blood for the coarse heart

      Красивые, самодовольные бабочки всегда порхали смелее прочих - будто бы их диковинная, изысканная раскраска защитит их ото всех бед в объятьях цветов.       Жизнь Альбедо была поиском идеального соотношения реализма и фантазии на холсте, прекрасного и уродливого. Идея использовать не только краски в живописи не нова, однако, забавляла его и увлекала, когда в очередной раз какой-то лорд знатных кровей просил нарисовать его семью. И будет это семья хранить портрет любовно в своем доме, не ведая, что содержится в красках. Эта мысль всегда вызывала полутень улыбки на обычно беспристрастном лице Альбедо.       Крылья ещё живых бабочек, но отчаянно беспомощных - отрывать было приятнее всего. Дело было вовсе не в чувстве превосходства над низшим созданием, а скорее в том, что лишь так можно сохранить её красоту на долгие годы. Может быть, она будет храниться под стеклом рабочего стола Альбедо целую вечность, а может найдёт свой дом на одной из его картин и станет венцом творения.       Он поймал её случайно: красавица билась об стекло его окна, упрямо и заинтересованно. На лазурно-бирюзовых крыльях - рисунок павлиньего глазка. Усики бабочки, лишенной крыльев, расстроенно загнулись; и Альбедо бросил её ненужное тельце в мусорку к пустым флаконам красок и испорченным, несовершенным скетчам, доживать считанные минуты, часы своей жизни.       В студии раздался звонок. Альбедо рассеяно моргнул: этот мир был так занимателен, что иногда он задумывался из-за каждой мелочи - в таких случаях Сахароза была чрезвычайно полезной. Она всегда ходила с небольшим ежедневником и напоминала ему о приходящих клиентах. Однако, этот месяц девушка решила провести с родителями, поэтому Альбедо нужно было как-то пережить поток клиентов без помощи ассистента.       Он скользнул взглядом бирюзовых глаз по стене, к простому календарю и пометкам о расписании - сделанные, разумеется, не рукой Альбедо, а Сахарозы.       "Рагнвиндр".       Он помнит этого красноволосого мужчину с мешками под глазами хуже его собственных - безразличный взгляд и щедрый чек оплаты за ещё ненаписанную работу. Но, к сожалению, им был заказан очередной портрет человека, что наверняка ничем не отличен от сотни прошлых его моделей.       Альбедо смахнул пылинки с белой рубашки и отправился открывать дверь - за ней не наблюдалось самого Рагнвиндра во всей его бледнолицей, благородной красе. За ней стоял, расслаблено прислонившись к стене, мужчина со смуглой кожей - крайне приятного оттенка, заметил Альбедо, - и лазурным глазом, неприкрытым повязкой. Он объективно очень красив.        - Вы не господин Рагнвиндр, - вместо приветствия замечает Альбедо, склоняя голову вбок; между ними маленькая щелочка, скованная надежной цепью, пресекая попытки проникновения.       Незнакомец смотрит на него изучающе из-под прикрытых ресниц, улыбается, изогнув губы в соблазнительном полуоскале.        - Ещё нет, - уклончиво отвечает незнакомец.       Его голос мягок и бархатен, однако, этот голос сложно назвать низким - он обезоруживающий и ленный, как полуденное солнце летом.       Незнакомца не смущает непреклонность Альбедо в ожидании ответов на его вопросы, он лишь фыркает заинтригованно и поддаётся, дёргая плечом, шёлком спуская синие локоны по плечам.        - Сейчас я Альберих, но совсем скоро стану Рагнвиндром, - юркие длинные пальцы скользят по цепи, укутывая в вызывающее кольцо, проводят по длине, - после того, как мой брат дооформит бумаги и отменит отречение.       Значит, именно его Альбедо нужно будет нарисовать. Художник скидывает цепь с двери, пропуская мужчину в свою студию. Тот оказывается таким же высоким, как его брат - практически на целую голову, чем Альбедо - но характером полной противоположностью Рагнвиндра.       Модель Альбедо носит имя Кэйа как роскошную накидку на красивом развороте широких плеч, как диковинную маску, что позволяет обернуть каждого слабого душой вокруг своего пальца.       