Останешься?

В первый раз они встречаются в каком-то пабе. Ване двадцать, он дурачится, ходя по открытым микрофонам Москвы. Он с легкостью высвобождается из всех цепей: бросает университет, родину и занимается тем, что никак не помогает ему хоть как-то выкарабкаться из финансовой ямы. Везде бурлит жизнь, вокруг столько нового — у Вани сносит крышу от открывшихся для него возможностей. Рустаму тридцать — слишком рано, чтобы устать. Он разваливается на стуле и незаинтересованным взглядом плывет по сцене; холодное стекло стакана обжигает ладонь. Он запивает тоску по дому, прошлому, думает о провалившихся планах. Он точно не скажет, в каком пабе сейчас находится: ему, в целом, без разницы. Здесь душно, мало сидячих мест, длинный зал тонет в полумраке — полоска света со сцены мягкой полупрозрачной волной ложится на столы. Запах мяса на рисовом уксусе повисает дымкой в воздухе; все ерзают, шумят, дожидаются потока шуток. Гости широко улыбаются друг другу, и Рустам старается не задерживать взгляд на их лицах: зря он пришел в этот вечер один. Шататься по клубам, барам и устраиваться у стойки со стаканом в одиночестве, а потом долго, с тягучим отвращением глядеть на то, как парни безвкусно клеят девчонок, — пожалуй, первый звоночек каких-то внутренних заебов. К нему вскоре добавляются и второй, и третий звоночек: Рустам исчезает со всех корпоративов и лишь пожимает плечами на недоверчивый взгляд коллег — мигрени, что же делать. А потом в его голове что есть силы начинают хуярить в колокол бесы. У Вани девушка, Рустам — тусуется с кавказскими мужиками. Он слишком тоскует по горам, семье, по всем тем, кого оставил дома. Москва красивая, манит ночными огнями, нескончаемым потоком бурлящей жизни, но Москва остается одинокой. Одиночество в крупном городе, где людей прибивает друг к другу насильно, с размаху; и Рустам чувствует его особенно ярко по утрам, разлепляя глаза после липкого сна. Здесь все не его; здесь все чужое — оно пальцами обхватывает горло, и Рустам откашливает этот вязкий ком. Работа, друзья, бессмысленные вечеринки — всего нового не хватит, чтобы стать родным; прелесть шумных улиц пропадает так быстро, что Рустама мажет, кидает из стороны в сторону, как на американских горках. Его гнет, он снова замыкается в себе, становится на съемках все незаметнее. В такие моменты, замечая разбитый взгляд, Ваня целует его в шею, длинными пальцами оглаживает бусинки сосков, натягивающих ткань футболки, и опасливо спускается ниже — совсем осторожно изучает изгибы талии и бедер. Он лижет кожу под ухом, нежно покусывает ее, утыкается кончиком носа куда-то в яремную ямку — и Рустам чувствует, как сбивается у Вани дыхание. Он такой ласковый, податливый, он уже возбужден; Ваня исследует, но не решается дотронуться до изгоряченной кожи. — На колени. Рустам сдавленно хрипит, кладет широкую ладонь на русый затылок и давит — Ваня послушно опускается. Глаза в глаза; вгляд у Вани — затуманенный, лицо неравномерно покрывается багровыми пятнами — так кожа рдеет на холоде. Его руки дрожат, и совладать с ремнем получается не сразу. Ваня рефлекторно облизывается и разом вбирает в рот. Рустам стонет, затылком утыкаясь в стену. Сраные бесы в его голове слетаются на набат. Во второй раз Ваня зовет его сам. Рустам смотрит на сцену, едва освещенную огнями: перед ним еще один ребенок. Он искренне улыбается толпе, но пока скован; со временем все наработается. Рустам подмечает: возможно, именно он через каких-то пару лет переплюнет Белого или так навсегда и останется маленькой фигуркой на сцене пабов — с узнаваемой безразличной интонацией и острыми фразами. Это, попутно заметить, ему к лицу: делать вид, что похуй. Рустам ему завидует — он никогда так не мог. Но за нарочно выстроенной равнодушной манерой и цинизмом скрывается почти детское возбуждение от новых знакомств, идей, восхищение большим городом и всем, что этот большой город дает. Ваня сбивается, когда