Lavender

Четвёртое сентября — день, когда я впервые тебя встретил. Первая, настоящая осеняя, гроза черной пеленой затмила светлое небо и уходящее в закат солнце, нависла над душным городком, освобождая тот от тяжёлых тревожных дум. Быстрые порывы ветра срывали ещё не успевшие поддаться желтизне листья и кружили их в жестоком вальсе, бросали оземь и снова взлетали с ними к темному небу. Ты говорила, что любовь целебна, как первый глоток свежего воздуха. Ты стояла у стены факультета изобразительного искусства и нервно поглядывала на наручные часы — без пяти минут второй час. Обеденный перерыв заканчивался через несколько минут, а ты так и не успела выпить свой любимый латте в небольшой кафешке в конце улицы. С карамельным сиропом. И большой порцией пенки, без сахара. Круглые стеклянные очки, которые закрывали пол лица, длинные серебряные серьги, что так сочетались с пучком таких же серебристых волос, вишнёвые искусанные губы и острый взгляд — твой образ отчётливо отбился в моей памяти и я подумал, что неплохо было бы тебя нарисовать. Пока ты ждала, когда закончится этот проклятый дождь, я собирал мысли воедино и решался подойти. Всунув руки в карманы своего пальто, я вытянул небольшую монетку. Решка — подойду, орёл — не судьба. Я подбросил монетку вверх и, словив, перевернул на ладонь. Решка. Но когда я поднялся со стула в кафе напротив, ты исчезла, оставив только дымчатый аромат лаванды, и я засмеялся, ведь судьба всё-таки решила всё за меня. Всю следующую неделю ты не выходила из моей головы. Ты снилась мне прекрасной морской нимфой манящей в свои путы, всемирно известной актрисой, что превосходно владела театральным искусством и просто милой девчонкой с параллельного класса. Но, ни в одном из своих сновидений я так и не смог с тобой познакомиться, а просыпаясь, мои лёгкие наполнял запах лаванды — единственное, что ты оставила после себя. Этот аромат преследовал меня повсюду: в квартире, на улице, в университете и даже в родительском доме. Казалось что, скоро эти цветы станут частью меня самого, лиловыми соцветиями, испачканными в крови, пробьются сквозь кожу, лепестками осядут в легких и заставят их же и в агонии выплевывать. Когда же моя мама выслушала весь рассказ о безумно красивом призраке аристократки из шестнадцатого века, именно в таком образе ты ко мне сегодня во сне явилась, то улыбнулась самой теплой улыбкой на свете и выдала тихое: — Ты влюбился, сынок. Влюбился. Каждый раз, когда эта мысль словно гром среди ясного неба отрезвляла разум, стараясь искоренить остатки дурманящего цветочного запаха, тогда я выкуривал одну сигарету. И как бы я не старался заменить тот калечащий разум лавандовый аромат горьким сигаретным чадом, он всё равно блуждал по венам и мне воздух заменял. Ты говорила, что любовь ядовита, словно табачный дым. Я встретил тебя вновь в конце месяца в университетском холле и мысленно поблагодарил вселенную за её милосердие. Тогда я решил, что такого шанса больше не предоставится и медленно побрел в твою сторону. Ты стояла со своей подругой, мило болтала о роли наречий во французском языке, и тогда я понял, скорее всего, ты, студентка лингвистического направления в моем университете. — Привет. — Привет. Мы знакомы? — тонкая бровь взметнулась вверх. — Нет. Тебя можно нарисовать? Удивление на твоём лице невозможно было передать словами, и едва сдерживая некое смущение, я пригласил тебя обсудить всё за чашечкой кофе в твоём любимом кафе; всё-таки интересно иметь друзей с факультета лингвистики. Вот тогда мы с тобой и познакомились ближе. Вот тогда я и потерял голову от блеска янтарных глаз и французского из твоих уст. Несколько месяцев спустя мою квартиру стали наполнять портреты девушки, к которой я чувствовал что-то странное и необъяснимое для меня. Вон там ты стоишь на берегу бушующего моря, а тут ешь свежие яблоки в царском саду где-то восемнадцатого столетия. Здесь ты спишь с нелепой улыбкой, словно далека от здешних бед и переживаний, а здесь гуляешь среди лавандового поля в тонком шелковом халате. Я рисовал тебя разной: спящей, смеющейся, плачущей, восхищенной и даже пьяной. Ты была прекрасной в любом образе, даже когда не старалась выглядеть вычурно для картины. И однажды я потерял контроль над чувствами и