Последний призыв

Меня призвали в армию в ноябре 1886го года. Зима, холод, грёбанные правила. Уши мёрзнут до жути. А теплее не становится и даже у шапки уши отогнуть не разрешают. Ходят какие-то слухи стрёмные. Начальники бегают туда-сюда. Родные в письмах сообщают о том, что город заметает снегом, многих отпускают на выходные. Потом письма перестают приходить. Ничего не объясняют. Каждый день построения. Нам говорят брать личные вещи и строиться. На плацу нас строят вместе с гражданскими, пересчитывают несколько раз. Затем садят в повозки и увозят на вокзал. Садят в грузовые поезда и везут куда-то несколько часов. Потом нас высаживают и мы ещё часа 4 мы идём пешком. Ближе к вечеру мы приходим к какому-то пропускному пункту. Никаких вывесок нету. Мы спускаемся на лифте и оказываемся внутри большого ледяного кратера. В центре возвышается большой механизм. По форме он ближе всего к цилиндру. Вдоль него идёт множество труб и опор, различных стоек, какие-то рычаги. Должен ли он так выглядеть, либо его просто сооружали на скорую руку непонятно. Недалеко от него стоит какое-то одноэтажное длинное здание. Мы заходим внутрь и видим, что это склад. Нам выдают палатки. Следующие пару часов мы занимаемся их установкой. Устанавливаются они не долго, но из-за того, что наш капитан с майором никак не могут определиться, где они должны стоять, мы переставляем их по нескольку раз. Несколько солдат были назначены на сборку полевой кухни и готовку ужина. К часу ночи нам дают какую-то недоваренную похлёбку, потом проходит вечерняя поверка. Гражданские тоже стоят на ней. Майор доводит, что некоторое время мы будем жить здесь. Ночью очень холодно спать, никто не может заснуть. Разводить костры не разрешают. У утра на грузовиках привозят еду. После завтрака начинают отбирать людей на работы. 15 человек на склад. 10 человек патруль. 3 канцеляра. Остальных разбирают на грузопереносные работы, постройку канцелярии и штаба, настройку телеграфа и, конечно же, уборку. Лейтенанты нумеруют палатки, заполняют документы, записывают гражданских в списки. Командиры постарше ходят туда-сюда и контролируют процесс. Следующие пару недель мы живём в холоде. На третью неделю, когда температура опускается до -35, меня и ещё 4х парней назначают на переноску угля со склада к тому механизму в центре. Один из солдат рассказывает, что это генератор. Его отец работал конструктором и разрабатывал чертежи этого генератора. Это новая разработка, они специально создавались для отопления поселений такого типа как это. Следующие пару часов мы закидывали уголь в топливное отделение. Не знаю, сколько там было, но по ощущениям как пару тонн. Спина отваливается. Парни делятся слухами от родных, что в городе всё очень плохо. Эта база, письма... Всем начинают приходить в голову страшные мысли. Всех собрали в центре у генератора и запустили его. Впервые за долгое время я ощутил тепло. Возможно не всё так плохо. Вышел полковник и сказал, что с сегодняшнего дня вводится новый наряд по генератору из 5 человек, который будет следить за поддержанием нужного количества угля в нём. Он сказал, что никаких хороших прогнозов нету. В стране и в мире останавливается производство. Это место - это база для экстренной эвакуации в случае катаклизма, который сейчас наступает. В стране вводится военное положение. В связи с этим все гражданские отныне живут по военным правилам, пока ситуация не станет лучше. Ночами иногда проходят сильные штормы. Некоторые палатки приходят в негодность. Не все удаётся починить. Палаток не хватает. Создаются графики, по которым все по очереди пропускают ночёвку в палатках. Те, кто провинился, в эти графики записываются чаще. Обычно можно пойти на кухню и подготовить еду на завтра. Иногда делать нечего и приходится всю ночь заниматься непонятно чем. Чуть позже парни нашли место в генераторе, где 3-4 человека могли прилечь поспать. Длилось это недолго. Через неделю ночью из решётки вылетел небольшой горящий уголёк и поджёг двух солдат. Проснулись они, когда у одного уже горела вся нога. Один из них смог быстро потушить огонь руками, а у второго не получилось. Площадь вокруг генератора каждый день чистили от снега и ближайшая его куча была метров за 100. Вроде немного, но солдат паниковал и ничего не слышал из-за своего крика. Кое-как его смогли в итоге потушить, но было уже слишком поздно. Он остался жив, но у него обгорело всё тело. Ему было больно двигаться. Майор пытался связаться по