киришима, пихнув Кацуки в бок, - он-то знает из-за чего тут все на самом деле собрались. - Все в порядке, никого не увольняют, никого не отчисляют, всем спасибо за беспокойство, - успокоил всех Изуку, - Яойорозу-тян спасибо большое за поддержку, - сказал он, найдя среди десятка-двух юношей и девушек брюнетку с хвостиком на затылке. Она мягко улыбнулась и кивнула в ответ. Мидория сразу же протолкнулся к лестнице и направился в класс, где предстоит вести факультатив по механике в то время, как с Бакуго остался только Киришима. Друзья дождались, пока одноклассники и ребята из параллельного класса уйдут и только тогда заговорили. - Спасибо за помощь, - сказал Бакуго, смотря в глаза напротив. - Да ладно, я бы тоже пострадал без вас обоих: без тебя скучно, а без Мидории-сана с геометрией не разберешься, - Эйджиро широко улыбнулся, демонстрируя свои зубки – Кацуки редко его за что-то благодарил, а тем более смотрел в глаза, когда произносил заветные слова. Значит, сейчас блондин говорит искренне и действительно рад, что все разрешилось именно так – конечно, сейчас и Бакуго, и Мидории не избежать пристального внимания со стороны директора, но это лучше, чем то, что им грозило. Такая светлая улыбка почти ослепила блондина, поэтому он просто пихнул друга в бок локтем и почти смущенно сказал, что пора идти на урок. Вечером этого же дня я пил кофе в «Льде и Пламени», делая вид, что очень увлечен шлифованием очередной истории в открытом приложении на ноутбуке, и наблюдал за кампанией друзей, устроившейся на диванчиках в углу, обратившись целиком в слух. - Представляете, мне Тенья ни с того ни с сего сегодня позвонил! – шатенка резко меняет тему разговора. Кажется, до этого мужчина с двуцветными волосами рассказывал про то, как съездил в Йокогаму. - Странно, вы же не общались со старшей школы, - хмыкнул Шото, помешивая свой острый рамен. Он сегодня не обедал. — Вот именно. Сказал, что давно не общались и ему интересно, как у меня дела. Встретиться на выходных предложил даже! – женщина задумчиво посмотрела на свое отражение в чашечке с соевым соусом, - Изуку, признавайся! Это ты посоветовал ему со мной встретиться? - Нет, я здесь не причем, - зеленоволосый мужчина засмеялся, звякнул ложкой, положив ее на тарелку с пирожным, и поднял руки, демонстрируя свою невиновность. Он действительно не понимает, что нашло на Ииду. - Ну ничего, как раз у меня давно не было свиданий, - Очако захлопала в ладошки и заулыбалась, будто она девочка из средней школы и ее в кино позвал старшеклассник. - А у тебя? – Шото оторвался от тарелки с раменом и посмотрел на Мидорию. От неожиданного вопроса мужчина растерялся и так и застыл с ложкой у рта. - Не уверен, что у меня вообще когда-то были свидания в традиционном их понимании, - сконфуженно ответил Изуку. Он правда никогда не ходил ни с кем за ручку по парку, не ел мороженое у прудика, любуясь на сакуру или на уточек, не ел сладкую вату в парке развлечений, и никто его до дома не провожал и робко не целовал под фонарем. И он никого. Наверное, это потому, что он в принципе толком и в отношениях не был. Как грустно и очень обычно все вышло, однако. - Да, со своими учениками на свидания не походишь, - сказал Тодороки совершенно невозмутимо, переходя от рамена к лапше, не смотря другу в глаза. Мидория поперхнулся чаем. Очако надавила каблучком туфли на ногу Шото. - Кстати об ученике, - Мидория решил сделать вид, что предыдущую фразу не услышал, и продолжил, - Я выпускаю этот класс и увольняюсь. Иида обо всем узнал, но пожалел меня, как ценного работника. - Только не говори, что Тенья застал вас где-то в школе за чем-то неприличным! – женщина, видимо, представила то, за чем ее бывший одноклассник мог застать ее друга, и испуганно приложила ладони ко рту. - Нет, просто… Лаборантка услышала, как мы обращаемся друг к другу по имени, и это только подкрепило подозрения Ииды, потому что он видел нас несколько раз вместе приходящими в школу, - Изуку как-то виновато пожал плечами. - Мда, конспиратор из тебя так и не вышел, - вздохнула шатенка, поднося ко рту чашку с чаем. - И куда подашься потом? – Тодороки перестал язвить. Мидория поджал губы и уже начал придумывать что-то, потому что, честно говоря, он совершенно не знал, что он будет делать дальше, но внезапно зазвучала трель телефона подруги. - Ой! – она почти подпрыгнула, так что Тодороки, сидевший рядом, чуть не подавился гречневой лапшой, - Тенья