***
За окном идёт снег, кружась в небе белоснежными хлопьями. Я зачарованно наблюдаю за тем, как снежинки налипают на стекло, и почему-то думаю о нас с Джеймсом, когда две белые мухи, сделав оборот вокруг своей оси, соединяются в одну. — Эй, Скорпи! — дверь в комнату отворяется, и я убираю перо в сторону, молниеносно принимая решение отложить домашнее задание по Травологии до лучших времён. — Привет, — Джеймс Сириус стоит в дверях, заговорщически поглядывая на меня из-под отросшей вьющейся чёлки. На нем — синие, рваные на коленях, джинсы и чёрная футболка с изображением «Кривокрылых снитчей». Честно говоря, я никогда не понимал его музыкального вкуса и тяги к скандальным группам. — Ты не занят? — быстро качаю головой, жестом приглашая сводного брата войти, — У меня для тебя кое-что есть, — пытаюсь заглянуть ему за спину, и он одаряет меня обаятельной улыбкой, отзывающейся странным колючим чувством где-то в районе живота. — Джеймс, — серьезно говорю я, и он раздраженно закатывает глаза. Я, как никто, знаю, как он не любит этот тон. — Скажи мне, Скорпи, такой большой мальчик, как ты, всё ещё собирает карточки от шоколадных лягушек? — мои щёки теплеют, когда я киваю. Даже на шестом курсе обучения моя коллекция карточек интересует меня куда сильнее любой самой популярной девушки в Хогварсте. — Что если я скажу тебе, что у меня совершенно случайно обнаружилась карточка с создательницей зелий красоты? — сердце падает куда-то в пятки, я подскакиваю со стула. — Джеймс, она очень редкая, ты… — он вытягивает руку из-за спины, являя мне золотую карточку — совсем новую, на которой всё ещё красуется изображение Сахариссы Тагвуд. — Да, она, действительно, очень редкая, ты абсолютно прав, Скорпи, — я делаю шаг вперёд, и Джеймс поднимает руку к потолку, дразня меня. — Дай же посмотреть! Джеймс! — беспомощно подпрыгиваю, делая тщетную попытку заполучить желанную вещь. — Джеймс Сириус, ты самый лучший в мире брат, — издевательски выдыхает он. — Скажи, Скорпи. Скажи, что я лучше Альбуса и Лили, — я так боюсь, что изображение исчезнет, что со всей силы дергаю брата за рукав, но не рассчитываю силы, и валю его на пол, наконец выхватывая карточку с Сахариссой из его цепких пальцев. Удерживая Джеймса бёдрами, впиваюсь взглядом в лицо знаменитой волшебницы, не веря своим глазам. Я гонялся за ней с самого детства! — Как ты ее достал? — Джеймс Сириус ловко выхватывает карточку из моей руки, заталкивая ее в задний карман джинсов, — Эй! Она же помнётся! — он хватает меня за запястье, когда я делаю попытку вернуть её себе. — Сначала благодарности, потом карточка, малыш Скорпи, — я почти падаю на него корпусом, не удержав равновесие, когда моё второе запястье оказывается в кольце длинных пальцев. Столкнувшись нос к носу, мы сверлим друг друга взглядами до тех пор, пока он не закатывает светло-карие глаза, доставая карточку из кармана и отдавая её мне. — Ладно, слазь уже, — говорит он, чуть подтолкнув меня бедром. — Ну же, давай, тебе стоит есть поменьше этих шоколадных лягушек, — я улыбаюсь, чувствуя, как внутри меня разливается тепло. — Как много их съел ты прежде, чем попалась Сахарисса? — продолжаю лежать на нем, ещё сильнее надавливая бёдрами. — Она попалась мне случайно, — я усмехаюсь, и он отводит взгляд. — Врешь, Джеймс. Ты искал ее для меня! Искал! — осознание приходит не сразу, но такое яркое, что я не могу удержаться от того, чтобы не наброситься на него с объятиями, задушив в них. — Противный