телеграфу с городом, но никто не отвечал. Ещё несколько дней он лежал в муках, пока не умер. Он стонал практически весь день. Медсёстрам и наряду приходилось непросто. Связь с городом так и не появилась. Последнее письмо приходило 2 недели назад. Гражданские думают, что начальники что-то скрывают, но солдаты, которые стоят в карауле знают, что к поселению никто не приближался. Провизии становится меньше. Приоритет в питании отдаётся военным. У гражданских возникают вопросы. Наказания становятся жёстче. Паровые распределители, которые передают тепло от генератора к палаткам, включают только на ночь. Единственное здание, которое топят сутки напролёт - это медпункт. Многие пытаются прикинуться больными и попасть туда. Большинство из них ловят и ставят в дополнительные наряды, либо назначают на работы с 12 часовой рабочей сменой на несколько дней. Правила ужесточаются. Гражданские поднимают бунт. Они собираются уйти из поселения. Я не люблю армию и все эти дурацкие правила, но если верить слухам, то идти особо-то и некуда. И если конец света действительно настал, но наверное это совсем не самое плохое место, чтобы его встретить. Некоторые солдаты присоединяются к желающим уйти. Полковник приказывает оцепить лифт и никого не пускать. Один из солдат, который хочет уйти подходит к караульному и говорит, что здесь начинает происходить что-то невообразимое и так нельзя. Караульный говорит ему, что это безумие, куда он собрался идти в такую метель и такой мороз. Завязывается драка, вокруг начинаются крики, люди начинают пробираться к лифту, солдаты пытаются их сдержать. Приходит полковник, пытается криком всех успокоить, но его никто не слушает. Раздаётся выстрел. Солдат, который дрался с караульным замирает на месте и смотрит туда, где только что была голова. Тишина. Все повернулись и замерли. Из дула пистолета полковника вышел небольшой дымок. За его спиной стояло два лейтенанта с автоматами. Полковник начал говорить, что сейчас не время эмоциональных решений и что отсутствие дисциплины - это не то, что мы можем себе позволить. Что мы должны ответственно подходить к тому, что мы делаем и о чём думаем. О том, что уходить некуда и незачем. Что эта база сейчас самое безопасное место. Не все ему верят, но, боюсь, он прав. Он говорит, что так же будет с любым другим, кто попытается подорвать строй. Для солдат, хотевших уйти, организуется местная гауптвахта. Гражданских, участвовавших в этом назначают на самые сложные работы, плохо кормят и переселяют в палатки, где сломался обогрев. Многие из них начинают болеть, но в санчасть пускают не многих. В первую очередь там лежат офицеры и младшие начальники. У некоторых солдат, которые охраняют склады, появляются синяки, одежда тёмная в некоторых местах. На вопросы товарищей они не отвечают. Холода крепчают. На улице -50. Провизии становится ещё меньше. Подкрепления ждать неоткуда. Полковник собирает военных и начинает толкать очень непонятную речь о том, что сейчас тяжёлый час и настало время непопулярных решений. Говорит что-то про выживание. Как будто намекает на что-то, но не может сказать прямо. Чтобы на нём не было ответственности за сказанное. Чтобы мы сами пришли к этому выводу. Каждому из нас выдают оружие и не говорят зачем. Полковника нету. Вместо него замполит. Он очень холодно говорит о том, что если мы здесь все умрём, то толку от этого будет ноль, а если продержимся какое-то время, то может быть дождёмся потепления и ещё кому-то принесём пользу. Уже мало кто верит, что это потепление вообще будет. Начинается март, а погода, как в декабре. Замполит говорит, что нам предстоит сделать нелёгкий выбор. Он говорит, что нам придётся убить гражданских, чтобы хватило провизии на военных. Один из солдат начинает вскидывать автомат, чтобы выстрелить в замполита, но в него прилетает пуля. Откуда-то сверху. Тут я понял, почему последние две недели назад моего друга и нескольких других солдат переселили в палатки к офицерам. Только он мог так быстро среагировать и так метко выстрелить. Пуля прилетела у меня из-за спины сверху. Я понял, зачем построили эти вышки по всему поселению. Замполит сказал, что лучше так не делать. Нас привели к одной из стен кратера. Там стоят гражданские. Они ничего не понимают. Звучит команда прицелиться. Никто не реагирует. Команда повторяется только громче и снова ничего не происходит. Замполит тыкает пальцем в крайнего правого в строю солдата. Хлопок и он падает лицом в снег перед