рассказывает мужчине о планах на будущее, не может усидеть на месте, но его щеки забавно алеют, когда Рустам снисходительно улыбается — и почти даже не по-отцовски. Рустам тянет губы в улыбке: Ваня ему нравится. Он не слушает его — давно выучил текст наизусть. Рустам смотрит долго и выжидающе, почти не мигает, и юноша замечает это, сбивается с заученного текста. Рустам задумчиво гладит заросший подбородок. Он ведь ничего про Ваню не знает: ни его даты рождения, ни кем Ваня всегда мечтал стать (наверняка самым смешным комиком), про любимые фильмы и подавно не спрашивал. Но знает, что когда зал разразится аплодисментами, раздастся последний смешок, а Ваня смущённо поблагодарит всех за этот вечер, смотря только на одного гостя и улыбаясь только ему одному, Рустам поднимется со стула и увезет Ваню домой. Временами Рустам после редких съемок запирается дома, много размышляет и несильно выпивает, когда слишком правильные, но плохие мысли заебывают. Это Ваню бесит; он заваливается в чужую квартиру под поздний вечер, ластится, как котенок, улыбается и легко касается его ладоней, что-то лепечет о том, что Рустам со всем справится, о новых текстах, приглашениях на шоу, которые стали литься теперь рекой, о своей новой красивой девчонке. Последнее особенно раздражает; однажды, после особо удачного выступления, Рустам перехватывает юношу прямо у входа в кухню — и толкает его к стене. В коридоре темно, из открытого окна соседней комнаты слышится уличный смех. Рустам бесстыдно вжимается в Ваню всем телом, трется бедром о его пах и ловит тихие вздохи губами — ими они касаются едва-едва. Ваня пытается выскользнуть из крепких мужских рук и шепотом просит: — Отпусти. Рустам не слышит, у него в голове — звон колоколов, крик слетающихся на добычу чертей; он наклоняется и жадно целует, проталкивая язык в чужой рот. Ваня робко обнимает его за плечи и сдается, млеет под уверенными прикосновениями. Рука Рустама с нажимом оглаживает мягкую кожу от лопаток и ниже, мнет бока. Поцелуй выходит влажным, разгоряченным. Отрываясь от губ, Рустам разглядывает по-детски сбитого с толку Ваню: он взъерошенный, рвано дышит, радужка глаз блестит в слабом свете одинокой лампочки. У Рустама от такого вида сносит башню: он не сдерживается от рыка на ухо, толкается бедрами вперед, и Ваня чувствует кожей, как призывно дергается чужой член. — Заебал со своими бабами, — шипит Рустам и блуждает руками под футболкой. Он задевает ногтями вставшие соски, оглаживает талию, дразнит, слегка оттягивая ткань штанов, но ниже не продвигается. Ваня постанывает в очередной влажный поцелуй и слегка выгибается в спине — в паху начинает сладко тянуть. — Наказать бы тебя, вы-ыдрать, — картавит Руст. — Чтобы ни одной бабы не хотелось. Он давит на подбородок, вылизывает рот Вани — жарко, агрессивно. Ваню ведет — совершенно не попадая в ритм, он лишь в немом стоне распахивает губы. Он выгибается, подставляет шею — Рустам тычется в нее носом, покусывает, языком ведет по натянутой тонкой кожей ключице. — Давай же, — моляще мычит комик и утыкается лбом ему в плечо. Тело горит, не слушается; от одного вида бритого Рустама, который жадно смотрит *только на него*, у Вани кружится голова, а дыхание сбивается, словно после бега. Мужчина чувствует жар — он пульсирующей волной тянется от чужого тела. Ваня хочет. Ваня больше не может терпеть. Он дрожащими руками гладит подтянутый живот; Рустам обрывисто охает — Ваня опускается ниже и сжимает под тканью член. Они в тумане стягивают друг с друга одежду, и Рустам рывком укладывает парнишку на постель — затылком в подушки. Ваня послушный, смотрит растерянно из-под пышных ресниц; Рустам не понимает, как же получается, что каждая их встреча кончается примерно вот так. Рустам таскает его на съемки, и иногда в гримерке они застревают минут на восемь, по итогу выходя оба подозрительно довольными. Порой они вдвоем оказываются на стендапе — Ваня на сцене, Рустам же