Нельзя было сказать, что Альбедо таких не встречал. Встречал, да ещё как. Когда Кэйа аккуратно опускается на небольшой диван в его студии для обсуждения предстоящей работы, в каждом его движении соблазнительная элегантность. Он закидывает ногу на ногу; и от внимательного взгляда художника не укрывается, как носочек его стопы слегка натягивается, чтобы итак безумно длинные ноги стали ещё длиннее.       Молодые люди по большей части сейчас такие гедонисты, как и Альберих перед ним; но в справедливость младшего брата семьи Рагнвиндр - не все добиваются такой натуральности и экспрессивности в малейших жестах.       Альбедо, как учила его Сахароза - единственная вещь, в котором он соглашался принимать чужую помощь, это социальные правила и этикет - предложил чаю. Кэйа наклонил голову в раздумьях, а потом, облокотившись об свои колени локтями, заставляя глубокий вырез на своей груди открыть взору практически полностью его подтянутое тело, ответил "виски" со смешком.       Художник лишь поднял бровь, но исполнил просьбу. Их ладони соприкоснулись на стекле бокала; рука Альбедо слегка дрогнула из-за ощущения странно холодной для человека кожи на своей.       Кэйа сделал маленький глоток. Лицо его не изменилось - будто бы он выпил глоток воды, а выдержанное 20 лет виски - все также оставаясь в кошачьей полуулыбке.        - Знаете, почему мой брат выбрал вас?       Может быть, потому что он являлся одним из самых знаменитых портретистов этого десятилетия? Но Альбедо всё же решил позабавить своего клиента, спросив:        - Почему?        - Потому что вы чисты, - ответил тот, охотно, - вас никогда не видели увлечённым любовными игрищами, вы никогда не обращали внимания на чужое внимание к себе и, что не маловажно, не состоите в браке.       Действительно, людские понятия интимности, или того хуже, любви были далеки от его разума. Намного легче было снять кого-то на вечер, чем день за днем поддерживать компанию одного и того же человека, тратить свои усилия на того, кто наверняка будет для него менее интересным, чем он сам.        - А значит, маловероятно, что вы заинтересуетесь мной.       Кто бы мог подумать, что у того угрюмого, но чрезвычайно спокойного человека такие заскоки? Это Альбедо даже слегка позабавило. Впрочем, учитывая факт, что Кэйа и старший Рагнвиндр не были кровными, возможно тут было замешано что-то более первобытное, чем опека за родную кровь - и не сказать, что необоснованно, подметил Альбедо, рассматривая звезду в чужом зрачке. Прошло очень много времени, с тех пор как он видел такие глаза.        - Значит, ваш брат имеет нездоровое чувство собственничества относительно вас? - холодно заметил Альбедо, - очаровательно.       Кэйа одобрительно хохотнул, облизывая капельки виски со своих губ. Так реагировали на его незаинтересованность люди вокруг - Сахароза уверяла, что это его своеобразная харизма.        - Можно сказать и так.       Сегодня Альбедо не собирается начинать работу над портретом - для начала они обговаривают детали, условия и назначают несколько встреч, учитывая расписание недели Альбериха - Альбедо же подстроится под назначенное время, ведь желание клиента - закон.        - Может быть, напишете меня обнажённым? - предлагает Кэйа, практически по-королевски поправляя меховую накидку на своих плечах, собираясь покинуть студию и побежать по своим делам, какие бы они у него не были.       Объективно резонное предложение: Альбедо скользит по высокой стройной фигуре с изящными линиями мускул, тонкой талией и щиколотками, широким плечами и округлыми ягодицами, которые тонкая ткань штанов обхватывает слишком плотно. Безусловно, он бы стал хорошей моделью для практики анатомии.        - Интересное предложение, но, все же, мне ещё слишком рано умирать.       Кэйа фыркает смешливо и кивает понимающе, улыбаясь на прощание, а его глаз довольно и игриво блестит из-под ухоженной копны волос.       