поцеловал тебя. Сначала ты удивилась, и не спешила отвечать, из-за чего я медленно отстранился. Но как только я взглянул в твои глаза — я увидел что-то горящее глубоко внутри. Словно под грудиной возгорелся костер симпатии, что так долго не вспыхивал кровавым пламенем любви. Ты говорила, что любовь, словно первый поцелуй — дурманит и дарит непередаваемое словами счастье. Мы начали встречаться, и я впервые почувствовал, что живу. Утренний кофе в постель и сладкие профитроли твоего собственного приготовления. Та самая лаванда, заполняющая теперь мою квартиру и жизнь, классические записки на столе «убежала в магазин. целую.» и просмотр нашего любимого фильма Интерстеллар в два часа ночи — всё это грело душу каким-то неземным теплом. Текло приторным мёдом по мелодии стуков сердца и оставляло не весомые поцелуи на открытых ключицах нашей любви. Что-то расцветало алым цветком под моей грудиной, и я наконец-то понял: почему Маленький Принц лелеял свою прекрасную Розу, почему Жизель спасла от злых духов Альберта, почему перед своей смертью Тристан желал всего лишь в последний раз увидеть Изольду. Я больше не представлял своего существования без твоего присутствия в моих мыслях. Без твоего ровного дыхания на моей груди, без ощущения бархатной кожи под ладонями. Так проходили день за днём: утром, проснувшись после трёх часового сна, мы бежали на пары, стараясь не опоздать. Обедали в любимом кафе лёгким салатом, запивая крепким чаем или экспрессо, а вечером — безумно уставшие от рутинной ерунды обсуждали минувший день за кухонным столом, съедая очередную пиццу Пеперони. Ты твердила о том, как тебя достал профессор, преподающий французский на вашем потоке, а я заворожено слушал твой хриплый голос с нотками возмущения. — Ты знаешь, что во французском языке нет фразы «я скучаю по тебе»? Говорят только «Tu me manques», что буквально переводится как «ты отсутствуешь у меня». Ты будто часть моей души, орган или кровь, текущая по венам. Я не могу существовать без тебя. И я сейчас не о французском, Минхёк. Мы ходили вместе везде: в библиотеку за книжками и учебниками, в картинные галереи известных и живописцев, в ночные клубы и на самый обычный пикник в загородном лесу, слушая шум ветра и не навязчивое пение диких птиц. За всё это время у меня накопилась целая коллекция твоих портретов, и я думал, что сошёл с ума. Можно ли так тонуть в человеке? Настолько одержимым быть? Иногда настолько сильный страх тебя потерять руководил мной, заставлял ревновать, постоянно проверяя, где и как ты. Я впитывал все твои эмоции, запоминал все твои привычки и выслушивал всё, что ты таила глубоко внутри. Ты была моей таинственной музой с греческой мифологии, Одеттой с балета Чайковского и возлюбленной Клайда — Бонни. Но в один зимний вечер ты ушла, не сказав, ни слова и оставив только записку на двери «Прощай». С тех пор я возненавидел это слово. Я звонил тебе бесчисленное количество раз, но ты, ни в один из них не взяла трубку. Я приехал в твою квартиру, но там было пусто, словно уже как год там никто не живёт. Я отправился к твоим родителям, надеясь застать тебя там и услышать объяснения, но и там тебя не было. Родители только пожали плечами и сказали, что уехала на отдых с подругами. Тогда я встретился с твоими одногруппниками, но они сказали, что ты уже неделю как пропускаешь пары. Я был в ярости и непонимании — как ты могла меня бросить, после всего, что между нами было? Я волновался, боялся и не хотел принимать факт того что ты ушла отчаянно разыскивая и пытаясь связаться. Любовь, что я так бережно лелеял под ребрами и возле сердца, поливал только звонким смехом из твоих уст, завяла как алые розы зимней морозной ночью. Я сжёг несколько своих рисунков, на которых ты была запечатлена словно живая, в попытке утолить злость и бушующую обиду. На нервной почве я снова начал курить и заполнять пустоту бутылками крепкого алкоголя. Не смотря на всё это, осталась мне непонятна, только одна вещь, одна фраза. «От любви до ненависти один шаг». Хотя может это незавершенное дело времени. Ты говорила, что любовь, словно многолетний виски — обжигает горло и оставляет горький привкус на кончике языка. Я упал в отчаяние. Бессонные ночи в терзающих душу раздумьях, севший от сигаретного дыма