volleyboys

      Ацуму — хаос. Твои родители прекрасно осведомлены обо всех аспектах его красочной жизни: о том, что он связующий в волейбольной сборной старшей школы, о том, что у него есть брат-близнец, о том, что он мелочный до невозможности и о том, что он совершенно тебе не подходит.       Они видят его нахальную улыбку, по-собственнически переброшенную через твоё плечо руку и громкий, искренний и совершенно очаровательный хохот. Но вот родителям он не кажется очаровательным. Отец скептически вздыхает каждый раз, когда видит большую фигуру Мии, заявившегося к вам в дом, а заслышав его приветственный голос и вовсе хочет выпроводить парня куда подальше. Не делает этого только ради тебя.       А тебе невдомек, чего они так ополчились: Ацуму — один из самых нежных и искренних твоих партнёров; и если в начале отношений его подпитывали только собственные эгоистичные стремления, то сейчас связующий крепко влюбился в тебя, как маленький ребёнок. Ему жизненно необходимо было твоё присутствие на своих матчах, когда в крови кипит адреналин и стремление победить слишком высоко.       — Тише ты, — шипишь на него, когда Мия в который раз проходит к тебе ночью в комнату. — Родителей перебудишь! Как я буду потом объяснять им, что ты забыл у нас дома в час ночи?       В ответ на это он лишь слабо и весело улыбается, протискиваясь к тебе на кровать и плюхаясь в окружение мягких подушек и игрушек. Он такой большой и занимает почти всю твою одноместную кровать, так нахально улыбается и призывно хлопает себя по груди, пока ты стоишь и буравишь его недовольным взглядом.       — Я так устал сегодня! Идём спать, — Ацуму зевает, утягивая тебя к себе, не дождавшись твоей инициативы. Мягко утыкаешься ему в шею и запускаешь пальцы в золотые пряди, которые до одури нравятся тебе и до зубного скрежета раздражают мать. — Спокойной ночи, принцесса, — нежно целует в висок, потому что именно уставший Мия больше всего нуждается в ласке.       Он им не понравился мгновенно, с первых секунд знакомства. У Ацуму руки пахнут табаком, который они иногда курят с братом и Ринтаро с подачи последнего. Ты и сама не рада этому: Ацуму, как никак, про-атлет, а балуется такими дешёвыми игрушками. Но ты не можешь отрицать, что он выглядит чертовски горячо с сигаретой, зажатой между зубов и своим громким смехом на заднем дворе школы. В укромном уголке, о котором знаете только вы четверо и никто больше. Если узнает тренер или Кита-сан — можешь смело сказать, что близнецы и Суна умрут смертью храбрых.       Но у тебя каждый раз коленки подгибаются, когда идёшь на то самое место — накинутая на плечи спортивная бордовая куртка Инаризаки, длинные светлые пальцы с сигаретой, которые Ринтаро купил неизвестно где, и которые пахнут так отстойно и приторно, но настолько уже въелись и тебе, и Ацуму под кожу, что так просто не уничтожишь. Поправляет светлую чёлку, и боишься, как бы дотлевающая сигарета не достала до волос.       Едва видит тебя, то тут же обвивает длинными, сильными руками, полностью наплевав на хихиканье брата и друга за вашими спинами. Врезаешься носом в твёрдую грудь и улавливаешь гремучую смесь запахов Ацуму, которые дразнят тысячи рецепторов: запах его медового геля для душа смешивается с твоими духами, переплетается с запахом табака и пота и, наконец, вместе с ароматом чего-то свежего остаётся в твоих лёгких навсегда.       — Это последняя, принцесса. Обещаю, — Ацуму выпускает клубы едкого дыма в лицо Осаму, Суна хрипло хихикает, и все трое посматривают на твою реакцию. Ты безапелляционно забираешь сигарету у Ацуму, но тут же морщишься — на вкус ещё отвратительнее, чем на запах.       — Мерзость.       — Ты просто не умеешь курить, — вновь смеётся Ринтаро. Мия притягивает тебя ближе к своему горячему телу, хмыкая на слова сокомандника. А ты кожей ощущаешь, что в этом есть какая-то своеобразная романтика: в том, чтобы стоять после уроков с ними за школой, слушать болтовню своего парня и смеяться с лёгких поджопников, которые близнецы отвешивают друг другу.       