Несмотря на недлительное его пребывание в студии Альбедо, художник находит себя втягивающим воздух с ароматом лилий и бурбонской ванили целый последующий день, сколько бы раз он не пытался проветривать помещение. Этот запах заставляет ощущать его легкое тянущее чувство внизу живота и вспоминать претензионного и слегка нахального, но, признает художник, чем-то крайне очаровательного младшего Рагнвиндра.       Первая официальная встреча в его студии проходит... не слишком успешно. У Альбедо получается выдавить лишь жалкий набросок фигуры сидящего на роскошном кресле с синей обивкой Кэйи.       Ничуть не опечаленный маленьким прогрессом - всё-таки надо верить процессу, Альбедо начинает потихоньку расспрашивать свою модель, потому что ему всегда казалось интересным знать намного больше, чем требовалось, чтобы постараться передать изображенного на холсте с невероятной точностью и отголосками характера. Кэйа отвечал охотно на все вопросы и даже делился совершенно ненужной информацией, затрагивающей бизнес брата, упоминая его секреты не стесняясь, будто бы надеясь, что услышавший о немного сомнительных схемах старшего Рагнвиндра, разрушит его бизнес.        - Сначала меня подобрал с улицы отец Дилюка, - замечает тот, его голос впервые был холоден подобно снегу в середине зимы, - а потом выбросили вновь.       Обостренный на протяжении всей жизни Кэйи страх быть покинутым был ему невероятно к лицу - он развил его либидо до невероятных высот, сделал его таким, какой он есть сейчас. И никакая гиперопека одумавшегося брата не изменит его.       Альбедо пространственное мычит в ответ - его никогда особо не заботили чужие беды, однако, ему было интересно соотносить характер людей и пережитые события в их жизни. У братьев были занимательные и запутанные отношения, мало сказать.       А ещё Альбедо заметил, как взгляд Кэйи скользит в угол комнаты, к огромному зеркалу, слегка присыпанному пылью.       Он любуется собой, восхищенно доходит до художника - совершенно не как леди, чье портреты он рисовал, что краснели и смущались, пойманные на самолюбовании. Только неприкрытый и гордый нарциссизм искрил честностью в характере Кэйи, пробивался рассветными лучами через лживость сладких речей.       Сессия длится довольно долго - даже у такого болтливого человека, как Кэйя, пропадает желание заглушать тишину разговорами. Внимательный взгляд Альбедо выхватывает задумчивое выражение точеного лица, как золотоискатель добычу из пруда. Лазурный, насмешливый взгляд прикрывается, выглядя под вечерними лучами солнца практически кротким - от этого неподходящего, задумчивого вида и просачивающейся смертельной усталости Альбедо прошибает током.       Вот так было всегда - порой поиск идеального и вдохновляющего занимал часы, а то и больше. Заметить малейший блик эмоции на чужом лице, пробивающийся из-за идеальной маски и образа; схватить эссенцию и перенести на холст - вот в чем заключалась задача художника по мнению Альбедо.        Он сглатывает вставший комок в горле и продолжает исправлять несуразные, на его взгляд, линии. Его модель была интересным существом - как бы не хотела казаться чем-то иным, поверхностным.       Дальше скетча он тогда все равно не заходит. Вдохновение пропадает вместе с меланхолией в лазурном глазу. Альбедо чувствует проседающее раздражение в нем; ему бы чуть-чуть того тленного умиротворения и-       На следующий сеанс Кэйа приходит слегка взъерошенным и постоянно зевающим.        - Что-то случилось? - вежливо интересуется Альбедо, но в его голосе ни капли заинтересованности.        - Слишком хорошо вчера отпраздновал, - хмыкает он, - особенно после самого празднования. С двумя замечательными ребятами...       Тот мечтательно облизывается, не обращая внимания на тихий хруст кисти в тонких пальцах художника. Альбедо думает, что ему придется самому отправиться в Мондштадт за заменой.       