голос и пустой взгляд — ты забрала с собой весь мой покой, оставив только кровоточащую рану на сердце. Я не понимал, почему это случилось с нами, и молил Вселенную мельком встретить тебя вновь, чтобы спросить, что, чёрт возьми, произошло. И Вселенная меня услышала. Мы встретились в торговом центре накануне Рождества. Ты покупала подарки родным и лучезарно улыбалась кассиру, но когда увидела меня — твоё лицо сковали цепи безразличия и враждебности. Ты собиралась поскорее скрыться в толпе покупателей, но я успел схватить тебя за руку. — Почему? — горечь собиралась колючим комком, мешая дышать. — Чувства остыли. Услышанное острым лезвием резануло по тонкой оболочке души, оставив рану, обугленную по краям и замерзшую внутри, холодный взгляд янтарных глаз напротив только подтверждал сказанное. И я понял: ты больше не моя. Всё, что происходило после, я помню очень смутно. Я забылся в табачном дыме и клубной музыке, истощал себя часами изучения теории искусства и миллионами незаконченных картин. Они оставались лежать на полу недописанными, поскольку в каждом мазке кисти я видел отражение твоих глаз в следах мокрой краски. В минуты мимолетного дежавю я пытался словить тот момент, когда всё пошло не так, пытался понять, как я смог упустить это. Может когда ты приходила раздражённой с учёбы? Или тогда, когда впервые не ответила на мой поцелуй? Я скидывал всё на завал перед экзаменами и даже не допускал мысли, что вдруг у тебя появился другой. Я смирился с разъедающим изнутри одиночеством и решился тебя отпустить, пройдя девять кругов ада под названием неразделенная любовь. Но было одно «но» — твои портреты, что преследовали меня даже во сне. И тогда у меня промелькнула гениальная идея, для завершения которой мне нужно было ещё немного времени. Я решил сделать тебе прощальный подарок. Спустя полгода я завершил задуманное и наконец-то договорился с арендатором. Я планировал открыть свою галерею с твоими портретами около торгового центра, где мы последний раз встретились. Открытие планировалось на четвёртое сентября — нашу третью годовщину. Размышляя над датой, я улыбнулся и с грустью в глазах подумал, что всё-таки правы те, кто говорят, что любовь живёт три года. Настал день открытия, и пришло множество заинтересованных в искусстве людей. Друзья поддерживали меня всеми силами, за что я был очень благодарен им. Несколько критиков по достоинству оценили мои работы и предложили мне присоединиться к ним для дальнейшего профессионального продвижения. В то время, пока я обсуждал очередной контракт с весьма влиятельным человеком в сфере живописи, я увидел тебя. Пепельные волосы были собраны в небрежный пучок, открывая вид на тонкую шею и созвездие родинок на ней — я вспомнил нашу первую встречу. Ты с удивлением рассматривала свои же портреты, медленно подходя к каждому из них, и в моих воспоминаниях промелькнула наша вторая встреча. И я снова, как тот глупый мальчишка, не решался подойти, наблюдая издалека. Ты заметила меня первой и слегка улыбнулась, словно зазывая подойти взглядом. Как под гипнозом, я приблизился. Первым в голову ударил л̶ю̶б̶и̶м̶ы̶й̶ аромат лаванды, что не давал мне спать долгими ночами, напоминая о тебе. Второй в сознание врезалась полупрозрачная бордовая блузка с открытыми ключицами, что идеально подчеркивала фарфоровый цвет кожи. Я посмотрел в глаза напротив, и больше они не пылали тем леденящим внутренности огнем, а только мягкое сияние тысячи галактик и скоплений звёзд отражались в их глубине. И тогда из твоих уст прозвучало тихое: — Tu me manques. Три слова, прозвучавшие словно вскользь, никак не зацепили. Слишком поздно. В ответ на брошенный осколок фразы я уже не дрожащими при виде тебя пальцами заправляю серую прядку за ушко. Те же серебряные длинные серьги, как и тогда когда я тебя впервые увидел, когда впервые потерял рассудок в нежном и обволакивающем лавандовом запахе твоих волос. Время не лечит, оно притупляет боль, чтобы ты смог её с корнем вырвать из своего сердца, пускай и, оставив на её месте всепоглощающую пустоту. Тонкие стебли этих проклятых цветов больше никогда не смогут расцвести в моей душе, для них там больше нет места, там вместо залитых солнцем лугов одна ледяная пустошь осталась, мертвенно спокойная. — Au revoir.