звонит! – она встала из-за стола и почему-то быстрым шагом направилась к летней террасе ресторана, где почти не было посетителей в такое время. Изуку проводил ее взглядом и уставился на последний кусочек своего пирожного в тарелке, просто чтобы не смотреть на Шото. - Прости, сказал лишнего, - после недолгой паузы сказал мужчина. Не то чтобы Мидория был обижен, просто чувствовал себя неловко наедине с другом – неверное, это и заметил Шото и решил нарушить повисшую тишину, иначе зеленоволосый мужчина бы прожег взглядом тарелку. - Ничего, я сделал тебе достаточно, чтобы ты был зол на меня. Шото тогда ничего не ответил, только отвернулся и уставился в окно. Он окончательно решил освободиться от сковывающей его годами проблемы по имени «Мидория Изуку» и настроился настолько серьезно, что не пришел на выпускной первого и последнего – в этом городе точно – класса Изуку, хотя его очень просила Очако. Урарака из-за этого стояла в одиночестве под цветущим деревом во внутреннем дворике старшей школы - из-за хорошей погоды торжественную часть решили провести на небольшой брусчатой площади перед главным зданием, - наблюдая за тем, как Иида вручал выпускникам дипломы. Женщина улыбалась, сначала глядя на своего друга в новеньком костюме с галстуком, который она ему подобрала, потом, потому что наконец-то увидела того самого парня, ради которого Изуку согласился потерять работу. И из-за которого зеленоволосый мужчина сейчас улыбался, слушая его речь. Тот свет, который покинул Андромеду в эпоху, когда жизнь на Земле едва существовала, встретился с его глазом и наконец выполнил свое предназначение, закончив долгое путешествие. Изуку довольно улыбался своему счастью и исключительности: ему удалось присутствовать в этот самый момент в этом самом месте, чтобы уловить своей сетчаткой эти фотоны, возбуждающие электрические импульсы, которые идут к нейронам его головного мозга и сообщают ему, что он видит. И еще он улыбается, потому что половина слов выпускника адресована ему. Лучшие ученики говорили благодарственные речи при получении дипломов и Бакуго не смог не сказать под укоризненным взглядом директора о том, что обязан своей успеваемостью учителю по математике. Когда Иида-сама перечислил все заслуги высокого широкоплечего блондина в баскетболе, Очако подумала, что ради такого юноши не грех бросить работу – ее можно будет найти снова, а Кацуки Бакуго, к счастью, или, к сожалению, всего один. Изуку же застенчиво прятал глаза, когда говорили о его заслугах перед учениками и школой – каким-то образом молодой учитель способствовал популяризации точных наук в старшей школе Тоджимакетсу и повышению успеваемости учеников. По традиции после вручения альбомов с фотографиями одноклассников и дипломов, девушки робко подходили к юношам и просили вторую пуговичку их пиджака, ту, что ближе к сердцу. Бакуго будто не заметил краснеющую девушку-первогодку, на трясущихся от волнения ногах, движущуюся к нему, и направился к Мидории, стоящему чуть в стороне от остальных учителей, игнорирующему просьбу Неджире-тян подойти и обсудить поход в ресторан всем учительским составом. Кацуки, отчего-то смущенно глядя на носы своих ботинок, ужасно неудобных от того, что он привык носить кеды и кроссовки, подошел к Мидории и сказал: - Дай сюда эту сраную пуговицу, - юноша с силой дернул вторую пуговичку на жилетке учителя, вырывая ее с корнем. Недоумевающему Мидории же в свою очередь блондин вручил сияющую пуговицу со своего форменного парадного пиджака и молча встал рядом, ожидая, когда закончится торжественная часть. - Я надеюсь мы наконец-то сможем провести ночь нормально? – тихо спросил Кацуки, опасаясь, что кто-то услышит эту фразу – конечно, сейчас отношения блондина с одноклассниками, другими ребятами и преподавательским составом не беспокоят и попросту не имеют для него значения, но косых взглядов хотелось бы все-таки избежать. - Ты о чем? – Мидория либо не понял, какой смысл блондин вкладывает в понятие «нормально», либо просто отвлекся – и Бакуго безумно интересно, что из этого послужило причиной такого ответа, потому что сам блондин еще с самого утра томился в предвкушении. - Тебе нужна была эта корочка, - блондин помахал аттестатом перед зелеными глазами. - Если ты так хочешь, - Изуку, пряча свои покрасневшие щеки, смотря на брусчатку под ногами, тактично кашлянул перед тем, как произнести эту фразу. Этот день был бесконечно долгим для обоих. Изуку предпочел с приятным волнением ждать своего новоявленного выпускника у себя в квартире. Когда сладкое покалывание в кончиках пальцев отступало, мужчина, проходясь по квартире будто специально натыкался взглядом на пакетик из аптеки, лежащий на тумбочке у кровати под часами с Капитаном Америка, и у него моментально вспыхивали кончики ушей от мыслей о сегодняшней ночи. Стараясь справиться с трепетом ожидания, Мидория убирался в квартире, потому что чтение не помогало – строчки из любой книги превращались в случайный набор слов, который приходилось перечитывать по несколько раз, чтобы сложить в единую, несущую смысл, картину. Он точно ожидал приезда ревизора: так старательно переставлял посуду в сушилке от маленьких тарелок к большим, и менял местами чашки и кружки, что можно было подумать, будто существует какой-то норматив, по тому, как они должны стоять в кухонном шкафу. Если бы Кацуки задержался еще на более долгое время, то мужчина бы, наверное, начал протирать пыль на шкафах и мыть пол под холодильником. Бакуго же, пребывая на неформальной части празднования выпускного, тоже был весьма нервным, как заметил Киришима. Он то и дело поглядывал на экран мобильного телефона, сверяя время и мысленно рассуждая о том, когда же уже пора уйти, чтобы никого не обидеть. Кацуки набросился на Изуку с поцелуями едва переступил порог его квартиры. Все те капли, что по минуте томления в ожидании капали в чашу желания, наконец ее заполнили; бушующее море выплеснулось наружу. Они оставляют дорожку из элементов одежды, что на них надета, по пути в ванную. На пороге этой комнаты падает нижнее белье. Казалось, что это вечер, начавшийся для обоих совместным принятием душа, не закончится никогда – он плавно перетек в ночь, а она сменилась утром. Кацуки и Изуку упивались долгожданным полноправным владением друг друга.***
Мидория нервно мерил шагами небольшую площадку перед входом в аэропорт, катая за собой чемодан. Кацуки, недавно пребывавший в компании всей своей баскетбольной команды, сейчас остался только в обществе Киришимы. Они отошли подальше от взволнованного зеленоволосого мужчины и уже рассуждали о том, как скоро смогут увидеться и как будут общаться, будучи студентами университетов. До этого они разговаривали о том, куда подались их одноклассники и о том, что Яойорозу идеально подойдет белый халат с эмблемой Токийского медицинского университета. - У нас на территории кампуса точно будет баскетбольная площадка, так что заглядывай! – Эйджиро осветил друга своей сияющей улыбкой. - Конечно, будто я упущу свой шанс тебя обыграть, - по-доброму ухмыльнулся Бакуго и пихнул друга в плечо. Краем глаза блондин наблюдал за Мидорией, который уже разговаривал по телефону и то и дело поднимался на носочки, чтобы разглядеть в толпе людей у входа интересующую его персону. Наконец в аэропорт вбежала Очако Урарака. Она поправила брючный костюм пастельно-розового цвета и обняла Изуку. - Я боялся, что ты не успеешь, - облегченно выдохнул мужчина, глядя на немного растрепанную подругу. - Какого ты обо мне мнения, однако! – посмеялась женщина, отдышавшись. Будто она не вырвется с работы, чтобы проводить лучшего друга: конечно, она найдет время, но не так много. – Ну что, какие планы в Токио? - Я буду преподавать в Токийском техническом, - похвастался Мидория, - Мог, конечно, пойти на механико-математический факультет в ЮЭЙ, но я не хочу снова быть преподавателем Кацуки, - посмеялся мужчина, потирая шею. - Я обязательно прилечу к тебе на твой день рождения, посмотрю, как вы там устроились, - Очако улыбнулась и потрепала друга по волосам. – Тодороки не приехал, у него сегодня свидание, - она сложила вместе ладони и мечтательно взглянула в потолок. Мидория улыбнулся и кивнул: он очень рад за друга, рад, что он отпустил своего бывшего партнера наконец, и желает ему счастья в новых отношениях. Пока к парочке не подошел Бакуго, уже проводивший Киришиму, Изуку успел показать подруге фотографии квартирки, которую они с Кацуки собираются снимать в Токио, рассказать о том, куда они пойдут в первую очередь – поглазеть на город, насладиться прогулками друг с другом. - Пора, - говорит Бакуго, поздоровавшись с женщиной кивком. Мидория обнимает подругу на прощание, машет ей и уходящему красноволосому юноше с острыми зубками, и отправляется в путь, полный чего-то нового и неизведанного, но обязательно приятного, под руку с Бакуго.