Кинув в мусорку сломанную напополам кисть, он берет другую, схожего размера и продолжает беседу, наверняка удостоверившись, что голос его не передаст охватившего волнения, возбуждения при представлении чужого лица, объятого нескончаемым наслаждением.        - Был повод или?...        - Братишка уехал в командировку на целый месяц.       О? Неужели Рагнвиндр оставил своего братика без присмотра? Наверняка, дело было крайне важное, если он решился на этот шаг.        - И вы решили сорваться с цепи?       Сравнение с собакой Кэйю не злит, лишь делает его ухмылку шире, хотя казалось бы - куда ещё.        - Гав-гав.       Альбедо заканчивает добавлять начальные цвета на полотно - и рука его неуверенно замирает.        - Но какая разница, да? - вновь подает голос Кэйа, мягко пленяя барабанные перепонки Альбедо, и, после зевка продолжает, - картина же как раз будет готова к его возвращению, м?       Клиенты любили всячески намекать ему, что чем быстрее - тем лучше. Альбедо к этому привык и уже не воспринимает их торопливость в штыки.       Впервые он позволяет себе еле заметную ухмылку, вызывая удивленно поднятые брови на лице напротив.        - Если будете хорошим мальчиком и сидеть смирно, - соглашается он, его ухмылка спадает также быстро, как и появилась; он предполагает, что Кэйю мучает жажда от ночных похождений, - может, чаю?       Кэйа был крайне талантлив в ведении беседы, что, безусловно было редким даром - Альбедо редко с кем нравилось разговаривать, младший Рагнвиндр определенно входит в ряды счастливцев. Но всё же, приятные беседы не отвлекали его от мыслей непродуктивной работы над портретом.       Пока греется чайник, художник задумчиво постукивает по губе большим пальцем - забавная привычка, как заметила Сахароза однажды. Он вспоминает окутавшее его вдохновения столь краткий и сладкий миг, при тени просочившегося умиротворения на лицо Кэйи.       Приколотые крылья бабочки к стене кухни смотрят на него павлиньими своими глазками жалобно.       В его голову медленно пробираются мысли, что казалось, давно покинули его. Которым он придавался лишь в одиночестве, разрывая мелких букашек на куски.       Альбедо облизывает губы от искушения - Сахарозы ещё не будет 3 недели, а Рагнвиндр в командировке; да и вообще, кто Альбедо такой, чтобы перечить своему чувству прекрасного, мешать созданию истинного искусства, искать ему оправдания? И секунду спустя ему совершенно четко становится ясно, что нужно сделать, чтобы вернуть своё вдохновение.       Художник думает о полуприкрытых синих ресницах, о на секунду расслабленном лице.       И чувствует сладостное предвкушение, щедро капая в розовый из небольшого флакончика из тёмного стекла. Не зря он в свободное время увлекался алхимией.       Кэйа засыпает мирно, будто бы по своему велению, а не по наваждению зелья. Его голова опускается слегка набок, всё же оставаясь элегантно размещенной, будто бы вот-вот откроет свой глаз, проснётся. Даже во сне он пытается выглядеть как можно соблазнительней - или же это одурманенный мужчиной разум Альбедо пытается списать пылающую страсть в груди виной на Кэйю?       Недопитый чай медленно вытекает из полуразбитой фарфоровой чашки на пурпурный ковер.       Кэйа блестящий актер, пусть и не играет в театре. Даже его взгляды - натренированные, властные, вязкие, не более чем фасад, что пророс корнями в его суть. Если тогда, в сознании, независимый и своевольный, он был прекрасен, то сейчас - с расслабленным лицом, без намека на соблазн и пошлость - он неотразим. Настолько, что Альбедо не волнуется о возможно передозировке.       