Все повторяется (Всякий раз иначе)

Повелитель Ветров превосходно разбирается в людях, иначе на Верхних Небесах не удержаться. Знает, как найти подход к каждому, с легкостью заводит друзей, постоянно в центре внимания. И только Мин И становится для него загадкой, которую Ши Цинсюань обещает себе разгадать. Повелитель Ветров превосходно разбирается в людях и знает, что его Мин-сюн — добрый, честный и справедливый. Ворчливый, конечно, и холодный — слова доброго не дождешься, — но какая разница, если его действия говорят сами за себя? А добрых слов у Цинсюаня много, на двоих хватит! И очень красивый. Другие, может, этого и не видят, но Цинсюань знает толк в красоте и умеет ее разглядеть за строгими чертами лица, точными уверенными движениями и добрыми делами. Любуется каждой редкой потаенной улыбкой и мечтает, чтобы Мин-сюн смеялся чаще. Все готов для этого сделать. Только вот взгляд карих глаз с теплыми золотыми искорками иногда становится чужим и далеким: застывает, замирает, смотрит мимо и словно ножами режет, такой колючий и острый. Если Цинсюань этот взгляд проследит, то не увидит ничего, кроме цветущей сливы или поднимающихся в воздух фонарей, а может — игры лунных бликов на поверхности быстрой реки или колышущейся от ветра листвы деревьев. Мин И, кажется, видит что-то еще — ужасное, пугающее, от чего перехватывает дыхание и все внутри сжимается от боли. Тогда Цинсюань тихо подходит сзади и берет его ладонь в свою: руки Повелителя Земли ледяные, будто их окружает не теплая майская ночь, а холодная океанская бездна — и она же отражается в его глазах. Лицо бога — застывшее, точно каменная маска, и пугающе незнакомое, но Цинсюань не отводит взгляда. Ему страшно — не за себя, конечно, ему-то чего бояться? — а за своего самого дорогого друга. — Мин-сюн, — тихо зовет он, грея его пальцы своим теплом и духовными силами. — У тебя все в порядке? Скажи мне, не бойся. Не хочешь? Тогда помолчим. Мин И вздрагивает, но руку не убирает; медленно оттаивает, теплеет, сжимает ладонь Повелителя Ветров, и тому чудится в этом простом жесте благодарность. Лицо его Мин-сюна вновь становится знакомым и родным, и Цинсюань утыкается носом ему в плечо и почти незаметно выдыхает. Такое повторяется не часто, и все же Цинсюань знает — его лучшего друга мучает что-то, о чем он не может сказать даже ему. Он и спрашивать перестал: достаточно того, что Мин-сюн отзывается на его тепло. Тепла у Цинсюаня тоже много, на двоих хватит. На какое-то время — век или два, кто на Небесах считает столетия?.. — все проходит. Все чаще Цинсюань замечает, как приподнимаются кончики тонких губ в легкой улыбке, все чаще ловит на себе золотистый взгляд, все чаще их руки переплетаются, и Повелитель Ветров с облегчением отмечает: теплые. А потом все повторяется снова, только теперь иначе. * Сквозь пелену слез он смотрит на Демона черных вод и узнает. Застывший холодный взгляд, в глубине которого плещется боль, черты лица, о которые можно порезаться, тонкие бескровные губы. Наконец-то Цинсюань понимает все, но слишком поздно. Его тепло больше не нужно Мин-сюну, да и было ли когда-то нужно? Мин-сюн смотрит прямо на него, и золото в его глазах режет, словно сталь. В одно мгновение бывший Повелитель Ветров теряет все: брата, лучшего друга, веру в себя, надежду, что все наладится, желание жить. Не может даже поднять голову и взглянуть на того, кого — как думал — знал лучше всех. Цинсюань больше не может думать: тело бьется в конвульсиях, из горла рвется крик, и мир вокруг них двоих рушится. — Я хочу умереть, — единственное, что он может сказать. И видит, как худая бледная рука тянется к нему. Последнее, что он чувствует, прежде чем погрузиться во тьму, это родные пальцы на своей щеке. Ледяные, как бездна черных вод. * Он мечтал умереть, но живет наперекор своему желанию. Потому что так хотел Мин-сюн. Потому что так хотел бы брат. Просыпается каждое утро ради них, улыбается, щедро отдает остатки своего тепла тем, кому оно нужнее, и ждет, сам не зная чего. Не прощения — это было бы слишком глупо. Демон черных вод никогда его не простит. Ши Цинсюань никогда не простит сам себя. Когда в его руке вновь оказывается веер Повелителя Ветров, в глазе Хуа Чэна мелькают знакомые золотые искорки — родные, любимые, ненавистные. Страх пронизывает Цинсюаня насквозь, и