строем. Кто-то начинает плакать. Замполит повторяет команду. Медленно и неуверенно начинают все начинают поднимать автоматы. Гражданские начинают кричать и говорить, что вы не можете с ними так поступить. Замполит командует стрелять. Никто не стреляет. Один из гражданских резко срывается с места с какой-то трубой в руке. Один из солдатов пугается и нажимает на спуск. Резкий звук выстрела бьёт всем по ушам. Многие от испуга тоже нажимают на курок. Резко становится очень громко. Несколько хлопков, а дальше всё превращается в кашу. В ушах резкая боль. Никто не понимает, что происходит. На нас бежит огромная толпа. Я никогда не видел столько кричащих людей с такими лицами. Они вселяют страх и ужас. Я пытаюсь отпустить палец, но меня всего сковало. Я не могу пошевельнуться. Все стреляют, пока не кончатся патроны. Наступает полная тишина, но в ушах продолжает гудеть. Сильно пахнет порохом. Я не понимаю, что сейчас произошло. Из дула моего автомата идёт дымок. Я закрываю глаза и пытаюсь ни о чём не думать, но передо мной глаза и лица всех этих людей. В ушах непрекращающийся звук крика. Я долго не решаюсь открыть глаза. Я не мог этого сделать. До меня доносится запах крови. Я слышу, как сбоку кого-то начинает трясти. Кого-то вырвало. Я открыл глаза. Я посмотрел прямо и сразу же опустил глаза. Я смотрю на автомат. Я рассматриваю текстуру дерева на ручке, рассматриваю сколы. Мы всех их убили. Я пытаюсь вспомнить закон Бара и формулу площади треугольника. Я начинаю повторять про себя обязанности караульного. Караульный не должен отвлекаться от несения службы, петь, разговаривать, спать во время несения... Мы их всех убили. Эта мысль кажется бредом. Чушь какая. Как мы могли взять и убить несколько сотен людей вот так вот за несколько секунд? Несуразица какая-то. Я улыбнулся. На секунду меня пронзил ужас, улыбка резко сошла с лица и перехватило дыхание. Потом мне снова кажется это бредом и я снова улыбаюсь, шире чем когда бы то ни было. Так сильно, что болят щёки. Мышцы моего лица двигаются в непонятных конвульсиях. Пальцы настолько крепко вжаты в автомат, что из под ногтей начинает течь кровь. Меня начинает трясти. У меня начинают стучать зубы. Я не знаю, сколько мы так уже стоим. Мне очень хочется сейчас же проснуться. Я читаю серийник автомата. 318НГ12. Я отвожу глаза в сторону и через мгновение возвращаю их на серийник — 318НГ12. Я смотрю перед собой и не моргаю. Это не сон. Это бред. Это не может быть не сном. Замполит начинает говорить что-то. Все его слова пролетают мимо ушей. «Нужно иметь смелость...... борьба за выживание...». Какой-то гул в ушах. Это не моя жизнь. Я просто нахожусь в чужом теле и смотрю кино через его глаза. Младшие начальники пытаются не смотреть на кучу трупов. Они не стреляли, но и без этого понимают, что причастны к тому, что здесь произошло. Замполит приказал строиться. Я до сих пор не мог шелохнуться. Один из наших подбежал ко мне и сказал, что надо идти, помог мне опустить автомат и одеть его на плечо. Надо взять себя в руки и хотя бы выполнять приказы, иначе меня тоже убьют. Стал в строй. Тело само что-то делает. Ноги сами идут. Младший сержант не отдаёт никаких команд. Строем командует замполит. Иду и думаю: а зачем жить так? Уже не будет никакой гражданки. Нету никаких девочек, которые ждут дома. Стало бы правительство делать целые поселения и такие дорогостоящие генераторы, если бы знало, что это похолодание пройдёт? И если оно не пройдёт, то означает что больше нету ничего того, что было раньше. Нету парков развлечения, ресторанов. Мы больше никогда не поплаваем в море. Даже просто не погуляем на улице в майках. Мы пришли в столовую. Никто не ест. Пару человек пытались, но их вырвало. Те, кто был в патруле не видели, что случилось, но слышали много выстрелов. Никто не смог им сказать и слова, но они кажется догадались, что произошло. Ни один гражданский не пришёл на обед. После обеда мы начали копать большую яму. Я пытаюсь сконцентрироваться на работе. На движении. Надеюсь, что если буду копать достаточно быстро и сильно, то смогу избавиться от этого ощущения. Копаю через силу, руки болят, а я хочу, чтобы они болели ещё сильнее. Но от этого не деться. Ночью многие плачут. Почти никто не спит. Под утро от усталости некоторые отключаются на пару часов. На следующий день мы носим тела в яму. 10 человек назначили на уборку кровавого снега и гильз. Какой смысл в этом порядке, если уже никогда никакое начальство не приедет, чтобы