С невероятным притоком вдохновения, Альбедо быстро оканчивает картину, любовно вырисовывая размягченные сном линии лица, но всё же видит, что чего-то не хватает. Он отвлекается от рассматривания своей картины, сосредотачивая внимание лишь на неподвижном Кэйе. Грудная клетка еле-еле вздымается, а смуглая кожа роскошно переливается на сумеречном солнце. В голове всплывают слова о "праздновании"; отличное воображение вновь возвращается к образу, погрязшего в наслаждении Кэйи, стонущего, овиваемого руками других мужчин, откровенного, податливого, позволяющего себя использовать, когда у самого сил нет продолжать, словно безвольная кукла-       Внезапно ставшие тесными штаны вызывают шипение из его рта. Он бросает кисти, что держал в руках, на пол и движется к его идеальной, замершей модели. Останавливается лишь тогда, когда между ними - минимум расстояния.       Расстегивая и отбрасывая бляшку ремня, Альбедо чувствует в себе детское восхищение, экстаз вседозволенности. Вытаскивает колом стоящий член и проводит несколько раз по длине, собирая капельки смазки вымазанными в красках руками; а потом мажет по приоткрытым губам, словно помаду.       Дыхание спирает, когда одна белёсая капля стекает по мягким губам в рот, смешиваясь со слюной - Альбедо завороженно следует кончиком пальца, чтобы невзначай ощутить его плавящий жар. Но сразу же отдергивает себя, потому что вновь отвлекся. Всё-таки ему нужно закончить картину - возможно, одну из лучших в своей жизни.       Рука, проводящая наспех по возбужденному органу, несет на себе фантомный оттенок плавящего тепла чужого языка; ему не надо много, чтобы кончить - в конце концов, перед его глазами один из красивейших людей, что он видел в своей жизни.       Белесые капли на бархатной смуглой коже выглядят драгоценные жемчужинами - вишенка на торте его творения. Они стекают по прямому носу, следуя к губам; застревают в густых ресницах, словно слёзы.       Ему придется написать ещё один холст, думает он удручённо, потому что он не может не запечатлеть созданную композицию: поток вдохновения заставляет его ноги слабеть - и он, небрежно натянув штаны, возвращается к холсту, плюхаясь на стул.       При последних штрихах он прикусывает губу, чувствуя неясное расстройство по поводу окончания написания картины: Кэйю, удивительно беспомощного и трогательно не осознающего, что с ним делают, хочется рисовать тысячу и тысячу раз. Альбедо смакует во рту привкус железа; в штанах опять жмет, и ему хочется кончить на лицо Кэйи ещё, ещё и ещё. Пока густые ресницы окончательно не слипнуться, пока тот не подавиться во сне стекающей вязкой субстанцией в горло, пока струйка не скользнет вниз по шее, к точащим из-за холода сквозь тонкую рубашку соскам.       Он вновь приближается к бессознательному телу, напоследок тянется руками к нему, нежно касаясь, словно хрупкой диковинки - проводит по острым ключицам, обхватывает вызывающе выглядывающую из-под выреза грудь, залезает под рубашку, цепляясь за тазовые косточки, обводит упругую задницу жадными ладонями, приподнимая тяжелое тело. Его дыхание становится тяжелее от наступающего возбуждения, и оторваться от Кэйи у него получается с трудом - он слишком увлекся, опять смешал работу с никчемным, жалким, плотским наслаждением.       Тщательно вытерев следы произошедшего со смуглого лица, Альбедо нежно поправляет чужой воротник и оставляет его приходить в сознание, что случится плюс-минус через час, как ему известно. Огромные вырезы чужой одежды были на руку Альбедо - не хотелось объяснять появления странных белых пятен на чужой рубашке.       Он достает новый холст и начинает работать над второй версией немедля, осуществив свои эстетические - возможно, по мнению большинства, нездоровые - потребности, его долг - это хоть как-то отблагодарить Кэйю за его, пусть и не добровольное, участие в его маленьком эксперименте.       Пряча первую картину в подсобке, Альбедо любовно обводит раму, довольно улыбаясь. На картине Кэйа выглядит оскверненным, честным, умиротворенным и пропащим, мёртвым . Альбедо ещё не решил, претворять ли эту фантазию на холсте в жизнь - хотя, куда ему торопиться, ведь у него есть еще три недели на раздумья.       В конце концов, несколько лишних капель чай не испортят, не так ли?