мальчишка. Слазь! — Джеймс садится, пытаясь стянуть меня с бёдер, но я крепко обхватываю его ногами поперёк спины, прижимаясь всем телом и возясь носом в его непослушных волосах. — Я обожаю тебя! Обожаю, Джеймс! — карточка приятно греет пальцы, и я звонко целую бывшего гриффиндорца в ухо, заставляя его возмущённо застонать. — Ради Бога, Скорпиус! Чтобы я ещё хоть раз… — он разворачивает лицо аккурат в тот момент, когда мои губы тянутся к его щеке. Всего секунда — и я касаюсь губ Джеймса Сириуса своими. Коротко. Случайно. — Скорпи… — мои пальцы расслабляются, и карточка безвольно опускается на ковёр цвета крема-брюле за его спиной. — Джеймс, я… — светло-карие глаза смотрят прямо в мои, зрачки перекрыли почти всю радужку, и меня затягивает в них, словно в чёрную дыру. Мои руки всё ещё обхватывают его шею, и краска мгновенно приливает к щекам от осознания этого факта. Джеймс едва-едва подаётся вперёд, касаясь кончика моего носа своим. Сердце колотится как сумасшедшее. — Ты пахнешь чаем с лимоном, малыш Скорпи, — я сглатываю, его дыхание обжигает мою кожу. — А ты пахнешь зубной пастой. Мятной, — я боюсь шевельнуться, боюсь даже вдохнуть. Всё это так смущающе. В желудке щекотно. Я не могу отвести взгляд от его лица. Время словно остановилось. — Я не нарочно это, — вдруг говорю я, отчего-то страшно испугавшись повисшего молчания. — Зато я нарочно, — в следующую секунду мягкие губы накрывают мои, и я забываю, как дышать. За все мои шестнадцать лет никто не целовал меня. Никогда. Я сжимаю воротник футболки Джеймса в своих пальцах, влажные губы мягко скользят по моим, принося с собой мятный вкус. Глаза закрываются. Пальцы отпускают футболку и забираются выше, сжимаясь на непослушных волосах. — Джеймс, я не знаю, я… — говорю ему в губы я, и он улыбается, слегка прихватывая зубами мой подбородок. — У тебя хорошо получается, Скорпи. Всё в порядке, — когда его губы возвращаются на мои, я не могу избавиться от мысли, что мы делаем что-то запретное. Мы росли, как братья, хоть ими и не были. Я знаю Джеймса Сириуса с самого детства, люблю и доверяю больше, чем кому-либо на свете, но я никогда даже подумать не мог, что именно с ним случится мой первый поцелуй. С другой стороны, кто научит меня, если не он? Устроившись удобнее на его бёдрах, слегка наклоняю голову, и он, что-то удовлетворенно хмыкнув, вдруг пробегается языком по моим губам, аккуратно раздвигая им зубы. К горлу взмывает целый рой бабочек, когда язык Джеймса отодвигает мой, нежно поглаживая. Кажется, я вздыхаю слишком громко, потому как он резко отстраняется, разрывая поцелуй. — Хочешь, чтобы я закрыл дверь на ключ? — я непонимающе моргаю, расфокусированно смотря на него. — Зачем? — в голове так много мыслей, что я не могу ухватить ни одну из них. — Ты застонал, я подумал, что… — распахиваю глаза, подскакивая с его бёдер, — Скорпиус! Боже мой, прости, я не хотел! — Джеймс выставляет руки перед собой в защищающемся жесте. — Я не стонал! Ничего такого! — он медленно поднимает карточку с пола, укладывая ее на край стола. — Конечно, Скорпи, конечно. Иди сюда, ладно? Мы всё забудем, всё хорошо, — не сдержавшись, снова оказываюсь в его объятиях, утыкаясь носом в загорелую шею и вдыхая запах хвои. — Ты не расскажешь отцу? — он успокаивающе поглаживает меня по пояснице, укачивая. — Конечно, нет, Скорпи. Я никому не расскажу, даже Алу, — позорно всхлипываю, вскидывая на него взгляд. — Ты тоже научишь его, когда он вырастет… — голос надламывается, слова