смотрит на него из зала, держа стакан с виски, а в конце выступления — в туалете, где кабардинец, рукой хватаясь за русые волосы, насаживает Ваню на свой член под какой-то дурацкий трек из динамиков. Рустам понимает, что это не может продолжаться долго, но пока Москва становится чуть менее колкой. Он приподнимает ноги Вани, оглаживает бедра, и рукой едва задевает его затвердевший член. Сегодня он ему не отсосет — не заслужил. Рустам плюет в ладонь, размазывает слюну по члену, по моментально сжавшемуся от влажного прикосновения анальному отверстию, попутно наблюдая, как меняется взгляд парнишки под ним на более взволнованный. Ваня облизывает потрескавшиеся, припухшие от поцелуев губы, ерзает в нетерпении и убирает мокрую челку со лба. Рустам не может оторвать от *такого* Вани взгляд. Он куда более живой, чем на сцене; в постели его отточенное безразличие перекрывает волна возбуждения, а отрепетированные смешки сменяются сладкими стонами. Рустам слегка поддается вперед, раздвигая дрожащие ноги, и Ваня чувствует, как в него упирается влажная головка. Он приобнимает мужчину рукой, другой хватает за черные волосы. Мгновение — и Рустам резко входит. — Ебать, — сдавленно вырывается у Вани. Он стонет в тишину комнаты и запрокидывает голову назад, прикрывая глаза. Ресницы подрагивают от выступивших слез, губы сжаты; Рустам ждет, пока Ваня привыкнет к члену внутри себя. Он начинает медленно двигаться, и Ваня лихорадочно сжимает пальцами пряди волос, второй рукой елозит по широкой спине. Его тело взвинчено, напряжено. Ваня затылком вдавливается в подушки, на нем выступает пот. Рустам гладит его живот, бедра, невесомо целует в губы, которые отвечают сбито, беспорядочно. Ваня ведет рукой по плечу, каждое движение в нем отзывается: взгляд мутнеет, Ваня задевает кожу ногтями, еле слышно скулит. Толчки становятся более ритмичными и резкими, Рустам сжимает зубы, подавляя стоны. Когда через какое-то время лицо Вани расслабляется, он становится более мягким, податливым в чужих руках, мужчина ускоряется. Он гладит по еще по-юношески острым плечам, влажно целует грудь. Его пальцы блуждают: сжимают твердые и чувствительные соски, спускаются к ягодицам. Рустам вытаскивает член, и Ваня с шумом выдыхает, пальцами начиная цепляться за простыни. Мужчина отводит немного в сторону ногу и обхватывает чужую горячую плоть. Ваня охает, выгибаясь; тело охватывает жар, острые ощущения окончательно сбивают дыхание. Рустам ведет пальцами по основанию ствола, слегка надавливает тонкими пальцами на щелку, и наблюдает за лицом Вани, щеки которого не перестают пылать, а грудь вздымается в сумасшедшем ритме. Попутно он аккуратно входит снова, другой рукой гладит внутреннюю, влажную от пота сторону бедра. Ваня облизывает раскрасневшиеся губы, чувствуя медленные толчки, и тянется к члену, но Рустам продолжает надрачивать ему сам. Он не отрывается от Вани, смотрит, как парнишка запрокидывает голову в подушки, в беззвучном стоне открывает рот, обрывисто дышит. Ваня гортанно стонет, когда достигает разрядки, и Рустам кончает следом практически сразу, изливаясь юноше на живот. Мужчина шумно опускается рядом, целует в ключицу и утыкается носом в шею. Жар постепенно спадает, выравнивается дыхание, голову вновь забивают различные мысли. Через час их снова разделяет Москва.

***

В первый раз они знакомятся в каком-то пабе. «Один раз — не пидорас, — думает Ваня и отвечает на отчаянный поцелуй, — ведь верно?» Единственным источником света является открытая настежь дверь балкона, которую заслоняет чуть вздымающийся от летнего ветра полупрозрачный тюль. Ваня приподнимается на постели как можно тише и чувствует невесомое прикосновение холодных пальцев. — Останешься? — Он немного вздрагивает; хриплый голос рассекает духоту спальни, плотно обволакивающей тела. Рустам смотрит сонно и искренне не понимает, почему его вдруг оставляют посреди ночи одного. Ваня несильно улыбается. И остается.