отчитать нас за это. Весь день в поселении очень тихо. Разговоров практически нету. Все боятся сделать лишний шаг. Ночами засыпать не получается. Несколько раз за ночь кто-то просыпается с криком от плохого сна и будит тех, у кого получилось заснуть. У всей роты под глазами мешки. Многие худеют, потому что мало едят. Каждое утро замполит собирает всех для идеологической работы. Его никто не слушает. Полковник ни с кем не разговаривает и не выходит из своей канцелярии. В наряде засыпает один солдат. Замполит подходит к нему и бьёт его ножом в живот. Тот корчиться и падает на пол. Солдаты столпились вокруг. Полковник говорит, что изгонит без одежды из поселения тех, кто попытается его отсюда убрать. Теперь это место этого солдата. Он здесь, когда мы идём на завтрак. Он здесь, когда мы идём на ужин. Из гражданских оставили в живых медсестёр и поварих. Одна из медсестёр отравила полковника, когда он пришёл к ней на лечение. Никто из них не признался замполиту, кто это сделал. Поэтому он расстрелял всех. В медпункт назначили лейтенанта и пару солдат. Я поблагодарил судьбу за то, что у меня крепкое здоровье. Две поварихи крали часть еды и прятали её возле своей палатки. Когда их поймали, замполит не стал разбираться. Теперь еду готовят мои товарищи. На улице становится холоднее. Некоторые солдаты засыпают и замерзают в карауле. Лекарства в медпункте есть, но никто не знает названий и дозировок. За следующие пару месяцев численность поселения уменьшается. Теперь лежащие на земле трупы есть почти в каждой области поселения. Эти трупы - наш устав. 6 тел возле лифта - обязанности несения службы в карауле. 8 тел возле генератора - техника безопасности при погрузочных работах. 11 тел на улице - внутренняя дисциплина в строю и вне его. С тех пор прошло 4 месяца. Генератор сломался два месяца назад. Кто-то пробовал его починить, но ничего не вышло. Я даже был рад, потому что у меня уже не хватало сил закидывать в него столько угля так часто. У прапорщика на складе была печь, там мы грелись по очереди. Иногда, когда замполит хотел, то закрывался в помещении с ней и не пускал нас. Так нас осталось пятеро. Я, этот прапорщик, замполит и ещё пара моих товарищей. Последние пару месяцев мы не разговаривали. Если замполиту что-то надо было, то он просто тыкал в эту сторону пистолетом. Месяц назад он забрал со склада последний магазин патронов. А патроны для автоматов и винтовок кончились уже давно. Мы ждали, когда он повернётся к нам спиной, но этого не происходило, он был очень осторожен. Спали мы по очереди по два человека. Чтобы с замполитом кто-то всегда был, чтобы мы не закрылись на складе и не оставили его замерзать. Сегодня мы спускаемся на самый нижний уровень хранилища, чтобы достать оттуда последний контейнер с припасами. Мы подымаем его на свет и видим, что он нарушил свою герметичность и проржавел. Мы открываем его и начинаем судорожно доставать всё содержимое. Замполит настороженно смотрит на это со стороны. Мешки с углём были плохо завязаны и весь уголь промок. Проржавели и потрескались практически все консервы, которые там были. Две банки выглядят более-менее целыми. Мы уставились на эти две банки и замерли на несколько секунд. Прапорщик кинулся на замполита, но тот снял пистолет с предохранителя ещё секунду назад. Выстрел. Прапорщик падает лицом в снег. Замполит стреляет в первого солдата. Потом во второго. Он наводит пистолет на меня, но потом резко останавливается. Его глаза широко открыты, он смотрит в мою сторону, но как будто мимо меня. Проходит секунда. Он достаёт магазин из пистолета и смотрит на него несколько секунд. Он громко ругается. У него начинают трястись руки и наворачиваться слёзы. Следующую секунду он смотрит на меня. Он роняет магазин и проверяет, есть ли патрон в патроннике. Прикладывает пистолет к своему подбородку. Закрывает глаза. Трясётся, кричит и стреляет. Падает. Я подхожу и смотрю на магазин. Это был последний патрон. Патронов хватило на всех, кроме меня. Я посмотрел на замполита. Сейчас я отдал бы всё, чтобы умереть от жары в пустыне. Но этому не суждено случиться. Я подхожу к телу прапорщика и переворачиваю его. Из его внутреннего кармана я забираю помятую пачку сигарет, в которой есть ещё парочка самокруток. Я никогда не курил, но какая сейчас разница. Моя мама вряд ли сейчас жива, чтобы что-то тебе сказать. К завтрашнему утру скорее всего я буду уже куском льда. По крайней мере остаток своей жизни я проведу свободным.