вдруг застревают в горле. Я всегда ревновал Джеймса к Альбусу. Но сейчас это другое чувство. Более сильное. — Нет! Боже, что ты такое говоришь? Он же мой брат! — нахмуриваюсь, отводя взгляд в сторону, — То есть, конечно, ты тоже мой брат, но Скорпи, ты… — тонкие пальцы обхватывают мой подбородок, заставляя заглянуть в глаза, — Ты другое, понимаешь? — подушечка большого пальца проходится по моей нижней губе, ударяя током. — Другое… — словно сломанная игрушка, повторяю я. — Другое, малыш Скорпи. Другое, — он сглатывает, коротко касаясь губами моего лба, я вздрагиваю. Уже через несколько секунд послышится топот шагов, мы отскачем друг от друга и почти на целых два года забудем о том, что произошло в этой комнате одним тихим зимним вечером. Притворимся, что забудем.***
Просыпаться посреди ночи от того, что Лили в пижамке со слониками тянет меня за руку, потирая глазки, становится почти привычкой. За ней, как и всегда, стоит серьезный Альбус Северус, а из родительской спальни слышатся крики. Я поднимаю одеяло, и Лили ловко юркает под него, а следом за ней, переминаясь с ноги на ногу, забирается и Ал. С тех пор, как Джеймс переехал в общежитие Аврорской Академии, всё стало намного хуже. Нет, отец и Гарри всегда ссорились - сколько я себя помню. После особо крупных ссор нас всегда отвозили в Мэнор на выходные, чтобы они «могли сгладить острые углы». Только повзрослев, я понял, что именно это значило. Но когда Джеймс уехал, я вдруг осознал, что вся ответственность за брата и сестру легла на меня. Проблема в том, что я хоть и был за старшего, совершенно точно им не являлся. Я нуждался в Джеймсе Сириусе. Отчаянно нуждался. — Операция в маггловском районе? Поттер, тебе напомнить, чем она закончилась в последний раз? — слышится громкий голос отца. — Драко, хватит, — бесцветный голос Гарри едва различим. — Хватит? Поттер, тридцать две пули! Я вытащил из тебя тридцать две пули! Тебе повезло, что ни одна из них не задела мозг, хотя, откровенно говоря, сейчас я очень в этом сомневаюсь! — мне еле удаётся сдержать смешок. Отец не может удержаться от колкости даже во время ссор. — Ты можешь остаться инвалидом на всю жизнь, как ты не понимаешь! Гарри, прошу тебя. Не ради меня, ради детей, — голос отца становится мягче, и на время в доме становится тихо, но я напрасно полагаю, что буря миновала. Я достаточно взрослый, чтобы понять, что отец пошёл в наступление, используя запрещённую тактику. Незаметно для брата и сестры накладываю заглушающее и принимаюсь заправлять кровать, чтобы после тихонько спуститься с ними на кухню, приготовив бесхитростный ночной перекус из сладкого чая и замороженных кексов. Но перекусить нам так и не удаётся, отец вылетает из спальни — удивительно собранный, как и всегда, и снимает обручальное кольцо, ловко запуская его в Гарри. — Женись на своей работе, Поттер. Пусть она варит тебе кофе, гладит рубашки и тра… — он осекается, замечая нас в коридоре. — Папочка? — говорит Лили, бросаясь к нему и повисая на ремне шерстяных брюк. — Скорпиус, собери брата и сестру. Мы возвращаемся в Мэнор, — я испуганно распахиваю глаза, сжимая плечо Альбуса Северуса в своих пальцах. Лучше уж раз в неделю, когда особенно приспичит, прятаться от портрета Вальбурги Блэк в туалете, чем вернуться в Мэнор и ежедневно выслушивать нравоучения дедушки Люциуса по поводу того, что я всё в своей жизни делаю не так. — Драко, послушай… — мягко говорит Гарри, поднимая кольцо и протягивая его