он слишком поздно понимает — а когда понимает, того уже и след простыл. Он вечно опаздывает, неудачник. Веер — сломанный, как и он сам, — лежит у сердца тяжелым воспоминанием, с которым он не готов проститься. Спрятанный под лохмотьями, похороненный, как умершая надежда, он напоминает о том, кто его сделал и подарил — по образцу своего духовного оружия, — и о том, кто его починил. Брат уже никогда не вернется, но Мин-сюн… Демон черных вод… Демон черных вод возвращается. День за днем, прячась под разными личинами, скрываясь в тенях, никогда не показывая своего истинного лица. Когда Цинсюань уверен, что тот его слышит, он разговаривает с ним, но никогда не получает ответа. — Убей меня, заверши свою месть, — в его голосе больше нет слез. Он действительно хочет, чтобы терзающая Мин-сюна бездна, наконец, отступила. — Забери свою судьбу. Она слишком хороша для меня, я ее не достоин, — шепчет он, уверенный, что ветер донесет его слова тому, кому они предназначены. — Что мне сделать, чтобы ты смог освободиться? — золотые глаза смотрят из подворотни прямо в спину, но Цинсюань, как всегда, слишком поздно оборачивается. — Я сделаю все, что ты скажешь, но я не знаю, что ты хочешь! — кричит он в ночную темноту. И все равно все повторяется.Сколько бы Цинсюань ни боялся, сколько бы Хэ Сюань ни скрывался, сколько бы они ни злились и ни ненавидели друг друга и себя самих. Когда они встречаются вновь на празднике Его Высочества Наследного принца, когда Цинсюань видит знакомый острый профиль, когда Хэ Сюань не успевает исчезнуть — а, может быть, не так уж и хочет, — когда время останавливается, Цинсюань зажмуривается и делает решительный шаг в неизвестность. Демон черных вод стоит к нему спиной, напряженный, усталый. Бледные щеки запали, тонкие бескровные губы сжаты в плотную линию, а застывший взгляд смотрит в темноту, где даже силуэтов деревьев не разглядеть. Но теперь-то Цинсюань знает, что за тени там обитают. Бывший Повелитель ветров не понимает, что толкает его вперед — безумие или безрассудство, — но его пальцы по старой привычке касаются ледяной ладони лучшего друга и заклятого врага. Хотел бы он как и раньше его согреть, но тепла у него самого почти не осталось, а духовные силы и вовсе ему не принадлежали. Но все, что у него есть, он готов отдать, понимая, что это лишь незначительная песчинка в огромном море боли, поглотившем Демона черных вод. Хэ Сюань не двигается. Не сбегает, не исчезает, не сбрасывает с себя чужую руку. Замер, будто сам боится, что стоит ему пошевелиться, и мираж рассеется. А потом осторожно, неверяще, болезненно медленно сжимает доверчиво лежащие в его ладони пальцы. — Холодно? — тихо спрашивает он, когда проходит вечность. Цинсюань качает головой. Теперь уже нет. * Они бредут по Поднебесной, останавливаясь в придорожных постоялых домах, но нигде не задерживаясь надолго. Цинсюань снова учится заклинательству — без духовных сил, но с огромным багажом знаний, накопленным за столетия на Небесах. Помогает с простыми делами и мелкими демонами — на большее он пока не способен, но и этого часто бывает достаточно. О хромом даочжане и его молчаливом друге в темных одеждах уже ходят слухи, и их везде радостно привечают — еще бы, старина Фэн не берет оплаты, но помогает с любой проблемой, даже когда оказывается, что дело не в разгневанных духах, а в вороватом соседе или ревнивой жене. — Тебе это нравится? — тихо спрашивает Цинсюань перед сном, устроившись на плече демона. — Вот так таскаться со мной, спать, где придется… Смотреть, как я пытаюсь справиться с тем, для чего тебе даже не надо прилагать усилия. Разве тебе не скучно? Длинные ресницы его демона дрожат в слабом свете свечи, и Цинсюань не может отвести взгляд. Его Хэ-сюн — самый красивый, а уж он, Цинсюань, знает толк в красоте, пусть и растерял свою собственную в дорожной пыли. — Нравится. Не скучно, — между остро-прочерченных бровей залегает недовольная складка. — Я не хочу тебя снова терять. Цинсюань прижимается к нему крепче, обнимает за талию и шепчет: — Не потеряешь. Я буду с тобой, пока тебе не надоем. — Никогда, — обещает Хэ-сюн, и его кожа теплеет под пальцами бывшего бога. Все повторяется, как много столетий прежде, но теперь Цинсюань знает наверняка: все будет иначе. Ему точно хватит тепла, чтобы согреть своего демона.