Home

Драко проводит пальцами по загорелой коже лица, вычерчивая древние руны, чтобы потом Гермиона лениво разомкнула сонные веки и пробурчала смешные магловские ругательства. Солнце уже не жжет, всего лишь тает на ее коже и просачивается в тело. «Посредством солнечного света вырабатывается витамин В», говорила она, хотя он ничего не понимал в медицине и представить себе не мог, что такое витамины. Только кивал и тут же забывал — ненужная, неинтересная информация вне их маленькой, путанной в любви семьи. Он целует едва видные скулы, в Гермионе от детства только толстый шрам над коленной чашечкой и больше ничего, щеки исчезли даже. Взгляд сумрачно тяжелый и ощущается как тоска, известно по кому — Поттер и Уизел с войны так и не вернулись. И кости их найти не получилось. Последняя надежда была на Министерских Школьных Сов, они ведь ищут студентов по всем уголкам мира, те бы точно нашли. Только вот Совы Золотого Трио сидели на черенках в совятне и лететь отказывались. Лететь им некуда, разве что в неизвестность. Гермиона терпеть не могла просыпаться без них, натыкаться на семейство Уизли в широких-тесных коридорах Хогвартса и избегать насмешливо-кривых взглядов, мол, Рон совсем не давно, а ты. Ты предала нас. Но она не предавала. Она сражалась до последнего, жертвовалась собой и глотала слёзы, крепко хватаясь за палочку — ну же, давайте, нападайте. В ней страх забивался в самые потайные кривые углы, когда Гарри с Роном хватали ее ладони. Теперь страх в венах, он заменяет ей белок, заменяет углероды, углеводы, он заменяет ее саму. Она шарахается к стенам, стоит лишь какому нибудь первокурснику выбежать из аудитории, весело смеясь — смеяться могли лишь они в троем. Гермиона помнила раскатистый и матёрый смех Рона и мелодичный, глухой, словно под толщей воды смех Гарри. Она по ним тосковала, как тоскует человек, лишившийся своих рук. Потом появляется Драко. Другой Драко, потому что война никого не щадит. Она сначала огрызается озлоблено, а он — ни слова, уставший и печальный. Его отца упекли в Азкабан, а мать сослали во Францию. Малфоевское одиночество так же сильно вгрызается в тело, оно отдаёт таким же равнодушием к жизни, что и боль Гермионы. Это случается по воле случая, но его губы вгрызаются в ее — омертвело холодные, податливые, родные. Они проводят время вместе совершенно молчаливо — чаще всего она подползает к его коленям и волосы путаются в его длинных и костлявых пальцах словно уродливые омерзительные змейки, которые приручить смог только он. Иногда они ссорятся — у неё в глазах двоится одна рыжая и одна темная макушка заместо леденелого белёсого. Драко в такие моменты совсем другой, у него от -н-и-х- темперамент и горящие глаза, она в такие моменты себя ненавидит, потому что с проклятого языка срывается «гаррирон» совсем беззлобно и любовно. Их связывает одиночество в толпе, с этим поделать ничего не получается, ведь руки находят друг друга на незнакомых плечах слишком быстро и необратимо, ведь солнце залиться в предзакатных лучах по особенному ярко. Он ей нужен. Он ей заменяет -и-х-, с этим, увы, бороться бесполезно. Он понимает. Уходит, грозиться заавадить, но всегда возвращается, потому что холод невыносимый, а в ее веснушках можно согреться. Или он давно уже закоченелый, где-нибудь в семейном склепе? Он представляет, что Гермиона его семья. Защищает от всего мира, хотя ей бы от него защититься, Малфой для ее грязной крови слишком концентрированно-ядовитый, излишне инородный. Он в ней сорняк, пустивший глубоко свои корни и впитывающий все жизненные ресурсы. Гермиона слишком устала, чтобы заботится об этом. Поэтому прикрывает глаза—под давлением солнечного света на изнанке появляются солнечные зайчики, совсем не болезненные, вперемешку с прикосновениями Драко даже приятные. Онивсеголишьпотерянные и когда очнуться, то обнаружат, что друг другу совсем не нужны. Но это потом. Они разомкнут опасно сомкнувшиеся ладони потом. (Одиночество в толпе ведь губительно для бесполезного органа между рёбрами)