отцу. — Руки, Поттер! — выплевывает отец, его ноздри раздуваются, и я точно знаю, что он в ярости. По моему опыту лучше сейчас не выводить его из себя, поэтому я сажусь на колени и, коротко обняв Альбуса на прощание, вылетаю из дома в одной только пижаме до того, как на меня посыпятся проклятия. Это жутко эгоистично, я знаю. Но от того, что теперь у меня двойная фамилия, я не перестал быть Малфоем. Старая ведьма на стойке информации подозрительно косится на мои босые ступни, но спустя несколько бесконечных минут уговоров все же пропускает меня в общежитие. Джеймс Сириус появляется на пороге в своей излюбленной футболке и одних лишь чёрных боксерах ей в тон. Карие глаза ещё совсем сонные, волосы растрепались. Мои щёки горят. — Скорпи? Что ты здесь… — он хватает меня за руку, затаскивая внутрь и усаживая в мягкое кресло, — Босиком? Зимой? Ты совсем из ума вышел? — его ладони принимаются разогревать мои ледяные ноги, и я благодарен за то, что комната освещена лишь слабым светом масляной лампы, потому как уверен, что сейчас моё лицо по цвету напоминает гриффиндорский флаг. — Джеймс, не нужно… — он шикает на меня, и согревает их горячим дыханием, притягивая к губам. Внутри всё полыхает, и я ёрзаю в кресле, стараясь устроиться так, чтобы оттопырившаяся ткань пижамных штанов не выдала меня с поличным. — Как тебя только угораздило, Мерлин всемогущий, — он крепко держит мои ступни в ладонях, накладывая беспалочковое согревающее. Ему всегда это удавалось с такой же легкостью, как и его отцу. В отличие от меня. — Они поссорились, и я… — карие глаза испытующе смотрят в мои снизу-вверх, желудок скручивается в тугой узел. — Скорпи, они всегда ссорятся. Это не повод выбегать из дома босым, — он задумчиво кусает губы, призывая шерстяные носки с полки и натягивая их на меня. — Я налью тебе огневиски, чтобы согреться. Отцу ни слова. Ни моему, ни твоему, это ясно? — серьезно спрашивает он, я киваю. Огневиски горький и крепкий, я пьянею почти мгновенно, потому что за все свои восемнадцать лет не пил ничего крепче сливочного пива. В желудке теплеет, голова тяжелеет, а горячее дыхание Джеймса, сидящего на ручке кресла совсем рядом со мной, становится выносить всё тяжелее. — Ну как? Согрелся немного? — спрашивает он, и я медленно моргаю, поднимаясь с кресла. В голове крутятся совершенно неуместные сейчас мысли. Пытаюсь поставить бокал на стол, но пальцы дрожат, и он со звоном разбивается о дощатый пол. Джеймс оказывается рядом почти сразу, оттаскивая меня в сторону. — Ты не поранился? — озабоченно выдыхает он, заглядывая в мои глаза. Густые ресницы отбрасывают длинные тени на смуглые щёки. Боже, он такой красивый. — Нет. Прости, Джеймс, я… Я не хотел, — хватаюсь за его футболку, словно за спасательный круг, ноги не держат. — Ради Бога, не говори мне, что ты опьянел от одного бокала, — в ответ лишь глупо улыбаюсь, прижимаясь к нему ближе и беспомощно повисая на шее своего сводного брата. Отшатываюсь назад, чтобы опереться спиной на стену. Продолжаю сжимать в пальцах его футболку, не сводя взгляда с его глаз. Джеймс пахнет мятой и хвоей. Я несколько раз моргаю, тяжело сглатывая. Он поддерживает меня за талию, обжигая ладонями кожу — пижамная рубашка совсем задралась. — Малыш Скорпи… — шепчет он, когда я обхватываю его за шею, раздвигая коленом бёдра, чтобы прильнуть к его телу. — Обними меня. Я так хочу, чтобы ты обнял меня, Джеймс, — совсем тихо шепчу я, ненавидя себя за жалостливые нотки в голосе. — Обнять, как