У Ацуму ногти покрашены в чёрный лак, когда он хочет немного выпендриться перед тобой, проводя ладонями по твоему напряжённому бедру, чуть оцарапывая кожу лисьими коготками. Но ты хорошо знаешь, что волейболисту просто нравится то, как лак отливает на солнце на его аккуратных ногтях. Отец ёжится каждый раз, когда видит его руки — слишком красивые, слишком изящные, со слишком длинными пальцами, да и к тому же с чёрным лаком.       Родители думают, что он плохо на тебя влияет и не устают напоминать об этом при каждой вашей встрече вечером за ужином. Ты стала часто сбегать с уроков, милая. Ты стала пропускать свои дополнительные по биологии ради волейбольных матчей, милая. Ты стала огрызаться, милая. Ты не согласна с нашим мнением, милая. Ты любишь совершенно глупого и безответственного парня, милая, расстанься с ним сию же минуту, пока не поздно и твоё будущее ещё можно спасти.       Молча сносишь это все, чтобы в конечном итоге бросить недоеденный ужин и уйти к близнецам. Их родители работают допоздна, поэтому в доме Мия ты частый гость. В их доме можно не боятся осуждения и для тебя он стал роднее, чем собственный. Когда ты у них дома, Осаму счастлив не меньше брата — это значит он сможет спокойно выспаться в их комнате, пока Ацуму и ты устроитесь в кровати родителей. Он такой бесконечно любящий, слишком горячий и потому, наверное, и не отпустит тебя из своих сетей никогда.       Мия такой прилипчивый и всё время норовит дотянуться своими ручонками до твоих ягодиц, лица и плеч. Ему это кажется самой обычной вещью на свете, а у тебя сердце каждый раз замирает от ощущения его горячих связующих рук на себе. Он такой бессовестный, а ты неловко мнешься каждый раз, когда девочки из фан-клуба близнецов пожирают тебя злобным взглядом — руки Ацуму всегда находятся в непосредственной близости от твоего тела.       — Ц-Цуму!.. — шипишь на него, пытаясь стряхнуть руку со своей поясницы. Мия сидит позади тебя за партой, поэтому может без зазрения совести трогать тебя, когда ему вздумается: во время теста, на перемене или при твоём устном ответе. Твоя сбивчивая речь — услада для его хулиганских ушей. — Перестань!       Ты слышишь, как волейболист нагло хихикает, но руку отпускать не планирует. Забирается пальцами под коричневый пиджак, преодолевает хлопковую рубашку и, наконец, достигает кожи спины, щекоча её кончиками. Хрипишь, всеми правдами и неправдами угрожая ему страшной расправой после уроков. Но Ацуму лишь хихикает — и только когда ты действительно искренне просишь, отпускает. Он не хочет доставлять своей принцессе неудобства, даже если очень-очень хочет.       Твоим подругам он нравится. Ещё бы: сильный, высокий, имеет кучу фанатов, да ещё и считается лучшим связующим школьного уровня. Ты лишь хихикаешь, когда они в который раз заводят старую песнь о том, какой же изумительный у тебя молодой человек. Неловко потираешь затылок, ненавязчиво говоря, что у него есть его точная, не менее интересная копия. Подруги отступают, переключившись на близнеца — через неделю Ацуму сказал тебе, что Осаму шарахается от твоих подруг каждый раз, стоит одной из них «случайно» врезаться в него в коридоре.       Но учителя и родители по-прежнему не считают вашу связь правильной. Такая прилежная, милая девушка и парень, у которого волейбольный мяч вместо мозгов. Ты возмущаешься каждый раз, объясняя родителям, что связующий — позиция чрезвычайно сложная, требующая максимально холодной головы и расчёта, ведь правильная связка для игры значит почти восемьдесят процентов успеха. Связующий — мозг команды. Но они не понимают этого, замечая лишь то, что Ацуму подаёт им.       — Такие занудные, — тянет он сквозь поцелуй, зажимая тебе у своего шкафчика в мужской раздевалке после тренировки. С его волос ещё капает вода, а свежая футболка приятно холодит кожу. — Когда они уже от тебя отцепятся? Ведь ясно же — мы не расстанемся.       — Никогда не отстанут, Цуму, ни-ког-да.       Мать слишком недовольна твоей школьной жизнью. Каждый вечер отчитывает, вдалбливая в голову, что Ацуму ненадёжный, у него таких, как ты, миллион и ещё один десяток, он тебя бросит, когда надоешь и ты для него всего лишь очередная игрушка. Но она не знает, что после очередного скандала именно он успокаивает тебя всю ночь, хотя самому на пробежку вставать в половине шестого утра.       Ты каждый раз улыбаешься сквозь слезы, печатая, что всё хорошо, и ему не стоит так волноваться. Но знаешь же, что не отстанет, не поверит, хоть и доверяет тебе, как брату. На прощанье отправит кучу сердечек, перебудит весь дом, но не уснёт, пока не уснёшь ты.       Родители продолжают бурчать, ворчать, но всё равно впускают его в дом «делать проект по химии». И бог с химией, ни ты, ни Ацуму ни в зуб ногой в этой дисциплине — главное, что можно спокойно понежиться у него на коленях, сидя на большом подоконнике, слушая его вдохновленную речь о недавнем матче, на котором ты, разумеется, была.       Никто, кроме тебя, не видит его горящие глаза, когда он горд собой, одурачив команду соперников планером; никто, кроме тебя, не видит его минутную (на самом деле, она длится намного дольше) слабость, когда он утыкается тебе в плечо и громко рыдает от безысходности; никто, кроме тебя, не видит то, как меняется его взгляд, стоит волейболисту увидеть тебя — он становится таким горячим, таким влюблённым, таким неземным огнём горят карие глаза, что хочется тонуть в них оставшуюся жизнь.       — Цуму, ты чего… Мы же заблудимся… — нерешительно шепчешь ты, стараясь обогнуть кусты диких ягод, что оцарапывают тебе ноги, скрытые тонкими чёрными колготками. — Нам влетит.       Оборачиваешься, замечая, что Ринтаро и Осаму заметили ваше отсутствие, но либо у них есть свой отдельный хитроумный план, либо они очень хорошие для вас друзья. Остаётесь незамеченными, но чувствуешь острую боль — шипы порезали тебе раскрытую вторую ладонь. Ацуму кривится от твоей боли — ему не нравится, когда тебе неприятно.       — Всё нормально.       — Дай посмотрю.       — Цуму, всё хорошо. Ты зачем меня сюда вытащил-то?.. Блин, кровь не останавливается… — ты в замешательстве пытаешься сорвать широкий зелёный листок с дерева, но у Мии появляется идея получше. — Ты что…       Ацуму склоняется к тебе, проводя языком по твоей ладони. Кровь приливает к твоим щекам, пока Мия легонько слизывает капельки крови, ощущая их причудливый металлический вкус. Твоя кожа покрывается россыпью мурашек, а мозг словно отключается на добрые три минуты. Ты отчётливо можешь соображать только тогда, когда видишь его лицо так близко, что можно увидеть золотые вкрапления в карих глазах. А позади — злая учительница биологии, прожигающая вас взглядом под ехидное хихиканье девчонки из его фан-клуба и дружных хмурых переглядок Суны и Мии-старшего.       В кабинете директора душно и стерильно, пахнет так, будто вам с Ацуму по девять лет и мама притащила вас к зубному врачу, которого вы всем сердцем не любите. Директор недоволен вами за побег с экскурсии; по шапке получили и ваши недосообщники, которые знали о преступлении, но умолчали.       Ацуму не выглядит пристыженным. Что-то в его голове громко смеётся, заставляя прижать тебя сильнее, сжать наспех перебинтованную капитаном лисов руку и целовать так самоотверженно, будто высасывать последние крохи энергии, совести и стыда. И плевать, что родители в ужасе смотрят на эту картину, плевать, что вас, наверное, исключат, плевать, что директор всё видит и уже готов метать гром и молнии.       Плевать. Он, ноющая боль в руке и ваш до одури тягучий поцелуй в кабинете у директора — вот всё, что имеет значение.