раньше? — спрашивает он. Его губы на опасно близком расстоянии от моих губ. Я не могу дышать. — Как в тот вечер, Джеймс. Прошу тебя, обними меня так, как обнял тогда, — карие глаза распахиваются, пальцы сжимают мои рёбра. Тёплые ладони нетвердо скользят по моей коже, кольцом сцепляясь на пояснице. Я не могу сдержать тихого вздоха, когда он подталкивает носом мой подбородок, открывая себе доступ к шее. Длинные пальцы теребят резинку моих пижамных штанов. — Ах, Джеймс, пожалуйста… — горячие губы обводят линию моей челюсти, я чувствую, как начинаю дрожать. — Твой отец оторвёт мне голову, если я прикоснусь к тебе, Скорпи, — говорит он, и я выгибаюсь навстречу его рукам, чувствуя, что плавлюсь от случайных прикосновений его губ к коже, словно пломбир под палящим солнцем. — Он не узнает, — беспомощно выдыхаю я, когда его ладони поднимаются вверх, задирая мою пижамную рубашку до груди и оглаживая напряженный живот. — А потом мой отец вернёт ее на место и оторвёт ещё раз, — он продолжает невесомые скольжения губами по моей шее, каждое слово отдаётся колючим уколом в районе живота. — Никто не узнает, Джеймс. Никогда, — мои глаза закрываются. Боже, сейчас я готов сказать что угодно, лишь бы его руки не исчезали с моей кожи. Никто и никогда не прикасался ко мне так. Это похоже на рай. — Джеймс, пожалуйста. Прошу тебя, пожалуйста, — беспомощно шепчу я, горло саднит. Когда он вжимается своим пахом в мой, внутри со звоном взрывается электрическая лампочка. Я распахиваю глаза, крепче притираясь о него бёдрами и сжимая в пальцах футболку с изображением музыкальной группы. — Сейчас-сейчас, Скорпи, потерпи одну секундочку, — он призывает с полки какой-то бутылёк, а в следующую секунду мне в нос ударяет аромат миндального масла. Его влажная рука скользит под резинку моих пижамных штанов, и я вскидываю бёдра навстречу, издавая непозволительно громкий стон, отскочивший от бетонной стены и вернувшийся аккурат прямо в мое ухо. — Прости, Джеймс, прости! Я буду тише, клянусь, буду тише, — он смеется мне в шею, аккуратно оттягивая штаны вниз. — Всё в порядке. Это общежитие, здесь постоянно такое происходит, — мне хватает ума прикусить язык и не спросить, происходит ли это во всем общежитии или конкретно в этой комнате. Его рука кое-как стягивает мои штаны до середины бёдер, следом делая первое пробное движение сверху-вниз. Комната начинает кружиться, когда Джеймс ловит мой стон своими губами. У него вкус виски и зубной пасты. Мятной. — Ты на вкус, как чай с лимоном, Скорпи, — шепчет мне в губы он, обводя масляной ладонью головку. Я не нахожу, что ответить. Сердце колотится, как сумасшедшее. Снова тянусь к его губам, уверенно оглаживая языком ровные зубы. За последний год обучения в Хогвартсе во время игры в бутылочку я перецеловал половину однокурсников, и далеко не все из них были противоположного пола, но я так и не смог ощутить того, что ощутил два года назад в тот тихий зимний вечер. Потому что никто из них не был Джеймсом. Никто никогда не заменит мне его. — Ты подозрительно хорошо целуешься, — хрипло смеюсь в губы, позволяя ладони крепко обхватить меня у самого основания. — У меня был хороший учитель, — отзываюсь я, крепко обхватывая его за шею и подаваясь навстречу тёплой ладони. С каждым её коротким толчком внутри взрывается крохотная светошумовая граната, поэтому когда мягкие губы возвращаются к моей шее, сдерживать рвущиеся наружу стоны становится невозможно. Его ласки плавные и аккуратные. Прикосновения губ нежные, почти невесомые. Такие же, как сам Джеймс. Но я хочу большего, и мне почти стыдно. Я так хочу почувствовать его. Так хочу, чтобы он оказался внутри и показал мне, что такое настоящая любовь. — Не надо, — строго говорит он, когда моя рука соскальзывает с его плеча и движется к чёрным боксерам. — Но Джеймс, я… — он втягивает меня в поцелуй, не давая договорить. Моя рука безвольно опускается вниз. — Мы оба потом об этом пожалеем, — шепчет мне в губы он, оглаживая большим пальцем уздечку. — Говори за себя, — отвечаю я, чувствуя, что тугая пружина внизу живота готова вот-вот распрямиться. — Ещё, — выдыхаю, прихватывая зубами его нижнюю губу. — Боже, малыш. Малыш Скорпи, — он вжимает меня в стену, двигая рукой четко и жестко; движения отточенные, правильные, ровные. Вцепившись пальцами в напряженные плечи, выдыхаю в губы его имя. Громко. Выстанывая. Пачкая длинные пальцы жемчужной жидкостью. Разрываясь от желания почувствовать его внутри. Сделать ему приятно. Услышать, как он стонет моё имя, содрогаясь от удовольствия. Я хочу. Боже, как же я этого хочу. — Малыш, — шепчет в мой взмокший висок он, медленно убирая руку. — Джеймс, я… — перед глазами танцуют цветные пятна, когда он притягивает перепачканные пальцы к губам, проводя по ним острым языком. Щеки теплеют так стремительно, что становится больно. Он смотрит мне в глаза, но я не могу выдержать этот взгляд. Опускаю глаза в пол. Что он делает? — Порядок? — говорит он, улыбаясь и свободной рукой натягивая мои пижамные штаны. — Джеймс, — мои губы начинают дрожать. Я не знаю, что со мной. Всего мгновение назад мне было так хорошо, что под ногами кружилась земля, но сейчас, от осознания того, что это больше никогда не повторится, где-то в районе солнечного сплетения разрастается огромная чёрная дыра. Глаза застилает туманная дымка. — Скорпиус! Эй, Скорпи, что такое? Боже мой, я обидел тебя? Прости, меня! Скорпи, прости! — он притягивает меня к себе, целуя в висок, и целый рой бабочек в моем животе взмывает вверх, отзываясь на это короткое прикосновение губ. — Джеймс, я… Все нормально, просто я… — качаю головой, укладывая её на крепкое плечо, пока Джеймс успокаивающе поглаживает мою поясницу. — Идём. Тебе нужно поспать. Отец убьёт меня, если увидит тебя в таком состоянии, — он старается незаметно наложить очищающее на мои пижамные штаны, но я чувствую лёгкое покалывание, тут же вскидывая на него взгляд. — Я лягу на полу, — хватаю его за руку, заставляя посмотреть в глаза. — Нет! — он непонимающе моргает, сдвигая брови. — То есть… Пожалуйста, ляг со мной. Я не хочу сегодня спать один, — одарив меня улыбкой, Джеймс отодвигает одеяло, помогая мне забраться на односпальную кровать. Он обнимает меня со спины, целуя в загривок. Засыпаю я только под утро.***
Я натягиваю одеяло повыше, закрывая глаза от яркого солнца. Запах растворимого кофе приятно щекочет нос, и я кое-как разлепляю тяжёлые веки, несколько раз расфокусированно моргая. — Антипохмельное на прикроватной тумбе. Выпей, — говорит Джеймс, салютуя мне кружкой с эмблемой Аврората. — Антипохмельное? Вы снова устроили здесь попойку, Джеймс Сириус? — темноволосую девушку, сидящую в кресле, я замечаю не сразу. Она сидит, поджав ноги в шерстяных штанах под себя, попивая ароматный кофе и теребя резинку на тонком запястье. — Нет, просто Скорпи, как оказалось, ещё слишком маленький для огневиски, — Джеймс подходит ко мне, заталкивая в пальцы пузырёк с жидкостью подозрительного болотного цвета. — Пей, — командует он, помогая мне сесть на постели. Без лишних вопросов вливаю в себя странное содержимое, тут же поморщившись и вложив пустой сосуд в подставленную ладонь Джеймса. Продолжаю кривить лицо. — А ты думал, это тыквенный сок? — он смеётся, выбрасывая пузырёк в мусорное ведро. — Так ты и есть Скорпиус, брат Джеймса? Я наслышана о тебе, — девушка улыбается мне, голубые глаза, обрамлённые густыми ресницами, изучающе скользят по моему лицу. — Сводный, — сжимаю челюсть, продолжая сверлить её взглядом. — У нас разные отцы и матери. Мы не кровные родственники, — Джеймс пьёт кофе, уставившись в кружку, пижамные штаны свисают на его бёдрах, оголяя тазобедренные косточки. — О, — многозначительно выдыхает девушка. — Я Оливия, — с улыбкой говорит она, я перевожу взгляд на Джеймса. — Скорпиус, Оливия… — он со звоном ставит кружку на деревянную столешницу, сверля взглядом пол, — Оливия — моя девушка, — я непонимающе моргаю, чувствуя, как антипохмельное зелье начинает проситься наружу. — Вообще-то он скромничает, — она вскидывает руку, демонстрируя тонкое колечко на безымянном пальце. — Я его будущая жена. Мы с Джеймсом Сириусом обручены, — в ушах начинает шуметь, Джеймс вздыхает, устало потирая переносицу. Мой мир рушится в одно мгновение. — Да, я… Оливия, послушай, ты не могла бы подождать меня в коридоре? Я не планировал… — она хмурится, безразлично пожимая плечами, и кивает мне на прощание, вылетая за дверь. — Когда ты собирался нам рассказать? — выдавливаю из себя я, натягивая одеяло до самого подбородка. Вдруг становится очень холодно. — Мы собирались приехать вместе на рождественские праздники. Вообще-то я думаю, отец догадывается. Оливия Лонгботтом — дочь одного из его школьных друзей, — он тяжело сглатывает, в несколько шагов оказываясь рядом и садясь на край кровати. — Вчера… — Джеймс Сириус останавливает меня ладонью. — Ты же понимаешь, что это было… — он замолкает, подбирая слова. — Скорпиус, у нас с тобой нет будущего, наши родители обручены, — сглатываю, пытаясь унять нервную дрожь. — Они поссорились. Они разведутся, — он улыбается мне, словно несмышлёному ребёнку, качая головой. — Только не эти двое. Как бы они не ссорились, поверь мне, они всегда будут вместе. Всегда. Мой отец любит твоего, я знаю это. Он будет любить его до конца своих дней. Пока смерть не разлучит, пока не схлопнется крышка гроба. Когда он смотрит на Драко, я… Я знаю этот взгляд, Скорпиус. Его ни с чем не спутаешь, — он находит мою руку, переплетая пальцы. — Мне пора, — грубо отбрасываю его ладонь в сторону. Я не могу. Джеймс не останавливает меня, когда я вылетаю из комнаты, набросив на плечи одну из его мантий. Я аппарирую на Гриммо и очень надеюсь, что дома никого нет, потому как мне отчаянно хочется весь день пролежать на полу, слушая любимую группу Джеймса на полную громкость и упиваясь жалостью к себе. Но я нахожу отца и Гарри в гостиной — они устроились на узком диване в обнимку, укрытые спутанной простыней по самое горло. На прикроватном столике безвольно валяется старый гриффиндорский галстук. Неприметный полупустой пузырёк с прозрачной жидкостью стоит у ножки дивана. Улыбаюсь краешком губ. Видимо, острые углы успешно сглажены. — Скорпиус? — сонно выдыхает отец, тут же садясь на диване и перетягивая на себя простыню, — Где тебя носило всю ночь? — я смущенно отвожу взгляд в сторону, пожимая плечами. — Я ночевал у Джеймса, не переживай, пап, всё в порядке, — заталкиваю ладони в карманы мантии — она велика мне минимум на один размер, покачиваясь на носках. — Если что, я отправляюсь в свою спальню и не планирую выходить оттуда до вечера. Но дверь на всякий случай советую закрыть, — отец вспыхивает, как маков цвет. — Скорпиус Гиперион Поттер-Малфой! — маленькая диванная подушка летит в меня, и я смеюсь, отправляя её обратно и взбегая вверх по лестнице, прикрыв дверь в гостиную. Джеймс был прав — они совершенно точно не выглядят, как люди, которые однажды смогут расстаться. Хотел бы я, чтобы кто-то однажды сказал так и про нас. А теперь всё, что мне останется, — это неловкие объятия в день благодарения и сухие поцелуи в щеку, от которых все органы скручивает в тугой узел. Его тихое «малыш Скорпи», произнесенное так, как может произнести только он. И если очень-очень повезёт, то пьяный поцелуй где-нибудь за цветочной аркой на его свадьбе, когда все гости будут настолько пьяны, что не увидят ничего дальше бокала просекко. Подхватываю нашу с Джеймсом общую колдографию с комода — отец сделал её, когда мне было одиннадцать. С моего плеча, широко высунув язык, улыбается карликовый пушистик. Интересно, отец догадывался? По какой-то неизвестной мне причине я уверен, что да. Он всегда был очень проницательным. Я вдруг чувствую странную злость. На него, на себя, на этот несправедливый мир. На то, что из всех окружающих меня людей, моё сердце решило отдать предпочтение человеку, с которым у меня по всем законам Вселенной не может быть никакого будущего. — Скорпиус? - отец деликатно откашливается, постукивая костяшками по косяку входной двери. Утираю нос рукавом мантии, за грудиной вдруг начинает невыносимо ныть - она пахнет хвоей и мятой. Пахнет Джеймсом Сириусом. — Пап, - натягиваю на себя ломаную улыбку, несколько раз моргая. — Хочешь поговорить? - он поплотнее запахивает подолы темно-изумрудного махрового халата с вышивкой в виде серебряной змейки на груди. — Не то, чтобы… - отец снисходительно улыбается, скользя изучающим взглядом по моему лицу. — Есть вопрос? - коротко киваю, поджимая под себя ноги в шерстяных носках. — Как… - сглатываю, пытаясь подобрать слова, — Когда ты понял, что ты любишь Гарри? - отец усмехается куда-то в сторону, но едва ли выглядит удивлённым. — Позднее, чем влюбился, - бесхитростно выдыхает он. — А когда влюбился? - я вдруг подаюсь вперёд, желая скорее услышать ответ. — Когда впервые увидел, хоть и был слишком мал, чтобы это осознать. Мы - Малфои - никогда не могли устоять перед природным очарованием Поттеров. Но тебе ли не знать, а? - хмурю брови на переносице, сердце гулко бьется где-то в горле. Отец оказывается рядом с моей кроватью, опускаясь на колени и замечая покоящуюся на одеяле рамку с колдографией. Он вскидывает на меня взгляд, и на секунду мне кажется, что я вижу короткую вспышку боли в его серых глазах, но в следующее мгновение лицо отца снова становится беспристрастным. — Кажется, это твоё, - он выхватывает запечатанное письмо из кармана своего халата и, коротко обняв меня на прощание, молча выходит за дверь. Горло сжимается - на конверте стоит печать Аврорской Академии. «Я возвращаюсь домой в субботу. Подготовь родителей к тому, что мы проведём новогодние праздники в Германии по аврорской программе. Я планировал взять с собой Оливию, но думаю, нам с тобой многое предстоит обсудить. P.S. говорят в Германии самый высокий процент редких карточек из шоколадных лягушек, на этот раз поищем вместе? С любовью,Твой сводный брат Джеймс Сириус».